Ползи, Тень, ползи!

Abraham Merritt

Creep, Shadow, Creep!

© Doubleday Doran New York, 1934

© Меррит А., 2025

© Малая О., 2025 (пер.)

Глава 1. Четыре самоубийства

Распаковывая вещи в гостинице Нью-Йоркского научно-исследовательского сообщества, я пребывал в мрачном настроении. Прошлой ночью я проснулся от навалившейся на меня печали, какой-то смутной гнетущей тоски и с тех пор не мог стряхнуть эту беспричинную хандру. Будто мне приснилось что-то ужасное и эхо того позабытого кошмара все еще звенело на краю сознания. Теперь же к грусти добавилось еще и раздражение.

Безусловно, я не ожидал, что на причале меня будет встречать оркестр с фанфарами. Но ни Беннетт, ни Ральстон не пришли повидаться со мной. Мои друзья пренебрегли встречей, и от этого грусть лишь нарастала. Перед отплытием я написал им обоим и ожидал, что хотя бы один из них подберет меня у пристани.

Беннетт и Ральстон были моими ближайшими друзьями, но между собой часто не ладили. Их постоянные перебранки забавляли меня. И все же у Беннетта и Ральстона были теплые отношения, несмотря на разные взгляды на жизнь. Иногда мне казалось, что связь между ними более крепкая, чем их связь со мной. Эта дружба могла бы стать такой, как у легендарных Дамона и Финтия[1], если бы каждый из них не испытывал отвращение к мировоззрению товарища. Но даже невзирая на это, они были настоящими друзьями.

В чем-то их разногласия напоминали мне содержание басни Эзопа «Стрекоза и муравьи».

Билл Беннетт, как муравьи из этой басни, был человеком серьезным и трудолюбивым. Покойный доктор Лайонелл Беннетт, до самой смерти считавшийся одним из пяти ведущих экспертов в области патологии мозга – пяти специалистов, признанных в современном, вернее, цивилизованном мире, – приходился ему отцом. Я провожу различие между современным и цивилизованным миром, поскольку лично сталкивался с доказательствами существования знатоков в этой сфере в обществах, которые принято называть нецивилизованными. И у меня есть причины полагать, что подобные мудрецы были в нашем мире и в древние времена, более того, они обладали большими знаниями, чем представители современности – хоть так называемого цивилизованного общества, хоть нецивилизованного. Как бы там ни было, доктор Лайонелл Беннетт был одним из немногих экспертов в своей области, которые интересовались научными исследованиями больше, чем собственным банковским счетом. Он прославился, но не разбогател. Биллу, его сыну, недавно исполнилось тридцать пять лет – он был моим ровесником. Я знал, что Лайонелл оказывал на Билла значительное влияние, и в некотором отношении, особенно в вопросах исследований бессознательного, сын превзошел отца, поскольку отличался большей гибкостью ума и непредвзятостью взглядов. Год назад Билл написал мне, что его отец умер. После этого Билл решил продолжать свои исследования с доктором Остином Лоуэллом, заняв место его ассистента, доктора Дэвида Брейля, который скончался после того, как в частной клинике при доме доктора Лоуэлла на него упала люстра.

А вот Дик Ральстон мог бы являться прототипом стрекозы в басне Эзопа. Он был наследником столь обширного состояния, что даже годы Великой депрессии не лишили его богатства: в пасти мирового кризиса сгинула лишь малая часть его золота. Он стал воплощенным стереотипом сына богача – в хорошем смысле этого слова – и не видел ни смысла, ни чести, ни радости в труде. Беспечный, умный, щедрый – и праздный представитель высшего класса.

Я объединял заключенные в них противоположности, служа тем мостиком, на котором они могли встретиться. Я получил медицинское образование, но смог отказаться от практики благодаря унаследованному состоянию. Денег у меня было достаточно, чтобы потакать любым своим причудам – а для меня такой причудой стали исследования в области этнологии. Особенно меня интересовали феномены, которые мои собратья-медики, да и ученые в целом, именовали суевериями: ритуальные колдовские практики, ведовство, вуду и тому подобное. Я подходил к своим исследованиям столь же серьезно, как Билл к своим. И он это знал. Дик же, в свою очередь, объяснял мою тягу к странствиям наследственностью – один из моих предков был пиратом родом из Бретани. Отплыв из порта Сен-Мало во Франции, он прибыл в Новый Свет и нажил дурную славу своими злодеяниями. Из-за этих злодеяний он и закончил свою жизнь на виселице. Наследственностью же Дик объяснял и мой интерес к ритуальной магии – двух моих предков сожгли за ведовство во Франции. Итак, для него во мне не было ничего непонятного. А вот сфера интересов Билла казалась ему непостижимой.

