Несбывшаяся жизнь. Книга первая
- -
- 100%
- +
А потом у мам-Нины поднялось давление, заболело сердце и вызывали скорую. Мам-Нина лежала белая и неподвижная, как покойник, а Лиза рыдала и умоляла ее простить.
Давление все не падало, и скорая увезла тетку в больницу.
Ту ночь Лиза не могла вспоминать без содрогания. Какие ей снились кошмары!
Наутро она помчалась в больницу.
Мам-Нина по-прежнему лежала как неживая, мертвенно-бледная, с сухими и бесцветными губами.
Лиза села рядом и никак не решалась взять ее за руку.
Когда принесли обед, мам-Нина проснулась.
Увидев Лизу, она заплакала и отвернулась к стене. А когда Лиза попыталась погладить ее по руке, буркнула:
– Домой иди, уроки учи, нечего по больницам шастать!
И Лиза ушла.
Стоял ноябрь. Бесконечно лил дождь и свистел колючий острый ветер, ошалело разметывая по асфальту последние грязно-бурые листья.
Лиза плелась по улице, и на душе было черно и страшно. Она плакала, не замечая, как капли холодного дождя смешиваются с солеными слезами – не разберешь, где дождь, а где слезы…
Это она виновата. Она довела мам-Нину до такого состояния. А если мам-Нина…
Ой, нет! Этого Лиза себе никогда не простит. Не сможет жить дальше. Какая это жизнь, если из-за тебя ушел человек? Человек, который отдал тебе все?
В тот день она дала себе слово: больше никаких вопросов. Ничто не стоит здоровья близкого.
Кто у нее есть на этом свете, кому еще она нужна?
* * *Новый год встречали как всегда – вчетвером. Полечка наделала разной вкусноты: сварила холодец, нарезала оливье с колбасой, сделала селедку под шубой, напекла пирожков. И все – объедение! А мам-Нина купила шампанское, торт и конфеты.
Смотрели по телевизору «Голубой огонек», обсуждали певиц и актрис, сплетничали, болтали и к двум часам разошлись.
В тот год девочкам впервые разрешили попробовать шампанского.
Ритка говорила, что от него клонит в сон, а Лиза наоборот – так и пролежала всю ночь, кувыркаясь и ворочаясь. От обилия еды ныл живот, во рту было сладко, а на душе муторно, не празднично… Так и промучилась, пока за окном не начало светать…
А перед сном подумала: «Да какая мне разница, что там произошло? Какая она – моя мать, кто мой отец? У меня есть моя мам-Нина, которая растит меня, поит и кормит. И любит так, как умеет. А на остальное мне плевать».
* * *Экзамены за восьмой класс Лиза сдала успешно.
Практика – мытье школьных окон и покраска кабинета биологии – прошла, и в конце июня наступило время каникул.
Обычно они с мам-Ниной ездили в какой-нибудь дальний дом отдыха: ей, как матери-одиночке, давали на работе путевки. В основном это было дальнее Подмосковье, Тверская или Рязанская область, – но однажды путевка была под Тулу.
Казалось бы: и Тула – не ближний свет, и дом отдыха так себе – старый и обшарпанный… Но где-то совсем рядом была Ясная Поляна. Лиза садилась на автобус и доезжала до усадьбы. Бродила по дому-музею, по яснополянскому парку, по яблоневому саду. Сидела на любимой скамейке графа Льва Николаевича, разговаривала с ним и была совершенно счастлива. А вечером, перед сном, читала «Анну Каренину», «Воскресение» и «Детство».
Переписывались с Риткой.
Ритка с Полечкой отдыхали на Рижском взморье. Ритка писала, что прям как «в загранице».
«На улице чисто, в кафе подают взбитые сливки, народ одет потрясно, и на улицах видели саму Быстрицкую и актера Тихонова – такие красавцы! Правда, море холодное, но ерунда же».
