Полное собрание стихотворений
полная версия
Издательство:
Автор
- -
- 100%
- +
ХХIII
С больным сестрою милосердья,Служанкой барышня была,Сама, смеясь, полна усердья,Варила суп и пол мела,Все делала легко и смелоИ с нежной строгостью умелаУлыбкой побеждать каприз;Ее, не говоря ни слова,Покорно слушался Борис...В обитель мрачную больного,Как утро вешнее, светла,Она поэзию внесла.XXIV
Теперь порядок в книгах, в целойФаланге стклянок, в чистотеПодушки с наволочкой белой...Следя за супом на плите,Она с кухаркой подружилась,И та в нее почти влюбилась.Меняет Ольга простыниБольного нежными руками,А руки те в былые дниЛишь в пяльцах тонкими шелкамиУмели шить, и нет при нейНепоэтичных мелочей.XXV
Борис не лгал, не лицемерил,Он смерть предвидел; но, любя,Как будто чуда ждал, не верил,Еще обманывал себя:В нем страх в борьбе с надеждой тайной...Оставшись раз один случайно,Держась рукой за шкаф, за столИ стены, к зеркалу, пугливоОн, озираясь, подошел,И долго с жадностью пытливойСмотрел, и сам себе чужимКазался. Все, что было с ним, —XXVI
Он понял вдруг, и, от испугаПохолодев, с тоской в очах,Печать смертельного недугаОн узнавал в своих чертах...Вдруг Ольга... «Что с тобой?..» В смущеньиОстановилась на мгновенье.Он отвернулся, покраснел.Она прочла в лице больногоВесь ужас смерти. ПосмотрелОн с недоверием сурово,К постели подошел и лег.Но все ж в очах – немой упрек...XXVII
Смутясь, они молчали оба.Она не подымала глаз...Дыханье смерти, – холод гробаМеж них повеял в первый раз.Он с непонятным раздраженьемЗа каждым взором и движеньемСмущенной Ольги наблюдал,Но близость смерти неизбежнойЛовил намеки, избегалПорывов искренности нежной.Был рад, когда нашел предлогИ начал ссору, и не могXXVIII
Он победить в душе волненье:«Я от людей давно ушел,Чтоб умереть в уединенье...Вы сами видите: я зол,Жесток и мелочен... Вы правы, —Вы трудитесь для Божьей славы!Я понимаю вашу цель:Вам хочется меня заставитьПоверить в Бога. Но ужельИ полумертвого оставитьНельзя в покое? Даром силНе тратьте: я умру, как жил —XXIX
Лишь с верой в разум!.. Вы молчите,Но вам притворство не к лицу:Я знаю, к Богу вы хотитеВернуть заблудшую овцу.Подумайте, какая мука,Когда порой вы даже звукаНе произносите, – в глазахУ вас я мысль о Боге вижу.О, этот детский глупый страхОт всей души я ненавижу!..Прошу вас, уходите прочь, —Вы мне не можете помочь!..»ХХХ
Ее в порыве злобы бурнойОн с наслажденьем мучил, мстил,Бог весть, за что: «Уйди, мне дурно...» —Он слабым голосом молил.Она в отчаянье уходит,По городу без цели бродит;Светло; но в тусклых фонаряхВечерний газ давно желтеетВ прозрачном небе. На ветвяхДеревьев гроздьями белеетПушистый иней: он везде —И у прохожих в бороде,XXXI
И на косматой лошаденке,На белокурых волосахБегущей в лавочку девчонки,На меховых воротниках...Скрипят полозья, мчатся санки.Кипящий сбитень и баранкиРазносит мужичок с лицомЗамерзшим, в теплых рукавицах.Веселье бодрое кругом —И в звонком воздухе, и в лицах,И в блеск розовых снеговНа кровлях сумрачных домов.ХХХII
Уж в освещенных магазинахИ в окнах лавок овощныхМороз играет на витринахЦветами радуг ледяных.Там – масла сливочного глыбаИ замороженная рыба,Там зайцы жирные висят.Хозяек опытные взорыПленяют дичи, поросятИ овощей зеленых горы.Лазурь вечерняя темней...И снежных искр, живых огнейХХХIII
