Валежник

I

Эта история с Алексеем произошла давно, но только сейчас, спустя много лет, она вернёт его в начало, когда ответов на множество вопросов, казалось бы, не суждено будет дождаться, а они сами заявятся в последний момент, чтобы поведать истину.

Сам он был парнем простым, иногда вспыльчивым, конечно, но справедливости ради стоит отметить, что безосновательно он и мухи не обидит да таракана тапкой не прибьёт, а этих обитателей бетонки по вине сожителей развелось, скажем, немало.

Однако еще несколькими годами ранее всё было иначе, чему напрямую способствовала бабушка Лёши – Дарья Матвеевна. Она была человеком чести, добропорядочным и справедливым. Едва ли хватит самых высших и добрых слов на всём земном шаре, чтобы дать без преувеличения славную характеристику такой благодетельнице. Подари каждому живому существу нашей планеты хотя бы частичку такой, как бабушка Даша, и мир стал бы чуточку лучше. Но, увы, пять лет назад она умерла. Для Алексея, конечно, это стало трагедией, ведь он был для Дарьи Матвеевны любимым внуком, да что там – любимым человеком, потому как по большей части вырастила его именно она, проявляя безвозмездную заботу вплоть до конца того злополучного дня.

Приличный срок прошёл с момента её кончины, а Лёша до сих пор корит себя за то, что при жизни так редко заходил к ней просто поговорить, на любую тему, неважно. Быть может, поинтересоваться самочувствием или рассказать о себе, хотя разделяла их, казалось бы, одна стена, ведь жили вместе, разве что в разных комнатах, с соседями. Ну, то есть как с соседями – с родственниками по совместительству. Но обо всём по порядку.

II

Смерть Дарьи Матвеевны подступила из ниоткуда. Её настиг инсульт. По иронии судьбы, произошло это за считанные мгновения после того, как Алексей зашёл к ней в комнату, будто сама костлявая учтиво, в строгом соответствии со своим регламентом, вынуждала его явиться на последние слова прощания к самому дорогому члену семьи, чтобы после забрать навсегда.

Во всяком случае, язык не повернётся заявить, что он вовсе не навещал Дарью Матвеевну, но каждый такой визит внука, конечно, был для любящей бабули как луч солнца, скорее исключение из правил, чем норма, поэтому справедливо будет подытожить, что она, по большей части, так и умерла одиноким человеком, коим была практически всю свою жизнь. А Алексей в свою очередь стал прямым и единственным свидетелем момента угасания той, которую молчаливо ценил больше всего на свете. Зашёл пообщаться, а в итоге попрощался… и смех, и грех.

Зато куда чаще теперь Лёша ездит на могилу чуть ли не за тридевять земель, на Остренское, каждый раз волоча на себе этот пусть далеко и не самый грешный из существующих, но не менее увесистый груз на душе, словно перевозя его из одного конца в другой в своём пустом рюкзаке, который уже по привычке всегда берёт с собой. Вот только можно ли потом своё равнодушие, пусть и непреднамеренное, если так вообще можно выразиться, компенсировать такими вот поездками? Едва ли. В большинстве случаев мы не ценим родных при жизни, а после сетуем на свою же недальновидность, но кому потом это интересно?

Нельзя также обойти вниманием саму Дарью Матвеевну, как пусть эпизодичного персонажа рассказа, но ставшую своего рода талисманом трудолюбия, порядка и безмерного альтруизма, которым беспринципные люди регулярно пользуются, принимая это за уязвимое место, нежели добро, за которое не нужно платить, что, по крайней мере, в наше время становится почти нонсенсом.

За свою жизнь она много кому помогла. В молодости работала на износ, лишь бы одеть да прокормить своих детей, просыпаясь за два часа до первых лучей солнца и каждое такое утро преодолевая значительное расстояние от порога дома до станка, возвращаясь ближе к полуночи в изнурённом состоянии. И только лишь внутренняя мотивация раз за разом поднимала на ноги, словно напоминая о том, как важно оставаться человеком, от которого зависит если не всё, то очень многое.

Когда дети подросли, стали более самостоятельными, Дарья Матвеевна ушла на пенсию, с момента которой для неё началась новая глава, где на пару с маленьким Лёшей они буквально выживали в полуаварийном доме в центре Москвы, в квартире без обоев, с характерными трещинами, придающими без того смрадной обстановке куда более очевидные признаки изношенности.