«Откуда ты знаешь, как за границей? – отвечала Лиза. – Где ты ее видела? В „Клубе кинопутешествий“?»
Но Лиза скучала по Ритке. Пусть они и цапаются, и обижаются друг на друга, а все равно – самые близкие подруги.
Лиза была счастлива вернуться в Москву: прохлада, родной дом, свои книги, своя чашка, и во дворе рябина зацвела. Мам-Нина на работе, и Лиза дома одна. Хочешь – валяйся и читай, хочешь – сбегай за мороженым, а потом уже валяйся и читай. Хочешь – иди в кино на французскую кинокомедию с Луи де Фюнесом.
Через неделю вернулись с курорта соседки. Жизнь стала еще прекраснее – свобода, но теперь вдвоем с Риткой! Валялись на диване, ели конфеты и смотрели журналы мод, которых у Полечки была куча. Вместо обеда съедали по целому брикету пломбира за сорок восемь копеек, густо поливая его вареньем из черной смородины. Варили настоящий кофе, к которому Ритка пристрастилась в Прибалтике. В общем, что может быть лучше каникул и свободы? Правильно – ничего.
* * *Мам-Нина уставала. Приходила с работы и тут же ложилась. Поспит часик, отдохнет – и давай бурчать и поучать. Но под монотонный звук программы «Время» тетка опять засыпала. Лиза укрывала ее одеялом и уходила к себе в будуар читать.
Книги брала в районной библиотеке – свои читаны-перечитаны, а у соседей только журналы мод.
Однажды не удержалась и заглянула под подоконник. Конечно, писем там не было: тетка их уничтожила. Додумалась бы раньше – и Лиза никогда бы не узнала про них, не страдала б от неизвестности.
В десятом классе стали думать о будущем.
Лиза мечтала о медицине: стетоскоп, белый халат, строгий умный вид. Врач – профессия уважаемая. Ритка никуда не хотела.
Полечка ругалась, называла дочку бестолковой и пустой, а Ритка смеялась:
– А что я, виновата? Какую родила! Ты сама-то много институтов закончила?
– Я – дитя войны, – обижалась Полечка. – Тяну тебя, дуру, а толку? Одни тряпки и киношки на уме… В общем, пойдешь в институт, и точка!
Шустрая Полечка наняла репетиторов и стала искать очередные блаты, – чтобы, как она говорила, «засунуть свою ленивую бестолочь хоть куда, без разницы, но чтобы было образование».
Блат нашелся в Институте культуры, в обиходе Кульке.
Ритка ржала:
– Ого! Культур-мультур! Теперь я буду культурная!
Но, услышав про библиотечный факультет, возмутилась и разобиделась.
– Ты куда меня засунуть решила? Я что, в библиотеке свою молодость буду просиживать? – орала Ритка. – Не буду! Я что, идиотка?
– Ах не будешь? – шипела Полечка. – Ну-ну! Вот кормить и одевать перестану, тогда посмотрим. Будешь, как Лизка, голодранкой? Хочешь пустую картошку с капустой жрать? Этого хочешь? Это запросто! Это я тебе мигом устрою! – кипятилась Полечка. – Только у Лизки твоей красота имеется и башка на месте! А ты, что на себя ни напялишь, все одно – болонка безголовая!
Лиза случайно это услышала. И как ей стало обидно – «голодранка», «пустая картошка»! Зачем же так?
И опять стало жалко себя до слез.
Если бы у нее была мама… Мама, а не одинокая несчастная тетка.
Даже слова про красоту и мозги не утешили. Про мозги она и сама знала – ведь не дура, и учиться старается. А что до красоты, то Лиза так не думала. Не нравилась она себе и искренне считала, что ничего особенного в ней нет. Ну волосы хорошие – густые, волнистые – это да. Глаза большие карие, черные почти. Нос нормальный, не курносый и не загнутый. Рот обычный. Правда, губы толстоваты.