Как будто полон воздух синий...А в сердце Ольги – тишина.Как посреди немой пустыни —Она в толпе совсем одна,Мертва, бесчувственна... ЧитаетСпокойно вывески, не знает,Куда идет. Казалось ейТакою призрачной, далекойИ непонятной жизнь людей.Душа, затихнув, спит глубоко...Но скоро бедная домойВернулась с прежнею тоскойXXXIV
И робко подошла к постели:Он бредил, на его щекахСлезинки жалкие блестели...Он с тихою мольбой в устахИ с выраженьем детской мукиК груди прижал худые руки:«Да где ж она?.. Ведь я люблю...О, как я мог!.. За что обиделГолубку бедную мою...Теперь она ушла... я видел, —Ей было горько... не придет!..»– «Я здесь! – она его зовет, —ХХХV
Я здесь, мой милый!..» Он не слышит,Напрасно Ольга обнялаБольного; он с усильем дышит...«Она ушла, совсем ушла»...И плачет тихими слезамиИ долго мутными глазами,Ее не видя, смотрит вдаль.В лице – покорная, немаяИ безнадежная печаль...Полоска бледно-голубаяСветлеет в окнах: первый гулСтолицы слышен... Он уснул.XXXVI
И видел сон: идет куда-тоПо длинным комнатам, пустымИ мрачным... Сердце в нем объятоТревогой смутной. А над нимПо темным лестницам и сводам,По бесконечным переходам,Как будто шум от сквозняка,Был слышен свист однообразный,Пронзительный. В груди – тоска,Мечты унылы и несвязны...Уж он устал, но все вперед,Вперед по комнатам идет.ХХХVII
И громче ветра шум пустынный;И сквозь таинственную мглуОн видит – кто-то темный, длинныйСтоить, не двигаясь, в углу.И с головы до ног упало,Его закутав, покрывало.Порой лишь складки черных ризДыханье ветра подымает, —Они колеблются, и внизОдежда медленно сползает...Он чувствует – последний часПришел... И не отводит глаз,ХХХVIII
И смотрит в ужасе смертельном.Напрасно хочет он бежать...В его томленье беспредельномЕсть жажда наконец узнать,Проникнуть в страшный смысл загадки.Он видит: трепетные складкиСейчас лицо откроют... Вот —Все ниже, ниже покрывало.Еще мгновенье – и падет...Вдруг ветер зашумел, – упало,Он понял: это – смерть!.. И вдругПроснулся. В комнате вокругXXXIX
Все было ярко в зимнем блеске.Сидела Ольга у окна...И луч играл на занавеске.Борис почти не помнил сна,Но поглядел кругом бесстрастно...И он почувствовал так ясноИ понял смерть, как никогда.От всех порывов, колебанийИ от надежды – ни следа.И нет любви, и нет желаний!В его душе, в его очах —Теперь один безмолвный страх.XL
Больной о смерти думал преждеПо книгам, по чужим словам.Он умирал в слепой надежде,Что смерть еще далеко, там,В грядущем где-то. Он сумеетС ней помириться, он успеетВопрос обдумать и решитьИ приготовиться заране...И – вот он понял: жизни нитьСейчас порвется. Не в тумане,Не в дымке – подойдя к концу,Он видел смерть лицом к лицу.ХLI
И стоицизм его притворный,И все теории, как дым,Исчезли вдруг пред бездной черной,Пред этим ужасом немым.И жизнь он мерит новой мерой.Свой ум напрасно прежней веройВ науку хочет усыпить.Он в ней опоры не находить.Нет! Страха смерти победитьУмом нельзя... А жизнь уходит...От всех познаний, дум и книгКакая польза в страшный миг?XLII
Как физиолог, поневолеОн наблюдает за собойИ ждет, прислушиваясь к болиОднообразный и тупой,Растущей медленно, зловещей.Что это – смерти признак вещий,Он понял; Ольге не сказалНи слова. Робок и послушен,Он только жалобно стонал,К словам участья равнодушен:Он разлюбил ее давно,Терпел и думал: «Вот оно!»ХLIII
Плыло, сходило, приближалось,Над ним уж веяло оноИ снова тихо расплывалось,Как мутно-cеpoe пятно.«Что это, что?»... в недоуменьеОн напрягает ум и зренье,Он хочет знать: ответа нет,Молчит в бессилье ум тревожный...Быть может, это – глупый бред,Быть может, это – призрак ложный?..Но сердце, ужасом полно,Не даром чует: «Вот оно!»XLIV
