Мыслить нестандартно. Практичная книга о том, как маленькие изменения в привычках приводят к большим прорывам и открытиям

Наш общепринятый ответ на когнитивные вызовы, которые ставит перед нами современная действительность, заключается в усилении того, что философ Энди Кларк называет «мозг-центрированным» мышлением, – педалировании тех способностей, которые сами по себе кажутся неадекватными. Мы призываем себя и других собраться с духом, не сдаваться, «просто сделать это» – думать усерднее. Однако как часто мы, к своему разочарованию, обнаруживаем, что мозг сделан из упрямого и неподатливого материала, несмотря на всю его хваленую пластичность. Столкнувшись с его ограничениями, можно прийти к выводу, что мы сами (или наши дети, студенты, сотрудники) просто недостаточно умны или настойчивы. На самом деле проблема заключается в том, как мы справляемся с ментальными недостатками, от природы присущими нашему виду. Наш подход представляет собой (как выразился поэт Уильям Батлер Йейтс в другом контексте) «попытку воли выполнить работу воображения». Разумный шаг заключается не в том, чтобы еще сильнее пытаться задействовать мозг, а в том, чтобы научиться использовать ресурсы, лежащие за его пределами.

В комедии «Мещанин во дворянстве», написанной французским драматургом семнадцатого века Мольером, будущий аристократ месье Журден приходит в восторг от осознания разницы между прозой и стихами. «Честное слово, я и не подозревал, что вот уже более сорока лет говорю прозой!» – восклицает он. Точно так же можем быть впечатлены и мы, узнав, что уже давно задействуем в своих мыслительных процессах экстранейронные ресурсы.

Это хорошая новость. Плохая новость в том, что мы часто делаем это бессистемно, без особого намерения или умения. Неудивительно, ведь наши усилия в области образования и профессиональной подготовки, а также управления и лидерства направлены почти исключительно на развитие интеллектуального мышления. Еще с начальной школы нас учат сидеть неподвижно, работать тихо и напряженно думать – модель умственной деятельности, которая будет преобладающей в течение всех последующих лет: всю среднюю школу, колледж и, наконец, на рабочем месте. Навыки, которые мы развиваем, и техники, которым нас обучают, предполагают использование только нашего разума: закрепление информации в памяти, обдумывание и внутренние логические построения, стремление к самодисциплине и самомотивации.

Между тем совершенно отсутствует соответствующее развитие нашей способности мыслить вне рамок мозга – нет никаких инструкций, например, о том, как настраиваться на внутренние сигналы тела, на ощущения, которые могут быть с пользой применены для принятия решений и нашего выбора. Нас не учили использовать телодвижения и жесты для освоения естественных наук и математики или для выдвижения новых и оригинальных идей. В школе не обучают тому, как восстановить свое истощенное внимание с помощью пребывания на природе и на свежем воздухе или как организовать свое учебное пространство так, чтобы расширить возможности своего интеллектуального мышления. Учителя и менеджеры не объясняют, как превратить абстрактные идеи в физические объекты, чтобы использовать их для новых открытий и решения проблем. Сотрудникам не показывают, как социальные практики подражания и коллективное обучение могут ускорить процесс получения необходимого опыта. Школьные группы и рабочие коллективы не обучаются методике эффективного повышения коллективного интеллекта своих членов. Наша способность мыслить вне пределов мозга остается почти полностью неразвитой.

Подобное упущение – результат «нейроцентрического предубеждения». Иными словами, нашей идеализации и в некоторых моментах даже фетишизации мозга и соответствующего слепого пятна для всех способов познания, выходящих за пределы черепа. (Как заметил комик Эмо Филипс: «Раньше я думал, что мозг – самый замечательный орган в моем теле. А потом я осознал, кто мне это говорил».) С другой стороны, у нас есть уникальная возможность открыть мир нереализованного потенциала. До недавнего времени наука разделяла такое пренебрежительное отношение широкой культуры к мышлению вне мозга. Теперь все изменилось. В настоящий момент психологи, когнитивисты и нейробиологи могут четко объяснить, как экстранейронные сигналы влияют на процесс обдумывания информации. Кроме того, сейчас существуют практические рекомендации по улучшению нашей способности мыслить через внешние для мозга ресурсы. Все это происходит на фоне более обширной темы – как мы понимаем себя.

