Диалог с падшим. Роковая книга вечности

Глава 4. Они в чернилах

Психушка встретила Артёма запахом – не тем резким, больничным, а чем-то глубже: старыми книгами, застоявшимся страхом и сладковатой вонью разлагающегося разума. Стены выкрашены в блёкло-зелёный, цвет, который, казалось, впитал в себя все отчаяние, когда-либо пролитое здесь. Пол скрипел под ногами, будто предупреждая: «Поверни назад. Здесь нет ничего, кроме безумия». Но Артём шёл дальше, сжимая в руке потрёпанную папку с документами – формальный повод для визита. Настоящая причина пряталась глубже, в том шепоте, что преследовал его с тех пор, как он впервые открыл Liber Aeternitatis.

– Вам к Белову? – Медсестра, толстая и усталая, щёлкнула жвачкой, даже не поднимая глаз. Её пальцы, обрубленные и желтоватые от никотина, листали журнал с такой неохотой, будто каждая страница весила тонну.

– Да.

– Третий коридор, палата 12. Не подходите близко – сегодня у него особенный день.

Особенный. Какое точное слово. Артём представил, как в этой серой коробке с решётками на окнах могут быть особенные дни. Может, сегодня Марк не просто кричал, а пел? Или, может, его голос наконец раскололся настолько, что превратился в тот самый шёпот, который Артём слышал в библиотеке, когда книга впервые заговорила с ним?

Коридор тянулся, как тоннель в забытый кошмар. Где-то за дверями кто-то монотонно бился головой о стену – глухие, ритмичные удары, словно отсчитывающие секунды до чего-то неизбежного. Палата 12 была в самом конце. Дверь приоткрыта.

Марк сидел на кровати, спиной к входу, и что-то выводил на стене. Не гвоздём, не углём – пальцем, смоченным в чём-то тёмном. Артём замер.

– Кровь?

Марк обернулся. Его глаза – когда-то живые, острые, слишком умные для этого мира – теперь были мутными, как стекло, затянутое пеплом. Но в них всё ещё теплилось понимание.

– Нет, – прошептал он. – Чернила. Они всегда возвращаются к чернилам.

Стена была испещрена символами. Теми самыми, что Артём видел в книге. Но здесь они казались живыми – извивались, сплетались в узоры, убегали за границы штукатурки.

– Ты помнишь меня? – Артём сделал шаг вперёд.

Марк засмеялся. Не смехом, а чем-то вроде хрипа, будто его лёгкие были набиты песком.

– Помню? – Он прижал ладонь к стене, оставив кроваво-чёрный отпечаток. – Я помню всё. Даже то, чего не было.

Он вдруг прижался лицом к углу, будто пытаясь втиснуться в щель между стеной и реальностью. Его плечи дёргались.

– Они шевелятся… – его голос стал тонким, как лезвие. – Под кожей. Буквы. Они заползают внутрь и пишут… пишут меня заново.

Артём почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Что они пишут?

Марк резко обернулся. Его пальцы впились в собственные веки, будто он пытался вырвать что-то из глаз.

– «Он придёт за ответом». Но ответа нет. Только вопросы. Вопросы, которые жгут.

И вдруг – рывок. Марк схватил Артёма за руку с силой, которой не должно было быть у человека, месяцами сидящего на транквилизаторах. Его ногти впились в кожу, оставляя красные полосы.

– Ты уже мёртв, – прошипел он. – Мы все давно мертвы. Это просто… чернила на странице. Кто-то перелистывает.

Артём попытался вырваться, но Марк не отпускал. Его глаза, налитые кровью, расширились.

– Ты слышишь?

Тишина. Потом – шёпот. Не Марка. Не чей-то вообще. Будто сама комната заговорила.

– Они выбрали нас.

Марк разжал пальцы и отполз в угол, обхватив голову руками.

– Уходи. Пока они не выбрали тебя.

Артём вышел, не оглядываясь. Но за спиной, на стене, символы шевельнулись.

Будто книга уже писала следующую главу.

Кровь появилась внезапно – тонкие алые ниточки, вытекающие из уголков глаз Марка, как чернила из переполненной перьевой ручки. Она стекала по его щекам, смешиваясь с потом, оставляя на коже странные узоры, похожие на древние руны. Артём отпрянул, но не от страха, а от неожиданной красоты этого зрелища – будто сам хаос решил проявиться в столь совершенной форме.