Покинуть мир в былое время,Не зная смерти, он решил,Чтоб сбросить сразу жизни бремя,Когда терпеть не хватит сил.И что ж? он смерть узнал, увидел,Но эту мысль возненавидел.Теперь несчастного томитОдна боязнь, что искушеньяОн наконец не победит,И будут так сильны мученья,Что преждевременный исходОн добровольно изберет.XLV
А пузырек заветный с ядомТак близко. Ночь. Недолгим сномЗабылась Ольга. Ящик рядомС постелью в столике ночном.Борис открыл и стклянку вынул,На Ольгу взор пугливый кинул,И, еле двигаясь, тайкомК окну замерзшему подкрался,Привстал и форточку с трудомОткрыл: холодный вихрь ворвался...В окно он бросил пузырекИ отошел, и снова лег.XLVI
Прошло два дня – сильней страданья.Уж он не помнил ничего.И Ольга, слушая стенанья,Порою голоса егоНе узнавала: были звукиЧужие в нем. Все хуже муки,Непобедимей и страшней.Несчастный целыми ночамиМолил: «Убей меня, убей!..»В слезах подушку рвал зубами,И был ужасен вечный крик,Не умолкавший ни на миг.ХLVII
Исчезли дни, исчезли ночи.За темной шторой на столе,Когда уж солнце блещет в очи,Краснеет лампе в полумглеИ длится время бесконечно...Казалось Ольге, был уж вечноИ вечно будет этот крик,Очей открытых взор блестящийИ в душном мраке бледный лик,И робко жалости молящийЕго руки безумный жест.Она не спит, почти не ест;XLVIII
Очнется бедная пороюСлучайно в кухне где-нибудь,И на мгновенье за стеноюУтихнет крик, но отдохнутьСтыдится Ольга и не смеет;Кухарка барышню жалеет,Тарелку супа принесет...И съест она две ложки, стоя,И хлеба корочку возьмет, —Но уж пора: ей нет покоя...Она спешит на казнь, и вновьСо смертью борется любовь!ХLIX
Подымет очи со слезамиИ на коленях в уголкеСтоит, закрыв лицо руками.Порой, в безвыходной тоскеМолиться бедная пыталась...Но вся душа в ней возмущалась:«Ты благ и милостив, Господь, —Зачем, зачем же эти муки?..»Негодованье поборотьНе может и ломает руки.Потух в душе последний свет,И шепчет Ольга: «Бога нет».L
Теперь Борис лежал безмолвный.Затих усталый, слабый крик...Но он не мог, тревоги полный,Остановиться ни на миг, —Уже с закрытыми глазами,Все время шевелил рукамиИ то к лицу их подымал,То снова, молча без сознаньяК груди с тоскою прижимал.«Ах, лучше б прежние стенаньяИ крик, чем эта тишина!» —Невольно думает она.LI
Но четырех ночей усталостьЕе сломила. В глубинеДуши беспомощная жалостьЕще томительней во сне:Чрез полчаса в слезах проснулась,Открыла очи, встрепенуласьИ посмотрела на него...И что ж? Ни боли, ни испуга —Не оставалось ничегоОт побежденного недуга:И тих, и светел бледный лик;Покой в нем – ясен и велик.LII
Она почувствовала радость...Он пробужденья Ольги ждал;В нем дух неведомую сладостьОтдохновения вкушал.В смиренье Ольга преклонилась:Любовь со смертью примирилась:И бесконечно далекоОт прежних ужасов и муки,Он дышит ровно и легко,Глядит, сложив покорно руки,На Ольгу пристально, в упор;И новой мыслью полон взор.LIII
Он тихо шевелил губами:Для слов уж не хватало сил,Но детски ясными глазамиО чем-то Ольгу он просил.Она приникла к изголовьюИ сразу поняла любовью,Чего пред смертью он хотел:Взяла Евангелье, открыла, —И взор больного заблестел.Тогда весь мир она забылаИ, вдохновенна и светла,Слова великие прочла:LIV
