Валежник

IX

Дело близилось к заслуженному отпуску, который Алексей ждал как тропических ливней после продолжительной засухи саванны, уже с полгода. И вот-вот этот момент настанет, когда целый месяц ему не придётся проживать день сурка от работы до работы, каждое утро медленно сползая с кровати, как один большой кусок растопленного зефира. Не придётся каждому, буквально каждому проходящему мимо старику жать руку в знак приветствия, потому как того требует этикет, что в силу постоянства становится формальностью. И, наконец, можно будет отдохнуть от одних и тех же надоедливых хмурых мин, испускающих сплошной негатив. Только он, наедине с собой и не обременённый должной свободой.

Росписью в табеле посещаемости на КПП он закрыл последний перед уходом на тридцатидневный покой день и, выйдя через турникет на крыльцо, покинул до боли наскучившее здание как вольная птица, с этого момента дорожа каждой минутой, секундой, долей секунды.

По приходе он не раздумывая начал готовиться к отъезду за́ город, как и планировал ранее. На сей раз ему никто не помешает. В свой истрёпанный вдоль и поперёк рюкзак он накидал всего подряд, и теперь уже он, рюкзак, не казался каким-то символичным, а полностью соответствовал своему предназначению.

Превратив свою сумку в мини-баул, Алексей произвёл для себя отмашку и, переступив порог, закрыл верхний и нижний замки́ на ключ. В полушаге от лестничного пролёта, ведущего к основному выходу, он остановился, повернул голову и невзначай посмотрел в сторону только что запертой двери с какой-то особенной ненавистью – игривой и в то же время вдумчивой.

Поездка прошла без эксцессов. Ближе к вечеру Алексей покинул пределы города, а уже около часу ночи шёл на своих двоих по одной только существующей, и то побитой заасфальтированной дороге в посёлке. Среда не из приятных. Больше походила на кадры из какого-нибудь затёртого до дыр триллера, где будущая жертва идёт по тёмному опустошённому переулку, а далее – всё по тому же сценарию. Однако он чувствовал себя в безопасности, поскольку при себе всегда носил средства самообороны, не запрещённые законом. «Гарантия, разумеется, не стопроцентная, но куда более чревато в экстремальной ситуации рассчитывать на голые руки, когда физподготовка ни к чёрту, а рассудок в данном случае бессилен», – считал он.

Тем не менее, как и во все прошлые разы, привычный маршрут не преподнёс неприятных сюрпризов.

Когда Алексей вышел за поворот, словно передающий эстафету многокилометровому просёлку по прямой, он миновал высокие сосны, ели и всю эту величественную растительность. За нею стеснительно скрывалось полнолуние, но, теперь уличённое, во всей красе проливало преломлённый белый свет на грунтовку так, будто её освещала колонна фонарных столбиков по обе стороны.

До лачуги было уже менее ста метров, которые он также благополучно преодолел, завернул в сторону калитки и, зайдя на террасу, беспрепятственно вошёл в дом. Оставалось только расчехлиться и погрузиться в сон, что он и сделал.

X

Неделя миновала чуть ли не со скоростью падающей звезды. За это время Алексей успел лишь избавиться от застывшей в голове каши на почве промывки мозга по вопросам работоспособности, поставленных задач, обязанностей в целом и прочей заводской канители.

В этот день, казалось, солнце припекало всё, до чего можно было дотронуться. О себе заявила самая настоящая жара, что для середины ноября являлось даже не столько нонсенсом, сколько аномальным погодным явлением, поэтому ни для кого не стало бы удивлением узнать, что сегодняшний день побил всякие температурные рекорды за всю историю метеонаблюдений. Но Лёше такие аномалии были по нраву, потому как относил он себя к теплолюбивым, а значит, приятные отголоски лета в любое из времён года всегда им только приветствовались.

Так он отошёл после эмоционального застоя и отправился на прогулку.

Чтобы дойти до местной железнодорожной станции, куда нацелился Алексей, следовало также пройти немалое расстояние от точки до точки, но это нисколько не смущало его, ведь ради неё он и приехал сюда.