И еще она смуглая. Интересно, с чего бы? Как будто нездешних кровей. Бабки любопытные спрашивали:
– Девочка, а ты какой нации будешь?
– Обычной, – фыркала Лиза. – Русской, какой же еще!
В общем, поскандалили Ритка с Полечкой крепко. Но победила Полечка:
– Пойдешь, и все. Иначе… Я тебя предупредила!
Мам-Нина тогда спросила:
– Тебе эти репетиторы тоже нужны? Ты скажи честно, у меня деньги подкоплены!
Лиза махнула рукой.
– Вот еще, деньги палить! Сама подготовлюсь, чай, не дура. И поступлю, не сомневайтесь! И буду врачом! И ты, мам-Нин, будешь мною гордиться!
Но погордиться мам-Нине не пришлось.
Накануне четвертого, последнего Лизиного экзамена, тетка скоропостижно скончалась: инфаркт. Приняла у какого-то дядьки плащ, покачнулась, схватилась за вешалку, но не удержалась, упала. И умерла. Мгновенно и без мучений.
3
На последний экзамен Лиза не пошла.
После похорон – на которых она, кстати, не плакала – легла на диван и пролежала так месяц.
И Ритка, и Полечка переживали: пытались накормить, предлагали погулять, просто звали к себе. Лиза просила оставить ее в покое.
Первого сентября Ритка пошла в свой Кулек, куда, как ни странно, поступила. Хотя что странного – Полечка дала приличную взятку. Ритка стала студенткой, а Лизе надо было устраиваться на работу.
Надо было начинать новую жизнь – и научиться на нее зарабатывать.
Полы мыть не хотелось: вспоминала мам-Нинины руки, больную спину и вздрагивала.
На кассиршу, как и на продавца, нужно было учиться.
На Главпочтамт искали уборщиц и сортировщиц посылок. Работа тяжелая, зарплата копеечная, но на что могла Лиза рассчитывать? Решила подумать.
А уже на следующий день в магазине «Свет» напротив дома увидела объявление, что требуется кладовщица.
– Считать хоть умеешь? – сурово спросил ее пожилой и одышливый заведующий. – Дел не натворишь? Должность материально ответственная, если что – сядешь. Усекла?
Лиза улыбнулась:
– Да у меня по математике пятерка!
Испуга не было. Тоже мне, высшая математика – сосчитать и оформить двадцать коробок!
На складе ей выделили закуток. Стол, стул, счетная машинка, пара толстых канцелярских журналов. В углу, на табуретке, стояла литровая банка с кипятильником, открытая пачка рафинада и мутная, сто лет не мытая чашка.
Лиза выкинула рафинад, отмыла чужую чашку и убрала на полку. Принесла из дома свою, купила любимое овсяное печенье, а Полечка дала банку вишневого варенья. Как-нибудь проживем!
Работа была несложной. Товар принимали три раза в неделю – пересчитай, сверь с накладными, подпиши счета-фактуры и разложи все по полкам.
Настольные лампы, бра и абажуры были легкими, а вот многорожковые люстры с металлическими аксессуарами да редкие хрустальные – неподъемными. Помогал вечно поддатый, добродушный грузчик Пашка.
Пашка любил посидеть на складе и поговорить «за жизнь». Точнее – пожаловаться на судьбу. А пожаловаться было на что: с женой Пашка был в разводе, но проживал на одной жилплощади, в коммуналке, вместе с бывшей тещей и дочкой Маринкой.
Пашка спал на надувном матрасе под подоконником, и утром матрас требовалось собрать и убрать вместе с бельем. А комната, между прочим, была Пашкина.
Обиженный на судьбу и бывшую жену, Пашка поносил приезжих, уверенно считая, что им – лимите! – от них – москвичей! – нужна только прописка с жилплощадью.
– Одна сплошная корысть! – утверждал он. – Лиз, при любом раскладе! Не выходи за приезжего, Лизка, ты девка красивая! Послушай опытного товарища!
