Ибрагимович – правнук Остапа Бендера. Побег из ада – рассказ. В Баклушах у Малого Узеня – комедия

Анисим

Презервативы в зарослях лебеды у клуба, пластиковые окна на ободранной конторе. Нет – нет, прогресс давно шагнул в нашу деревню…

– Степь, ветер, горизонт, дорога, написал бы Блок, хотя я люблю больше Маяковского. Ощущаешь выпуклость земли, можно сразу догадаться, что она шар, правда, Анка?

– Тем более, если об этом знаешь. Вывести закон всегда труднее, чем выучить его, – ответила с улыбкой молодая женщина. – Одному яблоко по голове треснет, у другого при купании вода выльется из бочки. Все случайное закономерно. Не родись ребенок, встретились бы мы с тобой у роддома?

– Скорее всего, Аннушка, кушать очень хотелось, а у роддома всегда есть кормушка, – Ибрагимович посмотрел в окошко автобуса. – Смотри, как заросла бурьяном степь. Ее бескрайность и однообразие навевают тревогу. А ведь этой землей владеет нечистый на руку человек. Придется серьезно им заняться, чтобы экспроприировать «нажитое непосильным трудом».

– Коррупционеры, блин. Так заболтали это слово, что оно стало вполне приличным, притерлось к другим словам – олигарх, банкир, вобрав в себя часть их смыслового значения, – ответила женщина.

– Не случайно я тебя взял с собой в Малоузенку такую умную. Для нас важно, что он вор и украл народные средства. Пусть поделится, вот чем объясняются наши к нему претензии, не буду говорить шантаж, семантика этого слова чересчур неприличная, – он снисходительно потрепал Анку по щеке. – План отъема приобретенных незаконным способом средств зародился у меня еще в кабинете Русакова. Трубы он расточил? А куда подевал технику? Нужны неопровержимые доказательства. Многое будет зависеть от тебя, нашей главной подставы, но козырь, как часто делал мой великий прадед, я в рукаве припрятал. У Ермолаева половой рефлекс на Галин. Услышит это имя – старая, не старая – начинает охаживать, а ты, по образному выражению Антона Павловича, женщина, приятная во всех отношениях. Сам иногда, глядя на тебя, вспоминаю, что мужик.

– А если думы обоюдоострые? – Анка прищурила лукаво глаза, мол, и она не лыком шита, и знает Маяковского.

– Руководитель никогда не должен злоупотреблять своим положением, а Ермолаев – объект нашего исследования.

– Но, Роман Ибрагимович, я же не Галя? – на лице девушки отразилось недоумение.

– Надо стать ею в Малоузенке. Будешь терпеливо, как рыбку из пруда, выуживать из него нужные сведения. Клюнет он: тебя ничем не смутишь, а возьмешь в руки баян – мертвец из гроба встанет. Возможно, придется чем – то пожертвовать, но цель оправдывает средства.

Показалась деревня, скатившаяся боком к речке, по берегам которой росли редкие деревья. Поясом перекинулся повисший на тросах мост. На дощатом настиле, опустив ноги, сидели пацаны с удочками в руках.

Автобус остановился на площади у сквера, по всей длине которого стояли бетонные солдаты с автоматами. Кого охраняли? На площади – ни души, лишь в сквере два теленка съедали последние цветы. Зарос канадской лебедой сельский клуб, да так, что виднелась лишь фуражка – крыша, и к нему прорубили дорожку. Кто – то сегодня ночевал в зарослях, оставив в них телогрейку и использованный презерватив. Значит, не все так плохо, и в Малоузенку шагнул городской прогресс. С другого здания, стоявшего напротив, облетела штукатурка, и оно таращилось на Романа с Анкой с удивлением пластиковыми окнами. У входа торчал высокий шест с привязанным наверху триколором, он так выгорел, что трудно было определить, в каком порядке расположены цвета. На шесте пристроилась белая ворона и, раскачивая его, каркала от восторга.

– Ворона, да еще белая, кстати, первый раз ее вижу, дурная примета, – сказал Ибрагимович. – Будем строго придерживаться избранной легенды. Мы ищем работу, за которую надо зацепиться, хоть зубами, а для этого возможности есть: Малоузенка пока стоит на ногах, хотя и осыпается. Надо убедить директора в своей значимости и умении работать в новых условиях не всегда в соответствии с Кодексом. Это особенно важно для нечистого на руку человека.