Вдоль ведущей словно в бесконечность рощи друг за другом стояли типичные скромные деревенские домики, некогда занявшие месторождения лесного массива. За ними Алексей обнаружил воистину чистейшее озеро. Издалека ему привиделась детвора, прыгавшая с мостика. Чуть приблизившись, понял – подростки. А уже примерно в дюжине от него – фактически ровесники. Сам того не заметив, он подошёл к ним настолько близко, что те, с разницей в доли секунды, практически синхронно обернулись в его сторону. Он привлёк внимание всех трёх ребят, двух парней и одной девушки. Алексей не понимал, как это могло произойти. Как он, издавна подавшийся в интроверты, так легко подошёл к незнакомой компании и разом принял на себя все взгляды? Может, ему понравилась девушка? Но тогда бы это и подавно шло вразрез с нестандартными действиями. Неслыханное дело, словно последние минуты он провёл в трансе. Словно в ноги вселилась паранормальная субстанция и против воли не только их носителя, а всего земного шара тащила его в сторону озорничавшей ребятни. А быть может, это всего-навсего солнечный удар, и всё происходящее – сон? Однако выдача реальности за сновидение, как и солнечный удар поздней осенью в умеренной широте, – не более чем бред сумасшедшего. Впрочем, по сравнению с таким развитием событий потеря сознания для него являлась бы сущей мелочью. Но размышлять, философствовать и копаться в этом нынче было поздно. Есть здесь и сейчас. И в данный момент Алексей стоял почти лицом к лицу к взволнованному трио.

– Привет, всё в порядке? – с улыбкой, по-доброму у Алексея поинтересовался один из них.

Тот ещё какое-то время молчал и стоял как оцепеневший, но быстро пришёл в себя.

– Ничего такого. Я просто шёл-шёл, а потом раз, время будто остановилось, и вот я уже стою перед вами, а в глазах точки никак не рассосутся. Мои извинения, что побеспокоил или кого-то даже напугал, – посмотрев на девчонку, Алексей старался максимально уверенно, насколько того позволяла ситуация, но не иначе как с дрожью в голосе, оправдаться.

– Это могло быть сумеречное помрачение сознания – оно же транзиторное расстройство, или предобморочное состояние. Я что-то читала про это, – предположила девушка.

Он прислушался, но был уверен: это что-то другое, что он и сам не мог объяснить, поскольку не факт, что этому вообще есть определение.

– Да уж. Ты это… поаккуратнее там, – добавил другой, коряво заявив и о себе.

– Эй, а давай с нами, – дружелюбно предложил Алексею первый, одетый лишь в красочные пляжные семейные трусы и майку.

Вот уж взаправду без малого зиму сменило лето, как в том пророческом сне.

– Тебе просто нужно прийти в себя, – добавил парень с подтянутым торсом, блондинистой шевелюрой и карими глазами, а после кивнул в сторону блестящего от солнца озера.

Алексей понимал, что происходит какое-то безумие. Что его не должно здесь быть. Ни на этом самом месте, ни с этими людьми. Что, в конце концов, не должно быть так тепло девятнадцатого ноября. Но здравый смысл как будто зажил своей жизнью, и контролировать себя он уже не мог. Он посмотрел на озёрную рябь, колыхаемую лёгким прохладным ветерком, и увидел в ней своё отражение так же отчётливо, как и в тех дверных вставках ранее дома. Но в этот раз в нём был вовсе не больной, с клюкой в одной руке старик, а он настоящий, молодой, полный сил и энергии.

– А почему бы и нет, – Алексей отбросил все мысли прочь, снял кроссовки и прыгнул в воду как есть, в одежде. Хотя бы даже потому, что вряд ли бы он осмелился по пояс раздеться перед незнакомой девчонкой.

Впервые в жизни ему было абсолютно неважно, что о нём подумают другие, наблюдавшие за таким безрассудством. Более того, если обычный, в повседневной жизни типичный замкнутый молодой человек руководствовался бы исключительно умом и бдительностью, то ясно как день, заведомо уличил бы этих ребят в розыгрыше, который присущ только глупцам, решившим над ним дерзко пошутить. Ведь были же случаи. Но не сегодня. Сегодня то же нечто, что и привело его к ним, призывало наконец довериться и, может быть, снять с себя клеймо отшельника.