– Да я и не собираюсь, – смущалась Лиза. – Зачем мне замуж?
– А если надумаешь, возьми меня! – ржал опытный товарищ. – Не подведу!
В день зарплаты Пашка прятался у Лизы на складе – забирался на верхнюю полку стеллажа и, по-покойницки сложив на груди руки, замирал и почти не дышал. Надеялся, что бывшая его не найдет.
Но бывшая, наглая и громогласная Людмила, его находила и отбирала зарплату.
Пашка ругался, плакал как ребенок, а настырная баба, крашенная в огненно-красный цвет, приговаривала, запихивая деньги в потрепанную сумочку:
– Все равно пропьешь, сволочь. А так хоть пальтишко Маринке справлю!
И в завершение хлопала бывшего сумочкой по голове.
– Что делать, Лизка? – жалобно спрашивал Пашка. – Найди мне невесту, а? Нет, правда, чего лыбишься? Только хорошую, чистоплотную найди! А я квасить брошу, ей-богу, брошу! Ты ж меня знаешь!
– Я? – удивлялась Лиза. – Да что я про тебя знаю! Кроме одного: ты, Паша, трепач.
Но они подружились.
В обед Пашка бегал за теплыми бубликами и свежим кефиром, а после работы отстаивал очереди в китайском домике-пагоде, зная, как Лиза любит кофе и хороший чай.
* * *В один из дней Лиза заметила, что домой Пашка не собирается.
Спросила. Тот буркнул:
– Некуда мне. Выгнала меня рыжая стерва. И замок поменяла. Сказала, если вернусь – сдаст в ментовку.
Что делать? Жалко же человека. И Лиза пригласила Пашку к себе.
Зайдя в ее комнату, Пашка присвистнул:
– Ну и хоромища у тебя! Почти две комнаты! Слушай, а сдай мне нишу? А еще лучше – выходи за меня замуж!
И – снова-здорово: пить брошу, зашьюсь, устроюсь на вторую работу, убираться буду, харчи готовить…
– Я щи умею варить, рассольник, – перечислял Пашка, откладывая на пальцах. – Ты, Лиз, правда, подумай!
– А кто говорил про корысть? – смеялась Лиза. – Все, хватит болтать. Вот белье, стелись. И марш в ванну!
Пашка послушно кивал и все исполнял.
Ритка дома почти не бывала, у нее началась студенческая жизнь. Полечка вздыхала:
– Одни мужики да гулянки на уме. Пустая девка. Боюсь, что вылетит из института. Ты бы узнала, а, Лиз? Как там и что, сдаст ли сессию?.. Хотя, – оправдывая дочь, вздыхала Полечка, – когда гулять-то, как не сейчас? Только бы не залетела, дура безмозглая.
Пашка то приходил, то уходил. Уходил, когда погружался в запой. Стеснялся, и где отлеживался – не говорил.
Когда из штопора, по его же словам, выходил, возвращался, виновато опускал глаза, протягивая полную сумку продуктов.
– Скромный вклад в общее дело, – смущенно вздыхал Пашка и бросался делать дела. Чинил краны, прибивал завернувшийся линолеум, пробивал засор, варил щи.
Только теперь Пашка спал в чулане, понимая, что молодой девушке неловко жить в одной комнате с чужим мужчиной.
Против Пашки Полечка не возражала – в доме мужик, и использовала Пашку как грубую рабочую силу. Принести картошки, моркови и капусты на солку нарубить. Вымыть полы, выбросить «помойку».
– Плохо без мужика, – говорила Полечка. – Всю жизнь одна, а так и не привыкла.
Пашка был и просто на подхвате. Идя с работы, Полечка занимала очередь за дефицитом – будь то мясо или куры, мандарины или маринованные огурцы, свежий карп или швейцарский сыр. Звонила Пашке из автомата, и он появлялся как двое из ларца, тут как тут, и вставал в занятую очередь.