Прежде чем продолжить, вернемся на несколько шагов назад, к тому моменту, когда родились современные представления о мозге.

14 февраля 1946 года в залах Электротехнической школы Мура в Филадельфии царила напряженная суета. В этот день миру должны были представить секретную жемчужину школы – ENIAC. Внутри запертой комнаты в одном из зданий Мура жужжали электронный числовой интегратор и компьютер – первая машина такого рода, способная выполнять вычисления со скоростью молнии. Массивный ENIAC весом в тридцать тонн включал в себя около восемнадцати тысяч вакуумных ламп, около шести тысяч переключателей и более полумиллиона паяных соединений. На его строительство ушло более 200 000 человеко-часов.

Устройство размером с автобус было детищем Джона Мочли и Дж. Преспера Эккерта-младшего, двух молодых ученых из Пенсильванского университета, головного учреждения Мура. При финансовой поддержке армии США ENIAC был разработан с целью вычисления траекторий артиллерийских снарядов для американских артиллеристов на случай войны в Европе. Составление таблиц траекторий, необходимых для эффективного применения нового оружия, было трудоемким процессом, требующим нескольких команд людей, работающих круглые сутки посменно. Машина, которая могла бы заменить человеческий ресурс и выполнять свою работу быстро и точно, дала бы армии неоценимое преимущество.

Теперь, спустя шесть месяцев после Дня Победы, требования военного времени уступали место потребностям растущей экономики, и Мокли и Эккерт созвали пресс-конференцию, чтобы представить миру свое изобретение. Двое мужчин подготовились к этому событию со всей тщательностью и немалым сценическим мастерством. Когда ENIAC, пыхтя, трудилась над заданной задачей, около трехсот неоновых лампочек, встроенных в аккумуляторы машины, мерцали и перемигивались. Преспер Эккерт, известный всем как Прес, счел эффект от этих маленьких лампочек недостаточно впечатляющим. Утром в день пресс-конференции он выбежал на улицу и купил кучу шариков для пинг-понга, каждый из которых разрезал пополам и пометил номером. Пластиковые половинки, наклеенные поверх неоновых ламп, теперь излучали эффектное сияние – особенно после того, как верхний свет в комнате приглушили.

В назначенный час дверь в комнату, где находилась ENIAC, открылась и внутрь вошла толпа чиновников, ученых и журналистов. Стоя перед огромной машиной, сотрудник лаборатории Артур Беркс поприветствовал группу и постарался донести до них ощущение значимости момента. Он объяснил, что ENIAC была спроектирована для выполнения математических операций и эти операции, «выполненные достаточно быстро, могут со временем решить практически любую проблему». Беркс объявил, что начнет презентацию с того, что попросит ENIAC умножить число 97 367 на само себя пять тысяч раз. Репортеры в комнате склонились над своими блокнотами. «Смотрите внимательно, не пропустите», – предупредил он и нажал кнопку. Прежде чем репортеры успели поднять глаза, задание было выполнено и выдано Берксу на перфокарте прямо в руки.

Затем Беркс поставил перед машиной задачу, для решения которой она была разработана: теперь ENIAC должна была рассчитать траекторию полета снаряда от орудия до цели, который обычно занимал тридцать секунд. Вычисление такой задачи заняло бы у команды экспертов три дня. ENIAC выполнила работу за двадцать секунд, быстрее, чем летел бы сам снаряд. Джин Бартик, одна из группы первых женщин-инженеров, которые помогали программировать ENIAC, присутствовала на презентации. Она вспоминала: «Было неслыханно, что машина может достигать таких скоростей вычислений. Все присутствующие в комнате, даже великие математики, были в полном изумлении и благоговении перед тем, что они только что увидели».

На следующий день восторженные отзывы об ENIAC появились во всех мировых газетах. «ФИЛАДЕЛЬФИЯ. Один из главных секретов войны – удивительная машина, которая впервые применяет электронные скорости для решения сложных математических задач, была анонсирована здесь сегодня вечером Военным министерством», – сообщила New York Times на своей первой странице. Репортер газеты Т. Р. Кеннеди-младший был поражен увиденным. «Эта машина настолько умна, – писал он, – что ее создатели долго пытались найти задачи, которые она не смогла бы решить, и наконец отказались от этой затеи».