Вспоминая своих друзей, я мрачно думал о том, что, пусть я и отсутствовал в стране целых три года, этого времени не хватило бы, чтобы позабыть меня. Но в какой-то момент мне удалось отринуть меланхолию. Смешно, право же. В конце концов, они могли и не получить моих писем. Или у них были какие-то неотложные дела. Или же и Билл, и Дик решили, что меня встретит другой.

На прикроватном столике я заметил вчерашнюю газету, и мой взгляд упал на заголовок. Мне стало не до смеха.

Пробежав глазами подзаголовки, я начал читать статью:

Причины самоубийства неизвестны – Четвертое самоубийство среди представителей высшего класса Нью-Йорка за последние три месяца – Полиция подозревает, что в Нью-Йорке создан клуб самоубийц.

«Ричард Дж. Ральстон-мл., два года назад унаследовавший от отца медные шахты стоимостью в пять миллионов долларов, найден мертвым в своей постели сегодня утром. Ральстон застрелился у себя дома на Семьдесят восьмой улице. Пистолет, из которого богатый наследник пустил пулю себе в висок, был обнаружен на полу рядом с кроватью. Полиция утверждает, что пистолет выпал из его руки и на рукояти были только его отпечатки. Тело погибшего нашел его дворецкий, Джон Симпсон. По словам последнего, Ральстон отправился к себе в спальню около восьми часов вечера, что соответствовало его привычкам. По состоянию тела коронеру доктору Пибоди удалось установить, что смерть наступила около трех часов ночи, за пять часов до того, как Симпсон вошел в комнату».

Около трех часов ночи?! Я почувствовал, как у меня мурашки побежали по коже. Учитывая разницу во времени, именно тогда-то я и проснулся прошлой ночью от странного приступа меланхолии.

«Если показания Симпсона подтвердятся – а полиция не видит причин сомневаться в них, – то самоубийство не было спланированным. Ральстон действовал, повинуясь внезапному порыву. Подтверждением этому служит и письмо, так и не дописанное богатым наследником. Обрывки письма были обнаружены под прикроватным столиком в его спальне: „Дорогой Билл, прости, я не смог остаться. Надеюсь, ты отнесешься к делу объективно, а не субъективно, сколь бы невероятными ни показались тебе факты. Жаль, что Алана здесь нет. Ему известно больше…“ Написав эти строки, Ральстон, очевидно, передумал и порвал письмо. Полиция пытается установить личность „Алана“, чтобы выяснить, о чем же „ему известно больше“. Детективы также надеются, что адресат письма, „Билл“, обратится к ним. Нет никаких сомнений в том, что имело место самоубийство, но полиция пытается установить мотив, а факты, „сколь бы невероятными они ни показались“, смогут пролить свет на произошедшее. На данный момент не установлено ни одной причины для самоубийства мистера Ральстона. Его адвокаты из фирмы „Уинстон, Смит и Уайт“ заверили полицию, что финансовое положение мистера Ральстона-мл. оставалось безукоризненным и они не знают ни о каких „сложностях“ в личной жизни их клиента. Следует также отметить, что, в отличие от многих сыновей состоятельных промышленников, мистер Ричард Дж. Ральстон ни разу не был замешан в каком-либо скандале. Это уже четвертое самоубийство за три месяца среди людей того же возраста, социального положения и жизненного уклада, как у Ральстона. Во всех четырех случаях обстоятельства смерти настолько схожи, что полиция всерьез рассматривает версию самоубийств по договоренности. Пятнадцатого июля Джон Марстон, всемирно известный игрок в поло, застрелился в своей спальне в загородном доме в Локуст-Вэлли, Лонг-Айленд. Причины самоубийства не установлены. Как и Ральстон, он был холост. Шестого августа неподалеку от Риверхеда, Лонг-Айленд, было обнаружено тело Уолтера Сенклер-Кэлхауна. Кэлхаун съехал с дороги на открытое поле, остановил свой автомобиль и застрелился. Причины самоубийства не установлены. На тот момент Кэлхаун уже три года был разведен. В ночь на двадцать первое августа Ричард Стэнтон, миллионер, яхтсмен и путешественник, застрелился на борту своей яхты „Тринкуло“ – хотя на следующий день планировал отправляться в круиз в Южную Америку».

