Хроники Архипелага

«Хипстер», первый охранник с козлиной бородкой, неуверенно поколебался на месте, бросил на меня последний любопытный взгляд и поплёлся за своим напарником, оставив меня наедине с учёным и той тайной, что связала его с Айной.

Я вопросительно, с лёгкой долей иронии и настороженности, посмотрел на этого человека, этого юного учёного, который, судя по всему, возомнил себя моим спасителем. Или, что было куда забавнее и трагичнее, считал меня спасителем всей их гибнущей, ничтожной цивилизации.

Он стоял, нервно переминаясь с ноги на ногу, его пальцы то и дело тянулись к дужкам очков, и было видно, как в его голове роились, сталкивались и переплетались мысли. Он некоторое время, мучительно долгое, о чём-то напряжённо думал, взвешивая каждое слово, и, наконец, решил, видимо, зайти с козырей, с самого очевидного:

– В первую очередь, вам нужно… наверное… нужно было бы лучше маскироваться, – начал он, запинаясь и избегая моего взгляда. – Узоры, крой на вашей форме… они достаточно сильно, почти один в один, похожи на наши, стандартные армейские… но есть некоторые, мелкие, но заметные глазу недочёты, – он говорил про какие-то неведомые мне ошибки, какие-то детали, и я чувствовал, как во мне закипает раздражённое недоумение.

Мне действительно было непонятно, как Мойрарий в моей голове, этот отточенный алгоритм, проанализировавший миллионы культурных матриц, способен был ошибиться в подборе формы, основанном на их же собственных, выверенных до миллиметра эскизах и исторических данных.

Это была не ошибка, это был намёк, первый звонок, свидетельствующий о глубине вмешательства Айны. Помехи, которые она внесла в причинность этого мира, были так сильны, что даже мой Мойрарий дал сбой на уровне элементарного ситуационного анализа.

– Мы здесь, в этом лагере, находимся в полной, абсолютной изоляции, – продолжал он, уже увереннее. – Цепочки поставок, логистика, всё это разрушено уже давно, в первые же месяцы хаоса. А потому ни на одном солдате, даже на самом важном, я уже с год не видел новой, пахнущей фабрикой формы, да ещё и… чистой. Все мы ходим в том, что удалось найти, отстирать или снять с мёртвых. Разумеется, – он сделал паузу, – до вашего прибытия.

«Чёрт!» – мысленно выругался я, ощущая, как по спине пробегает холодок.

Идеальный, безупречный компьютерный ум, мозг Всеобъемлющего Ума, поступил не идеально, просчитался на уровне элементарной, бытовой логики. И это, как ни горько было признать, следовало ожидать от такой миссии, от такого мира, где сама причинность была изломана и перекошена. Айна не просто пришла сюда, она изменила сам контекст, сами правила игры.

– Ладно, – сдался я, разводя руками в показном недоумении. – Про форму понятно, спасибо за совет. Но ты мне так и не сказал о самом главном… о…

Не успел я закончить свою мысль, как он резко, почти отчаянно поднял руку и выразительным жестом, полным нервозности, попросил меня замолчать. Его взгляд метнулся к двери, словно он боялся, что нас подслушивают.

– О лекарстве? – он прошептал, и его глаза за стекляшками расширились. – Да… она… та женщина… Айна, пришла и сказала, что у неё есть… есть десять образцов. Панацеи.

Он произнёс это слово с благоговейным трепетом, как священник произносит имя божества. И тогда я увидел, что в его дрожащих руках был небольшой, но знакомый до боли шприц, заполненный розоватой, мерцающей в тусклом свете жидкостью.

– Но… но она сказала, что нам его не воссоздать самим, не синтезировать… без её друга. Того, кто придёт… после неё.

«Айна, Айна», – пронеслось у меня в голове с горьким восхищением и яростью. – «Это какая-то странная, изощрённая игра. Что ты затеяла? Панацея, которую ты дала им…» – мой внутренний голос звучал саркастично. – «Это была наша, стандартная, имперская вакцина широкого спектра действия, коктейль из нановирусов и синтетических антител, предназначенный для нейтрализации всех известных болезней и их возможных мутаций во всех обитаемых измерениях. Обычный, штатный набор полевого агента рассчитан как раз на десять применений.

Скорее всего, ей каким-то чудом, через чёрный рынок или старые связи, удалось добыть и пронести с собой как раз один такой набор – десять инъекций. Но как? Как она смогла провернуть это под носом у аудиторов?

