Дело подземного города
- -
- 100%
- +
– Причина передачи на спецхранение указана?
Женщина поколебалась, но потом посмотрела на грозную печать на его предписании и снова опустила глаза на карточку.
– Указана, – прошептала она. – «В связи с особой важностью и секретностью выполнявшихся работ, а также… в связи с исчезновением при невыясненных обстоятельствах».
Коршунов почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имевший ничего общего со сквозняком в читальном зале. Исчез. Не погиб на производстве, не сбежал, не был арестован. Исчез. Растворился. И его дело, его жизнь на бумаге, убрали в самый дальний и темный ящик, чтобы о нем никто и никогда не вспомнил.
Он наткнулся на имя инженера, связанного со строительством секретных объектов, чья судьба была покрыта мраком. Карта в кармане мертвеца из тоннеля была не просто схемой. Возможно, это была последняя работа инженера Лебедева. Карта, которую он чертил, чтобы кто-то смог найти дорогу. Или чтобы кто-то смог выбраться.
– Спасибо, – сказал Коршунов и повернулся, чтобы уйти. Он знал, что официально он зашел в тупик. Любая дальнейшая попытка пробить эту стену вызовет немедленную реакцию. За ним начнут следить, ему начнут мешать, а дело просто заберут и похоронят в таком же архивном спецхране.
Он вышел из здания архива на улицу. Дождь перестал, но небо было низким и тяжелым, цвета мокрого асфальта. Город жил своей жизнью: спешили по лужам прохожие, фырчали выхлопами автобусы, гудели троллейбусы. И никому не было дела до инженера Лебедева, пропавшего тридцать лет назад, и до странного существа, умершего прошлой ночью в темноте под землей. Эти две истории существовали в другом измерении, и Коршунов был единственным, кто видел связывающую их нить.
Он нашел телефон-автомат, бросил в щель две копейки. Длинные гудки. Наконец на том конце сняли трубку.
– Власова слушает.
Ее голос, ровный и точный, прозвучал в этом сером дне как камертон.
– Коршунов. Есть новости.
– У меня тоже, майор, – ответила она. В ее голосе слышалось то же с трудом сдерживаемое возбуждение исследователя, что и в морге. – Я провела предварительный анализ образцов кожной ткани под электронным микроскопом. Коллагеновые волокна… они имеют неорганическое вкрапление. Микроскопические нити какого-то полимера, образующие армирующую сетку. Технология, о которой я даже не читала. Это окончательно подтверждает мою теорию. Это не просто модификация. Это… био-инженерный композитный материал.
Коршунов прикрыл глаза. Био-инженерный композит. Он даже не знал, что означают эти слова, но они ложились в общую картину, делая ее еще более чудовищной.
– У меня тоже есть кое-что, – сказал он, глядя на проезжающие машины. – Я нашел того, кто мог это спроектировать. Точнее, его имя. Лебедев Евгений Павлович. Инженер-конструктор. Он работал над секретным подземным объектом в районе Таганки в начале пятидесятых. А в пятьдесят четвертом – пропал. Официальная формулировка – «исчез при невыясненных обстоятельствах». Его личное дело засекречено по линии госбезопасности.
На том конце провода на несколько секунд повисла тишина. Коршунов слышал только ее дыхание. Она переваривала информацию, встраивала ее в свою систему фактов.
– Значит, – произнесла она наконец, и ее голос был необычно тихим, – значит, у нашего «материала» появился возможный создатель. Или… первая жертва. Инженер, который заглянул слишком глубоко в кроличью нору.
– Именно, – сказал Коршунов. – И теперь у нас есть имя. Но все подходы к нему замурованы. Официально я дальше не пройду.
– Но вы же не остановитесь, майор? – это был не вопрос, а утверждение.
Он усмехнулся, не разжимая губ.
– А у нас есть выбор, Анна Сергеевна? – ответил он. – Мне кажется, нас уже пригласили. И тот, кто пригласил, не любит, когда опаздывают.