– Поняла я все, Романушка, не бойся, прорвемся. Если потерпим фиаско, останутся пруды у Русакова, – успокоила его Анка.

– Пруды? С них прибыли – зарплата бюджетников выше. А мне нужен миллион, в долларах, поняла разницу, девочка с гармошкой? Игра стоит свеч.

У входа в кабинет руководителя висела табличка – Ермолаев Анисим Анисимович, директор ЗАО «Сотка». Толстая секретарша с крашеными губами стояла за столом и одним пальцем стучала по клавиатуре компьютера.

– Как вас представить? – спросила она. – Сейчас у Анисима Анисимовича скульптор Каменев, лепит его из пластилина, потом – в бетон. Видели солдат в сквере? Он лепил, а сколько передовиков стоит в бетоне у фермы и мастерской. Даже на кладбище есть, родные там или по заказу. Но Каменев не помешает вам. Он уже дня три сидит тихо в уголке и лепит. Там еще сыночек Анисима Анисимовича. Заходите без доклада, сельские мы, к чему этикеты, – секретарша посмотрела в зеркало.

– Вы всех встречаете стоя или привыкли так работать? – спросил Ибрагимович.

– По состоянию здоровья. Вся задняя часть посинела. Годовалый бычок боднул. С моим весом, куда убежишь от него? Хорошо, рога были подпилены, проколол бы. Стала бы я вас встречать, стоя, больно надо.

Когда они зашли в кабинет, никто на это не обратил внимания. Развалившись в кресле, директор внимательно рассматривал вырванный из тетради листок. На стене был нарисован, видимо, местным художником его портрет, и сразу, от двери, могло показаться, что их двое.

– Здравствуйте, Анисим Анисимович, – обратился к нему Ибрагимович, – как мы рады вас видеть, слышали о вас только хорошее, и полны гордости от встречи с неординарным человеком, можно сказать, гением предпринимательского дела и настоящим профессионалом. А это кто? Ваш сыночек? Какой милый мальчик и как на вас похож.

– Это мой старшенький, Анисим. Со времен Екатерины, сославшей на Узень вольнолюбивых крестьян, в нашей семье Ермолаевых старших сыновей Анисимами называют, – объяснил польщенный директор. – А рисует не хуже Каменева, вон какую корову в подсолнухе нарисовал. Рога, как настоящие.

– Действительно, дар есть. Будущий Шишкин, – погладила толстенького, курносенького мальчика по голове Анка, – копия отец, я институт культуры закончила, на всех инструментах играю, и знаю, что говорю.

– Нам бы вас в клуб детей обучать, а то собак гоняют или рыбу кошкам ловят.

– Всем солдатам усы углем подрисовали, Анисим Анисимович, еле смыл, – вставил Каменев. – А днями доярку Любашкину у дома пугалом нарядили. Как только сарафан натянули, фигура у нее на три мешка цемента. Секретарша ваша вдвое уже.

Скульптор был похож на бетонную статую – тяжелый, серый, никаких эмоций на лице, кажется, цемент просочился в кожу – не смоешь. Ходил грузно, однажды у Любашкиной пол провалил и упал в погреб. Сокрушалась хозяйка: ладно бы соленья в двух банках разбил, четверть с самогонкой опрокинул. Как ни слизывали с пола, пропала четверть. Многие в деревне называли скульптора каменным гостем. Частенько завалится к кому – нибудь в дом с пластилином и лепит его, мнет. Потом, вдруг, увидят: бетонная фигура стоит. А сделать ее было непросто: форма для отливания головы осталась у Каменева одна – с большим и толстым носом, который скульптор стачивал до нужных размеров, кому курносый, кому картошкой, а кому оставлял и в первозданном виде, хоть Савенковым, носы у которых были, не дай бог.

– Это, конечно, безобразие, скульптуру пугалом наряжать. Анисим, а усы у солдат не твоих рук дело? – спросил Ермолаев, – у тебя на картинках все солдаты с усами.

