Фьямметта. Пламя любви. Часть 2

От автора

Большинство персонажей этой книги являются вымышленными, а значит, совпадение имен, упомянутых в ней, с именами реальных людей – всего лишь случайность или заблуждение, вызванное желанием читателя увидеть на ее страницах какие бы то ни было исторические личности. Все события, имеющие место в произведении, – также плод фантазии автора.

Характеры, поступки и действия реальных исторических персонажей, встречающихся на страницах романа, представляют собой воображаемое допущение и ни в коей мере не претендуют на правдивость, историческую достоверность и полноту сведений.

Глава 1

– Ваша светлость, вы точны, как часы на арке рядом с Кьеза-ди-Сант-Элиджио-Маджоре, – тонкие бескровные губы Арканджело Гуитто в попытке изобразить улыбку, словно два тощих слизня блекло-розового цвета, неприятно искривились. Их вид, равно как и спертый воздух внутри помещения, насквозь пропитанный табаком, и неприятный, скрипучий голос встречающего заставили Луиса Игнасио знатно передернуться. Ему захотелось развернуться и выйти вон. Но дело требовало решения, и он прошел к затянутому зеленым сукном столу, за которым расположился адвокат семейства Маддалони.

Прежде чем затевать разговор с зятем на важную для него тему, маркиз де Велада, по совету кузена, назначил встречу с одним из его поверенных. Тем самым, который занимался внутрисемейными и наследственными делами. Луис Игнасио хотел удостовериться в справедливости предположений брата.

Адольфо Каллисто предупредил, что поверенный Гуитто, хоть и знает все подкладки и швы законов^[1], – крайне неприятный тип, вполне оправдывающий свою фамилию^[2]. Но, поразмыслив, добавил, что этому законнику нет равных в делах, касающихся diritto di successione^[3] и diritto matrimoniale^[4]. «Наверное, поэтому отец Джанкарло и нанял его в свое время, – произнес тогда Адольфо задумчиво. Немного помолчав, добавил: – Хотя, на мой личный взгляд, отталкивающая внешность, скользкость и непорядочность этого типа с лихвой перевешивают его деловые качества. Лично я с таким дела вести не стал бы».

Луис Игнасио, решив, что попытка не пытка, а спрос не беда, еще на корабле написал письмо поверенному, где изложил суть интересующих его вопросов. Ступив на землю Неаполя, он первым делом отправил с посыльным послание в адвокатскую контору. Де Велада не успел толком распаковать вещи, как получил ответ от синьора Гуитто с предложением навестить его по указанному адресу.

Прежде чем отправиться туда, Луис Игнасио справился о самочувствии Хасинты Милагрос и новорожденного племянника. Камеристка сестры сообщила, что, по заверениям доктора, угроза их жизни миновала. Это известие скинуло с плеч маркиза гору размером с Муласен^[5]. Он захотел навестить сестру, но служанка, сказав, что госпожа отдыхает, упредила его порыв. Встретиться с Джанкарло Луису Игнасио также не удалось. По словам дворецкого, его светлость герцог покинул палаццо по неотложным делам еще утром. Так что де Велада со спокойной совестью отправился к поверенному семейства Маддалони.

– Прошу вас, присаживайтесь, – произнес синьор Гуитто, указывая на стул, стоящий возле стола.

Когда де Велада уселся, поверенный продолжил:

– Признаться, мне было любопытно взглянуть на вас, ваша светлость. Получив письмо, я был до чрезвычайности удивлен. В моей многолетней практике это первый случай, когда жених обращается не с тем, чтобы с моей помощью заполучить за невестой как можно большее приданое, а с тем, чтобы отказаться от него вовсе.

Пока синьор Гуитто говорил, Луис Игнасио с интересом рассматривал его. Глядя на этого типа, можно было с уверенностью сказать, что Господь слепил внешность этого человека таким образом, чтобы она не только соответствовала фамилии, но и отражала природу деятельности.