«Я жизни хлеб, сходящий с неба.И возалкавший человек,Вкушая истинного хлеба,Лишь Мной насытится навек.Я жизнь даю: возжаждет сноваКто пил из родника земного, —Но утоляет навсегдаЛишь Мой источник тех, кто страждет.Я жизни вечная вода, —Иди ко Мне и пей, кто жаждет!»Она умолкла, и полна —Великой тайны тишина.LV
И то, чему не верил разум,Что не могла она в словахЕму сказать, – он понял разом:Она прочла в его глазах,Что он уж знает все. А телоВ ее руках похолодело.И долго ни одна слезаЗемного горя не упала,И друга мертвые глазаСпокойно Ольга закрывала.В ее душе – любовь и свет,И нет разлуки, смерти нет.LVI
Когда же в окна посмотрелаНа тусклый день, на мокрый снег,Внезапно Ольга побледнелаИ одиночество навекТогда лишь поняла, проснулась...Но вместе с жизнью смерть вернулась...Как будто вспомнила она,Что нет его... И вдруг сознаньем —Ее душа озарена.Без слез, убитая страданьем,Упала, обнимая труп,Касаясь мертвых бледных губ...…………………………………..…………………………………..…………………………………..LVII, LVIII, LIX, LX, LXI
О век могучий, век суровыйЖелеза, денег и машин,Твой дух промышленно-торговыйЦарит, как полный властелин.Ты начертал рукой кровавойНа всех знаменах: «В силе – право!»И скорбь пророков и певцов,Святую жажду новой верыТы осмеял, как бред глупцов,О, век наш будничный и серый!Расчет и польза – твой кумир,Тобою властвует банкир,LXII
Газет, реклам бумажный ворох,Недуг безверья и тоски,И к людям ненависть, и порох,И броненосцы, и штыки.Но вождь не пушки, не твердыни,Не крик газет тебя донынеСпасает, русская земля!Спасают те, кто в наше времяВ родные, бедные поляКидает вечной правды семя,Чье сердце жалостью полно, —Без них бы мир погиб давно!..LXIII
Кладите рельсы, шахты ройте,Смирите ярость волн морских,Пустыни вечные покройтеСетями проволок стальных,И дерзко вешайте над безднойДугою легкий мост железный,Зажгите в ваших городахМолниеносные лампады, —Но если нет любви в сердцах —Ни в чем не будет вам отрады!Но если в людях Бога нет, —Настанет ночь, померкнет свет...LXIV
………………………………………………………………Как в древних стенах КолизеяТеперь шумит лишь ветер, вея,Растет репейник и полынь, —Так наши гордые столицыИ мрамор сумрачных твердынь —Исчезнет все, как луч зарницы,Чуть озарившей небосклон,Пройдет – как звук, как тень, как сон!LXV
О, трудно жить во тьме могильной,Среди безвыходной тоски!За пессимизм, за плачь бессильныйНас укоряют старики:Но в прошлом есть у вас родное,Навеки сердцу дорогое,Мы – дети горестных времен,Мы – дети мрака и безверья!Хоть на мгновенье озаренВаш лик был солнцем у преддверьяСчастливых дней... Но свет погас —Нет даже прошлого у нас!LXVI
Вы жили, вы стремились к цели,А мы томимся, не живем,Не видя солнца с колыбели!..Paзyвеpeние во всемВы нам оставили в наследство,И было горько наше детство!Мы гибнем, и стремимся к ней,К земле родимой, на свободу, —Цветы, лишенные корней,Цветы, опущенные в воду,Объяты сумраком ночным,Мы умираем и молчим!..LXVII
Мы бесконечно одиноки,Богов покинутых жрецы.Грядите, новые пророки!Грядите, вещие певцы,Еще неведомые миру!И отдадим мы нашу лируТебе, божественный поэт...На глас твой первые ответим,Улыбкой первой твой рассвет,О, Солнце будущего, встретимИ в блеске утреннем твоем,Тебя приветствуя, умрем!LXVIII
«Salutant, Caesar Imperator,Те morituri!»[9] Весь наш род,Как на арене гладиатор,Пред новым веком смерти ждет.Мы гибнем жертвой искупленья.Придут иные поколенья,Но в оный день, пред их судомДа не падут на нас проклятья:Вы только вспомните о том,Как много мы страдали, братья!Грядущей веры новая свет,Тебе – от гибнущих привет!Лето 1890 – зима 1891