– Анисим Анисимович, – встал на защиту мальчика Ибрагимович, – солдат без усов, что винтовка без штыка, и когда им было бриться в походах. Если и чиркнул мальчик по губам, ближе к исторической действительности. Вы говорили о необходимости занять чем – то детей. Анна, ой, простите, постоянно путаю ее с сестрой – близняшкой, Галина Васильевна в вашем распоряжении. Мы и приехали к вам с рядом предложений. Не спешите с ответом, дайте слово молвить. Если коротко, у меня много специальностей. Имею четыре диплома и несколько свидетельств. Но прежде всего я специалист по сбережению и накоплению средств, то есть экономист самого широкого профиля. Гарантирую удвоить денежный оборот и прибыль без дополнительных затрат за год. Если Галина Васильевна вам подходит как культорганизатор, музыкант и вообще как, извините, красивая молодая женщина, карты ей в руки. А я могу подождать, изучу производство, резервы, определю статьи доходов и сделаю вам конкретные предложения. Быть во всем середнячком – хорошая позиция, но не в новых условиях, когда решают все прибыль и личное благополучие. Альтернативы этому нет и быть не может. По опыту знаю: иногда неадекватные и очень инициативные люди дороже десятка простых и неумных исполнителей. И вы это, Анисим Анисимович, хорошо знаете.

– Вы меня заинтриговали, и мне надо принять кое – какие действия. Кто может за вас поручиться?

– Я человек в здешних местах новый, что, кстати, дает мне некоторые преимущества, так как не завязан другими коммерческими делами, но знакомые у меня есть, например, Русаков Николай Алексеевич. Он знает о моих способностях, и не раз убеждался в них. Я у него занимался рыбоводством, но работа недостаточная и не соответствует моим наклонностям. Идти с небольшим риском вперед, или стоять на месте – решать вам. Но я уверен в вашей деловитости и решительности.

– Анисим Анисимович, вы еще не знаете, что Ибрагимович родственник Остапа Бендера, предпринимателя прошлого века. Об этом говорила сама мадам Грицацуева, помните, знойная женщина, мечта поэта, – сказала Анка.

– Мило, считайте, что одной ногой вы уже в «Сотке», но береженого боженька бережет, правда, Анисим?

– Да, а тетя Галя умеет на балалайке играть?

– Конечно, и на баяне, и на гармошке, – ответил Ибрагимович, – и философски добавил, – если есть хлеб, должна быть и песня.

Ибрагимович развернул бурную деятельность, был мил со всеми сельчанами, давал советы, и помогал многим, чем завоевал авторитет. Даже ходоки шли к нему. А устроились они хорошо у бывшей доярки, знавшей в деревне все и ставшей незаменимой помощницей в изучении быта и нравов здешних людей. Но это было чуть позже. А пока они делали первые шаги по Малоузенке.

У Любашкиной

Сапоги, плащи на статуях одинаковые, меняй головы – и все в порядке…

К дому доярки Любашкиной, где им порекомендовали снять угол, Ибрагимович с Анкой, ставшей для других Галиной, шли через навесной мост, где сидели два пацана с удочками. Ветви росших на берегу деревьев бросали на воду ажурные тени. Рядом из перевернутой лодки доносился храп, и выглядывали волосатые ноги в дырявых шлепанцах. Они загорели до черноты, видимо, любил человек спать под лодкой, где не надо ни зонта, ни вентилятора. Тут же был насыпан холм глины, похожий на шлем древнерусского воина, видавший многие сечи, так как был расчерчен лопинами: не выдерживала глина жаркого солнца.

– Не будите Гаврилу, проснется, еще побросает в речку, – сказал один из пацанов, щербатый. Из – под его фуражки торчали похожие на солому волосы, ноги в тапочках были опущены в воду, так ему было прохладней и прикольней.

– Он у вас ненормальный? – спросила Анка.

– Нормальный, он золото ищет ночами в Узене, а днем спит. Тут переправа была, при царе, может, и обронили? Сколько дна вытащил, но пока не нашел, а ныряет по пять минут. Хоть бы монетка попалась, а то у него все сгорело летось, стал домкратом. Кому колесный трактор приподнять, кому машину или угол дома там, когда осядет. Недавно вытащил из овражка, съехала еще в прошлом годе, тележку с камнем, который с карьера возили на разбитую в грязь дорогу.

– Силач?