В той ветхой коммуналке из девяностых стены, вскоре павшие по решению местной префектуры в связи с признанием таки дома аварийным, запомнили многое. Как и в большинстве таких владений, были пережиты скандалы и драки, пьяницы и наркоманы, друзья непутёвых друзей сожителей, ветреные девицы и прочие потерянные личности. От всего этого срама Лёшу оберегал не кто иной, как Дарья Матвеевна, поскольку мать его на волне подросткового максимализма как раз состояла в одной из категорий вышеперечисленного контингента и родила своё чадо в несовершеннолетнем возрасте, поэтому несостоявшемуся родителю, по факту самому́ ещё ребёнку, конечно, хотелось ещё «поиграться».

Через пару десятков лет, уже взрослым молодым человеком, Алексей будет рассуждать так: «Если ухаживать только за одним из множества цветков – он вырастет невероятно красивым, будет благоухать, но остальные – погибнут. Как если тренировать только одно полушарие мозга, второе – атрофируется. И, в конце концов, как если полностью посвятить себя одному человеку, остальные – деградируют». Такое высказывание по-прежнему для него являлось актуальным, хоть и применять его особо-то было некуда.

III

Прошло три года с того момента, как государством были освобождены земли путём сноса злополучной коммуналки1. Взамен этого, при немалых усилиях со стороны Дарьи Матвеевны (о чём вскоре всеми благополучно позабудется), власти обеспечили семью целой «трёшкой». Так их отбросило на окраину Москвы.

Прошло ещё какое-то время, из армии вернулся бабушкин сын, он же родной брат Лёшиной мамы и он же – Лёшин дядя. Через месяц-другой познакомился с провинциалкой, продавщицей из соседнего магазина.

На улице царила зима, и вслед за мужиком в помещение зашла нежданная гостья в шубе.

– Здравствуйте, – еле слышным голосочком, будто сама с собой поздоровавшись, незнакомка предельно скромно проговорила с фальшивой улыбкой на лице.

Первое впечатление: эта чертовка произвела на домочадцев положительный эффект. Таков был её подход. Пока все эти наивные люди доброжелательно изучали с головы до ног незнакомку, проявляя искреннюю гостеприимность, та в свою очередь своим невинным и в то же время лживым взглядом врезалась в их доверие уже при первом таком знакомстве, вдохновляясь планом, изначально тщательно проработанным, естественно, не без помощи своей диаспоры, откуда эта дама наведалась с целью, впрочем, как и в большинстве таких случаев, в будущем претендовать на свой кусок. А на этих вышеупомянутых людей плевать она хотела, да и на горе-спутника в том числе. Все они – всего лишь проходной билет в её крупную бытовую авантюру. Стандартная, до мозга костей избитая схема для такой деляги, но, чёрт побери, работающая, если готов притвориться кем угодно.

К сожалению, человека, наделённого жилкой афериста, не всегда просто вывести на чистую воду, ведь объектом его злодеяний становится мягкотелый доверчивый люд, чего уж говорить о малом Лёше, которому на тот момент было шесть с небольшим лет и, разумеется, он ещё не был способен разбираться в людях должным образом. В таком возрасте его, как и всех обычных детей, могли заботить только игры, веселье, всякого рода развлечения и всё в этом духе. Одним словом, детская безмятежность. Единственное, что по-настоящему волновало его в ту пору, – это первый поход в школу. Периодически чувство предвкушения захлёстывало, отчего хотелось буквально спрятаться.

Сам Алексей был человеком замкнутым. Каждый раз, становясь на год старше и узнавая людскую сущность более подробно, он чувствовал, что недоверие к ней пропорционально возрастало, а посему ни знакомых, ни друзей у него как таковых не имелось, отчего сам молодой человек, пожалуй, не страдал. Напротив, это не только обезопасило его от сомнительного круга лиц, но и дало возможность максимально сосредоточиться на фольклоре и поэзии, ведь он, ещё будучи подростком, формировал в себе творческую личность. Быть может, рисовал он неважно, да и к архитектуре, условно говоря, тяги не было, поэтому именно писательский интерес уверенно доминировал.