Франциск Ассизский
Легенда
Часть первая
I
Это было в Сpeдние века.На высотах Умбрии лесистой,Где смолою пахнет воздух чистый,И в затишье сонном городкаТолько ласточки поют в карнизеВековых бойниц, поросших мхом, —Бернадоне Пьетро жил в Ассизи,Торговал он шелком и сукном.У него был сын. Веселый, нежный,В темной лавке старого купцаМальчик рос, мечтательный, небрежныйК деньгам, счетам строгого отца.Он не мог понять его заботыО товарах, ценах, и в тоскеВсе следил, как Пьетро сводит счетыС важным видом мелом на доске.Скучно! Он глядит из-за прилавка,Улыбаясь, в глубину небес...Поскорей бы за город и в лес,На поля, где зеленеет травка!..Иногда про сына своегоДумал Пьетро хитрый, скопидомный:«Мой Франческо – мальчик добрый, скромный,Но купца не выйдет из него:Слишком нежен, слишком ручки белы.Все б ему наряды и духи,Все б ему романы да новеллыИ стихи, проклятые стихи!Ох, уж эти мне поэты – манятГрезы славы. Признавался сам,Что однажды, глупой рифмой занят,Он едва не продал господамИз Кремоны мне в убыток полкуЛучших свитков голубого шелку.Надо меры строгие принять!»И на сына Пьетро негодует.А меж тем его, как прежде, матьПотихоньку от отца, балует.Мальчик вырос; деньгам не узналОн цены: чтоб только видеть вечноРадостные лица, он бросалЗолото пригоршнями беспечно.Он любил веселье, жизнь, людейИ родную зелень сосен, воду,Пиршеств шумную свободу.За столом, когда в кругу гостейОн смеялся и шутил бывало —В шутках что-то детское звучалоИ такое милое, что всехПобеждал невольно этот смехII
По лугам росистым, полным мира,Шли друзья однажды утром с пира.Вдруг они Франциска у крестаВ брошенной часовне увидали,Бледного, поникшего в печали.Он у ног распятого ХристаГорько плакал. В праздничной одеждеВ дни веселья, роскоши и негНикогда таким он не был прежде:Пред ними – новый человек.«Что с тобой, о чем ты плачешь?» – «Братья,Плачу я о Господе моем!..Бедный!.. Посмотрите на Распятье,Он страдает!.. Слезь моих о НемНе стыжусь пред целым миром, всюдуО Христе я громко плакать буду!..»И, обняв подножие Креста,Он припал к нему еще любовней:В это утро, в брошенной часовнеПонял он страдания Христа.III
Собиралось в лавке у ФранцискаМного знатных рыцарей и дам.Шляпу сняв, он кланялся им низко:«Есть обновки, заходите к нам!»И встречал их ласково у двери.Подражая ловкому купцу,Он развертывал куски материй,Говорил: «Вот это вам к лицу!»Своему усердью сам не верил,Думал об итогах барыша,Торговался, ткань аршином мерил,И волною мягкою шурша,Падал желтый шелк под блеском солнца.Дамы деньги вынули. В лучеЗаиграло золото червонца.У одной был сокол на плече.Пахло тонкими духами. МеткиИх остроты, легок разговор;И ласкаются у ног сеньорС острой мордой белые левретки.Но Франциск на улицу взглянул:Там, под знойным солнцем, у порогаРобко нищий руку протянулИ сказал: «Подайте ради Бога!» —«Бог подаст», – рукой он сделал знак.Но как только отошел бедняк,Сердце сжалось от стыда и боли.«Что я сделал!» – бледный, он умолк,И не в силах притворяться доле,Он за полцены им отдал шелк.И потом он днем и ночью видел,Бедняка молящий, кроткий взор,И скорбел, и золото с тех порОн еще сильней возненавидел.IV