– Опять началось, – раздался за спиной усталый голос. Медсестра, та самая, что щёлкала жвачкой у входа, стояла в дверях, скрестив руки на груди. В её глазах не было ни удивления, ни сострадания – только профессиональная скука, словно она наблюдала не за кровотечением, а за тем, как кто-то неумело моет пол.

– Это… часто случается? – спросил Артём, не отрывая взгляда от Марка.

– Только когда он видит это, – медсестра лениво ткнула пальцем в стену, где среди хаотичных символов выделялась одна фраза, выведенная с пугающей точностью: «Они выбрали нас».

Марк закатил глаза, и кровь потекла быстрее, заливая веки, стекая на губы. Он облизнул их – сознательно или нет – и Артёму показалось, что на его языке остался не только вкус железа, но и чего-то другого. Чернил, может быть. Или пепла.

– Он их чувствует, – прошептал Марк, обращаясь не то к Артёму, не то к пустому пространству над его головой. – Они под кожей. Шевелятся.

Медсестра вздохнула, достала из кармана платок и бросила его на кровать.

– Вытирайся. Опять всю рубашку заляпаешь.

Марк не обратил на неё внимания. Его пальцы, дрожащие и бледные, впились в матрас, будто пытаясь удержаться за что-то реальное.

– Ты думаешь, ты первый? – Он засмеялся, и этот смех напомнил Артёму звук ломающегося стекла. – Они выбирают всех. Просто не все это понимают.

Артём опустился на колени рядом с кроватью и заглянул под матрас. Там, между пружинами и грязной простынёй, лежала тетрадь – маленькая, потрёпанная, с обтрепанными уголками. Он вытащил её, и страницы сами раскрылись на середине, будто ждали этого момента.

Почерк Марка, когда-то аккуратный и чёткий, теперь скакал по строчкам, превращаясь в неразборчивые каракули, а затем снова выравниваясь, как будто писал не один человек, а несколько – то безумец, то учёный, то кто-то третий, чьи слова были настолько мелкими, что их приходилось разбирать по буквам.

«Книга не для чтения. Она для воплощения. Слова – это не символы. Это двери. И кто-то по ту сторону ждёт, когда их откроют».

Артём перевернул страницу.

«Они сказали мне, что я сошёл с ума. Но я просто начал видеть. Чернила на страницах – это не чернила. Это кровь. Кровь тех, кто пытался понять. И теперь она течёт во мне».

– Где ты это взял? – голос Артёма звучал глухо, будто доносился из другого помещения.

Марк перестал смеяться. Его глаза, красные от крови, внезапно стали ясными – на секунду, на мгновение, но в них появилось понимание.

– Она сама дала мне его, – прошептал он. – Как даст тебе. Как давала всем.

Медсестра кашлянула в кулак.

– Вам пора. Доктор Крылов не любит, когда посетители задерживаются.

Артём сунул тетрадь в карман, даже не задумываясь о том, что крадёт. В этот момент он чувствовал только одно: эти записи важнее, чем правила, чем приличия, чем всё остальное.

– Кто такой доктор Крылов?

– Тот, кто пытается лечить то, что нельзя вылечить, – медсестра усмехнулась. – Удачи ему.

Кабинет Крылова находился в конце коридора, за дверью с потёртой табличкой. Внутри пахло лекарствами, старыми книгами и чем-то ещё – чем-то, что Артём не смог определить, но что заставило его кожу покрыться мурашками.

Крылов сидел за столом, перелистывая толстую папку. Он не выглядел сумасшедшим учёным или фанатиком – просто усталым человеком средних лет, у которого слишком много работы и слишком мало ответов.

– Артём Лазарев, – он поднял глаза. – Коллега Марка.

– Да.

– И что привело вас к нему?

Артём задумался. Сказать правду? Но какая здесь правда? Что он пришёл, потому что книга, написанная кровью, свела его коллегу с ума?

– Я хотел понять, что с ним случилось.

Крылов откинулся на спинку кресла и снял очки, протирая их платком.

– С ним случилось то же, что и с остальными, – сказал он. – Он прочитал то, что читать не стоило.