Даже по той же литературе, как бы это ни было смешно, стояло «уд.» (удовлетворительно) в долгожданном аттестате об окончании учебного заведения, что юношу абсолютно не коробило, ведь сколько известно выдержек из изданий публицистического характера, всяких автобиографий о том, насколько они были якобы некомпетентными в том или ином вопросе или же, правильнее будет сказать, как яро им это внушали, но вопреки всему достигали впечатляющих успехов в своей области познания. А сколько на слуху аналогичных примеров из мировой истории многих великих умов, так или иначе повлиявших на судьбу человечества, коих изначально причисляли к любителям в своих сферах деятельности. С тех пор прошло, казалось бы, столько времени, а по сути, мало что в этом плане поменялось. На каждую талантливую персону по-прежнему найдётся в лучшем случае с десяток нетрезвых голов, а то и больше, которые за чужой счёт оправдают свою стагнацию, но никогда не признаются в том, что на свете есть кто-то лучше них. И, к большому сожалению, эта зараза неизлечима.

Подобные рассуждения в недрах самосознания помогали Алексею относиться к своим оценкам снисходительно, да и тумаков не от кого было за них получать, тем более, если такой софизм напрямую становился поводом охотно оправдывать свои сомнительные результаты.

Однажды, при объявлении классу оценок за изложение, учитель самый свой объёмный комментарий по написанному при всех дал именно Алексею. Когда очередь дошла до него, пребывавшего в полусонном состоянии, его разбудил словно пробивающий все стены учительский тенор. По крайней мере, именно в таком ключе на тот момент в отяжелённой недосыпом голове мальчика звучал этот фонящий голос.

– Та-а-к, Коробов (фамилия Алексея), ну тут какой-то уникальный случай, – проговорила учитель. – Я несколько раз прочитала твоё изложение, но так и не поняла, что ты этим хотел сказать. Нет, вы только послушайте. – Проблема отцов и детей в романе И. С. Тургенева заключается в разных взглядах. Данный роман повествует о путях дальнейшего развития страны, о понимании народом искусства, а также про конфликт поколений во взаимоотношениях между главными героями. И это ещё не самое, как это у вас, у молодёжи, сейчас называется, эпичное из того, что нам тут напридумывал товарищ Коробов. Прошлой своей импровизацией двухнедельной давности по Достоевскому, сложно поверить, но ты переплюнул даже это в кавычках творение.

Весь класс смеялся. Невооружённым глазом было видно, как двадцать пять несформированных ещё умов заливаются, конечно же, не от прочитанного «тактичным» учителем содержания письменной работы, а от дёгтя унижения, умышленно добавленного в форму посыла, интонацию и модель поведения в целом. А она всё не угомонится – подливает масла в огонь.

Алексей был парнем неконфликтным, но иногда вспыльчивым, о чём идёт речь в самом начале рассказа не просто так. Приняв подобную выходку не столько за непрофессионализм или грубость, сколько за безнравственность и, в какой-то даже степени, цинизм, тот не сдержался и в свойственной ему манере дал отпор.

– Вы читали роман? – ученик встал со своего места и, приняв публичную пощёчину, с нотой безразличия спокойно задал вопрос учителю.

– Да, читала! И скажу больше, в своё время так же, как и ты, писала по Тургеневу подобную работу, и написала её на пять, чего не скажешь о тебе, уважаемый Коробов, – с долей обиды ответила она ему.

– Враньё! – смело вступил в словесную перепалку Алексей. – Если даже вы дай бог хоть раз книгу умную в руки и брали, то вряд ли открывали её.

Внезапно, как по щелчку, дикий ор в классе накрыла мёртвая тишина, а дурные физиономии сменили каменные лица. Только где-то на галёрке пара тунеядцев по-прежнему слегка подтрунивали над чем-то своим на фоне царившей в учебном классе атмосферы замешательства.

– О как! Ну конечно, куда же мне до тебя, эрудированный ты наш, – иронизируя, проговорила педагог. – Ты, прошу прощения, не имеешь никакого права давать мне оценку, за весь учебный год сам не написав ни одну из работ в данном формате выше чем на тройку. Так какое ты можешь иметь представление о степени моей начитанности? А?!

