Ордынцы: Перстень лимба. Часть 2

Глава 1. Замурованная келья

Дорога в Александровскую слободу вилась, как змеиная кожа, сброшенная временем. Михаил ехал медленно, будто боялся раздавить хрусткий ледок воспоминаний, оставшихся от рассказов деда. «Ищи там, где ангелы спят в камне» – эти слова, сказанные когда-то стариком в полубреду, теперь казались единственной нитью в лабиринте. Автомобиль подпрыгивал на ухабах, и в окно врывался ветер, пахнущий прелой листвой и чем-то ещё – металлическим, словно в воздухе висели невидимые лезвия.

Слобода встретила его пустыми глазницами окон. Дома, некогда крепкие, теперь клонились друг к другу, будто пьяные, а между ними пролегали тропы, протоптанные не столько людьми, сколько временем. Михаил припарковался у полуразрушенной стены, за которой чернел провал входа. Предлог был готов: исследование фресок XVI века. В университете бы покрутили у виска, узнай они, что он тратит грант на эту глушь. Но что они знали о фресках, которые видели во сне?

Он вышел из машины, и ветер тут же обвил его шею холодными пальцами.

– Ищете что-то, барин?

Голос прозвучал так внезапно, что Михаил вздрогнул. Из-за угла, словно вырастая из самой тени, вышел старик в выцветшем зипуне – дед Елисей, как потом представился. Его лицо напоминало старую карту: морщины сплетались в дороги, а в глазах стояли вехи забытых лет.

– Часовню, – ответил Михаил, стараясь не смотреть прямо на жёлтый клык, торчавший у старика изо рта. – Ту, что с фресками. Говорят, здесь есть такие.

Дед Елисей хрипло рассмеялся, будто Михаил сказал что-то неприличное.

– Фрески? Ох, милок, фрески-то есть. Только не для чужих глаз.

Он повернулся и, не прибавляя шага, поплёлся вдоль стены. Михаил последовал, чувствуя, как земля под ногами становится мягче, словно пропитанной дождями, которых не было уже месяц.

– Вот, – старик махнул рукой в сторону полуразрушенной часовни, чьи стены поросли мхом, как старые шрамы. – Там ищите. Да не найдёте.

– Почему?

– Потому что не вы первый. И не вы последний.

Михаил нахмурился. В голосе старика звучало не предупреждение, а констатация – как если бы он говорил о дожде или восходе солнца.

– Кто-то уже интересовался этим местом?

– Кто-то, – дед Елисей усмехнулся, и его клык блеснул в слабом свете. – Да все, кто слышал. Одни – учёные, как вы. Другие – те, что похуже.

– Какие «похуже»?

– Те, что ищут не фрески.

Старик повернулся и заковылял прочь, оставив Михаила стоять перед часовней. Ветер снова зашелестел в траве, и на этот раз его шёпот казался осмысленным: «Входи…»

Дверь, вернее, то, что от неё осталось, висела на одной петле. Внутри пахло сыростью и чем-то ещё – сладковатым, как тление старых книг. Михаил включил фонарь, и луч света упёрся в стену, покрытую потрескавшейся росписью. Ангелы. Их крылья, некогда золотые, теперь потемнели, а лики стёрлись, будто кто-то специально провёл по ним рукой.

И вдруг – движение. Не впереди, а сбоку, краем глаза. Михаил резко развернулся, но там была лишь пустота. «Воображение», – подумал он, но сердце уже колотилось, как пойманная птица.

Фрески продолжались дальше, вглубь часовни. На одной из них – рука, держащая перстень. На другой – зеркало, в котором отражалось небо с тремя лунами.

– Что за бред… – пробормотал Михаил, но внезапно его взгляд уловил деталь: в углу фрески, почти незаметную, была выцарапана надпись. Он приблизился, стирая пальцем слой пыли.

«Кто носит перстень – видит Лимб».

За спиной что-то упало. Михаил обернулся и увидел на полу перо – чёрное, с ржавым наконечником. Оно лежало там, где секунду назад ничего не было.

А потом из темноты донёсся звук.

Тихий, едва различимый.

Шёпот.

И этот шёпот произнёс его имя.

Голосом деда.