Я все читал и читал… размышления о клубе самоубийц, куда якобы вступали измученные скукой искатели острых ощущений… Истории жизни Марстона, Кэлхауна, Стэнтона… Некролог Дика… Я читал, сам не понимая, что там написано. В моей голове стучала только одна мысль: этого не может быть! У Дика не было ни одной причины для самоубийства. И в мире не нашлось бы менее склонного к самоубийству человека, чем он. Теория о клубе самоубийц представлялась мне абсурдной – по крайней мере в том, что касалось Дика. Несомненно, именно я был тем «Аланом», которого мой друг упомянул в письме. А «Билл» – это Беннетт. Но что же я такое знал, что помогло бы Дику?

Зазвонил телефон.

– К вам пришел доктор Беннетт, – сообщил мне портье.

– Пригласите его.

«Слава богу!» – подумал я.

Пришел Билл – бледный, измученный, точно на его долю выпали нелегкие испытания и опасность еще не миновала. В его глазах застыл отпечаток невыразимого ужаса, будто он смотрел не на меня, а в глубины собственного разума, где сей ужас оставил свой след.

– Я рад, что ты вернулся, Алан. – Он рассеянно протянул мне руку.

Билл взглянул на газету в моей руке.

– Вчерашняя. – Он заметил дату. – Что ж, там все написано. Все, что известно полиции, по крайней мере.

Его слова показались мне странными.

– Ты хочешь сказать, что тебе известно что-то еще? Что-то, о чем не знает полиция?

– О, они верно передали все факты, – уклончиво ответил он. – Дик застрелился. И они правы, связывая его самоубийство с остальными смертями…

– Но что тебе известно еще, Билл? – настойчиво повторил я.

– Что Дик был убит!

Я потрясенно уставился на него.

– Но если он сам пустил пулю себе в висок…

– Я понимаю, ты удивлен. Тем не менее я уверен, что Дик Ральстон совершил самоубийство. И в то же время я убежден, что его убили. – Он присел на кровать. – Мне надо выпить.

Я принес бутылку скотча – члены нашего сообщества оставили в своей гостинице подарок к моему приезду. Билл налил себе спиртное, не разбавляя его содовой.

– Я так рад, что ты вернулся! – повторил он. – Нам предстоит нелегкая задача, Алан.

– Какая? – спросил я, наливая и себе скотч. – Найти убийцу Дика?

– Да, и это тоже. Но не только. Нужно предотвратить новые убийства.

Я налил нам еще.

– Хватит ходить вокруг да около, Билл! – потребовал я. – Расскажи мне, в чем дело.

– Нет, Алан, – задумчиво ответил он. – Пока не могу. – Билл отставил стакан в сторону. – Представь себе, что ты обнаружил новый вид микробов. Еще никому не известный. Или же тебе кажется, что это новый вид микробов. Итак, ты изучаешь его и записываешь особенности. Ты хочешь, чтобы кто-нибудь подтвердил результаты твоих исследований. Что ты сделаешь? Дашь ему все свои записи и расскажешь о своих наблюдениях? А уже потом попросишь своего коллегу взглянуть в микроскоп и провести те же эксперименты, чтобы засвидетельствовать твою правоту? Или ты намекнешь своему коллеге, на что стоит обратить внимание, и просто подведешь его к микроскопу, чтобы он выделил особенности объекта твоего исследования самостоятельно?

– Безусловно, я предпочту, чтобы мой коллега провел самостоятельное исследование.

– Вот именно. Мне представляется, что я выделил новый вид микробов. Или очень старый. В метафорическом смысле, конечно. Микробы тут ни при чем. Но я не стану рассказывать тебе о результатах моих наблюдений, а просто подведу тебя к микроскопу. Я не хочу, чтобы мое мнение повлияло на твои наблюдения. Попроси портье принести газету, Алан.

Я так и сделал. Билл пролистнул страницы и наконец нашел, что искал. Прочитав заметку, он передал газету мне.

– Новость о Дике перенесли с первой страницы на пятую, – сказал он. – Впрочем, не важно. Прочти первую пару абзацев. Все остальное в этой статье – лишь досужие домыслы.

И я начал читать.