– Остальными?

Крылов открыл ящик стола и вытащил ещё одну папку. На обложке было написано: «Дело №14. Громов».

– Он не первый. Были другие. Все кончили одинаково.

– Как?

– Кровь из глаз. Бред о чернилах. И в конце – «Они выбрали нас», написанное где угодно: на стенах, на полу, на собственной коже. – Крылов вздохнул. – Вы знаете, что объединяет всех этих людей?

Артём молчал.

– Они все работали с одной и той же книгой.

За окном завыл ветер, и Артёму показалось, что он слышит в нём шёпот. Всего одно слово, повторяющееся снова и снова:

«Выбрали».

Папка лежала между ними, как нераспечатанное письмо с плохими новостями. Крылов медленно провёл пальцем по потрёпанному краю, словно проверяя, не рассыплется ли она от прикосновения.

– Громов, – произнёс он, и в этом имени было что-то окончательное, как приговор.

Артём потянулся к документу. Бумага оказалась неожиданно холодной – не просто прохладной, а по-настоящему ледяной, будто её только что вынули из морозильника. Он перевернул первую страницу и увидел фотографию.

Сергей Громов. Журналист. Тридцать пять лет. На снимке он улыбался – обычная, ничего не значащая улыбка человека, который ещё не знает, что через месяц будет сидеть в той же палате, что и Марк, с теми же кровавыми слезами на щеках. В углу фото красовалась пометка, выведенная аккуратным врачебным почерком: «Следующий?»

– Он тоже работал с книгой? – спросил Артём, хотя уже знал ответ.

Крылов не сразу ответил. Он достал из ящика стакан, налил в него воды из графина – вода плеснулась густо, почти сиропообразно, – и сделал маленький глоток.

– Он писал статью. О странных самоубийствах. О людях, которые перед смертью писали одну и ту же фразу.

– «Они выбрали нас».

– Да. – Крылов поставил стакан. Вода в нём даже не колыхнулась. – Он пришёл ко мне за комментарием. Через две недели его нашли в редакции. Он выколол себе глаза перьевой ручкой. А на стене…

– На стене была эта фраза.

– Нет. – Крылов вдруг улыбнулся – улыбкой человека, который слишком долго имел дело с безумием и теперь находил в нём чёрный юмор. – На стене было написано: «Он придёт за ответом». А фразу он вывел у себя на груди. Ножом для вскрытия конвертов.

Артём почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он перелистал ещё несколько страниц. Отчёты. Фотографии. Выписки. И везде – один и тот же почерк, те же символы, те же слова.

– Почему вы показываете мне это?

Крылов вздохнул.

– Потому что теперь книга у вас.

Тишина повисла между ними, густая, как смола. Артём хотел возразить, сказать, что он просто исследователь, что он не верит в эту чушь, что всё это можно объяснить массовым психозом…

Но вместо этого он спросил:

– Что со мной будет?

Крылов посмотрел на него так, как смотрят на больного, которому только что сообщили о неизлечимой болезни.

– Вы уже видели их, да?

– Кого?

– Теней. В метро. В окнах. В углах комнаты, когда вы не спите. – Крылов наклонился вперёд. – Они сначала просто смотрят. Потом начинают шептать. А потом…

Дверь кабинета скрипнула. Медсестра, та самая, с жвачкой и вечным выражением скуки на лице, просунула голову в проём.

– Доктор, у Белова опять началось.

Крылов кивнул и поднялся.

– Мне пора. – Он задержал взгляд на Артёме. – Выбрасывайте эту книгу. Пока не поздно.

Артём вышел в коридор. Здесь было тихо – только далёкие шаги, эхо чьих-то невидимых движений, да лязг металлических дверей где-то в глубине здания.

Он уже почти дошёл до выхода, когда услышал голос.

– Артём.

Марк стоял в дверях своей палаты. Его лицо было чистым – ни крови, ни следов безумия, только бледность и глубокая, почти неестественная ясность в глазах.

– Не ищи ответа, – сказал он. Голос его звучал так, будто доносился из очень далёкого места. – Он найдёт тебя сам.