– Ещё писательница Корнелия Функе отмечала: «Только книги могут спасти, только в них можно найти сочувствие, утешение и любовь…» Чего не скажешь о вас, уважаемая, – так же иронизируя в ответ, продолжал Алексей. – В вас, к сожалению, нет ни одного, ни второго, ни третьего, а посему мне необязательно быть осведомлённым о, как вы молвите, степени вашей начитанности. За вас всё сказала ваша бестактность, – строго, но по-прежнему соблюдая субординацию, закончил он.

– Пять-два, – пять за грамматику, два за содержание. Общая оценка – три, – словно вынеся вердикт, учитель озвучила Лёшину оценку и посадила на место. – Ишь, балагур какой.

Тот неловкий эпизод отпечатался в памяти Алексея основательно. Ещё тогда ему стало понятно, что собой представляет современное образование, и какая истинная цель в него заложена, от чего, порядком, становилось не по себе.

– Ну, ты и дал, конечно, – сказал один из одноклассников, подойдя к Лёше на перемене. – Училка ведь тебе козни поди строить начнёт… а может, и не только тебе, – задумался В. Д.

– И пусть. Оценка – давно не показатель знаний. Разве ты этого до сих пор не понял? Я вообще не верю всему, чему здесь учат и уж тем более о чём говорят, – сказал Алексей. – Знаешь, – пристальным взглядом, словно обезоружив своего собеседника, дополнил он, – советчик из меня, конечно, никудышный, но относись ко всему попроще. Тут понимающие никому не нужны и не выгодны. И не только тут, – сделав небольшую паузу, Алексей завершил неоднозначным выводом разговор.

Вернувшись домой, первым делом он взялся не за уроки, а за свой ежедневник. Использовал он его отнюдь не по назначению. Синяя книжка в триста шестьдесят пять страниц, эквивалентных количеству дней в текущем году, служила для него платформой для самовыражения. В ней он писал стихи, рассказы, краткие и не очень, какие-нибудь мысли вслух и так далее. Эта минималистичная с виду книжка хранила в себе богатый арсенал размышлений и идей, замыслов и афоризмов и, в конце концов, творчества. Она будто шла в ногу со временем и взрослела одновременно со своим обладателем, являясь его опиумом свободы слова, открывая безграничное пространство в другой мир – мир простодушия и невозмутимости, чего многим так не хватает.

Только ближе к полуночи Алексей закрыл свои записи.

Ранним пасмурным утром, проснувшись из-за скрипящей от ветра фрамуги и ненавязчивого по телу холодка, на переплёте ежедневника он обнаружил толстый слой пыли, а себя – уже взрослым.

IV

Много воды утекло с тех пор. Для Алексея настали непростые времена.

В одно мгновение, как по щелчку, у молодого человека словно произошла трансформация личности на почве стресса, депрессии и какой-то растерянности, неуверенности в том, на правильном ли он пути, и если да – то почему голова одурманена сомнениями, а если нет – то к чему это всё приведёт?

Когда-то, можно сказать, своего единственного друга, который в любую минуту всегда готов был выслушать хозяина, Алексей так и оставил на произвол судьбы на той самой тумбе возле кровати, снизу подпёртой куском картонки. Вся эта незамысловатая шаткая конструкция до тех пор выполняла функцию стола.

Взбодрившись крепким чаем с бергамотом, Алексей не спеша собирался на работу. Трудился он на складе нереализованной продукции, обычным комплектовщиком. Университет так и не закончил, о чём ни капельки не сожалел, поскольку, хоть и сгорели в тот переломный момент мальчишечьи мысли, хранившиеся в полуисписанном сборнике сочинений, однако в вопросе образования он был неприступен и считал весь этот механизм банальным микропроектом по отмыву, вкладываясь в который, по понятным причинам ничего не получаешь взамен, если только не проходишь конкурс на бюджет, где все решал не столько уровень знаний, сколько уровень блата. Говоря проще, с системой образования у него вечно возникал внутренний конфликт, то ли от своеобразных взглядов, то ли просто от нежелания учиться.

Находясь в пути, он вставлял в уши затычки-беруши. Любой звук, утренний галдёж в общественном транспорте приводил расклеенного парня в подрагивающий сгусток негативной энергии, поэтому, чтобы как-то с этим бороться, Алексей каждый будний рабочий день старался максимально изолироваться от окружающего мира таким вот простейшим способом.