– У нас в деревне двое таких, разведчик еще есть. Тот тоже руками все опрокинет. Как баню свою. То ли котел прохудился и он обварился, то ли еще что, я не знаю, только он сбросил баню в протекающую рядом речку. Теперь, сказывают, и не моется.

– Карачарово прямо, – улыбнулся Ибрагимович.

– Не, Малоузенка у нас, но дохляков нет. Гаврила говорит, без силы как в боку вилы, она от еды. Купи рыбу, дядька, за рупь отдам, – предложил мальчик. В ведерке у него плескались пескари.

– Накой мне они, – возразил в стиле подростка Ибрагимович, – больно премудрые.

– Уху сваришь, чай, голодный, вон как кадык ходит. Я жвачку куплю. Надо режущий аппарат очистить, – показал он на зубы.

– На жвачку я тебе и так дам, – протянул Ибрагимович железный червонец мальчугану.

– Ого, орлик, бери тогда рыбу вместе с ведром, все равно воду пропускает. А вы на тот берег идете? К кому?

– К Любашкиной на постой. Возьмет нас?

– В гостиницу с милашкой? Что, тетенька вытаращила глаза? Кузьмич так говорит. Да, и другие, кто постарше. Она всех у себя ютит. Женихается. Если кого ждет, на руку статуи платок вешает, правда, дырявый. Украдут – не жалко. Я рядом живу и провожу вас.

Настил у моста провалился, и надо было прыгать через проемы.

– Осторожно, держитесь за трос. У нас тут недавно Агроном Иваныч провалился, чуть не утоп. С семенами травы шел, и доска треснула. Если бы не борода… Верка Любашкина расскажет, первая сплетница за Узенем. Агроном Иваныч жил у нее тогда. Но сбежал, а кто не сбежит? Сами увидите. Цемента на нее сколь ушло у каменного гостя. Вон обои стоят у своего дома.

– А почему в солдатских сапогах? – спросила Анка.

– Все в сапогах стоят. Разные только головы. Переедет кто в другой дом, каменный гость их меняет.

– Спасибо, мальчик, – поблагодарила его Анка, – Ты нам очень помог. А рыбу себе оставь, кошку побалуешь.

– Она от них морду воротит, а вам пригодится, уха из пескарей больно хорошая.

– Если сварить в ней еще и петуха, – согласился Ибрагимович, потрепав волосы на макушке мальчика.

У дома их встретила здоровенная баба с мелированными волосами. Ее изваяние рядом уступало в размерах. Возможно, одинаковыми были сапоги.

– Проходите, пожалуйста, мне уже звонил Анисим Анисимович, просил, чтоб не как остальных, с банькой. Уже топится. Али сначала кормежка. Я как раз силосу, ух, черт, оговорилась – тридцать лет с коровами, винегрету наделала, да яйца бугая приготовила.

– Яйца бугая? – изумилась Анка.

– У нас это деликатес. После бычьих яиц параличные взбрыкивают. Попробуй, сама почувствуешь. За деликатес пришлось воевать, но мне не впервой, наловчилась. Схватила – и не отпускаю, а кто со мной справится – завхоз кривоногий или секретарша нетель? Пусть сначала понесет да отелится. Я, чай, сразу двух принесла – мальчика и девочку. Уехали они из деревни, и правильно. Фермы нет, на ее месте одни статуи доярок. Свою я сюда к дому перенесла. А там кто видит? Забредший по привычке бугай?

– Все образуется, Вера Николаевна. Не случайно мы здесь. А вы нам поможете, обрисуете обстановку, о людях расскажете, вероятнее всего, и неадекватные есть, – Ибрагимович взял Любашкину под руку и повел в дом.

– Глупеньких, конечно, тоже много. Леха, который вас сюда привел, ничего вам не говорил об Агрономе Ивановиче? Как он провалил мост? Только намекнул. А о скульпторе? Кое – чего знаете. Все скульптуры в деревне – дело его рук. Надо бы, конечно, использовать и голову, так как все они очень похожи друг на друга, если не брать в счет носы…

Уже через час они вошли в курс дел малоузенцев. И не думали, что столько узнают от бывшей доярки, которую в деревне называли чиновницей. Ее волосы на голове всегда были уложены, и она никогда не носила платок, даже в мороз. Благодаря ее умению выделить главное, образы людей, которыми они интересовались, вставали перед ними как живые, со своими интересами, особенностями, помыслами.