«Доктор Уильям Беннетт, перспективный специалист в области нейрологии и коллега знаменитого психиатра доктора Остина Лоуэлла, сегодня утром явился в полицию и заявил, что именно ему было адресовано незавершенное письмо, найденное в спальне Ричарда Дж. Ральстона-мл. По словам доктора Беннетта, Ральстон был одним из его ближайших друзей. Недавно он обратился к доктору Беннетту с жалобами на бессонницу и кошмары. Также доктор Беннетт заявил, что вечером накануне самоубийства Ральстон приходил к нему на ужин. Доктор пригласил своего друга остаться на ночь, тот согласился, но затем передумал и отправился домой. Именно так доктор Беннетт объясняет строки письма „Дорогой Билл, прости, я не смог остаться“. Действуя в рамках профессиональной этики, доктор Беннетт отказался комментировать симптомы мистера Ральстона. На вопрос о том, могло ли психическое состояние мистера Ральстона спровоцировать решение покончить с собой, доктор Беннетт сдержанно ответил: „Самоубийство всегда является результатом определенного психического состояния“».

Невзирая на обрушившееся на меня горе, я не смог не улыбнуться, прочтя эти строки.

«Что касается упомянутого в письме „Алана“, то, по словам доктора Беннетта, речь идет о старом друге мистера Ральстона, докторе Алане Каранаке, который должен сегодня вернуться в Нью-Йорк после трехлетнего путешествия по Северной Африке. Доктор Каранак широко известен в научных кругах своими этнологическими исследованиями. Доктор Беннетт объяснил слова из письма мистера Ральстона тем, что доктор Каранак мог усмотреть некоторое сходство его симптомов с определенными заболеваниями, распространенными среди племенных народов Африки».

– Ты на главное внимание обрати! – Билл указал на один из следующих абзацев.

«После допроса в полиции доктор Беннетт не отказался от разговора с репортерами, но не смог добавить никаких значимых деталей к картине произошедшего. Тем не менее он отметил, что мистер Ральстон в течение двух недель до смерти снимал со своего счета в банке крупные суммы наличными. На что он тратил эти деньги – неизвестно. Доктор Беннетт, похоже, сразу же пожалел о сказанном и заверил представителей прессы, что эта информация никак не связана с самоубийством мистера Ральстона. Как бы то ни было, общая сумма, потраченная мистером Ральстоном за эти две недели, составляет около ста тысяч долларов. Полиция продолжает расследование».

– Это наводит на мысль о шантаже, – заметил я. – Если это правда, конечно.

– У меня нет этому никаких доказательств, – улыбнулся Билл. – Но именно это я сказал полиции и репортерам. – Еще раз просмотрев заметку, он встал. – Вскоре сюда набегут газетчики, Алан. И полиция может к тебе заглянуть. Мне пора уходить. Если кто-то спросит, скажи, что ты меня еще не видел. И понятия не имеешь, что все это значит. Скажи, что ты уже год не получал никаких вестей от Ральстона. И что намерен поговорить со мной и тогда, возможно, сможешь дать интервью по этому поводу. Но пока что тебе ничего не известно. Так и есть. Тебе ничего не известно. Такова твоя версия. Ее и придерживайся. – Он направился к двери.

– Подожди, Билл. Что за околесицу ты нес перед репортерами, скажи на милость?

– Это наживка, – ухмыльнулся он.

– И кого же ты намерен поймать на крючок?

– Убийцу Дика. – Он вышел за порог. – Впрочем, это больше по твоей части. По сути, я пытаюсь поймать ведьму.

С этими словами он закрыл дверь.

Глава 2. Мадемуазель Дахут

Вскоре после ухода Билла ко мне пришел детектив, расследовавший самоубийство Дика. Очевидно, он считал разговор со мной пустой формальностью, но того требовала предусмотренная в таких случаях процедура. Он не очень прислушивался к моим ответам и даже не спросил меня, виделся ли я с Биллом.

Я угостил его скотчем.

– Черт, не то, так другое. Либо денег нет – и ты из кожи вон лезешь, чтобы их раздобыть. Либо деньжата у тебя водятся, но кто-то постоянно пытается тебя облапошить. Или слетаешь с катушек, как этот ваш бедняга. И что тогда толку с тех денег? А ведь этот Ральстон был неплохим парнем, судя по всему.

Я согласился с его мнением. Выпив еще, полицейский ушел.