На вид поверенному было лет шестьдесят. Он был сухопар, долговяз и до чрезвычайности нескладен. Одежду носил серую и неприметную. Заношенный парик с изрядно потрепанными буклями над ушами сидел на голове неровно. Сероватый оттенок пудры на искусственных волосах еще сильнее подчеркивал бледность и невыразительность его лица. «Настоящий бумажный червь», – подумал де Велада с неприязнью.

Но главной чертой, которая сразу же бросалась в глаза, были губы. Господь точно поскупился на материал для них. Они настолько тонкие и бесцветные, что на блеклом лице кажутся глубоким порезом. Когда синьор Гуитто шевелил ими, его вытянутые и оттопыренные уши, жившие собственной, весьма замысловатой жизнью, смешно подпрыгивали кверху, как будто танцевали веселую гальярду^[6]. В такт им вздрагивали кусты желтоватых волос, которые торчали из широких ноздрей.

Однако взгляд светло-серых глаз поверенного был чрезвычайно цепким, пронзительным и сосредоточенным. Маркизу показалось, что своими острыми буравчиками этот радетель закона пытается насквозь просверлить его голову в надежде понять, какие мысли скрывает череп знатного визитера.

– Знаете, меня очень заинтересовало ваше дело…

Поверенный открыл стоявшую на столе табакерку из черепахового панциря с инкрустацией слоновой костью, взял в руки дорогую янтарную трубку, лежавшую справа, и принялся набивать ее табаком.

Такие изысканные предметы обихода на контрасте с неказистой внешностью их обитателя показались маркизу совершенно не соответствующими ни этому типу, ни обстановке. «Подношения за удачно проделанную работу или намеренное желание пустить пыль в глаза новому клиенту?» – мысль мелькнула, но развиться не успела, так как Арканджело Гуитто продолжил речь.

– Если я правильно понял, вы намерены жениться на ее светлости маркизе Гверрацци, но по каким-то причинам до сих пор не получили ее согласия на брак. Именно поэтому отказом от ее наследства хотите заинтересовать в свершении этого союза его светлость герцога Маддалони. Не знаю, с чьей подачи вы пришли к такому решению, но хочу отметить, что это весьма продуманный ход. Думаю, вы и в самом деле сможете заручиться поддержкой его светлости. Джанкарло Мария Ринальди – опекун сестры и вправе распоряжаться ее рукой до совершеннолетия.

Луис Игнасио подивился тому, как быстро и четко синьор Гуитто сформулировал суть дела, но вслух произнес:

– Вот я и хочу, чтобы вы составили брачный договор таким образом, чтобы он исключал любой намек на мою заинтересованность в наследстве маркизы.

Поверенный растянул в улыбке губы-слизняки.

– Хм, я понимаю ваше желание, но в юридической практике есть понятие: semel heres, semper heres^[7]. – Единожды наследник – всегда наследник. Надо признать, почивший герцог в самом деле любил дочь. Его завещание составлено таким образом, что при любом раскладе интересы синьорины Ринальди будут защищены.

Вам кажется, что, если ex gratia^[8] откажетесь от наследства маркизы, выделенного ей по легату, старший брат ipso jure^[9] получит всё наследство в полном объеме в свое ведение. Но вы не знаете об одной тонкости, которая существенным образом осложняет желаемый вами порядок дел.

Отец интересующей вас девушки создал так называемый фондо фидучарио^[10], действующий в интересах маркизы. Новый герцог Маддалони не имеет к нему никакого отношения. Более того, он даже не знает о нем.

Признаться, сообщая об этом обстоятельстве, я действую ultra vires^[11]. Иду на превышение полномочий, так сказать. Но вижу, насколько вы заинтересованы в этой девушке. Повторюсь, я впервые встречаю человека, готового отказаться от приданого невесты, лишь бы заполучить ее саму. Однако фонд, который создал ее отец и которым по его поручительству доверено управлять мне, может стать загвоздкой, не позволяющей сделать предложенную вами схему рабочей.

Луис Игнасио потер в задумчивости подбородок. Такого поворота дела он никак не ожидал. В его голове выстроился четкий план действий, и он считал, что практически загнал рыжую мышку в мышеловку, а тут на тебе – нежданно-негаданно камуфлет^[12] нарисовался.