Он повесил трубку. Имя Лебедева теперь было не просто записью в архивной папке. Оно стало призраком, стоявшим между ним и Анной. Призраком инженера, который тридцать лет назад начертил карту подземного мира и сгинул в нем. И теперь эта карта была у Коршунова. И вела она не просто к секретному объекту. Она вела к судьбе своего создателя.
Шепот забытых имен в пыльных папках архива КГБ
Дверь кабинета на Петровке встретила его привычной смесью запахов: остывший вчерашний кофе, табачный дым, въевшийся в обивку казенного кресла, и едва уловимый аромат бумажной пыли, вечной спутницы милицейских будней. Коршунов не стал включать верхний свет. Щелкнул тумблером настольной лампы, и зеленый абажур вырезал из полумрака круг света на заваленном бумагами столе. Безопасная зона. Все, что находилось за ее пределами, в густых, шевелящихся тенях, казалось враждебным, чужим. Там, в этих тенях, все еще стоял холодный стерильный воздух морга и безмолвно лежало на стальном столе доказательство того, что мир устроен не так, как написано в газете «Правда».
Он достал из кармана плаща сложенный вчетверо клочок пожелтевшей бумаги. Карта. Расправил ее под лампой, придавив по углам тяжелой чернильницей и стопкой нерассмотренных дел. Линии, нанесенные красным карандашом, казались венами на дряблой коже старика. «ВШ-7бис». «Затопленный коллектор». «Гермозатвор. Шифр?». И крестик с лаконичной подписью «Вход». Инженер Званцев, высохший, пахнущий корвалолом старик, смотрел на эту карту так, словно увидел призрака из своего далекого прошлого. «Объект», – сказал он, и в его выцветших глазах плеснулся страх тридцатилетней давности. Страх, который не замуровали в бетоне и не списали в утиль.
Официальный запрос в Управление метрополитена был чистой формальностью, бессмысленным ритуалом. Ответ пришел предсказуемо быстро и был так же пуст, как глазницы черепа. «Объекты с указанными характеристиками на балансе не числятся, в эксплуатационных схемах не значатся». Ложь была настолько тотальной и безыскусной, что почти походила на правду. Но у Коршунова было имя. Одно-единственное имя, выуженное из бумажного океана, слово, которое не должно было сохраниться. Лебедев Евгений Павлович, инженер-конструктор. «Выбыл». Не уволен, не погиб. Просто «выбыл» 12 октября 1954 года. И его личное дело, его бумажная душа, было замуровано в спецхране Первого отдела.
Коршунов знал, что это тупик. Бетонная стена, в которую он уперся. Попытка пробить ее официальным путем, даже с предписанием с Петровки, была равносильна попытке сдвинуть с места мавзолей голыми руками. Это вызовет лишь шум, привлечет ненужное внимание, и дело тихо умрет в сейфе какого-нибудь полковника, который вежливо посоветует майору заниматься пьяными поножовщинами и не лезть в дела государственной важности.
Но он должен был попробовать. Не ради результата, а чтобы нащупать контуры этой стены, понять ее материал, ее толщину. Чтобы знать, где именно нужно будет закладывать заряд, когда придет время действовать неофициально.
Утром он снова ехал в сером городском мареве, на этот раз не в архив народного хозяйства, а в ведомственный архив Министерства транспортного строительства на Садово-Спасской. Здание было монументальным, сталинским, с колоннами и лепниной, призванным внушать человеку ощущение собственной ничтожности перед лицом государства. Внутри царила та же атмосфера вечности и тлена, что и в любом другом архиве.
Запрос на личное дело инженера Лебедева из фонда Управления специального строительства №12, переданное на хранение в Первый отдел, он подал женщине с высокой прической, похожей на башню из седых волос, и лицом, которое, казалось, никогда не выражало никаких эмоций, кроме усталого неодобрения. Она посмотрела на его предписание, потом на него, потом снова на предписание. Ее тонкие, поджатые губы стали еще тоньше.
– Первый отдел – структура Комитета государственной безопасности, товарищ майор, – произнесла она голосом, напоминающим шелест сухих листьев. – У вас есть допуск соответствующей формы?