Затем явились три журналиста – один был из «Сити ньюс», два других – из вечерних газет. Они тоже задали пару вопросов о Дике, но больше их заинтересовали мои путешествия. Я так разошелся, что послал за второй бутылкой скотча и рассказал им о магических ритуалах женщин, живущих в горах Эр-Риф. Эти женщины верят, что в определенное время и при определенных обстоятельствах можно поймать отражения своих возлюбленных – или врагов – в зеркало и таким образом обрести власть над их душами. Репортер из «Сити ньюс» заявил, что если бы эти женщины научили его управляться с зеркалами, то продажи зеркал в Америке взлетели бы до небес, а он сам озолотился бы. Двое других угрюмо заявили, что были бы не прочь поймать в зеркало отражение своего главного редактора. Рассмеявшись, я сказал, что проще пригласить члена масонской ложи из Болгарии, заманить в нужное место главного редактора и попросить масона измерить его тень веревкой. После этого веревку следует положить в коробку, а коробку замуровать в стене. Через сорок дней редактор умрет, а его душа окажется заключена в коробке, привязанная к тому месту веревкой. Один из репортеров печально покачал головой, заявив, что сорок дней – слишком долгий срок. Другой же с обезоруживающей наивностью спросил, верю ли я в магию. Я ответил, мол, если человек твердо верит в то, что умрет в определенный день, он умрет в этот день. И не потому, что его тень измерили, а веревку замуровали. Он верит в силу ритуала, верит, что эти действия убьют его. Все это вопрос самовнушения – так называемого аутогипноза. По тому же принципу действуют и колдуны Полинезии, кахуны, когда молятся о смерти. Их молитвы действенны – если жертва знает, что кахуны провели ритуал и указали точное время смерти.

Конечно, мне не стоило так разглагольствовать. На следующее утро в газетах написали лишь, что я говорил с полицией и не смог пролить свет на самоубийство Ральстона. Зато наивный репортер, вызвавший меня на откровенность, посвятил мне целую статью.

ХОТИТЕ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ВРАГА? НУЖНО ЛИШЬ ВЫПРОСИТЬ У ДЕВЧОНКИ ИЗ ЭР-РИФА ВОЛШЕБНОЕ ЗЕРКАЛО ИЛИ НАНЯТЬ БОЛГАРСКОГО МАСОНА.

ДОКТОР АЛАН КАРАНАК, ИЗВЕСТНЫЙ ЭТНОЛОГ, РАССКАЗЫВАЕТ, КАК ЛЕГКО И ПРОСТО МОЖНО ИЗБАВИТЬСЯ ОТ СВОИХ НЕДОБРОЖЕЛАТЕЛЕЙ, – ВОТ ТОЛЬКО ВНАЧАЛЕ НУЖНО УБЕДИТЬ ИХ, ЧТО ВЫ СПОСОБНЫ ЭТО СДЕЛАТЬ.

Статья была отличная, хотя репортер и поглумился надо мною всласть. То хохоча, то чертыхаясь, я перечитал ее второй раз. Что ж, я сам виноват, не стоило говорить такое газетчику.

Через какое-то время мне позвонил Билл.

– Ты зачем рассказал репортеру о тени? – нервно осведомился он.

– Просто так, – удивился я. – А почему мне нельзя было говорить с ним о тени?

Билл помолчал.

– Что навело тебя на эту мысль? Кто-то что-то сказал?

– Все страньше и страньше, как говорила Алиса[2]. Нет, Билл, я сам заговорил об этом. Ничья тень не пала на меня, нашептывая мне на ухо…

– Не говори так! – резко осадил меня Билл.

Я ошеломленно замолчал. В голосе Билла звучала паника – а это было вовсе не в его духе.

– Я просто так заговорил об этом. Так получилось, – повторил я. – Что все это значит, Билл?

– Не важно. – Теперь в его голосе слышалось явственное облегчение. – Завтра похороны Дика. Увидимся там.

Ничто не заставит меня пойти на похороны друга. Если захоронение не сопровождается незнакомыми мне обрядами и ритуалами, это бессмысленно. В гробу лежит кусок холодного мяса, которое сожрут черви. Тело, гротескно размалеванное в похоронном бюро. Глаза ввалились, им больше никогда не узреть красот мира, игры облаков, переливов волн, великолепия леса. И воспоминания о жизни разлагаются в гниющем мозге. Напудренный и приукрашенный символ бренности бытия. Я хочу помнить своих друзей такими, какими они были при жизни – веселыми, умными, энергичными. Но в мою память впечатывается образ моего друга в гробу, затмевая все остальные воспоминания. Так я теряю друзей. С моей точки зрения, у животных все устроено намного лучше. Они прячутся и умирают, никем не замеченные.