– Маркиза Гверрацци знает об этом фонде? – спросил он поверенного с явной досадой на лице.

– Она узнает о нем в день совершеннолетия. До тех пор всеми ее делами в рамках своей компетенции распоряжается старший брат, являющийся ее опекуном. А фондом, созданным почившим герцогом, как уже сказал, управляю я сам.

– Вы уверены, что Джанкарло Мария не в курсе существования этого фонда?

– Абсолютно.

– Значит, в моих интересах, чтобы о нем не узнали ни герцог, ни маркиза? По крайней мере, до свадьбы.

– Именно так. Средства, задействованные в фонде, входят в общую наследственную массу, положенную маркизе отцом. Вы можете отказаться от части наследства, выделенной по легату, но не вправе повлиять на средства фонда, действующего в интересах девушки. Повторяю, покойный герцог при жизни продумал всё, чтобы обеспечить будущее любимой дочери. Без ложной скромности могу признаться, что сделал он это с моей подачи.

Губы-слизняки вновь искривились в жалком подобии улыбки. Луис Игнасио протяжно вдохнул и так же выдохнул, после чего полез в карман и вытащил оттуда увесистый кошель с монетами. Положив его на стол, произнес:

– Мне посоветовали вас как того, кто способен решать любые, даже самые заковыристые проблемы. Придумайте что угодно, выверните наизнанку законы и вывернитесь наизнанку сами, но сделайте так, чтобы о существовании фонда до моего венчания с маркизой не узнал никто.

Мне не нужны деньги Фьямметты Джады. Мне нужна она сама. В силу ряда обстоятельств только старший брат может, воздействуя на маркизу, убедить ее согласиться на брак со мной. Для этого Джанкарло Мария должен стать лицом заинтересованным. Как я понимаю, главным условием его заинтересованности может стать мой отказ от приданого маркизы.

Пусть ее брат считает, что в результате моего решения он получит ключ к передаче в случае своей преждевременной кончины всего наследства детям. Я очень надеюсь, что подобного несчастья никогда не случится. Я, как никто другой, заинтересован в том, чтобы герцог жил долго. Джанкарло – муж моей родной сестры и отец моего племянника. Как понимаете, их благополучие – сфера моих личных интересов. Если надо, я готов составить юридический документ о гарантиях передачи всей наследственной массы в полном объеме наследнику герцога в том случае, если моя будущая супруга получит ее по фидеикомиссу.

Два блеклых слизняка растянулись еще шире. Костлявая рука сгребла кошель и сунула его в ящик стола.

– Я понял задачу, ваша светлость. В ближайшие день-два постараюсь составить предварительный текст брачного соглашения. Как только документ будет готов, сразу же дам вам знать.

– Вот и отлично. Надеюсь, мы сработаемся.

Луис Игнасио поднялся со стула, намереваясь покинуть адвокатскую контору, но потом вдруг вспомнил:

– Знаете что, оставьте в договоре место для пары пунктов, которые, уверен, захочет внести сама маркиза.

Безгубый рот искривился в усмешке.

– О-о, это весьма предусмотрительно с вашей стороны. Зная ее светлость, уверен, что парой пунктов дело не ограничится.

«М-да, – подумал Луис Игнасио, – Ямита точно выжмет из меня максимум свободы и пользы для себя».

Выйдя из душной конторы на свежий воздух, де Велада готов был расхохотаться. Если бы ему полгода назад кто-либо сказал, что он заплатит немалую сумму за возможность отказаться от внушительного приданого невесты, лишь бы заполучить ее руку, маркиз покрутил бы перед лицом того остряка двумя пальцами у виска^[13]. Но теперь он готов был выбросить дом из окна^[14], чтобы завладеть рыжеволосой плутовкой, которая завладела умом и сердцем его самого.

По сути, Луис Игнасио оказался в ситуации выбора без выбора. Не лучшей ситуации, нужно признать. Следовать букве закона или пойти на сделку с совестью? Принудить девушку или отказаться от нее? Де Велада решил попытаться влюбить ее в себя, потому что понял: если потеряет Фьямметту, на месте его сердца будет дыра размером со Вселенную.