Фреска с зеркалом оказалась завалена грудой камней – будто кто-то намеренно пытался скрыть её от посторонних глаз. Михаил отбросил несколько булыжников, и пыль взметнулась в воздух, закрутившись в лучах фонаря, словно стая испуганных мотыльков. Под слоем вековой грязи проступили контуры: ангел с опущенными веками, протягивающий перстень. Не украшение – скорее, печать, тяжёлую, как приговор. А рядом – зеркало.

Но не простое.

В его глубине, вместо отражения, плескалось небо.

Три луны.

Одна – привычно-бледная, другая – кроваво-рыжая, третья – чёрная, как провал в ткани мира.

– Бред… – Михаил провёл пальцем по шершавой поверхности, и краска, казалось, дрогнула под его прикосновением.

«Или это дрогнул я?»

Он отпрянул, почувствовав холодок у основания шеи. Ветер, которого не должно было быть в замурованной келье, шевельнул его волосы.

И тогда он увидел её.

Тень.

Не просто темноту – силуэт, вставший в углу, будто ждал своего часа. Он повторял движения Михаила, но с опозданием в секунду, словно отражение в воде, куда уронили камень.

– Кто…

Голос сорвался. Тень не ответила. Она лишь склонила голову, когда Михаил шагнул вперёд, и подняла руку, когда он отступил.

Воздух густел, пропитываясь запахом ладана – сладковатым, удушающим. И ещё чем-то… металлическим.

Кровью?

– Я не верю в призраков, – прошептал Михаил, но звук его голоса потерялся в тишине, как монета, упавшая в колодец.

Тень медленно подняла руку и указала.

На фреску.

На зеркало.

На три луны.

И вдруг —

Шёпот.

Не слова, а скорее шорох страниц, переворачиваемых невидимой рукой. Михаил зажмурился, и когда открыл глаза, тени уже не было.

Но запах остался.

Ладан. Железо.

И что-то ещё…

Старые книги. Те, что пахнут временем и тайнами.

Он повернулся к фреске – и застыл.

Надпись, которую он видел минуту назад, изменилась.

Теперь она гласила:

«Ты уже носишь перстень».

Михаил машинально взглянул на свои руки – пустые.

Но в следующее мгновение его взгляд упал на пол.

Там, среди пыли и осколков камня, лежало кольцо.

Простое.

Серебряное.

С трещиной, пересекающей рубин, как шрам.

– Нет, – он резко отшатнулся.

«Это ловушка. Галлюцинация. Усталость»

Но кольцо было реальным. Он видел, как свет фонаря играет на его гранях.

А ещё…

Оно подрагивало.

Будто чьё-то сердце, вырванное из груди, но ещё живое.

– Чёрт… – Михаил потянулся к нему, затем сжал кулак.

«Не трогай. Уйди. Позови кого-нибудь…»

Но кого? Дед Елисей, который явно знал больше, чем говорил? Или, может быть, того невидимого «кого-то», чей шёпот только что произнёс его имя?

Ветер снова зашевелился, и на этот раз он принёс с собой звук – тихий, едва уловимый.

Мяуканье.

Михаил обернулся.

На груде камней сидел кот.

Чёрный, как сама тень, но с глазами, горящими жёлтым огнём.

– Ты откуда здесь?..

Кот не ответил. Он лишь зевнул, демонстрируя ряд острых зубов, и спрыгнул – прямо на кольцо.

Лапа накрыла металл.

– Эй! – Михаил инстинктивно шагнул вперёд.

Кот посмотрел на него – и в этом взгляде было что-то… человеческое.

«Ты действительно этого хочешь?» – словно спросил он.

Затем раздался скрежет – кольцо сдвинулось с места, прочертив в пыли тонкую линию.

Прямо к ногам Михаила.

Кот мотнул головой и исчез в темноте, оставив после себя лишь слабый запах палёной шерсти.

А кольцо лежало у его ботинок.

Ждало.

Михаил медленно наклонился.

Пальцы дрогнули.

«Не бери»

Но он уже поднимал его.

Металл оказался тёплым.

Как живой.

И в тот момент, когда кольцо коснулось его кожи, фреска вздохнула.

Краска треснула.

Ангел открыл глаза.

И зеркало —

Зеркало показало ему лицо.

Но не его.

А того, кто стоял за спиной.

Того, чьё дыхание уже касалось его шеи.

Того, кто ждал этого момента.

Всю его жизнь.