– У меня предписание от начальника Московского уголовного розыска, – ровно ответил Коршунов, зная, что это бесполезно. – Расследование особо важного дела.
– Уголовный розыск не является основанием для получения доступа к фондам Первого отдела, – отчеканила женщина, не меняя выражения лица. Она была не просто архивариусом. Она была стражем. Жрицей культа секретности. – Мне нужен запрос, подписанный уполномоченным лицом из вашего профильного управления КГБ.
Коршунов молчал, глядя на нее. Он не спорил. Он ждал. Он знал, что его запрос, как камень, брошенный в тихое болото, уже пошел кругами по невидимой воде. Кто-то, где-то, в кабинете без окон, уже знает, что майор милиции Олег Коршунов интересуется инженером, который «выбыл» тридцать лет назад. Теперь нужно было ждать ответной реакции.
Он просидел час в гулком, пустынном коридоре на жесткой деревянной скамье, выкурив три папиросы. Люди проходили мимо, не глядя на него, их шаги отдавались эхом под высокими потолками. Это было чистое упрямство. Он не уйдет, пока ему не откажут окончательно и бесповоротно. Он хотел, чтобы они знали, что он знает.
Наконец, из-за массивной двери с табличкой «Начальник архива» вышел человек. Невысокий, плотный, в идеально сидящем сером костюме, который на фоне общей казенной обшарпанности выглядел инородным. Лет под пятьдесят, с гладко зачесанными назад волосами и лицом, которое ничего не выражало, но при этом казалось значительным. Такие лица бывают у людей, привыкших принимать решения, о которых не пишут в газетах.
– Майор Коршунов? – голос был тихим, безэмоциональным, но в нем была власть. Не та, что кричит и стучит кулаком по столу, а та, что отдает приказ шепотом, и его выполняют беспрекословно.
Коршунов молча кивнул, поднимаясь.
– Я полковник Морозов, – представился человек, не протягивая руки. – Пройдемте. Нам нужно поговорить.
Они вышли из здания на улицу. Моросящий дождь превратился в мелкую, холодную пыль. У тротуара стояла черная «Волга» ГАЗ-24, чистая до неправдоподобия в этой ноябрьской слякоти. Водитель в штатском услужливо открыл заднюю дверь. Салон пах дорогой кожей и чем-то неуловимо-стерильным, как в операционной.
Они сели. Дверь захлопнулась, отсекая шум города. Внутри наступила плотная, ватная тишина. Машина плавно тронулась.
– Олег Дмитриевич, – начал Морозов, глядя прямо перед собой, на затылок водителя. – Тридцать восемь лет. Прошли Афганистан. Два ранения. Орден Красной Звезды. В МУРе на хорошем счету. Раскрываемость высокая. Но есть склонность к, скажем так, неортодоксальным методам. И излишнему упрямству. Все верно?
Коршунов смотрел в боковое стекло на проплывающие мимо серые фасады. Он не удивился. Он этого ожидал.
– Если вы хотели зачитать мое личное дело, полковник, могли бы просто передать его мне. Сэкономили бы время.
Морозов едва заметно улыбнулся одними уголками губ.
– Чувство юмора – ценное качество. Помогает справляться со стрессом. А у вас в последнее время, я полагаю, стресса хватает. Труп в метрополитене. Весьма… необычный труп.
Теперь Коршунов повернул голову и посмотрел на него. Глаза у полковника были светлые, почти бесцветные, как у рыбы, живущей на большой глубине. Взгляд – спокойный, изучающий, без тени враждебности. Это было страшнее, чем открытая угроза.
– Вы быстро работаете, – сказал Коршунов. – Я сам узнал о нем только позавчера.
– Это наша работа, майор. Знать. И предотвращать. Вы хороший оперативник, Коршунов. Вы видите деталь, цепляетесь за нее и тянете за ниточку. Обычно это приводит к поимке преступника. Но иногда ниточка оказывается привязана к спусковому крючку противопехотной мины. Если дернуть слишком сильно, пострадают все. И в первую очередь тот, кто дергает.