Билл знал о моем отношении к похоронам, потому я сказал:

– Нет, там мы не увидимся. Как твои успехи с ведьмой? – Чтобы предотвратить спор, я решил сменить тему.

– В каком-то смысле успехи есть. Не то, на что я надеялся, но мне удалось привлечь неожиданное внимание. Вчера мне позвонили адвокаты Дика и спросили, что он говорил о тех деньгах. Сказали, что пытались выяснить, куда он их потратил, но так и не смогли. Я заявил, что ничего не знаю. Конечно же, они мне не поверили. Но все, чем я располагаю, – это всего лишь смутные подозрения, поэтому я действовал наугад. Что ж, я их не виню. А сегодня утром мне позвонил поверенный Стэнтона и задал тот же вопрос. Сказал, что Стэнтон незадолго до смерти снимал крупные суммы и его фирма не смогла отследить, на что он тратил наличные.

– Это странно. А что насчет Кэлхауна и Марстона? Если они поступали так же… то все это дурно пахнет.

– Я сейчас как раз пытаюсь выяснить. Ладно, пока.

– Подожди, Билл. Я человек неторопливый, ты же знаешь. Но мне уже любопытно. Когда мы встретимся? И что мне делать сейчас?

Я никогда не слышал, чтобы Билл говорил так удрученно:

– Алан, ничего не предпринимай, пока я не раскрою тебе все карты. Сейчас я больше ничего не хочу говорить, но поверь мне: на то есть хорошая причина. Однако кое-что я тебе все же скажу. Твое интервью может стать очередной наживкой. И я полагаю, она сработает лучше моей.

Это было во вторник. Конечно же, мне было очень любопытно, что за всем этим кроется. И я был озадачен. Если бы кто-то другой попытался вести себя так со мной, я бы разозлился. Но речь шла о Билле. Если он попросил меня ничего не предпринимать, то знал, что делает. В этом я был уверен. И ничего не предпринимал.

В среду похоронили Дика. Я просмотрел свои записи и приступил к первой главе своей книги о ведовстве в Марокко. В четверг вечером мне позвонил Билл.

– Завтра намечается небольшая вечеринка у доктора Лоуэлла. Придут доктор де Керадель и его дочь. Я хочу, чтобы ты присутствовал. Уверен, тебе будет интересно.

Де Керадель? Имя показалось мне знакомым.

– Кто он?

– Рене де Керадель, французский психиатр. Наверное, ты читал его…

– Да, конечно, – перебил я. – Он попытался повторить некоторые эксперименты Жан-Мартена Шарко[3] в больнице Сальпетриер, верно? В исследовании гипноза он продвинулся дальше своего учителя. Покинул Сальпетриер несколько лет назад после какого-то скандала. То ли кто-то из подопечных умер, то ли его выводы были слишком неортодоксальными… Что-то в этом роде?

– Да, тот самый де Керадель.

– Я приду. Мне хотелось бы познакомиться с ним.

– Отлично, – сказал Билл. – Доктор Лоуэлл пригласил гостей на половину восьмого. Надень смокинг. И приходи на час раньше. С тобой хочет поговорить одна девушка – до того как соберется вся компания.

– Девушка? – опешил я.

– Хелена. – Билл хихикнул. – Смотри, не разочаруй ее. Ты ведь ее герой. – Он повесил трубку.

Хелена была сестрой Билла, на десять лет младше меня. Я не видел ее пятнадцать лет. Насколько я помнил, она была несносным ребенком. Раскосые светло-карие глаза, рыжевато-каштановые волосы, нескладная, полненькая. Она постоянно преследовала меня, когда я приезжал к Биллу в гости на каникулы. Просто сидела и молча смотрела на меня. Я так смущался, что начинал заикаться. И никак не мог понять – то ли Хелена восхищалась мной, то ли пыталась разыграть меня таким образом. Тогда ей было лет двенадцать. Никогда не забуду, как она – якобы бы по нелепой случайности – усадила меня на гнездо шершней. А однажды, ложась в кровать, я обнаружил в своей постели семейку ужей. И если первый инцидент действительно мог оказаться случайностью, то во втором сомнений быть не могло. Я выбросил ужей за окно и никогда – ни словом, ни взглядом, ни жестом – не намекал на случившееся. Ее замешательство стало моей наградой – как и ее жгучее любопытство, которое ей так и не удалось скрыть. Я знал, что Хелена закончила колледж Смит, а потом изучала искусство во Флоренции. Мне было любопытно, кем она стала.