Трещина рассекла фреску сверху донизу, словно невидимый палец провел по свежей ране. Михаил отпрянул, но было поздно – отражение в зеркале уже изменилось. Там, где должно было быть его лицо, теперь плавала дымчатая фигура с пустыми глазницами, а за ней – бесконечная лестница, уходящая в черноту. Перстень на его пальце вдруг сжался, будто пытался пережать кровь.

Он рванул к выходу, спотыкаясь о камни, которые теперь казались разбросанными не случайно, а как часть какого-то ритуального круга. В последний момент перед тем как выбежать на воздух, он заметил еще одну надпись, выцарапанную неровными буквами прямо под фреской: «Кто носит перстень – видит Лимб». Слово «Лимб» было подчеркнуто трижды, а рядом кто-то нарисовал грубый глаз.

– Ну и дрянь… – прошептал Михаил, вытирая пот со лба. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая руины в кровавые тона. Где-то вдали каркала ворона, и этот звук почему-то казался неестественно громким.

Он не заметил, как добрался до гостиницы – старого двухэтажного дома с вывеской «Уют», где буква «ю» давно отвалилась. Хозяйка, женщина с лицом, напоминающим смятый пергамент, даже не подняла глаз от вязания.

– Вам номер с видом на реку или на кладбище? – спросила она, будто предлагала выбор между чаем и кофе.

– На… реку, – машинально ответил Михаил.

– Правильно. На кладбище ночью бывает шумно.

Его комната оказалась крошечной, с кроватью, которая скрипела при малейшем движении, и зеркалом в раме из потемневшего дерева. Михаил накрыл его полотенцем – после сегодняшнего он не хотел видеть никаких отражений. Перстень он попытался снять, но металл будто прирос к коже.

Ночь опустилась на слободу, как мокрая простыня. Михаил ворочался, пытаясь убедить себя, что все сегодняшнее – игра света, усталость, что угодно, только не… Он даже не знал, как назвать то, что видел. Ветер стучал ставнями, и этот монотонный звук наконец начал усыплять его сознание.

И вдруг – голос.

– Мишенька…

Он сел на кровати, сердце колотилось так, что казалось, вырвется из груди. Голос звучал снаружи, со стороны старого колодца во дворе гостиницы. И это был голос его деда, умершего три года назад.

– Мишенька, иди сюда…

Михаил подошел к окну. Луна, круглая и желтая, как тот самый рубин в перстне, освещала двор. У колодца никого не было. Только кот – тот самый черный, из часовни – сидел на срубе и внимательно смотрел в его сторону.

– Ты слышишь? – прошептал Михаил.

Кот, словно поняв вопрос, медленно моргнул. Затем спрыгнул и исчез в темноте. А голос снова позвал:

– Спускайся… Я покажу, что нашел…

Михаил почувствовал, как перстень на его пальце вдруг стал горячим. Он открыл окно – холодный воздух ударил в лицо. Разум кричал, что это безумие, но ноги уже сами несли его вниз, по скрипучей лестнице, через кухню, где пахло старым маслом, во двор.

Колодец чернел, как вход в преисподнюю. Ветер шевелил цепь, на которой видно было ведро, и металл тихо поскрипывал, будто стонал.

– Ближе… – прошептал голос деда, и теперь он явно доносился из глубины колодца.

Михаил сделал шаг. Еще один. Краем глаза он заметил, что кот вернулся и теперь сидел на заборе, наблюдая за ним с каким-то… ожиданием?

– Деда? – окликнул он, и собственный голос показался ему чужим.

В ответ – только плеск воды далеко внизу. Михаил наклонился над черной дырой колодца. В тот момент, когда он уже готов был отступить, из глубины поднялась рука – бледная, почти прозрачная, но с точно таким же перстнем, как у него. Она схватила его за запястье.

Ледяной холод пронзил тело. Михаил хотел закричать, но голос пропал. В последний момент перед тем, как тьма поглотила его сознание, он увидел, как кот спрыгнул с забора и подбежал к нему. Казалось, животное что-то говорит, но слова тонули в нарастающем гуле, будто где-то открылись огромные врата…

А потом наступила тишина.

Глава 2. Тайна фресок

Проснулся Михаил на холодном полу своей комнаты, с ощущением, будто его переехал грузовик. Губы горчили от привкуса железа, а перстень на пальце пульсировал тупой болью, будто врос в плоть глубже, чем вчера. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь грязные шторы, казался неестественно ярким – словно мир за ночь стал тоньше, а реальность – прозрачнее.