Внедрение ENIAC стало не просто важной вехой в истории технологий. Это был поворотный момент, заставивший задуматься, как мы понимаем самих себя. На заре своего существования изобретение Мочли и Эккерта часто сравнивали с человеческим мозгом. В прессе ENIAC описывалась как «гигантский электронный мозг», «мозг-робот», «автоматический мозг» и «машина-мозг». Но вскоре вектор аналогии развернулся. Теперь же считается, что мозг подобен компьютеру. Действительно, «когнитивная революция», охватившая американские университеты в 1950-х и 1960-х годах, была основана на вере в то, что мозг можно рассматривать как вычислительную машину из плоти и крови. Первое поколение ученых-когнитивистов всерьез восприняло идею, что разум – своеобразный компьютер. Профессор Университета Брауна Стивен Сломан отмечает: «Мышление стало рассматриваться как своего рода компьютерная программа, работающая в мозге человека».

С тех первых дней, в начале цифровой эры, аналогия между мозгом и компьютером лишь укрепилась, распространившись повсюду. Сейчас ею пользуются не только исследователи и академики, но и общественность в целом. Эта метафора дает нам модель – не всегда в полной мере осознаваемую – того, как работает мышление. Во-первых, мозг, согласно этой аналогии, представляет собой автономную машину для обработки информации, запечатанную внутри черепа, подобно тому, как ENIAC была изолирована в своей особой комнате. Во-вторых, человеческий мозг обладает свойствами, подобными гигабайтам оперативной памяти и мегагерцам скорости обработки, которые можно легко измерить и сравнить. И в-третьих, возможно, самое важное предположение из всех: некоторые мозги, как и какие-то компьютеры, просто лучше. Они обладают биологическим эквивалентом большего объема памяти, серьезной вычислительной мощности, экранов с более высоким разрешением.

По сей день компьютерная метафора встречается в нашей речи, но не только она формирует наше представление о мозге. Спустя полвека с момента появления ENIAC на первый план вышла другая аналогия.

«Новое исследование доказывает, что мозг можно развивать подобно мышце», – гласил заголовок новостной статьи, набранный жирным шрифтом. Шел 2002 год, и Лиза Блэквелл, аспирантка Колумбийского университета, работающая с профессором психологии Кэрол Дуэк, раздавала экземпляры статьи семиклассникам в государственной школе в Нью-Йорке. Дуэк и Блэквелл проверяли новую теорию, согласно которой наше представление о мозге может влиять на то, насколько хорошо мы мыслим. Протокол исследования требовал, чтобы Блэквелл провела с учениками восемь информационных сессий. На третьей по счету сессии учащиеся должны были по очереди читать текст статьи вслух.

«Многие люди верят, что человек рождается либо умным, либо со средними способностями, либо глупым. И остается таким, – начал один из учеников. – Но новые исследования показывают, что мозг больше похож на мышцу – он меняется и становится сильнее, если вы регулярно его используете и тренируете». Другой ученик продолжил: «Все знают, что если регулярно поднимать тяжести, то мышцы увеличиваются, а вы становитесь сильнее. Человек, который с трудом поднимает 10 килограммов, после длительных тренировок способен поднять уже 50 килограммов, поскольку мышцы становятся крепче от физических нагрузок. С прекращением тренировок мышцы заметно сокращаются, и вы слабеете. Вот почему люди говорят: „Используй – или потеряешь!“» По комнате пронесся смешок. «Но, – продолжил читать третий ученик, – большинство людей не знают, что, пробуя что-то новое, части их мозга начинают изменяться и становятся больше, подобно мышцам во время занятий спортом».