Перед сдачей смены, ближе к вечеру, к нему подошёл коллега.

– Слушай, ты чего сегодня делаешь после работы? Я тут просто подумал, человек я не женатый, дома никто не ждёт, делать нечего. Хотел предложить в «Канаву» прогуляться. Может, составишь компанию? А что, завтра выходной как раз, – по-простецки, с лёгкой улыбкой браво отрапортовал Алексею своё предложение напарник.

Не без задней мысли тот подумал, но не сказал вслух, что звучит это как-то двусмысленно, будто с ним кокетничают, но, конечно, это являлось не более чем нескладным каламбуром. А посему, отказал он, разумеется, не поэтому.

– Я не пью, – как отрезал, на ходу заканчивая свои дела, Алексей.

– Эм… – замешкался собеседник. – А кто сказал про алкоголь? Я сам-то и не собирался напиваться. Так, развеяться чисто.

– А зачем ещё в «Канаву» ходят, по-твоему? – с долей презрения Алексей задал коллеге риторический вопрос и, как никогда вовремя закончив дела, развернулся и ушёл, оставив того наедине с собой с лёгким чувством недоумения.

Дело всё в том, что Алексей терпеть не мог все эти клубы, бары и подобные тусовочные места. Не без помощи безрассудных соседей в далёком прошлом ещё с детства у него сформировалось негативное отношение к таким заведениям. А тут ещё и «Канава», он же ночной клуб – местный рассадник разврата.

По всей видимости, коллега просто не предусмотрел, что Алексей мог знать про сей клуб. И он знал. Знал, поскольку регулярно выходя по выходным на прогулку по одному и тому же маршруту, каждый раз проходил мимо той самой печально известной «Канавы», становясь свидетелем самых разных ситуаций: то кому-нибудь вчетвером голову отобьют, и вот уже жертва бежит так, что пятки сверкают, грозя своим обидчикам криками о снятии побоев и, соответственно, множестве последствий о содеянном; то какую-нибудь проститутку вытащат за волосы через чёрный ход, посадят в машину и увезут в неизвестном направлении; то отряд доблестных полисменов наведается и под конвоем выведет двух-трёх сомнительных личностей разных возрастов и упакует куда следует.

Однажды, выйдя на очередную прогулку и отойдя километра на полтора от дома, Лёша снова проходил мимо «Канавы» и увидел, как двое отморозков тянут за собой молодую девушку.

«Вероятно, в клуб», – почти с уверенностью предположил он.

Казалось бы, обычное дело для подобного местечка, но девчонка сопротивлялась как могла. Тёмное время суток не дало разглядеть её лица, тем более что происходящее Алексей лицезрел с приличного расстояния. Разве что тусклый свет уличного фонаря, едва касавшийся асфальта, чуть отразил-таки на девушке, словно масляными красками, джинсовый костюм, светло-русые волосы и балетки.

– Прилично. Даже как-то чересчур прилично для такой помойки одета она. Да и явно этих упырей не знает, судя по реакции, – размышлял Алексей и, недолго думая, моментально собрал этот детский, словно из двух больших кусочков паззл.

Дерзкое похищение спонтанной жертвы стало той чертой, которая разделяла привычную среду окраинного борделя от поразительной вседозволенности.

В те секунды внутри Алексея разразилась борьба двух личностей и качеств: храбреца и труса, совести и безучастия, добра и зла. Как в пантомимах, разыгрываемых в закордонных мультфильмах, где ангел с демоном фигурируют в роли двух антагонистов по отношению друг к другу в битве аргументов, всеми силами пытаясь склонить чашу весов в свою пользу, чтоб другой на их основе принял правильное взвешенное решение. И Короб (так в узком кругу звали Алексея; сокр. от фамилии Коробов) не стал впадать из крайности в крайность и принял, по его мнению, компромиссное решение. Он понимал, что в такой ситуации самое разумное – произвести экстренный вызов и сообщить о случившемся, а героизм тут ни к чему. Это одна из тех неприятных дилемм, в которой за определённые в ней действия или же бездействие одни зеваки оправдывают, другие судят, но едва ли один из них сам выступит в роли ответчика. Хотя бы перед самим собой.