За спиной у Артёма скрипнула дверь. Он обернулся – но там никого не было. Когда же он снова посмотрел на палату Марка, тот уже сидел на кровати, спиной к двери, и что-то выводил на стене.

Кровью. Или чернилами.

Артём вышел на улицу. Солнце светило ярко, слишком ярко для такого дня. Он достал из кармана тетрадь Марка, перелистал её – и на последней странице увидел новую запись, которой там не было раньше.

«Они уже выбрали тебя».

И подпись – не Марка.

«Лоренцо».

Глава 5. Первый вопрос

Три часа ночи. Артём сидел за кухонным столом, окружённый ореолом желтоватого света от настольной лампы, которая уже пятый день подряд мигала с подозрительной регулярностью – ровно три раза в минуту, будто передавая ему какое-то закодированное послание. Перед ним лежала книга, страницы которой днём были пусты, как вымерший город, а сейчас, под серебристым светом луны, проступали странные символы, напоминающие то ли древнюю клинопись, то ли следы птичьих лапок на свежем снегу.

Он провёл пальцем по пергаменту, ощущая его шершавую поверхность. Буквы под его прикосновением слегка шевелились, как муравьи, потревоженные в своём муравейнике. Артём прищурился – нет, это не игра света. Текст действительно двигался, перестраивался, образуя новые сочетания.

– Чёрт возьми, – прошептал он, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. – Ты живая.

Луна, выглянувшая из-за облаков, залила комнату холодным светом. Внезапно буквы на странице замерцали и перестроились, сложившись в знакомую фразу: «Он придёт за ответом». Артём уже хотел было откинуться на спинку стула, когда его взгляд упал на зеркало, висевшее напротив. В отражении текст читался иначе: «Ответ придёт за ним».

Он застыл, ощущая, как сердце бьётся где-то в горле. Книга не просто говорила с ним – она играла, загадывала загадки, требовала особого подхода. Артём аккуратно повернул страницу к зеркалу и замер, наблюдая, как буквы танцуют, образуя новые сочетания, новые смыслы. В отражении проступили слова, которых не было на оригинальной странице: «Ищи там, где свет становится тенью».

– Где свет становится тенью… – повторил Артём, чувствуя, как в голове крутятся обрывки мыслей. Рассвет? Закат? Граница между днями?

Он встал, потянулся и направился в ванную, чтобы умыться. Вода из крана текла странно густая, почти маслянистая, оставляя на коже ощущение лёгкого покалывания. Артём поднял голову и замер – в зеркале за его спиной стояла фигура с огромными, как у летучей мыши, крыльями, но вместо лица была лишь дымчатая дымка, в которой мерцали звёзды.

– Ты задал не тот вопрос, – прошептал Элимар (а это мог быть только он), и его голос звучал так, будто доносился из глубины веков, проходя сквозь толщу времени.

Артём резко обернулся – за ним никого не было. Но в зеркале тень по-прежнему стояла, слегка покачиваясь, как пламя свечи.

– Какой же тогда правильный вопрос? – выдохнул Артём, чувствуя, как его губы немеют от странного холодка, исходящего от зеркала.

Элимар (если это был он) медленно поднял руку – вернее, то, что напоминало руку – и провёл по поверхности зеркала. Стекло заколебалось, как вода, и в нём проступили новые слова: «Не „как вернуть“, а „как отпустить“».

Артём почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Именно этот вопрос – «Как вернуть того, кто ушёл?» – он нашёл в книге в первую ночь. Значит, книга не просто читала его мысли – она знала их ещё до того, как они появились.

– Кто ты? – прошептал Артём, но отражение уже таяло, как дым на ветру, оставляя после себя лишь обычное зеркало и его собственное, смертельно бледное лицо.

Он вернулся к столу, где книга лежала раскрытой, и вдруг заметил, что на его руке, там, где он днём порезался о страницу, проступил странный символ – три переплетённых круга, напоминающих крылья. Артём ткнул пальцем в чернильницу и прижал к странице – капля чернил замерцала и впиталась в пергамент, оставив после себя лишь лёгкое пятно, похожее на слезу.

Луна снова скрылась за облаками, и буквы на странице начали бледнеть, растворяясь в темноте. Артём поспешно схватил карандаш, чтобы успеть переписать хотя бы часть текста, но страницы вдруг сами перевернулись, открыв совершенно чистый лист, на котором медленно проступала всего одна фраза:

«Они уже в пути».