Всё, что у него было с женщинами раньше, – какой-то суррогат, эрзац любви. Настоящая любовь случилась теперь. И ему страстно хотелось, чтобы она стала взаимной. Но недостаток времени не давал ему возможности действовать неспешно и по правилам. Всё-таки сначала придется принудить Фьямметту, но сделать это бережно и виртуозно, а еще лучше – чужими руками. Фемиде за взятку прикроет глаза этот скользкий, как и его шелковые чулки, безликий тип. А саму маркизу уболтает брат. Ему же останется то, в чем он смог бы дать фору Дон Жуану^[15] и Ловеласу^[16], вместе взятым. У огненноволосой Ямиты просто не останется выбора: придется не только стать его женой, но и влюбиться в него!

* * *

– Так, стоп. Правильно ли я понял, что ты намерен полностью отказаться от приданого Фьямметты? – спросил Джанкарло Мария с тенью неверия на лице.

– Совершенно верно, – ответил Луис Игнасио с абсолютной невозмутимостью. – У нас в Испании говорят: el amor es fuerte, pero el dinero es omnipotente. – Любовь сильна, но деньги всемогущи. Я же готов опровергнуть эту истину и отказаться от наследства маркизы Гверрацци в обмен на твое согласие на наш брак.

Герцог Маддалони испытующе остро вгляделся в лицо шурина. Ему было довольно трудно вести серьезные разговоры с братом любимой супруги. В чертах маркиза угадывались знакомые и до боли родные черты Хасинты, поэтому всю серьезность с него как рукой снимало. Хотелось улыбаться и болтать о пустяках.

Жену с братом роднило трудно передаваемое фамильное сходство. Лица обоих были невероятно породистыми, правильными и очень выразительными. Главное, у них были потрясающие по красоте черные глаза, опушенные длинными и густыми ресницами. Но если у Хасинты они мягкие и теплые, как подтаявший на солнце шоколад, то у Луиса Игнасио сейчас походили на застывшие слезы дьявола^[17].

– Я побывал сегодня у одного из ваших поверенных. Некоего синьора Гуитто. Так, кажется, его зовут. Попросил этого ушлого законника составить текст брачного договора. Конечно, хорошо, если мы придем с тобою к согласию, но любые договоренности требуют быть написанными на бумаге. Как говорится, verba volant, scripta manent^[18]. – Произнесенные слова улетают, написанное остается. Думаю, и мне, и тебе так будет гораздо спокойнее.

От такого натиска и продуманности Джанкарло растерялся. Нет, он знал, конечно, что маркиз де Велада, при всей кажущейся легкомысленности и беспечности, жестко и требовательно ведет дела, в которых лично заинтересован. Об этом ему сто раз говорила Хасинта. Это же следовало из рассказов графа ди Бароцци, довольного тем, как троюродный брат управляет его испанским наследством.

На миг Джанкарло Марии показалось, что Луис Игнасио знает о той западне, которую подстроил отец. Кто рассказал маркизу об этом? Арканджело Гуитто? Или, может быть, это сделал брат Луиса, Адольфо ди Бароцци? Маддалони не помнил точно, но, кажется, он как-то в подпитии в самом деле пожаловался деловому партнеру на закавыку с отцовским наследством.

Впрочем, что толку гадать. Знает Луис Игнасио или нет – дело второе. Главное – решение зятя отказаться от наследства Фьяммы позволит ему, новому герцогу Маддалони, передать всё отцовское достояние в полном объеме собственным наследникам!

Джанкарло Мария прекрасно знал, насколько богат старший брат его испанской жены. Это было ясно и из рассказов Адольфо Каллисто об испанском родственнике. В случае замужества с ним Фьямметта Джада и ее дети будут полностью обеспечены. Сомневаться в этом было бы глупо и нелепо. Так что на этот счет совесть может быть спокойна. Совсем другой вопрос, как убедить сестру на брак с Луисом Игнасио?