– Что это за мина, полковник? Инженер Лебедев, пропавший в пятьдесят четвертом?
– Лебедев, – Морозов задумчиво потер подбородок. – Какая досадная бюрократическая ошибка. Его дело давно должно было быть списано и уничтожено. Как и многие другие документы той эпохи. Время было сложное, страна строилась, готовилась к разным сценариям. Некоторые проекты были, скажем так, экспериментальными. Не все из них оказались удачными. Не обо всех стоит вспоминать. Это как старая, неизлечимая болезнь. Лучше ее не трогать, чтобы не вызвать рецидив.
– А если эта болезнь начинает убивать людей прямо сейчас? В тоннелях под Москвой?
– Вы имеете в виду вашего покойника? – в голосе Морозова не было иронии, только констатация. – Несчастный случай. Трагический, но единичный. Диггер-любитель залез не туда, куда следовало. Нарушение техники безопасности привело к печальным последствиям. Дело следует закрыть за отсутствием состава преступления. Это не рекомендация, майор. Это единственно правильное решение в сложившейся ситуации.
Коршунов усмехнулся. Холодно, безрадостно.
– Диггер-любитель с телом, которое ведущий антрополог страны назвала продуктом инженерии? С кожей, армированной полимерами? Диггер с картой секретного объекта тридцатилетней давности? Вы меня за идиота держите, полковник?
Морозов вздохнул. Так вздыхает уставший учитель, в сотый раз объясняющий нерадивому ученику простейшую теорему.
– Я держу вас за хорошего сыщика, который забрел на чужую территорию. Есть вопросы, которые относятся к компетенции милиции. А есть вопросы государственной безопасности. То, с чем вы столкнулись, – второе. Поверьте, мы знаем об этом объекте и о связанных с ним проблемах гораздо больше, чем вы можете себе представить. И мы этими проблемами занимаемся. По-своему. Ваше вмешательство, даже с самыми лучшими намерениями, может нарушить очень хрупкое равновесие. Вы спугнете дичь, которую мы пасем уже много лет.
– А может, вы просто прикрываете старые грехи? – жестко спросил Коршунов. – Эксперименты над людьми?
Лицо Морозова впервые стало жестким. Бесцветные глаза словно покрылись ледяной пленкой.
– Вы воевали, майор. Вы знаете, что иногда для победы в войне приходится жертвовать пешками. И иногда пешки даже не знают, что они участвуют в игре. Прошлое – это минное поле. Некоторые участки лучше просто обнести колючей проволокой и повесить табличку «Проход запрещен». Для всеобщего блага.
Машина замедлила ход и остановилась у обочины какой-то тихой, безлюдной улочки.
– Я настоятельно советую вам вернуться к вашим прямым обязанностям, – сказал Морозов уже другим тоном, снова спокойным и почти дружелюбным. – Займитесь бытовухой на Сухаревской. Найдите хулиганов, которые разбили витрину в гастрономе. Это полезная и нужная работа. А это дело… считайте, что его у вас забрали. Официальные бумаги придут на Петровку сегодня к вечеру. Дело будет передано в наше ведомство и закрыто. Для вас оно больше не существует.
Коршунов смотрел на него, и в груди поднималась холодная ярость. Это было даже не унижение. Это было стирание. Его, его расследования, правды, которую он почти нащупал. Его просто вычеркивали из уравнения, как пометку фиолетовыми чернилами на полях личного дела.
– А если я не соглашусь? – тихо спросил он.
Морозов снова вздохнул.
– Майор, не нужно создавать проблемы себе и другим. У вас непростая жизнь. Погибший напарник, Костя Рогов. Трагическая случайность на задании, не так ли? Было внутреннее расследование, вас оправдали. Но осадок, как говорится, остался. Неприятно будет, если вдруг появятся новые свидетели, которые вспомнят какие-то детали, проливающие на ту историю совсем другой свет. Неприятно будет вашей жене, с которой вы в разводе, но которой вы все еще помогаете. У нее могут возникнуть сложности на работе. Неприятно будет молодому лейтенанту Петренко, который вам помогает. Его могут отправить служить куда-нибудь в Читинскую область. Мир – очень хрупкая вещь, Олег Дмитриевич. Очень легко, одним неверным движением, все разрушить.