Рассвет застал Артёма за столом, с иглой от шприца в пальцах – стерильной, блестящей, похожей на миниатюрный хирургический инструмент. Он долго смотрел на неё, затем на свою ладонь, где уже виднелись несколько мелких царапин – следы предыдущих экспериментов. Книга лежала перед ним, страницы пустые и безжизненные, как выцветшая фотография.

– Последний раз, – прошептал он, будто оправдываясь перед кем-то невидимым.

Игла вошла в подушечку пальца легко, почти безболезненно. Капля крови выступила тёмно-алой, почти чёрной в тусклом утреннем свете. Артём поднёс палец к пергаменту, колеблясь лишь мгновение, прежде чем коснуться поверхности.

Кровь впиталась мгновенно, не оставив следа. Затем – тишина. Ничего.

– Чёрт, – выругался Артём, откидываясь на спинку стула.

И в этот момент страница вздрогнула.

Сначала лишь лёгкая рябь, будто от дуновения ветра, затем – буквы, проступающие из глубины пергамента, как тени на старом негативе. Они складывались в слова, в строки, в целые абзацы, написанные почерком, который Артём узнал бы из тысячи – таким же неровным, торопливым, каким были записи в тетради Марка.

«Лия дель Орсо. Обвинена в колдовстве. Видела ангелов в пламени свечей. Сожжена на площади Сан-Марко 15 октября 1589 года. Последние слова: „Они пришли за мной“».

Артём замер. Имя будто звенело в воздухе, отзываясь чем-то глубоко знакомым, как забытая мелодия из детства. Он машинально коснулся ожога на запястье – странного узора, появившегося после первого контакта с книгой.

– Кто ты? – пробормотал он, не ожидая ответа.

Но книга ответила. Новые строки возникали под его пальцами, написанные уже не кровью, а чем-то другим – тёмным, густым, будто сама тьма решила обрести форму букв.

«Ты знаешь её. Ты всегда знал».

Библиотека встретила Артёма запахом старых фолиантов и пыли, которая, казалось, осела здесь ещё со времён Ивана Грозного. Василий, библиотекарь, человек с лицом, напоминающим смятую пергаментную бумагу, поднял на него глаза из-за стойки и без слов кивнул вглубь зала – туда, где хранились редкие издания.

– Нашёл кое-что, – пробурчал он, ведя Артёма по узкому коридору между стеллажами. Его голос звучал так, будто скрипел несмазанной дверью. – Не спрашивай, как. Не спрашивай, почему.

Он остановился перед массивным шкафом с решётчатыми дверцами, достал ключ (древний, покрытый патиной) и открыл замок со скрипом, который заставил Артёма вздрогнуть.

– Вот.

На стол легла папка с выцветшей надписью: «Венеция. Судебные записи. 1589». Внутри – пожелтевшие листы, испещрённые выцветшими чернилами, и один рисунок, выполненный с почти фотографической точностью: молодая женщина на костре, её лицо искажено не болью, а чем-то другим – ужасом, будто она видела нечто за пределами пламени.

Артём перевернул рисунок. На обратной стороне – печать инквизиции и пометка: «Лия дель Орсо. Ересь. Видения».

Но самое странное было не это. На груди у женщины на рисунке явственно виднелся знак – три переплетённых круга. Точь-в-точь как ожог на руке Артёма.

Василий наблюдал за его реакцией, скрестив руки на груди.

– Ты не первый, кто спрашивает про неё, – сказал он наконец. – В семидесятых приходил один учёный. Потом – журналист. Знаешь, что с ними стало?

Артём знал.

– Они сошли с ума.

– Хуже, – Василий покачал головой. – Они нашли ответы.

Телефон зазвонил в три часа ночи. Артём, ещё не спавший, схватил трубку, услышав на другом конце тяжёлое, прерывистое дыхание.

– Алиса?

– Я видела её, – её голос звучал так, будто она только что бежала. – Свою смерть. Пламя. Они… они тянули меня к костру.

Артём сжал трубку так сильно, что пальцы побелели.

– Ты где?

– Дома. Но… – её голос дрогнул. – Артём, я не одна. В зеркале… там кто-то есть.