Донья Каталина, дуэнья Фьямметты, недавно приехала к герцогу, дабы повиниться в том, что отпустила подопечную в Рим в компании маркиза де Велада. Именно тогда Джанкарло и узнал, что его младшая сестра уже несколько лет тайно помолвлена с младшим сыном виконта ди Калитри. Хасинта и раньше на это намекала, но он не придал ее словам значения. А если всё это правда, то все разговоры о браке Фьяммы с маркизом не стоят и выеденного яйца. К тому же его собственные отношения с новоявленной сестрой оставляют желать много лучшего. О каком влиянии на нее в таком случае может идти речь?

Джанкарло Марии было трудно испытывать к Фьямме нечто большее, чем обязательства перед почившим отцом и братское чувство долга. Он привык быть единственным ребенком в семье и всегда мыслил и поступал, исходя из этого обстоятельства. Трудно за год взрастить в сердце чувства, которые в семьях с бо́льшим количеством детей формируются естественно и неспешно.

Герцог Маддалони по отношению к младшей сестре был внимателен и сдержанно-приветлив. Когда требовалось, в меру строг и принципиален. Он не баловал ее, но и не ограничивал в средствах. И при этом не делал ничего сверх необходимости. Он не лез к ней в душу, но и свою распахивать не спешил. Не старался сблизиться с ней, как это удалось, например, Хасинте.

Завещанием отца новый герцог Маддалони был назначен опекуном младшей сестры до ее совершеннолетия, но это совершенно не значило, что у него были рычаги управления ею. Фьямметта Джада была любимицей отца. Пьетро Винченцо Ринальди пестовал и всячески ублажал ее, что сказалось на характере девушки. Сестра была своевольна, строптива и взбалмошна. Она не привыкла считаться с условностями, поступала так, как велит сердце. Нет, никаких дурных поступков Фьямма не совершала, старалась быть со всеми приветливой и обходительной. Но и давления на себя не допускала. Стоило брату попытаться принудить ее к чему-нибудь, как она сразу же, словно рассерженная ежиха, выпускала иголки.

Безусловно, отказ де Велады от наследства Фьямметты делал его кандидатуру на роль ее мужа чрезвычайно привлекательной. Но как заставить маленькую рыжеволосую бестию согласиться на этот брак?

Джанкарло Мария постучал нервно пальцами по столу.

– Признаться, твое предложение застало меня врасплох, – произнес он озадаченно. – Оно случайно не вызвано… У вас с Фьяммой… Хм, не знаю, как сказать… Донья Каталина рассказала мне, что ты взял мою сестру с собою в Рим. Между ней и тобою…

– Можешь не деликатничать. У нас. С твоей сестрой. Ничего. Не было, – проговорил Луис Игнасио с расстановкой. – Ты не поверишь, но и у таких беспринципных людей, как я, есть принципы.

– Что ж, это хорошо, – вопреки сказанному в интонации герцога прозвучало не облегчение, а, скорее, еще бо́льшая озадаченность. – С одной стороны, хорошо. А с другой… Ты в курсе вообще, что у Фьямметты Джады есть жених? Она ведь поехала в Рим…

– Бывший жених, – Луис Игнасио оборвал шурина на полуслове. – Фьямметта Джада рассталась с этим «ангелочком» окончательно.

В уничижительном именовании, каким зять наградил жениха Фьяммы, Джанкарло уловил неприкрытое раздражение.

– Даже так? – произнес он удивленно. – Это достоверные сведения?

– Абсолютно. Маркиза оплакивала свой с ним разрыв на этом самом плече, – Луис Игнасио сопроводил слова довольной ухмылкой и жестом, указывающим на левое плечо. – Признаться, у меня вызывает некоторое недоумение тот факт, что этот мальчишка решил отказаться от Фьяммы. Хотел бы я знать причины такого поступка. Впрочем, для меня это совершенно неважно. Его отказ мне только на руку.