– Кошмар… – прошептал он, потирая запястье, где остались синие отметины от чьих-то пальцев.

Но нет, это не сон. На полу у кровати лежали комья сырой земли, которых там не было вечером. А на подоконнике, рядом с отпечатком лап, – мертвый воробей с выклеванными глазами.

«Нужны ответы», – подумал Михаил, сжимая кулак.

Библиотека Александровской слободы помещалась в здании бывшей церковной школы – низком, приземистом, с окнами, похожими на бойницы. Внутри пахло пылью, старым деревом и чем-то еще – возможно, страхом поколений школьников, когда-то зубривших здесь уроки.

– Люда «Сова»? – окликнул Михаил, ступая по скрипучим половицам.

Из-за стеллажа появилась женщина лет пятидесяти, в очках с толстыми линзами, от которых глаза казались огромными, как у ночной птицы.

– Ордынский? – Она смерила его взглядом, будто оценивая, достоин ли он разговаривать с ней. – Думала, вы выше.

– Разочаровал?

– Пока нет. Но день только начался.

Она провела его в дальний угол, где на столе лежала потрепанная папка с выцветшей надписью: «Чертежи. XVI век».

– Вот ваш алхимический круг, – Люда швырнула на стол пожелтевший лист. – Под полом той самой кельи. Интересно, почему вас это волнует?

Михаил наклонился. Чертеж изображал не просто помещение – а сложную конструкцию, напоминающую пчелиные соты, с шестиугольником в центре. По краям шли надписи на латыни, но одну фразу кто-то перевел на церковнославянский:

«Где тень длиннее тела, там открываются врата».

– Что это за символы? – ткнул он пальцем в странные знаки по краям чертежа.

Люда вздохнула, как учительница, уставшая от глупых вопросов.

– Язык Лимба.

– Вы знаете его?

– Знаю, что его не стоит читать вслух. – Она поправила очки. – В 1924 году один монах попробовал. Говорят, его нашли… ну, в общем, частично.

Михаил почувствовал, как перстень на его пальце сжался.

– А это что? – Он указал на маленький рисунок в углу: человек в мантии, держащий зеркало.

– Нострадамус. По легенде, он бывал здесь.

– И что, он…

– Построил эту келью? Возможно. – Люда внезапно ухмыльнулась. – Или что-то в ней запер.

За окном каркнула ворона – та самая, что будила его утром? Михаил отвернулся, и в этот момент луч света упал на чертеж.

Бумага изменилась.

Линии зашевелились, как живые, складываясь в новое изображение: сцену казни. Человек в центре, с петлей на шее, поднял руку – и на ней блеснул перстень.

Его перстень.

– Вы это видите? – прошептал Михаил.

Люда молчала. Когда он обернулся, ее лицо было белым, как мел.

– Вон.

– Что?

– Вон отсюда. Сейчас же.

Она схватила со стола тяжелый церковный подсвечник, словно готовясь ударить.

– Я не…

– Вы принесли это сюда! – Она ткнула пальцем в его руку. – И теперь они проснулись.

Михаил хотел спросить, кто такие «они», но в этот момент в библиотеке погас свет.

Тьма нахлынула, густая и липкая.

Где-то упала книга.

Потом еще одна.

И тогда из каждого темного угла послышалось шуршание – будто сотни страниц перелистывались одновременно.

Люда схватила его за рукав.

– Бежим.

Они бросились к выходу, спотыкаясь о невидимые предметы. За спиной что-то тяжелое упало на пол, и стекло разбилось с таким звоном, будто кто-то крикнул.

Дверь оказалась заперта.

– Черт! – Люда дернула ручку.

Михаил обернулся.

По залу, едва освещенному уличным фонарем, плыли тени.

Но не их тени.

Эти были длиннее.

И в каждой – у самого края – мерцал крошечный огонек, как свет в конце туннеля.

Или как глаз в темноте.

Люда вдруг замерла.

– О нет…

– Что?

– Они нашли нас.

И тогда тени шагнули вперед.

Они вырвались из библиотеки, когда тени уже касались их спин. Люда, задыхаясь, схватила Михаила за рукав и потащила через площадь, где ветер гонял клочья тумана между деревьями. Перстень на пальце Михаила жёг кожу, будто предупреждая об опасности.