За её спиной раздался звук – стеклянный, звенящий, будто кто-то провёл ногтями по зеркалу.

– Я еду, – сказал Артём, уже хватая куртку.

– Быстрее, – прошептала Алиса. – Они уже здесь.

Линия оборвалась.

Артём бросил взгляд на книгу, лежащую на столе. Страницы были раскрыты на середине, и в лунном свете он разглядел новую строку, которой там не было час назад:

«Спеши. Она не первая. И не последняя».

Метро в этот час было пустынным – только редкие пассажиры, спящие в углах вагонов, да пьяницы, бормочущие что-то себе под нос. Артём вошёл в полупустой вагон, держа в кармане нож – обычный кухонный, но в его руке он вдруг казался древним ритуальным кинжалом. Вагон пах металлом, затхлостью и чем-то ещё – сладковатым, как тление осенних листьев.

Он сел у окна. Отражение в стекле было размытым, нечётким, будто кто-то провёл по нему мокрой тряпкой. Артём прищурился – нет, это не игра света. Его отражение не повторяло движений. Оно сидело спокойно, смотря прямо на него, а затем медленно подняло руку и указало куда-то за спину.

Артём обернулся. В дальнем углу вагона сидели три фигуры в чёрных сутанах. Их лица были скрыты капюшонами, но когда одна из них подняла голову, Артём увидел, что под тканью… ничего нет. Только тьма, густая, как чернила.

– Боже… – прошептал он, чувствуя, как сердце замирает.

Фигуры не двигались. Они просто сидели, наблюдая. Затем средняя медленно подняла руку – длинные пальцы, бледные, как кость, – и провела по стене вагона. Где-то снаружи, в туннеле, раздался скрежет, и свет на миг погас. Когда он вернулся, на стене вагона красовалась надпись, выведенная чем-то тёмным и густым:

«Она не твоя»

Вагон дёрнулся, замедляя ход. Артём вскочил с места, рванувшись к двери. Когда он выбегал на платформу, ему показалось, что за спиной раздался шёпот – не один, а множество голосов, сливающихся воедино:

«Остановись»

Дом встретил его тишиной. Слишком тихой. Даже старый холодильник, обычно поскрипывающий по ночам, молчал. Артём включил свет – и замер.

На стене, прямо напротив входа, чьей-то рукой было выведено:

«Остановись»

Но не краской, не чернилами. Пепел. Тонкий слой пепла, осевший на обоях, складывался в буквы. Артём подошёл ближе, провёл пальцем по стене. Пепел был тёплым, будто только что упал с горящего листа бумаги. И пах… пах гарью, но не обычной – чем-то древним, как запах костров инквизиции.

Он обернулся. Книга лежала на столе, раскрытая на середине. Страницы были чисты. Слишком чисты. Артём подошёл, провёл рукой по пергаменту – и вдруг страницы сами перевернулись, открыв новый текст:

«Ты уже сделал выбор. Теперь они идут»

За окном что-то шуршало. Артём подошёл, отодвинул занавеску. Во дворе, под фонарём, стояла фигура в чёрном. Не Вальтер, не Элимар. Кто-то другой. Фигура подняла голову – и Артём увидел, что у неё нет лица. Только гладкая, бледная маска кожи, будто кто-то стёр черты.

Он отпрянул. Когда снова посмотрел в окно – дворе был пуст. Только фонарь покачивался на ветру, отбрасывая длинные тени.

Телефон зазвонил снова. Алиса. Артём схватил трубку.

– Ты где? Я уже выхожу.

– Не приходи, – её голос звучал странно, будто сквозь воду. – Они здесь. В стенах. В зеркалах. Они… – её голос оборвался. – О Боже, они пишут что-то на стене…

Раздался громкий стук, затем шум падающего стекла. Линия оборвалась.

Артём бросил взгляд на книгу. Новые слова появлялись на странице, будто кто-то невидимый водил пером:

«Слишком поздно. Они уже выбрали её»

Он схватил книгу, сунул в сумку и выбежал из дома. На пороге остановился – на деревянной поверхности входной двери, прямо на уровне глаз, кто-то выжег тот же символ, что был у него на руке. Три переплетённых круга.

Крылья.