Герцог вновь побарабанил пальцами по геридону, стоявшему между креслами, в которых они с зятем расположились, затем встал и неспешным шагом подошел к окну. Посмотрел в него с минуту, размышляя над чем-то, после чего развернулся и произнес:

– Видишь ли, друг мой, ты приехал из страны, где знатность рода закреплена на государственном уровне. Grandes de España^[19] или Ricos hombres de sangre^[20] – неоспоримые титулы и классы, говорящие об истинной знатности рода. У нас же иерархическая лестница высшего общества напоминает слоеный торт. Мы веками находились под властью Швабской, Анжуйской, Арагонской, Испанской и Австрийской династий. Многие из них, дабы завоевать признание в оккупированной ими стране, вводили порочное правило продавать титулы за деньги. Именно поэтому у нас возникла такая путаница со званиями, чинами и рангами.

Да, у нас тоже есть некое подобие деления знати на alta nobiltà – высшее дворянство и nobiltà terriera – дворянство поместное, куда входят представители древних родов, обладающие широкими правами и большими богатствами, а также piccola nobiltà – мелкопоместное или безземельное дворянство, ограниченное в своих правах и имущественных возможностях. Истинную знатность обязательно подчеркнут чем-то вроде фразы e’ veramente duca, non cavaliere. – Это действительно герцог, а не простой кавалер.

Ты наверняка заметил, что вновь построенные палаццо у нас стараются состарить, добавить солидности, патины, чтобы смотрелись «послужившими». Блеск и новизна здесь считаются признаками дурного тона.

Это я всё к чему. Молодой человек, по которому вздыхает моя младшая сестра, не чистокровный аристократ и даже не выходец из piccola nobilta. Титул это семейство купило не так давно. И, как всякое новое дворянство, во что бы то ни стало желает упрочить положение в обществе. Кто-то делает это за счет выгодных браков. Как правило, так поступают семьи, где рождаются девочки. Этой же семье Господь посылает сыновей. Так что они пошли другим путем. Они отчаянно желают влиться в ряды так называемой aristocrazia nera^[21].

Родному дяде Фьямметтиного жениха удалось подняться по церковной лестнице до сана епископа. Мальчишку Саватьери, как понимаю, метят в кардиналы. А если очень повезет, то и в папы римские. Брак с моей сестрой не принес бы им ничего, кроме ее денег. Женившись на ней, младший Саватьери не получил бы титул jure uxoris^[22], ведь Фьямметта носит так называемый titolo di cortesia^[23], а не suo jure^[24].

Кроме того, скандал, связанный с появлением в высшем свете тайной дочери герцога Маддалони, еще не угас. Интерес к Фьямме, и без того немалый, возрос в неаполитанском обществе во сто крат, когда стало известно, что за маркизой будет дано изрядное приданое, назначенное отцом. С той поры всех женихов сестры стали называть охотниками за приданым. Семейству Саватьери подобная скандальность вовсе не на руку. Как я понимаю, эти доводы для виконта ди Калитри и стали решающими.

– А почему же по пути церковного служения не пошел сам отец мальчишки? – задал вполне резонный вопрос Луис Игнасио.

– В этой семье старшие сыновья – наследники титула и продолжатели рода. Младшим выпадает роль продвигать фамилию на олимп знатности. Если правильно понимаю, Анджело Камилло до последнего надеялся, что ему позволят сделать в жизни собственный выбор, но, выходит, отец всё же сумел настоять на своем.

Джанкарло замолчал, сделал несколько шагов к ломберному столику, на котором лежали две колоды игральных карт, подравнял их и обратился к Луису Игнасио:

– Кстати, к разговору о твоем сватовстве. Мой долг – предупредить тебя о возможных сплетнях, которые, вне всякого сомнения, потянутся за Фьямметтой, если всё-таки решишь жениться на ней.

Луис Игнасио показательно фыркнул:

– Да пусть хоть языки себе стешут, у меня от этого ничего не заболит и не почешется.

Джанкарло улыбнулся.

– Хорошо, если так. Но есть еще одна загвоздка. Характер сестры – отнюдь не сахар.

– О да! В этом я успел убедиться лично, – Луис Игнасио улыбнулся, и герцог заметил в лучащихся нежностью глазах шурина знакомую ему по жене теплоту и мягкость расплавленного шоколада.