Под холодной водой, как в потустороннем мире, за столь короткий промежуток времени, насколько хватило дыхания, он вернулся в детство, почувствовав себя вновь ребёнком, у которого помимо беззаботного и нематериального искреннего прошлого были добросовестные друзья, с которыми он себе на радость проводил всё свободное время. К которым он тянулся, а не наоборот. Все эти чистые, как бальзам на́ душу воспоминания уместились в мимолётные пятнадцать-двадцать секунд с небольшим, а потом он резко вынырнул, взахлёб черпая воздух сузившимися лёгкими, словно обратно в реальность.

К этому моменту все четверо уже бултыхались с ним на одном уровне, держались на плаву, легко перебирая ногами.

– Ну как, лучше? – спросила девчонка.

Перед тем как ответить Алексей блестящими глазами, будто в последний раз, оглядел каждого из этой тройки.

– Ощущение такое, словно перезагрузился.

Ребята даже не могли представлять, какое весомое значение кроется за такой «перезагрузкой».

– Хех, значит, лучше. Это действенный метод. Работает на ура, – сказал первый и, как потом окажется, самый старший из компании.

– Давайте на берег. Холодно становится, – сказал второй.

Все подплыли к мостику, по двухступенчатому бруску забрались на него и вышли на берег.

– Как звать-то тебя? – не попадая зуб на зуб, спросил старший.

– Алексей, бр-р, то есть Лёха.

– Меня Саня, это Егорка, – показал на второго. – Её – Катерина.

– Очень приятно, – кивнула она.

– Что тебя привело сюда, если не секрет? – продолжил Саня. – Местечко тут тихое, спокойное, как закуток по меркам города, люд здешний как по лицу, так и по именам знаем, а тебя вот видим впервые.

Алексей замешкался.

– За вашим поселением есть…

– Он сказал – поселением. Мы что, в средневековье каком-то живём? – рассмеялся Егор.

– Ты, умник, и не такое отчебучивал, – Саня тут же поставил своего товарища на место.

Было отчётливо видно, что он пользовался особым авторитетом в своей небольшой компании, при этом направлял в благое русло, словно являясь для двух других своего рода наставником, а они – его воспитанниками. Их явно связывала какая-то одна судьба.

– За вашей деревушкой есть железная дорога. Сам я из города, но сюда приехал по большей части ради неё. Я… я просто люблю поезда. Их движение. Но ещё больше я люблю момент ожидания в часы, когда наступает зарево: яркий солнечный свет заменяет синевато-оранжевый окрас в безоблачном небе, придавая уют и покой окружающей среде. На фоне такого собственного свечения атмосферы, ближе к ночи, смотреть вдаль и видеть на горизонте одну ярко мерцающую звезду, что по мере приближения принимает вид чего-то большего, – особенное ощущение, которое просто нужно понимать. С которым должно что-либо ассоциироваться. Для меня, например, железная дорога – это линия жизни, а поезд – шанс, который либо проносится у тебя буквально перед носом, либо останавливается, любезно открывая двери. Тем самым предоставляется право выбора: воспользоваться им или нет; произвести посадку или проигнорировать. И если первое – то куда это всё тебя приведёт, а если второе – то сколько придётся потом корить себя за упущенную возможность? Я уже задавался такими вопросами, однако тогда параллелей не проводил. Как бы то ни было, одно я знаю точно – побеждает не тот, кто умеет ждать, а тот, кто делает это с умом.

– Надо же. Никогда не подумала бы об этом в таком ключе. Звучит красиво, – с улыбкой подметила Катерина.

– Ты что, философ какой-то? – спросил Егор.

Он же, в свою очередь, был этаким шутником. Парнишкой, которому, казалось бы, по силам разбавить горечь в самую что ни на есть трудную минуту. А уж взбодрить отчаявшегося друга – раз плюнуть.

– Вовсе нет. Это одно из моих изречений, отразившееся в дневнике, некогда мною заведённом ещё со школы, – ответил Алексей.

– А мне говорили, что не мальчишечье это дело – дневники вести, – словно злодеем обиженный ребёнок, Егор припомнил слова местного пьянчуги, который чуть ли не до искр от языка подбрасывал наивному подростку антифеминистские замашки, что, мол, только мужик в доме хозяин, а бабу ищет так, для массовки, чтоб чистоту поддерживала да на фоне харчи наваривала. Да время не то. Как выразится сам Егор: «Мы что, в средневековье каком-то живём?»