– Не мужик, а золото, – смеялась Полечка. – Если б не такой доходяга и алкаш – ей-богу, пошла б за него!
Алкашом Пашка не был, он был пьяницей.
– В чем разница? Да пожалуйста! – объяснял Пашка. – Алкаш завязать не может, а пьяница может. При способствующих положительных обстоятельствах!
И многозначительно поднимал вверх указательный палец.
Он очень старался угодить. Мыл огромные окна, стирал тяжеленные шторы, драил полы и потрескавшуюся плитку, чистил картошку, пек блины, бегал за сигаретами для Ритки, убирался на могиле мам-Нины… Словом, был на все руки.
Но однажды пропал – ни «домой», ни на работе не появлялся.
Через месяц Лиза пошла в милицию.
Первый вопрос был:
– А вы ему кто?
– Никто, – растерялась Лиза. – Просто подруга.
Милицейский отмахнулся от нее, как от досадливой мухи.
– Не мешайте, гражданочка, работать.
Лиза сходила и к Пашкиной бывшей, но в квартиру ее не пустили, грубо послали и пригрозили милицией.
Искать было негде, решили просто ждать.
А вдруг?
Но предчувствие было плохое.
Да уж, привыкли они к горемыке Пашке, привязались. Хорошим он был человеком. И вскоре снова потек кран, перекосилось окно и начал заедать входной замок. И как-то сразу все посыпалось, сломалось, заскрипело – словно квартира тосковала по Пашке и его умелым рукам.
– Лишились мы своего завхоза, – грустно вздыхала Полечка.
Спустя полгода, посреди ночи, Лиза вспомнила, что Пашка собирался в лес за березовым соком. Мыл банки и прочел целую лекцию, как полезен березовый сок.
«Наверное, заблудился и сгинул в лесу… Или случилось что-то ужасное! Но кому было нужно убивать безобидного Пашку?»
Лиза гнала эти мысли, но на душе было черно.
А к Новому году Полечка огорошила новостью: сообщила, что собралась замуж.
Надо бы порадоваться, но Лиза не знала, что сказать, и растерянно хлопала глазами.
Засвербело в носу и хотелось плакать. Пашка пропал, Ритка почти не появляется, а если и появляется, то только переночевать и почистить перышки. Теперь уйдет и Полечка…
А больше у нее никого…
* * *Замужество Полечки обещало быть удачным: в женихах ходил пожилой и зажиточный вдовец, полковник в отставке.
– Упакованный, – затягиваясь длинной импортной сигаретой, докладывала Ритка. – Знаешь, какие у полканов пенсии? И флэт на Фрунзенской, обстановка, машина. Как тебе маман? – продолжала удивляться Ритка. – Ничего так отхватила!
Состоялось знакомство.
Иван Васильевич – поджарый, седой и вполне фактурный мужчина – гладил Полечку по руке и поднимал тосты за их «позднее счастье».
Полечка вытирала мокрые глаза и, похоже, была действительно счастлива.
После записи, как называл бракосочетание «молодой», «молодая» переезжала на мужнину жилплощадь.
Жилплощадь, большая трехкомнатная квартира в кирпичной сталинке на Фрунзенской, Полечку смущала.
Заселяться в квартиру умершей супружницы ей было неловко, и деятельная молодая требовала ремонт, перестановку, смену штор и посуды. Ремонт муж отменил, а к остальным переменам был лоялен.
И Полечка занялась разрешенным обустройством: шила новые гардины, расставляла свою посуду и прочую мелочовку в виде любимых вазочек, салфеточек, фигурок собак и картинок.
– А хрустальные люстры и ковры менять не буду, переживу, – смеялась Полечка.
Она помолодела, похорошела и расцвела.
– Ваню мне бог послал, – повторяла она, – за все мои женские муки!
Отмечать и праздновать поехали на Фрунзенскую.
Ритка ничего не придумала – квартира была большой и просторной, горели огнем отмытые Полечкой массивные хрустальные люстры, сверкала отполированная румынская мебель.