– Я вот что скажу, друг мой, – произнес де Велада с довольной улыбкой, – конечно, гораздо проще и удобнее, когда женщина смиренна и покладиста, но это же неинтересно! По крайней мере, мне точно.

Джанкарло внимательно посмотрел на маркиза и вдруг понял, что, если кто и сможет найти управу на маленькую рыжеволосую бестию, которая зовется его сестрой, так это Луис Игнасио Фернандес де Москосо и Арагон, такой же, как она, упрямец и гордец, строптивец, привыкший всю жизнь плыть против течения. И в этот момент его сомнения, если когда-то и были, вмиг развеялись.

Он найдет нужные слова, чтобы убедить Фьямметту Джаду согласиться на брак с маркизом. И сделает это не только из выгоды, но и исходя из пользы для сестры. Ей в мужья нужен именно такой мужчина. Луис Игнасио обуздает своевольный норов Фьямметты. Он станет для сестры лучшим супругом, какого он, брат, мог бы ей пожелать.

Дверь гостиной отворилась, и в комнату вошла камеристка Хасинты Милагрос.

– Ваша светлость, вы просили сообщить, когда ее светлость проснется. Госпожа встала и готова принять вас.

– Хорошо, спасибо, Симона, – ответил ей герцог. – А что мой сын? Как он сегодня?

– Всё хорошо, ваша светлость. Кормилица уже трижды его покормила. Насколько я знаю, он сейчас спит. Если хотите, пришлю ее к вам с докладом.

– Не стоит. Я потом сам к ним загляну. Лучше навещу супругу.

– Мне можно с тобой? – Луис Игнасио сразу оживился. – Давно сестру не видел. Соскучился очень. Да и переживал все эти дни за нее и племянника. Кстати, как его назовете?

– Как нашего с Фьяммой отца. Пьетро Винченцо Ринальди.

– Что ж, звучит красиво. Ну так что, мы идем?

– Идем. Но прежде хочу сказать, что даю согласие на ваш брак с Фьямметтой. Я постараюсь найти доводы, чтобы убедить сестру принять мое решение. И да, совсем забыл поблагодарить тебя за помощь в делах римского банка. Ты так огорошил сватовством, что у меня вылетело это из головы.

– Хм, не беда. Кстати, я тоже забыл сказать: какое-то время тебе придется обойтись без своей кареты. Антонио едет в Неаполь порожняком. Я вернулся морем.

– А как же Фьямма? Я думал, вы прибыли вместе.

– Если бы, – Луис Игнасио иронично улыбнулся. – Эта плутовка улизнула от меня в компании какой-то родственницы, с которой случайно встретилась в Риме. Если я правильно понял, с двоюродной бабкой и ее супругом.

– А-а. Есть такая. Родная сестра ее деда по материнской линии, – герцог хмыкнул. – Да уж, не завидую Фьямме. Я видел супругов ди Клементе один раз в жизни, но хватило этого надолго.

Герцог с маркизом направлялись к выходу, когда Джанкарло внезапно остановился:

– Постой, барон с баронессой живут в Аверсе. Вряд ли они решат сделать крюк до Неаполя, чтобы завезти сюда сестру. Знаешь что, ты ступай к Хасинте, а я пойду распоряжусь, чтобы отправили экипаж в Аверсу. Пусть коккьере дождется приезда Фьямметты Джады и заберет ее домой.

* * *

– Ну как ты, Гатита?^[25] – Луис Игнасио нежно и бережно обнял сестру. – Дай-ка посмотрю на тебя.

Он отстранился и пристально вгляделся ей в лицо.

– Что-то мне не нравится твой вид, – произнес маркиз встревоженно. – Ты слишком бледная. Может, стоит позвать доктора? Жаль, мы не в Испании. Не доверяю я местным докторишкам.

Хасинта Милагрос скривилась.

– Не говори глупости, Лучо. Со мной всё в порядке. Во время родов я потеряла много крови. Именно в этом причина теперешней бледности. К тому же доктор говорит, что у меня на почве предродовой истерии развился хлороз^[26].

– Но это же надо лечить! – воскликнул Луис Игнасио. – Куда смотрит твой муж?!