Для отца он сделать все готов:Взял из лавки сукон разноцветныхИ товар навьючил на ослов.Мимо бедных сел, долин приветных,Сосен, виноградников и скалОн ослов на ярмарку погнал.Смотрит важно, говорит он с весом,На базар торопится купецИ тюки, как опытный делец,Разложил на рынке под навесом.Он в делах выказывает жар,Сердится и спорит. Весь товарПродан выгодно. Но от заботыОн всю ночь в гостинице не спал.В голове – итоги, цифры, счеты...Утром возвращается домой;Он ушел бы в лес дышать прохладойИ смотреть, как блещет мох росой.Но в лесу ограбить могут: надоТоропиться, – в страхе и тоскеЩупает он деньги в кошельке...Он бы лег в траву под эти клены,Чтоб над ним был листьев свод зеленый, —Только страшно деньги потерять,И едва лишь вспомнил их – опятьВсе померкло...Нищие толпоюЗа вожатаем идут. У нихЛица неподвижны, словно тьмоюВзор подернут. Он узнал слепыхИ смутился, и скорбел душою, —Совести почувствовал упрек:«Нет ли медных денег?» В кошелекРуку опустил, червонец вынул,Думал спрятать вновь – и нищим кинул.Вот второй и третий, и дождемСыплются монеты золотые.Он кидает с радостным лицом.Спор и драку подняли слепые.Отдал все Франциск, и у негоВместе с деньгами с души усталойСловно бремя тяжкое спадало,И в улыбке доброй – торжество.Едет дальше: каждая былинка,Небо, птицы, резвый мотылек,И смолы янтарная слезинкаНа сосне, и трепетный цветок —Полны радости великой, сноваВстретили Франциска, как родного.Он с доверьем смотрит в небеса,Господу поет хвалу простую.И долины, горы и лесаПовторяют песнь его святую.V
«Где червонцы? Где мои товары?..Нищим роздал, нищим сто монет!..Так не сын же ты мне больше, нет!Будь ты проклят!..» Бернадоне старыйПалку в ярости схватил: «Ты вор,Изверг, роду нашему позор!»Истощив угрозы и упреки,Подал в суд отец его жестокий.Но Франциск, когда его зовутК городским старейшинам на суд,Отвечает, кроткий и спокойный:«Я пред Богом – грешник недостойный...Вы простите мне, но признаюОдного я в мире Судию.Над людьми поставлен Он от века,И во всем я дам Ему ответ:Человек не судит человека,Между мной и Богом судей нет!»VI
И его к епископу призвали.Долго с жаром говорил отецИ не мог утешиться в печалиО своих червонцах. НаконецОн умолк; тогда Франциск смиренный,Перстень сняв, пред стариком кладет:«Это матери подарок. Вот —Долг мой отдан: камень драгоценныйСтоит больше денег, взятых мной!»Так Франциск, исполненный надежды,Обручился с бедностью святой:Снял с себя он обувь и одежды,Положил на землю пред отцомИ воскликнул с радостным лицом:«Все земное, все, что я имею, —Даже ризу прежнюю моюЯ отцу земному отдаю.Больше здесь ничем я не владею!Одного хочу любить Христа,Одному хочу служить я Богу:Я избрал тернистую дорогу, —И теперь душа моя чиста,И мечты мои свободней ветра!Я могу воскликнуть наконец:Не отец мой – Бернадоне Пьетро,А Господь – Небесный мой Отец!Будьте же свидетелями, братья,Я хочу быть бедным, и такимКак родился – слабым и нагимКинуться Спасителю в объятья!»VII
У него ни палки, ни мешка,Опоясанный веревкой, нищий,Он в одежде грубой мужикаПросит именем Христовым пищиПо глухим селеньям, городам,По большим дорогам и полямХодит, проповедуя народу:«Вы найдете в бедности свободу:Прежде ваших просьб Создатель самЗнает, братья, все, что нужно вам.Для чего ж печетесь вы без мерыОб едином хлебе, маловеры?Вы не лучше ль лилией полевых?А меж тем не ткут они, не сеют,Но цари одеться не умеют,Как одета каждая из них.В Божьем мире – людям места много.Что ж вы спорите – «мое», «твое»?Не тому учил Спаситель: все,Что прекрасно, нам дано от Бога.Не одна ли общая земля,Как один небесный свод над нами?Для чего ж вы делите межамиГоспода цветущие поля?Кто же в тени путнику откажет,На чужую ниву не прикажетПадать росам, кто про золотойСолнца луч дерзнет сказать: «он мой»?У тебя Создатель твой на лозахНаливные гроздья позлатил,У тебя Он в благодатных грозахТвой поникший колос напоил,Он скорбит о бедном и богатом,Воздает за зло тебе добром,Отчего ж и ты не хочешь с братомПоделиться хлебом и вином?О, помиримся, окончим битву,Пусть навеки общим будет все,И сольем сердца в одну молитву:Да приидет царствие Твое!»VIII