И стол Полечка накрыла как полагается, от души, приложив немало усилий. Были и знаменитые Полечкины пироги, и холодец, и заливное, и салаты.
Кроме Лизы и Ритки на свадьбу пришли две пожилые соседские пары, по виду – отставники в большом чине и их верные боевые подруги. Полечка, легкая, веселая и молодая, выгодно отличалась от тучных, напыщенных и подозрительных соседских жен, которые смотрели на невесту с нескрываемой неприязнью.
– Ну и черт с ними! – шепнула Лизе Полечка на кухне. – Жить-то с Васильичем, а не с этими бабками!
Поздравить молодых пришел племянник Васильича, студент МГИМО и будущий дипломат Дима. Дымчик, как ласково называл его дядя. Было заметно, как бездетный полковник привязан к племяннику.
Ритка быстро напилась, и ее уложили в одной из комнат. А смущенная Полечка извинялась за дочь.
Лиза мыла посуду. «Молодые» ушли в свою спальню, Ритка храпела в выделенной комнате, а Дымчик уснул на диване в гостиной.
Лиза дождалась, пока откроется метро, и, проходя мимо Дымчика, остановилась.
Она смотрела на его красивое бледное лицо, на тонкие, безвольно упавшие руки, на густые волнистые волосы и крупные, упрямо сжатые губы, – и чувствовала, как громко стучит ее сердце.
Вернувшись домой, Лиза упала на кровать и закрыла глаза.
Как мило и нежно – Дымчик! Наверняка он добрый и нежный!
Или она все придумала? Что она знает о нем? Небедный красавчик, студент. Голубые моднючие джинсы, кожаные, явно импортные, ботинки, трикотажная рубашка-батник, красивые фирменные очки. Родители за границей, в Европе, а он живет поблизости, тут же, на Фрунзенской, рядом с любимым дядюшкой. За хозяйство отвечает приходящая домработница.
Другая жизнь. Совсем другая.
А Лиза? Кладовщица магазина «Свет». Сирота, живущая в коммуналке. Разные миры, где она и где он… И тут же запретила себе думать об этом.
Да и Ритка наверняка не упустит такого кадра – очухается и возьмет в оборот, и родственнички помогут.
Сосватают дочку и племянника, и будет большая семья.
И Лиза сюда явно не вписывается. Но было понятно одно – в Дымчика она влюбилась.
4
Полечка уговаривала Лизу поступать не на лечебный факультет, а на фармакологию, а это означало, что мечта стать врачом не исполнится.
Еще одну мечту в помойное ведро? Ну нет!
В своих знаниях Лиза была уверена, а значит, надо продолжить борьбу.
«Вся жизнь борьба», – как говорила Полечка.
Год пролетел быстро, и наступило лето, начались экзамены. На сей раз все прошло как по писаному, и Лиза поступила во Второй медицинский. На отделение «лечебное дело».
Но надо было искать новую работу – из магазина Лиза уволилась, полный рабочий день был невозможен.
Варианты были. Например, вымыть три подъезда в соседнем доме можно до занятий, часов в шесть утра. Или на почту, там утро-вечер, уборщица работает перед открытием и после закрытия. Та же история и с булочной, и с продуктовым: уборщицы требовались везде.
Сорок пять рублей чистыми, плюс стипендия (которую надо было еще заработать), ну и, конечно же, строгая экономия, к которой Лиза и так привыкла.
К концу сентября вернулась потухшая Ритка: роман с очередным кавалером окончился большим скандалом.
– Сволочь он, – Ритка твердила как заведенная. – Подонок и сволочь!
– Но ты же его любила, – осторожно вставляла Лиза, – и у вас были счастливые дни!
– Все перечеркнул! – заливалась слезами Ритка. – А ты в курсе, что я от него два аборта сделала?
Лиза в ужасе покачала головой.