– Туда, куда нужно, – ответила Хасинта с улыбкой. – Не горячись. Джанкарло позаботился о доставке железистой воды из Поццуоли. Кроме того, доктор прописал железно-яблочную тинктуру^[27] и попеременно эликсиры «Белая вода Турина»^[28] и «Золотая вода»^[29]. Не поможет это – раздобудем чудодейственные капли Бестужева^[30].

– Может быть, нужно какое-то особое питание? – спросил маркиз озабоченно.

– Да не волнуйся ты так! – воскликнула Хасинта. – Поверь, всё, что нужно, уже делается. Единственное, что меня печалит, – супруг запретил мне кормить малыша.

– И правильно сделал, – одобрительно высказался де Велада. – Надеюсь, Маддалони при этом больше заботило твое здоровье, нежели красота твоей груди. Впрочем, последнее тоже немаловажно. Так что двумя руками поддерживаю его решение.

Хасинта Милагрос мелодично рассмеялась.

– Расскажи лучше, как ты съездил в Рим. Джанкарло сообщил, что в компанию с тобой напросилась Фьямметта Джада. Вы с нею поладили? Как ты нашел ее? Согласись, она мила и невероятно красива.

– Кстати, о ней. Зачем ты наговорила столько глупостей обо мне маркизе Гверрацци? Хотела заставить меня испытать чувство стыда?

Хасинта лишь фыркнула на такое предположение.

– Даже не рассчитывала на это. Как заставить испытывать то, что в тебе полностью отсутствует с рождения?! – ответила она с добродушной улыбкой. – Слава о тебе прибыла в Неаполь прежде тебя. Твоя репутация была чересчур общительна. Она с превеликим удовольствием возвестила здешней публике о том, что именно представляет собой маркиз де Велада. К тому же думаю, пообщавшись с тобой, Фьямметта смогла узнать и оценить по достоинству тебя настоящего.

Луис Игнасио со скептично-ироничным выражением лица изогнул бровь, а Хасинта взяла его руку, поцеловала тыльную часть ладони и прислонила к своей щеке. Луис Игнасио сразу же распустил пальцы и нежно погладил сестру по лицу. Она ответила любящей улыбкой и потянулась за его лаской, словно кошечка. Хасинта Милагрос с детства знала, каким образом укротить недовольство брата, и всякий раз при случае беззастенчиво пользовалась этим.

Ее удивляло и злило, когда кузина, она же невестка, называла Луиса Игнасио бездушной скотиной и неисправимым, законченным эгоистом. Хасинта видела брата в ином свете. Для нее он был чутким, любящим и заботливым. После смерти родителей Луис стал для них с Инес Адорасьон не просто опекуном, но главным человеком в их жизни, с которым привыкли делить все радости и горести.

Впрочем, старшая из сестер де Велада знала и о том, что исключительно притягательная внешность старшего брата повлекла за собою столько амурных приключений, вскружила столько падких на подобную мужскую красоту ветреных женских голов и послужила причиной стольких скандалов и дуэлей, что за маркизом в свете прочно закрепилась слава распутника и бретера.

Может быть, для окружающих он и был таковым, а еще черствым и себялюбивым, но Хасинта знала, что это маска, за которой скрывается доброе и любящее сердце. Одно его отношение к маленькой дочке чего стоило! Ей бы хотелось, чтобы таким же ласковым, трепетным и заботливым отцом стал для их детей супруг-герцог.

– Ну так как? Вы смогли поладить с Фьямметтой? – продолжила допрос Хасинта.

– А разве у нее был шанс со мною не поладить? Кто, как не ты, может знать, каким милым обаяшкой я могу при желании стать. Уверен, твоя подруга в восторге от твоего старшего брата.

Хасинта Милагрос закатила глаза:

– Милый братец, раздутому эго не тесновато в твоем теле?

– Ты же знаешь, дорогая сестрица, мой эгоизм побеждает альтруизм, а эксцентричность опережает тактичность.

На сказанное Хасинта выразила недовольство:

– Зачем ты всё время наговариваешь на себя? Ты верно сказал: кому, как не мне, знать, каков ты на самом деле.