– Куда мы… – начал он, но Люда резко остановилась у старой церкви с покосившимся крестом.

– Здесь. Он ждёт.

Дверь скрипнула, пропуская их внутрь. Внутри пахло воском, ладаном и чем-то ещё – затхлым, как дыхание самой истории. В полумраке у алтаря стоял старик в поношенной рясе, его лицо напоминало древнюю икону, с которой стёрлись краски.

– Отец Иов, – прошептала Люда. – Он пришёл.

Священник обернулся. Его глаза были молочно-мутными, но взгляд пронзительным, будто видел сквозь плоть прямо в душу.

– Так это ты, – сказал он Михаилу. Голос старика напоминал скрип пергамента. – Носит перстень, но не знает цены.

Михаил непроизвольно прикрыл руку с кольцом.

– Какая цена?

– Твоя память. Твоё имя. Твоя душа, – священник сделал шаг вперёд, и пол под ним заскрипел, будто стонал. – Эти стены помнят кровь. Не будите их.

Люда нервно облизнула губы.

– Он уже видел фрески. И тени.

Отец Иов закрыл глаза, будто от боли.

– Тогда поздно. Они уже знают о нём.

Ветер ударил в витраж, и цветные блики заплясали по полу, как кровавые пятна. Михаил почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Кто они?

– Те, кто между, – старик поднял дрожащую руку и провёл пальцем по воздуху, оставляя невидимый знак. – Зеркальные. Голодные. Они ждали тебя… или того, кто носит перстень.

Люда вдруг схватила Михаила за руку.

– Покажи ему.

Отец Иов наклонился над кольцом, его дыхание пахло мятой и чем-то горьким. Вдруг он резко отпрянул.

– Где ты нашёл это?

– В келье. Там была фреска…

– Нет! – священник ударил посохом о пол, и эхо прокатилось по церкви, как предсмертный стон. – Не говори где. Они слышат.

Михаил почувствовал, как перстень сжимается, будто пытаясь перерезать кровоток. Боль пронзила руку, заставив вскрикнуть.

Отец Иов вдруг схватил его за запястье.

– Иди за мной.

Он повёл их вглубь церкви, к потайной дверце за алтарём. За ней оказалась крошечная комнатка с единственным столом, заваленным древними фолиантами. На одном из них золотом сияло имя: «Nostradamus».

– Монастырский каталог, – пояснил Люда. – Здесь должна быть опись кельи.

Старик перелистал пожелтевшие страницы, его пальцы дрожали. Вдруг он замер.

– Вот.

На развороте зиял рваный край – страницу вырвали. Михаил протянул руку, но отец Иов резко захлопнул книгу.

– Не тронь! Это ловушка. Кто-то не хочет, чтобы ты знал.

– Знал что?

– Что было в келье до фресок. Кого там… заперли.

Люда вдруг побледнела.

– Вы думаете, это…

– Молчи! – священник схватил её за руку. – Не называй его.

В этот момент где-то в церкви разбилось стекло. Затем ещё одно. Отец Иов замер, прислушиваясь.

– Они здесь.

Михаил почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Воздух стал гуще, тяжелее, словно наполнялся невидимой угрозой.

– Кто? – прошептал он.

Ответ пришёл не от священника. Из темноты за дверью донёсся звук – будто кто-то провёл ногтями по дереву. Долгий, противный скрежет, от которого сжались зубы.

Отец Иов перекрестился.

– Те, кто между мирами. Те, кого Нострадамус запечатал. И теперь ты разбудил их своим перстнем.

Люда схватила со стола железный подсвечник.

– Нам нужно бежать.

Но было поздно. Дверь в комнату медленно отворилась с жутким скрипом. В проёме не было никого – только тень, слишком густая для обычной тени, и слишком… осознанная.

Она шагнула вперёд.

И в этот момент где-то за спиной у Михаила раздалось мяуканье. Чёрный кот, тот самый, из часовни, проскользнул между ног отца Иова и встал между ними и тенью, выгнув спину.

Тень замерла.

Кот зашипел, и его шерсть встала дыбом, делая его вдвое больше. Затем он плюнул – прямо в тень.

Произошло нечто невероятное. Тень заколебалась, словно дым на ветру, а затем начала растворяться, как сахар в воде. На полу осталось лишь мокрое пятно, пахнущее серой.

Отец Иов опустился на колени перед котом.

– Благодарю, хранитель.