Жил Сильвестр в горах, на дикой круче,Словно зверь, в расщелине скалы.Вкруг него ходили только тучи,Да летали с клекотом орлы.На полу пергаментные книги,Бич железный, цепи и вериги.Вдоль стены уступ гранитных скалПо ночам подушку заменял.Не согнувшись встать нельзя, так низкоВ тесной келье... В бездне, глубокоЛишь поток гремит, – и далекоВсе земное, только небо близко.IХ
И Франциск мечтает: «Не уйти лиОт людей, от шумных городов,От тревоги, суеты и пылиВ свежесть и безмолвие лесов?Там, в горах, где не было донынеИ следа людского, – в тишинеЖить и умереть наединеС Господом лицом к лицу в пустыне».Говорил Сильвестр Франциску: «Плоть,Плоть проклятую смири цепямиИ бичом железным, и постами,Чтоб простил грехи твои Господь.У тебя, мой сын, в уме лишь радость,Песенки веселенькие, смех!..Словно пчелки на цветы – на грехМы летим и пьем мирскую сладость!..Смехом люди бесов лишь зовут.И, внимая радостному кличу,Дьяволы на грешника бегут,Как борзые в поле на добычу...А потом, когда умрет он – в адКрючьями да вилами влачатГосподом отринутую душу,И коптят, и жарят над огнем,Как на святках мы свиную тушуНа железном вертеле печем:Вельзевул углей обложит грудой,Уксусом и желчью обольет,И на стол он лакомое блюдоСамодержцу ада подает.Люцифер на троне лучезаренЗа роскошной трапезой сидит,И, отведав грешника, кричитПовару сердито: «Недожарен!»Бесы вновь в огонь его влекутИ, крутя на вертеле, пекут.Прежде радость ты любил земную,Прежде песни пел ты на пирах,Подожди ж – у дьявола в когтяхЗапоешь ты песенку другую!»И умолк отшельник. ЗамиралНа устах eго зловещий хохот,В тишине пустыни отвечалЛишь потока дальний вечный грохот...Х
От него Франциск в раздумье шел:Он жалел монаха всей душою.Темный свежий бор и ясный долМанят к счастью, миру и покою.Понимал он все, о чем в листвеРадостные птицы щебетали,Понимал, о чем в сырой травеМошки в солнечном луче жужжали,Все, что ключ шептал на ложе мха;Сердце чисто, дух его свободен,Нет! не верит он во власть греха,В смерть, и в ад, и вечный гнев Господень.Ликованья больше в НебесахОб едином грешнике спасенном,Чем о многих праведных мужах.Только в сердце, злобой омраченном —Скорбь и ужас, только лица злыхПолны грустных дум в молчанье строгом,А в душе у добрых и простых —Радость бесконечная пред Богом!ХI
Папа Иннокентий утвердилОрден нищих братьев. Мало верилОн во все, чему Франциск учил.Но умом расчетливым измерилВыгоду возможную для пап:«Пусть, – он думал, – мысль невыполнима,Жить нельзя без денег, но для РимаВо Франциске будет верный раб!..»Проповедовать по всей вселеннойМиноритам папа разрешил.Десять лет с тех пор Франциск смиренный,Hищий, по Италии ходил.И когда родные АпенниныСкрылись за далекий горизонт,Обошел Испанию, Пьемонт,Францию, Савойские долины.Тот, кто видел раз его, не могПозабыть: идут к нему крестьяне,Женщины, сеньоры, горожанеИ разбойники с больших дорог.Все они в одно сливались братствоИ в одну великую семью,Покидали родину свою,Дом, детей и славу, и богатство.