– Не для того ли дневники заводят, чтобы в них хранить все свои тайны? – спросила Катерина.

– Есть более ценная находка, чем просто тайна, – ответил Алексей.

– Например?

– Знания. Если ты знаешь тайну – это уже не тайна, не так ли? Ей-богу, шах и мат, причём дурацкий, даже на таком простом примере. А представь, если их использовать более глобально. Впрочем, вооружённый знаниями человек порой опаснее психа с пистолетом.

– Ладно, что вы к парню пристали с дневником каким-то, – резко встрял Саша, раздумывая о чём-то своём.

– Да ладно тебе! Мы ведь знакомимся, – возразила Катерина, при этом прекрасно поняла, почему он сделал такое замечание.

Когда-то ребята сами хотели вести свои записи, каждый по отдельности. Они горели идеей стать героями собственных историй и судеб, если бы не одно «но». Вся их писанина из повседневных набросков обращалась в напоминание себе же о тяжком бытии и, свалившейся на детские плечи ноше. А судьба их связывала одна-единственная: два брата и сестра – бывшие детдомовцы, спустя время благородно взятые под опеку одним уважаемым всеми настоятелем. Он же и отпевал их мать, какое-то время просидевшую на тяжёлых наркотических веществах и скончавшуюся во сне, незадолго до своих именин. Печальный конец стал вовсе не последствием праздности, способом выпасть из серых будней в пользу идеальной абстракции, в которой всё настолько отлажено и так по-доброму просто, как не бывает в настоящей реальности. Там, где все сбывшиеся грёзы и мечты всего лишь симуляция, обнадёживающая проекция одурманенного сознания. Нет. Всё это результат попытки притупить одну боль другой.

После рождения второго ребёнка – Катерины – у Ю. В. диагностировали рак щитовидной железы. Это не помешало ей обзавестись третьим, самым младшим среди них дарованием, – Егором.

Дети подрастали, а силы Ю. В. каждый день таяли в геометрической прогрессии. Ещё маленький, десятилетний Саша стал замечать отчаяние в материных глазах, что старались не выдавать своих переживаний.

Спустя ещё полгода он всё чаще начнёт выполнять её просьбу поиграть со своим братом и сестрой, пока она сетует на якобы усталость в ногах от бесконечных дел по дому.

Ю.В. слабо верила в отечественную медицину, да и финансовых средств едва ли могло хватить даже на средней тяжести операцию, не говоря уж о таком недуге, как онкология. Ближайшее будущее, а вернее сказать, его обрыв, был виден как на ладони, тем более что свой неутешительный вердикт, на профессиональный глаз, врач подкрепил вероятным промежутком времени, на который можно было ещё рассчитывать. Мысль о том, чтобы потратить его на подготовку старшего к неминуемому исходу морально, Ю. В. задушила в зародыше, потому как решила, что для неустойчивой для такого юного возраста психики ребёнка это будет поистине травмоопасным ударом. А подводить к нему мелкими шагами, прикрываясь метафорами и аллегориями, – ходьба по минному полю и, по сути, такой же в дальнейшей перспективе удар, только впредь ниже пояса. «Нужно слишком ненавидеть своё чадо, чтобы допустить такое. Вокруг и так полно обмана, чтобы самим принимать на себя подобный грех», – считала она.

Прошло ещё два месяца, и её не стало. Предсказуемый конец не заставил себя долго ждать после принятия сверх нормы трёх доз [цензура] перед сном. В тот день Саша специально проснулся пораньше и себе на радость побежал будить мать, потому что именно сегодня она обещала, ещё неделей ранее, всех сводить в гастролирующее по всей стране шапито, но обнаружил лишь её бездыханное окаменевшее тело.

Последними словами Ю. В., адресованными старшему сыну перед его отправкой в царство Морфея, за считанные часы до своей гибели, являлось напутствие оставаться самим собой, а также оберегать брата с сестрой, ведь помимо её самой, они были конечным связующим звеном в их родословной. К чему и зачем это было сказано, Саша, вне сомнений, на тот момент не придавал особого значения и, приняв материнский в темя поцелуй, уставший от детского ребячества, послушно ушёл спать.