Идея Дуэк, которую она первоначально назвала «инкрементальной теорией интеллекта», со временем стала известна миру как «установка на рост»: регулярные ментальные упражнения могут сделать человека умнее, как и постоянные физические нагрузки – сильнее. Как она и ее коллеги писали в отчете о своих ранних исследованиях в школах, «ключевым моментом было то, что обучение меняет мозг, формируя новые связи, и этот процесс может быть подконтролен учащемуся». С самого начала «установка на рост» стала популярным явлением, породив книгу «Гибкое сознание: новый взгляд на психологию развития взрослых и детей»[6], которая разошлась миллионными тиражами и запустила огромную волну выступлений, презентаций и семинаров для корпоративных сотрудников, студентов и преподавателей.

В центре всего этого – метафора: мозг как мышца. В этой аналогии мозг подобен бицепсу или дельтовидной мышце – физическому органу, сила которого варьируется у разных людей. Это сравнение было включено в другую чрезвычайно популярную концепцию, зародившуюся в академической психологии: «смелость». Ангела Дакворт, психолог из Пенсильванского университета, определяет твердость характера как «настойчивость и стремление к достижению долгосрочных целей» и вторит Дуэк в своей собственной книге. «Подобно мышце, которая становится сильнее при ее включении, мозг меняется сам по себе, когда вы изо всех сил пытаетесь справиться с новой задачей», – написала она в бестселлере «Твердость характера»[7], опубликованном в 2016 году. Акцент на личностном развитии за счет большего использования собственных внутренних ресурсов делает аналогию «мозг как мышца» идеальной. Еще более явно такое сравнение эксплуатируется разработчиками программ по так называемому «когнитивному фитнесу», вроде CogniFit и Brain Gym, которые привлекли миллионы заинтересованных в развитии пользователей. (Метафора настолько популярна, что некоторые ученые, обеспокоенные распространением «нейромифов», т. е. заблуждений о мозге, начали настаивать на том, что мозг на самом деле является не мышцей, а, скорее, органом, состоящим из специализированных клеток – нейронов.)

Эти две метафоры – мозг как компьютер и мозг как мышца – имеют и кое-что общее. А именно то, что разум – дискретная вещь, которая запечатана внутри черепа. Она определяет, насколько хорошо человек способен мыслить, а также обладает определенными свойствами, которые можно легко измерить, сравнить и ранжировать. Эти положения не особенно новые. На протяжении веков мозг сравнивали с машинами – с теми из них, которые в то время казались наиболее совершенными: с гидравлическим насосом, механическими часами, паровым двигателем, телеграфным аппаратом.

В лекции, прочитанной в 1984 году, философ Джон Сёрл отметил: «Поскольку мы не очень хорошо понимаем работу мозга, у нас постоянно возникает соблазн использовать новейшие технологии в качестве образца для изучения и сравнения. В моем детстве нас, например, уверяли, что мозг – это телефонный коммутатор». Учителя, родители и другие взрослые – все они использовали эту метафору, рассказывал Сёрл, поскольку «чем же еще он мог тогда быть?»

Мозг также долгое время сравнивали с мышцами, которые можно укрепить с помощью физических упражнений, – тема, пропагандируемая, например, врачами и экспертами в области здравоохранения в XIX и начале XX веков. В своей первой книге по физиологии и гигиене, опубликованной в 1888 году, доктор Джон Харви Келлог выдвинул аргумент, который очень похож на аргумент Кэрол Дуэк. «Что мы делаем, когда хотим укрепить наши мышцы? Мы заставляем их усердно работать каждый день, не так ли? – вопрошал Келлог. – Благодаря упражнениям они становятся большими и сильными. Точно так же обстоит дело и с нашим мозгом. Если мы усердно учимся и хорошо усваиваем полученные знания, наш мозг становится сильным, а учеба дается легко».

Исторические устои, с опорой на глубокие культурные корни, также поддерживают эти две метафоры. Аналогии с компьютером и мускулами прекрасно согласуются с приверженностью нашего общества к индивидуализму и его настойчивому требованию, чтобы мы действовали как автономные, самодостаточные существа, обладающие способностями и компетенциями, которые принадлежат только нам одним. Эти метафоры также сочетаются со склонностью нашей культуры мыслить в терминах «хорошо», «лучше», «наилучший». Ученый и писатель Стивен Джей Гулд однажды включил в свой список «старейших проблем и ошибок наших философских традиций» устойчивую человеческую тенденцию «упорядочивать предметы, выстраивая их в линейный ряд по возрастающей ценности». Компьютеры могут быть медленными или быстрыми, мышцы могут быть слабыми или сильными – и мы предполагаем, что то же самое верно в отношении нашего собственного разума и разума других людей.