– Мы… мы использовали шесть проб, – продолжал учёный, и его лицо озарилось восторгом первооткрывателя. – И вакцинировали наших самых лучших, самых верных солдат, тех, на ком держится оборона лагеря. Мы проверили её на всех известных и доступных нам штаммах… она работает! Она действительно работает!

Он вскинул руки вверх, словно обращаясь к небесам, и был искренне воодушевлён своим успехом, этой крупицей надежды в царстве смерти.

– Остальные три… остальные три я, как дурак, потратил на изучение и попытки дубликации этой… этой божественной субстанции. И всё… всё безуспешно. Я не знаю, что это такое, из каких элементов и принципов оно состоит! Может, попади я в нормальную, оснащённую лабораторию, с квалифицированным персоналом и современным оборудованием, что-то и получилось бы, а так… – его плечи безнадёжно опустились.

Его лицо выражало целую гамму чувств. Страх перед будущим, печаль от осознания своего бессилия, и в то же время остатки той самой, опасной надежды. А в моей голове в это время крутился целый водоворот мыслей, холодных, расчётливых и беспощадных. Я понял всё. Сразу.

Дети, которые родятся у этих вакцинированных солдат, унаследуют этот синтетический, могучий иммунитет. Все их половые партнёры, через обмен жидкостями, тоже рано или поздно получат его элементы. Это как цепная реакция. Рано или поздно, даже без их ведома, они это поймут, и пандемия, этот главный инструмент «коррекции», тихо и незаметно сойдёт на нет, потерпев поражение в самом своём финале, на пороге тотальной победы.

Айна не просто дала им лекарство. Она дала им будущее. То самое будущее, которое у них по плану должно было быть отнято.

– Скажи, – мой голос прозвучал спокойно, но с металлической ноткой, – а эти… подопытные, эти шесть солдат… они сейчас в лагере?

Мне уже было абсолютно понятно единственно верное, чудовищное решение этой проблемы, единственный способ «исправить» этот сдвиг. И в тот же миг из глубины моего мозжечка, преодолевая помехи, стал поступать тихий, но настойчивый сигнал активации Мойрария. Данные начинали проясняться. Карта лагеря, маршруты патрулей, распорядок дня… и метки шести биологических объектов с изменённой иммунной системой.

– Да, – кивнул учёный, и на его лице появилась тень гордости, смешанной с облегчением. – Они все здесь. Несущие службу. И я… я один из них.

Он гордо указал на едва заметный след от укола на своей тонкой, бледной вене и улыбнулся мне растерянной, мальчишеской улыбкой, полной веры в чудо. Он не понимал, что только что подписал смертный приговор себе и пятерым другим, а также всему их лагерю. Он видел в этом спасение. А я лишь очередную миссию.

Я медленно, с ощущением свинцовой тяжести в каждой клетке, потёр переносицу, пытаясь стереть навалившуюся усталость и тошнотворный осадок от предстоящего действия. Во рту стоял горький привкус пепла и предательства. Глубоко выдохнув, я произнёс с нескрываемой, подлинной печалью, обращаясь больше к самому себе, чем к нему:

– Прости меня… Прости за то, что сейчас произойдёт.

И как будто в ответ на мою слабость, Мойрарий тихо, почти ласково поприветствовал меня в моём сознании:

«Доброе утро, агент Архипелаг. Готов к выполнению задач. Каковы мои обязанности на сегодняшний день?»

Холодная, безличная логика вторглась в моё смятение.

«Просчёт вероятностей ближнего боя, определение оптимального способа устранения всех шести целей, поиск и анализ всех следов моего пребывания здесь и разработка способа их полного изъятия или физического устранения», – мысленный, чёткий и безжалостный приказ был отдан. Я снова стал инструментом. Оружием.

– За что? – лицо парня исказилось гримасой полного, глубочайшего недоразумения. Его глаза за разбитыми стёклами очков округлились от детской, невинной растерянности.

Ему, поглощённому своей научной одержимостью и верой в чудо, не хватило житейской хитрости, того самого инстинкта самосохранения, чтобы отойти подальше от этой роковой решётки, чтобы почувствовать исходящую от меня смертоносную ауру. Он стоял слишком близко. Слишком доверчиво.

Что произошло дальше, было стремительным, отточенным и пугающе беззвучным.