Анисим Анисимович был хорошим директором, но себе на уме: коттедж построил, иномарку купил, трижды побывал на Канарах. В передовики никогда не лез.

– А знаете, – зашептала Вера Николаевна, – он никогда не произносил на собраниях полное название партии – КПСС, а только КПС, выделяется, мол, СС, и всякое может быть. Использует с выгодой любую обстановку. Поругался глава района с управляющим трестом Шкуро, так он в своем выступлении на активе раз пять называл его фамилию, делая ударение на первом слоге. Шкура – и все тут.

Бабы сейчас в деревне в запуске, скоро отелятся, но есть с прохолостом, особенно те, кто не в теле. Поэтому мужики выбирают у них девок, как и коров, по вымени. Острые словечки у Любашкиной так и сыпались.

– А борода наш Агроном Иваныч? Посмотришь на его бегающие глаза, сразу скажешь ненормальный. А нормальный что ли? До сих пор деревня смеется. Поехал в город за семенами люцерны для размножения, килограммов тридцать всего, поэтому взял рюкзак. Попал в ливень и на перекидном мосту грохнулся, поскользнувшись. Настил не выдержал, и он полетел в речку. Хорошо, успел ухватиться за трос. Смех и грех, выбраться не может. Рюкзак тянет вниз, а там дорогие семена. Уже побелели кулаки, сил нет. И его озарило, перекрутил он вокруг троса свою длинную бороду и ухватился за нее. Уже три удержи. Увидели люди, вытянули его наверх. У меня он жил, порассказал многое. В институте готовился к работе в Сибири, отпустил бороду, как у Ермолая.

– Как у Карла, – поправил Ибрагимович.

– Больше, сам увидишь. У него до пояса, бывало весь пупок защекотит. Опять я заговорилась. Однажды завалился по просьбе Анисима Анисимовича в отделение партии, да не в единую попал, а в коммунистическую. Почему, говорит, землю крестьянам до сих пор не оформили. Секретарша в обморок, подумала, наверное, что это Карл Маркс. Он стал ей груди мять, не знал, как делать искусственное дыхание. До области дошло.

– А чем ваш Агроном Иванович сейчас занимается?

Его по паспорту Виктором Ивановичем зовут. Выводит новые сорта кукурузы, хотя сортоучасток давно закрыт. Он там и живет в корейской землянке, чтобы не поломали стебли и не украли початки.

– Не всегда дружит с головой? И много у вас таких? – поинтересовалась Анка.

– Не каждого раздоишь сразу. Один на вид дурачок – простачок, а копнешь глубже, как куча навоза завоняет, нос отворотишь. Другой теленком ластится, а за пазухой камень держит.

Наш завскладом Сусликов Антон Гаврилович, когда ходит, словно вприсядку пляшет. Ноги у него кривые, и дети кривоногие, таким же был отец. Плачется, а словно ухватом все тащит. Его так и зовут хват – ухват. Привезут три бревна, одно все равно укатит. Дом у него богаче ермолаевского, а ездит на хромой лошади, которую давно списали. Кстати, вон они, – Вера Николаевна показала рукой в окно. По улице, прихрамывая, тянула воз кляча, рядом выписывал ногами круги человек.

– Бедняга, ухват стройнее выглядит, – пожалела Сусликова Анка. – А выпрямить их нельзя?

– Доктора не берутся. Если в Москве кто есть. Ему, вероятно, все равно, отдоился. Деточек – ухватиков жалко. Особенно девочку, моделью хочет стать.

– Мне видится другой рисунок, Вера Николаевна, – перебил Ибрагимович, – Как мне рассказывали, есть тут у вас недалеко один хирург, настоящий волшебник. От большого ума сбило программу, и он поссорился с головой, но помогает людям и скоро выйдет из заточения. С ним у меня связаны большие планы. Так что не все потеряно у девочки – ухватика. Как мило звучит это словосочетание. Спасибо тебе, Вера Николаевна, за пролог к нашей повести о замечательных людях Малоузенки.

– Не за что, в дойном стаде каждая корова сестра.

Под прицелом

– Каждому жителю Малоузенки памятник?

– А что? Скульптор свой…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.