Водитель открыл дверь со стороны Коршунова. Холодный, влажный воздух ворвался в стерильный салон «Волги».
– Всего доброго, майор, – сказал Морозов, снова глядя прямо перед собой. – Надеюсь, мы друг друга поняли.
Коршунов вышел из машины. Дверь захлопнулась. Черная «Волга» беззвучно отъехала от тротуара и растворилась в серой дымке. Он остался один посреди незнакомой улицы, чувствуя, как по лицу текут холодные капли дождя, смешиваясь с потом.
Он понял. Это была не стена, в которую он уперся. Это был живой, мыслящий организм. Левиафан. И он только что ткнул его палкой, и Левиафан лениво приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть на назойливое насекомое. Угроза Морозова была не в словах. Она была в том, что он знал. Знал все. О Косте. О бывшей жене. О Петренко. Его жизнь была для них открытой книгой, которую они могли переписать в любой момент.
Он зашел в ближайшую телефонную будку. Стекла были мутными от грязи, трубка холодила руку. Он бросил две копейки, набрал номер НИИ антропологии.
– Власова слушает.
Ее голос, ровный и точный, прозвучал в этом хаосе единственной константой, точкой опоры.
– Коршунов. У нас проблемы.
– Я догадывалась, майор. Ко мне сегодня приходили. Двое. В штатском. Очень вежливые. Интересовались характером моей работы, текущими консультациями. Спрашивали, не обращались ли ко мне в последнее время из милиции с какими-то… нестандартными случаями. Я сказала, что нет. Они поверили, но попросили сообщать, если подобные обращения будут.
Коршунов прикрыл глаза. Они работали быстро и по всем направлениям.
– Они забрали дело, Анна. Официально. Передают в КГБ для закрытия. Мне только что объяснили, что я должен забыть о нем.
На том конце провода повисла тишина. Он слышал только ее дыхание.
– Но вы же не забудете, – сказала она наконец. Это был не вопрос.
– Нет. Но теперь мы под наблюдением. Каждое наше действие отслеживается.
– Тогда нужно действовать так, чтобы они не видели, – ее голос был абсолютно спокоен, словно она говорила о планировании научного эксперимента. – У меня есть кое-что для вас. Я провела масс-спектрометрию образцов кожи. Помимо полимерных нитей, я нашла следовые количества редкоземельных металлов. Иттрий, лантан, церий. В сплаве, который не встречается в природе. Но используется в некоторых видах специальной электроники и дозиметрических приборов как защита от радиации. Кожа этого существа была не просто прочной. Она была экранированной.
Радиация. Еще одна деталь из другой коробки. Подземный бункер. Защита от прямого попадания. Экранированная кожа. Все это складывалось в картину, от которой становилось не по себе. Картину мира после ядерной войны.
– Значит, он был создан для жизни в условиях повышенного радиационного фона, – медленно проговорил Коршунов, складывая факты.
– Именно. Или для работы в таких условиях. Майор, что вы будете делать?
Коршунов смотрел сквозь мутное стекло будки на серый, безразличный город. Город жил своей жизнью, не подозревая о минных полях прошлого, которые находились прямо под его ногами. Не подозревая о Левиафане, который лениво шевелился в глубине. Но теперь Коршунов знал. И это знание делало его другим.
– Я найду неофициальный вход, Анна, – сказал он. – У меня есть карта. И теперь я знаю, что по официальным коридорам мне ходить нельзя. Это больше не расследование. Это проникновение на вражескую территорию.
– Я с вами, – просто сказала она.
– Я знаю. Будьте осторожны. Они будут следить и за вами.