– Да откуда? Ты же молчала…
С Фрунзенской приезжала Полечка, привозила бульон и котлеты, но Ритка швыряла еду и ругалась с матерью.
Лиза закрывала дверь в свою комнату и затыкала уши: слушать Риткины вопли и оскорбления было невыносимо.
Но Ритка есть Ритка, и месяца через полтора она успокоилась.
Повеселевшая, прежняя Ритка строила планы и, высунув язык, красила светлые рыжие ресницы.
В скором времени на Кировской появился Дымчик.
С замиранием сердца Лиза ждала. Сомнений не было: ушлая Ритка подцепит нового родственничка, и все! – прощай, Дымчик, прощай, Лизина любовь…
Но нет, никакого романа у Ритки с Дымчиком не случилось.
– Зачем мне этот задохлик? – удивилась Ритка. – Я что, не найду посолиднее? Ты же знаешь, я люблю мужчин крупных, широких в плечах… Ну и со всем прилагающимся!
Итак, романа не случилось, кажется, Дымчик был свободен, и воодушевленная, влюбленная Лиза успокоилась. У нее появился шанс.
Но пока все было по-прежнему, по-дружески. Дымчик любил общаться с девочками, и что тут такого? И накормят, и пожалеют, и восхитятся. Женщины добрее мужчин – они утешительницы. А Дымчик любил пострадать и поныть, обычное дело для интеллектуала.
Здесь, на Кировской, он был царь и бог, этакий лев, развалившийся в кресле. Здесь ему всегда были рады, обхаживали, не жужжали, ничего не требовали, не читали нотаций. Благодаря новой родственнице-хлопотунье Полечке не только у дядюшки, но и здесь, на Кировской, всегда была еда, а если нет (иногда такое случалось), Дымчик спускался на первый этаж, в знаменитую кулинарию, и покупал салат «Столичный», пирожки, чебуреки и пирожные.
К еде брали сухое вино, и начинался пир на весь мир.
За окном была поздняя и невероятно теплая осень, и даже ноябрь, затянувший с первым снегом, не огорчал.
Странная у них подобралась компашка. Дымчик, Лиза и Ритка – что у них было общего? Ничего, кроме молодости. А подружились…
Трепались обо всем – у всех хватало сомнений и проблем. Были так откровенны, что поначалу Лиза терялась. Благополучный Дымчик, сын дипломатов, племянник полковника очень важного отдела, имевший, казалось бы, все, о чем можно было мечтать, – к большому Лизиному удивлению, тоже имел кучу комплексов.
В школьном возрасте был интернат для детей дипломатов. Там вроде было неплохо, но разве дело в удобствах? Тонкая душевная организация Димы Кравцова спокойно жить не давала. Ему было плохо, и он постоянно сбегал. Его возвращали, наказывали, писали родителям, звонили важному дяде, стыдили на собраниях, но он снова сбегал.
Такой хлюпик, а нате вам, протестует! Родители рвали и метали, но что было делать? И упрашивали, и унижались, и мешками возили подарки… Закрыл вопрос дядя Иван Васильич, главный семейный авторитет.
«Пусть живет один», – постановил Васильич, и нанял суровую молчаливую домработницу. Страшную тетку, недремлющее око любимого дяди, Дымчик побаивался. По всем признакам – стукачка и бывшая вохровка, в общем, надсмотрщица. Но это было условием, да и бороться с дядей бесполезно: силы были неравны.
По завершении десятилетки Дымчика поступили в МГИМО, институт международных отношений. Дядя был рядом, в соседнем доме, так что родители Димы были спокойны. А вскоре появилась и тетя, новая дядина жена. И, судя по всему, тетка хорошая.
Дымчик, хоть и стал студентом самого престижного вуза и носил заграничные шмотки, по-прежнему был одинок и недолюблен. Однокурсницы, ловкие и наглые девицы, его игнорировали, считая занудой. В альма-матер популярностью Дима не пользовался.