Я просунул руки между холодными прутьями, движением, отработанным до автоматизма, схватил его за грудки грязного халата, ощутив под тканью хрупкость его костей, и резко, со всей своей, нечеловеческой для него силой, рванул вперёд, прижимая его к решётке. Его голова с глухим, костяным стуком ударилась о хлипкую, но прочную металлическую перегородку тюрьмы. Его тело обмякло, глаза закатились, и он беззвучно сполз на пол, оставляя на ржавом металле тёмное пятно.

Тишина. Только треск горящей где-то горелки нарушал её. Ключи, как я и предполагал, лежали в кармане его халата. Мои пальцы, не дрогнув, нашли их. Щелчок, скрежет и вот заветная дверь в мою клетку была открыта.

Всё произошло без лишнего шума, без криков, без той ненужной, театральной жестокости, которую так любили местные. Без лишних жертв. Пока что.

Зайдя в его лабораторию, это жалкое подобие научного святилища, я нашёл ту самую горелку. Пламя, синее и жадное, зашипело, ожидая своей работы.

Всё. Всё надо было уничтожить дотла. Все записи, все образцы, все следы неудавшихся экспериментов по воспроизводству панацеи, все надежды, которые он так наивно лелеял. Каждую бумажку, каждую пробирку. Я поджёг всё, что горело, и пламя с радостным треском принялось пожирать наследие Айны, её дар, её милосердие, превращая его в едкий, чёрный дым.

Огонь, этот древний союзник и палач, быстро привлёк внимание людей с улицы. Тревожные крики, топот ног. А настойчивые, всё более панические оклики учёного в сторону лаборатории, оставшиеся без ответа, дали солдатам ту самую долгожданную, животную волю к действию.

Послышались первые выстрелы. Пули со свистом впивались в стены лаборатории, выбивая осколки стекла и поднимая тучи пыли.

Я, действуя на автопилоте, отступил, спрятавшись за самой толстой, несущей стеной, соединявшей псевдотюрьму и уже вовсю полыхавшую лабораторию. Скользнув по грубому бетону на пол, я прислонился спиной к холодной поверхности и закрыл глаза, пытаясь заглушить внутренний вихрь. Я стал думать, анализировать, искать выход из этой, казалось бы, патовой ситуации. Обстрел усиливался, круг сжимался.

Но, к моему собственному удивлению, мне не пришлось слишком сильно напрягаться, придумывая гениальный план спасения. Ведь мой верный, предвосхищающий Мойрарий уже давно, тихо и незаметно, позаботился о пути отхода. Он всегда был на шаг впереди.

В этот момент под кожей на моём запястье, в том месте, где был вживлён квантовый собиратель, я ощутил три коротких, вибрирующих, но отчётливых сигнала. Это означало, что накоплено достаточно энергии. Устройство было готово к перемещению. Я был на волосок от свободы. Но находиться за дверью, которую так яростно, с идиотским упорством обстреливали эти солдаты, было смертельно опасно даже для меня.

Мне пришлось за долю секунды, пока длилась эта адская какофония, мысленно отдать команды: найти следующий, ближайший мир для перехода, проверить обстановку на той стороне, оценить риски. И самое главное, решающее – мысленно активировать и запустить ту самую бомбу, «Разрушитель Миров», что покоилась в центре лагеря возле палатки их капитана.

Её мощность была рассчитана с ювелирной точностью: достаточно, чтобы точно, без шанса на выживание, уничтожить всех шестерых, кто имел в своих венах тот самый проклятый иммунитет, а вместе с ними стереть с лица земли этот сектор и всех, с кем мы, я и Айна, контактировали. Всех, кто мог что-то знать, что-то помнить. Стерилизация. Полная и бесповоротная. С момента моего прибытия прошло примерно два дня. Возможно, если я буду действовать быстро в других мирах, у меня ещё получится её догнать. Настичь. Остановить.

Три мысленных нажатия. На интерфейс активации бомбы. На подтверждение координат перехода. На команду к прыжку. Одно прямое, жестокое убийство собственными руками тех, кто доверился ей. И один шаг вперёд. Шаг в дрожащую, разрывающуюся ткань реальности, в свинцовый мрак между мирами, прочь от огня и смерти.

– Айна, – прошептал я уже в нарастающем вихре небытия, чувствуя, как моё тело разбирается на атомы. – Думаю, ты уже поняла. Поняла, что это не я их убил. Это ты. Твоё милосердие. Твоя надежда. Именно они стали их смертным приговором.