Он повесил трубку. Вышел из будки под дождь. Закурил. Дым «Беломора» показался горьким и настоящим. Он поднял воротник плаща и пошел по улице, не разбирая дороги. Он не оглядывался, но чувствовал это. Всем своим существом, слухом, отточенным в афганских дозорах, кожей, помнившей холод оружейной стали. За ним следили. Это было не конкретное ощущение взгляда в спину. Это было что-то иное. Город изменился. Он перестал быть нейтральным фоном. Теперь в нем появились глаза. Витрина магазина, в которой на долю секунды отразилась серая «Победа», припаркованная у обочины. Фигура мужчины под козырьком подъезда, слишком долго читающего газету под дождем. Ритм города вокруг него сбился, в нем появилась едва заметная аритмия, которую мог уловить только он.
Он был больше не охотник. Он стал дичью. И это странным образом ничего не меняло. Наоборот, это все упрощало. Когда тебя загоняют в угол, остается только одно – атаковать первым. Он шел сквозь дождь, и в его голове уже складывался план. План, в котором не было места протоколам, предписаниям и вежливым полковникам в черных «Волгах». Был только он, карта, ведущая в сердце тьмы, и шепот забытого имени инженера, который, возможно, тридцать лет назад прошел этой же дорогой.
Третья рельса, ведущая в никуда и в самое сердце тьмы
Ноябрьский вечер сочился сквозь неплотно прикрытую форточку запахом мокрого асфальта и стылого железа. Этот запах въедался в обивку казенной мебели, в стопки пожелтевших дел, в саму душу кабинета на Петровке, и даже едкий дым «Беломора» не мог его перебить. Коршунов сидел в полумраке, подсвеченный лишь зеленым кругом настольной лампы. Телефонный разговор с Власовой все еще звучал в ушах, ее спокойная, почти научная решимость была единственным твердым основанием в мире, который поплыл, потерял четкие очертания. Левиафан показал свой глаз. Теперь нужно было ткнуть в него палкой, просто чтобы убедиться, что он настоящий.
Он достал из ящика стола старую, потрепанную записную книжку в дерматиновом переплете. Официальные каналы были перекрыты, осведомители из действующих – под колпаком. Но были и другие. Те, кто давно сошел с дистанции, растворился в городской массе, превратился в призраков, помнящих другую Москву. Коршунов нашел нужную страницу. Буквы расплылись, чернила выцвели. «Палыч. Крот. Пивная на Сухаревке». Ни фамилии, ни адреса. Просто место обитания. Как у животного в справочнике.
Пивная встретила его ревом, густым махорочным дымом и кислым запахом пролитого пива. Здесь время остановилось лет двадцать назад. Мужики в спецовках и ватниках, с красными, обветренными лицами, сгрудились у высоких столиков без стульев. Разговоры велись громко, о футболе, о халтуре, о женах. Коршунов своим плащом и выражением лица выглядел здесь инородным телом. Он взял кружку темного, пена которого пахла сырым подвалом, и начал сканировать помещение.
Он нашел его в самом дальнем углу, за колонной, отделанной треснувшей плиткой. Старик, сухой и жилистый, как корень дерева, сидел в одиночестве, методично потроша воблу. Руки у него были страшные: узловатые, с въевшейся грязью под обломанными ногтями, они казались не частью человека, а самостоятельным инструментом, созданным для того, чтобы крушить камень и вгрызаться в глину. Глаза, маленькие и светлые, почти бесцветные, смотрели на мир из-под седых, косматых бровей с глубоким, застарелым недоверием. Он не пил пиво, а цедил его мелкими, экономными глотками, словно это было не пойло, а ценное лекарство.
Коршунов подошел и молча поставил свою кружку на столик. Старик даже не поднял головы, продолжая с хирургической точностью отделять хребет рыбы от полупрозрачного мяса.
– Семен Палыч?
Старик наконец оторвался от своего занятия. Его взгляд не выражал ничего, кроме глухой усталости.
– А тебе какое дело?
– Мне сказали, вы знаете город под городом. Лучше, чем те, кто его чертил.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.