На часах уже была половина второго ночи. Постукивая от напряжения пальцами правой руки о ногу, Алексей, сидя на ограждении, дожидался приезда патруля. Через несколько минут на фоне ночных сумерек за углом с каждой секундой усиливалось какое-то мерцание. Им оказались два проблесковых маячка. Когда машины вырулили на дорогу в сторону «Канавы», Лёша сдержанно смотрел в одну точку.

После произведённого в клубе рейда наряду с незаконным эскортом также были обнаружены куча закладок и основное осиное гнездо на цокольном этаже, где благополучно производилась основная партия наркотических веществ. Девушку, к сожалению, успели накачать, а после бессовестно изнасиловать.

Обо всём этом, буквально через неделю, герой истории прочитал уже в окружной газете, на что отреагировал довольно флегматично. Держа в руках ту сводку, он томно переводил взгляд то на одну страницу, то на другую, будто читал её уже в сотый раз. Весьма экзотичное восприятие случившегося. Алексей расценивал это как обычное ребячество в лице здешних писак, спешную высосанную из пальца новость, но раздутую до космических масштабов, хоть и за девушку сердце обливалось кровью.

– Вот тебе и клуб тоже. А впрочем, чему тут удивляться. Я давно говорил, сам дьявол этот притон себе на потеху возвёл. Но какой вздор. Они готовы печатать буквально обо всём, а главное, насколько это нелепо выглядит, когда в забытом богом месте из кожи вон лезут, лишь бы другим неповадно было. Бумагу лучше бы поберегли.

После этих слов Алексей повернул голову в сторону комнатной двери и в стеклянных вставках с отражающим в них окном позади развидел какого-то дряхлого ворчливого старикана с морщинистой недовольной гримасой на лице. Он понимал, что, ненароком также став участником событий той ночи, хоть и анонимным, сам и написал представленную статью за, как он их называл, местных писак, поскольку был первым звеном в этой всей хронологической цепочке.

Тогда он решил не оттягивать прогулку вновь. Это был отличный способ переключиться на что-то другое в свете последних событий.

Последующие три дня за окном были пасмурными. Стояла облачная погода с подступавшим в ночи́ туманом. Однако в тот день солнце с трудом, сквозь затянутую тучами атмосферу, постепенно прорезало себе путь и уже через час-другой образовало небосвод. Свежий северный ветерок понемногу пробуждал голову, но в которой мысли ещё переплетались как у пьяного, поэтому Алексей по-прежнему не торопился возвращаться домой.

На улице в общей сложности он провёл около полудня, при этом впредь старался миновать свой прежний маршрут, на ходу составляя новый. За это время он сделал немало спорных, с точки зрения истинности, выводов. Среди них были и воспоминания из детства с массой курьёзных моментов, и сравнения себя с людьми, ничего не имеющими общего с нормами морали, и многое другое. Это больше походило на переработку мусора, скопившегося за долгие годы в черепной коробке, набитой хламом.

По приходе домой, зайдя в свою комнату, Алексей плюхнулся на диван, распластавшись на нём как морская звезда, и сразу же уснул.

V

– Подойди ближе – не бойся. У меня есть для тебя кое-что очень важное. Вдохни. Кислорода больше нет, его заменил веселящий газ. Ты чувствуешь? Ты понимаешь, почему они все так громко смеются? А над головой вместо неба сформировалась земляная почва, кишащая червями, которые хаотично падают на людей, словно заменяя им дождь. Ты видишь? Планета теперь крутится в другую сторону, но стрелки часов от этого, наоборот, тикать стали только быстрее. Всё поменялось. Жизненный цикл сменил вектор и движется теперь в противоположность: зиму сменило лето, история становится похожа на кубик Рубика, грани которого по-детски крутят то так, то этак, передавая его из рук в руки, меняя факты и тем самым очерняя её. Но в один момент в руках особенного «умельца» такая «игрушка» рассыпается и теряет свой истинный вид. Ну и самое главное – человек превращается в животное, а животное в человека. Не это ли ключевой показатель того, что мир плавно переходит на новый уровень, оставляя за собой один эпохальный период на смену другому, дав ему очередной обратный отсчёт подобно перевёрнутым песочным часам. И когда последняя песчинка вновь падёт в нижний сосуд, быть может, всё изменится, но мы этого уже не застанем, а посему… готов ли ты существовать в таком мире до конца своих дней?..