Кот равнодушно лизнул лапу, затем подошёл к Михаилу и уставился на его перстень жёлтыми глазами. В них читался немой вопрос: «Ну и когда ты уже научишься не лезть куда не надо?»

Люда первая нарушила тишину.

– Нам нужно найти ту страницу. Без неё мы как слепые котята.

Отец Иов медленно поднялся.

– Есть один человек… Он мог её забрать. Но идти к нему – всё равно что играть в кости с дьяволом.

Михаил почувствовал, как перстень снова пульсирует на его пальце.

– Кто это?

Старик вздохнул.

– Гастон Лефевр. Бессмертный алхимик. И единственный, кто знает, что на самом деле скрывают фрески.

Темнота в келье казалась теперь гуще, чем прежде – будто само пространство сгустилось после их ухода, напитавшись их страхом. Михаил провел пальцем по стене, где накануне треснула фреска. Штукатурка осыпалась, обнажая слой более древней росписи: переплетение линий, напоминающее карту или схему какого-то механизма.

– Кто-то был здесь до нас, – прошептал он, заметив на полу след.

Отпечаток ботинка – современного, с рифленой подошвой – четко выделялся в слое пыли. Кто-то стоял именно здесь, у этой стены, совсем недавно. Михаил присел на корточки, разглядывая след. По краям отпечатка пыль была сметена, будто человек резко развернулся на месте.

– Искал что-то… или прятал.

Он провел рукой по стене под фреской, и в этот момент что-то щелкнуло – едва слышно, как срабатывает давно не использованный механизм. Небольшой камень в кладке подался внутрь, открывая узкую щель. Михаил замер.

«Ловушка? Или подсказка?»

Из щели пахнуло сыростью и чем-то еще – горьким, как полынь. Он осторожно засунул пальцы в отверстие и нащупал край чего-то гладкого. Бумаги?

Но прежде, чем он успел вытащить находку, сзади раздался звук – мягкий, как падение листа, но отчего-то заставивший его обернуться мгновенно.

На фреске сидел кот.

Тот самый – черный, с желтыми глазами, которые теперь смотрели на Михаила с выражением, которое можно было бы назвать насмешливым, если бы кошки вообще умели насмехаться.

– Ты… – Михаил замер, не зная, что сказать существу, которое уже дважды появлялось в самые странные моменты.

Кот зевнул, демонстрируя ряд острых зубов, и небрежно облизал лапу. Затем, не спеша, перевел взгляд на щель в стене.

– Ты знаешь, что там? – глупо спросил Михаил.

Кот, конечно, не ответил. Он лишь поднял лапу и ткнул ею в воздух, будто указывая на что-то за спиной у Михаила.

Обернувшись, Михаил увидел, что тени в углу кельи снова сгущаются, принимая очертания, слишком знакомые после вчерашнего.

– Опять? Серьезно?

Кот мотнул головой, будто говорил: «Ну ты и медлительный».

Тени двигались теперь увереннее, словно набирались сил. Одна из них уже почти отделилась от стены, вытягивая нечто, напоминающее руку.

Кот внезапно спрыгнул с фрески и встал между Михаилом и тенью, выгнув спину. Его шерсть встала дыбом, делая его вдвое больше.

– Ладно, я понял, – Михаил рванул руку из щели, выдернув сложенный вчетверо лист пожелтевшей бумаги.

В тот же момент кот прыгнул вперед – не на тень, а прямо сквозь нее, словно ныряя в черную воду. Тень вздыбилась, заколебалась, а затем начала рассыпаться, как пепел.

Кот, оказавшись по другую сторону, отряхнулся с видом профессионала, выполнившего свою работу.

Михаил развернул бумагу. На ней был схематичный рисунок: все та же келья, но под ней – целый лабиринт ходов, расходящихся, как лучи от центра. В центре же был изображен алхимический символ, который он видел у Люды: круг с шестиугольником внутри.

И подпись:

«Кто ищет Лимб – найдет себя. Кто находит себя – теряет имя».

Кот подошел и ткнулся носом в рисунок, затем посмотрел на Михаила. В его глазах читалось что-то вроде: «Ну что, герой, теперь-то ты понял, во что ввязался?»

Михаил глубоко вдохнул.

– Ладно. Похоже, мне нужен этот Гастон.

Кот медленно моргнул, будто говорил: «Наконец-то до тебя дошло».