Существуют даже заложенные в нас психологические факторы, определяющие нашу готовность воспринимать подобные идеи о мозге. Убеждение в том, что каждый из нас обладает некоторым количеством интеллекта, соответствует образу мышления, по-видимому, универсальному для людей. Психологи называют это эссенциализмом – убежденностью в том, что каждое существо, с которым мы сталкиваемся, обладает неизменным набором внутренних качеств и свойств, характеризующих его. «Мы встречаем эссенциализм в каждом обществе, которое только было изучено, – отмечает профессор психологии Йельского университета Пол Блум. – По-видимому, это базовый компонент того, как мы думаем о мире». Мы мыслим в терминах устойчивых явлений – вместо тех, что меняются в зависимости от внешнего воздействия, – поскольку считаем, что они легче поддаются ментальной обработке, а также приносят нам больше эмоционального удовлетворения. С точки зрения эссенциализма у человека просто «либо есть» ум, либо его нет. Совокупность исторических, культурных и психологических предположений о разуме – что его свойства индивидуальны, присущи ему изначально и легко ранжируются в соответствии с его качеством – придает им мощный импульс. Эти допущения на весьма глубоком уровне сформировали наши взгляды на природу мышления, организацию учебной и рабочей деятельности, а также на ценность, которую мы придаем себе и другим. Поэтому поразительно осознавать, что многое из этого может оказаться неверным восприятием. Чтобы понять природу подобного заблуждения, нам нужно рассмотреть другую метафору.

Утром 18 апреля 2019 года экраны всех компьютеров в Сеуле, крупнейшем городе Южной Кореи, потемнели. В школах и офисах по всему мегаполису площадью 600 квадратных километров, где проживает около 10 миллионов человек, погас свет. Светофоры на перекрестках улиц мигнули и погасли, электропоезда замедлили ход и остановились. Причина отключения электроэнергии в сравнении с масштабными последствиями оказалась незначительной: перебои в подаче были вызваны сороками – птицами с черно-белым оперением, которые вьют свои гнезда на опорах линий электропередачи. Сороки – представители семейства врановых, в которое также входят вороны и сойки, – хорошо известны тем, что строят свои гнезда из всего, что могут найти вокруг. По наблюдениям, они используют удивительное разнообразие материалов: не только веточки, бечевку и мох, но и зубную нить, рыболовную леску и пластиковую пасхальную декоративную траву; палочки для еды, ложки и соломинки для питья; шнурки, оправы для очков и калитки для игры в крокет. Во время американской пыльной бури 1930-х годов, уничтожившей растительность на огромных территориях Запада, сороки строили гнезда из колючей проволоки.

В густонаселенных городских кварталах современного Сеула мало деревьев и кустарников, поэтому птицы используют то, что могут найти: металлические вешалки для одежды, телевизионные антенны и обрезки стальной проволоки. Эти материалы электропроводны, поэтому гнезда из этих материалов на высотных городских опорах ЛЭП регулярно мешают подаче электроэнергии. По данным KEPCO, Корейской электроэнергетической корпорации, сороки ежегодно ответственны за сотни отключений электроэнергии в различных районах страны. Каждый год сотрудники KEPCO удаляют более десяти тысяч гнезд, но птицы так же быстро строят их снова.

Сороки, конечно, доставляют энергетическим компаниям хлопот, но их деятельность – удачная аналогия того, как работает мозг. Можно сказать, что наш мозг, подобно сорокам, создающим свои дома из окружающих их материалов, вплетает различные найденные им кусочки в ход своих мыслей. При сопоставлении с метафорами «мозг как компьютер» и «мозг как мышца» становится очевидным, что мозг как сорока – это аналогия с совершенно иным взглядом на функционирование ментальных процессов. Во-первых, мысль возникает не только внутри черепной коробки, но и во внешнем мире; это акт непрерывной сборки и «пересборки», который опирается на окружающие человека ресурсы. Во-вторых, виды материалов, доступных для мышления, влияют на природу и качество порождаемой мысли. И последнее: способность «хорошо мыслить» – то есть быть умным, – это не фиксированное свойство индивида, а, скорее, изменчивое состояние, зависящее от доступа к экстранейронным ресурсам и знания того, как их использовать.

Это, безусловно, радикально новый взгляд на мышление, принять который может быть нелегко. Однако масса свидетельств из нескольких научных дисциплин подтверждает, что это гораздо более точное представление о работе человеческого познания. Кроме того, подобный взгляд на мышление предлагает множество практических возможностей для его улучшения. И он появился как раз вовремя. Пересмотр существующей модели функционирования разума в последнее время стал особенно актуален, поскольку мы все больше оказываемся зажатыми двумя противоположными силами. Мы регулярно сталкиваемся с необходимостью выйти в своем мышлении за пределы мозга, несмотря на то, что упрямо цепляемся за «мозг-центрированный» подход.

Во-первых, что касается растущей потребности мыслить вне рамок черепной коробки: быстрый темп жизни и усложнение наших ежедневных обязанностей на учебе и работе ведут к повышению требований к нашему мышлению. Информации, с которой мы должны иметь дело, к нам сейчас поступает больше. Она требует быстрой обработки. Также меняется ее качество – она становится все более специализированной и абстрактной, что особенно существенно. Знания и навыки, к освоению которых мы биологически подготовлены, вытесняются необходимостью приобретения набора компетенций, которые для нас менее естественны и даются с большим трудом. Дэвид Гири, профессор психологии в Университете Миссури, подмечает важное различие между «биологически первичными» и «биологически вторичными» способностями. Он утверждает, что с рождения люди готовы к обучению определенным вещам: как говорить на языке местного сообщества, как ориентироваться в знакомом ландшафте, как справляться с трудностями жизни в небольших группах. Мы появились на свет не для того, чтобы изучать тонкости дифференциальных исчислений или противоречащие здравому смыслу законы физики. Люди эволюционировали не с целью понимать работу финансовых рынков или особенности глобального изменения климата. И все же мы живем в мире, где такие биологически вторичные способности являются ключом к прогрессу и даже выживанию. Требования современной окружающей среды подошли к пределам или же превосходят возможности биологического мозга.

Какое-то время, действительно, человечество было в состоянии идти в ногу со своей постоянно развивающейся культурой, находя способы, как лучше использовать наш биологический мозг. По мере того как повседневная жизненная среда становилась все более требовательной к интеллекту, люди в ответ усилили свои когнитивные тренировки. Постоянное увеличение умственных нагрузок в современной жизни – наряду с улучшением питания, жизненных условий и снижением подверженности инфекционным заболеваниям и другим патогенам – привело к росту среднего показателя IQ по всему миру. Однако сейчас эта восходящая траектория стала выходить на плато. В последние годы показатели IQ перестали расти и даже начали снижаться в таких странах, как Финляндия, Норвегия, Дания, Германия, Франция и Великобритания. Некоторые исследователи предполагают, что сейчас мы продвинули наши ментальные возможности настолько далеко, насколько это возможно. «Наш мозг уже работает почти на оптимальной мощности», – отмечают Николас Фитц и Питер Райнер, пишущие для журнала Nature. Попытки извлечь больше из этого органа, добавляют они, «наталкиваются на жесткие ограничения со стороны нейробиологии».

Словно в знак протеста против этой неприятной истины, в последние годы все большее внимание уделяется попыткам выйти за эти ограничения. Коммерческие программы для тренировки мозга, такие как Cogmed, Lumosity и BrainHQ, привлекают тех, кто хочет улучшить свою память и повысить концентрацию внимания. Только в Lumosity зарегистрировано 100 миллионов пользователей из 195 стран. Пристальное внимание средств массовой информации, а также обширные инвестиции фармацевтических и биотехнологических компаний привлекают так называемое нейроусиление – т. е. такие инновации, как, например, «умные таблетки» и электростимуляция мозга, утверждающие, что способны сделать своих пользователей еще умнее.