Валежник

II

– Ох уж этот Рудольф, мне всегда был симпатичен этот олень, а его изображение на открытках знаменовало праздник на носу, разве что у него он светящийся. А знаешь почему? Для того, чтобы освещать Санте путь. А что насчёт обуви, ну так и не страшно, будь она на размер больше моего. По крайней мере, выпадет снег, а мне уже не надо будет заворачиваться в импровизированные портянки. А впрочем, они-то мне как раз и подгонят под нужный размер. Признаюсь, выглядит это весьма нелепо, но неужто ты подумал, что я круглый год как индеец босым хожу? Все болезни в ногах, а снег – явление суровое, оно и убить может, впрочем, как и песок. У меня они оба вызывают противоречивые чувства. Будто два родных брата по обе стороны баррикад: спокойный и заботливый. Один способен согреть, другой остудить, обе схожей консистенции. Притом также оба способные обжечь. Палка о двух концах, но лучше не испытывать судьбу ни с тем, ни с другим. После того как мы разойдёмся, я ещё неоднократно помяну тебя добрым словом, а пока мы почти пришли, – подытожил Артём.

Дорога была недолгой, но теперь уже не босяк раскрылся с иной стороны. Он не был похож на того себя, каким показался последней ночью, – не очень разговорчивым. Сейчас он будто временно сменил маску. Неизвестно сколько у него их припрятано за пазухой, ведь от опытного актёра можно ожидать сплошные метаморфозы, однако в данный момент едва ли это являлось игрой, хоть и трудновато представить, что за несколько часов бродяга способен найти общий язык с пассивным затворником. Чудеса, да и только.

– Вот сюда я отношу всю собранную ранее милостыню.

Оба героя стояли возле довольно большого, но скромного храма.

– Ты всё равно не откупишься, даже таким великодушным способом, – с ноткой скепсиса сказал Алексей.

– Даже в мыслях не было. Я вообще, чтобы ты знал, – агностик2.

– Какой тогда во всём этом смысл?

– Я не думаю об этом, а просто приношу на пожертвование всё, что соберу за день. Посмотри на эту развалину, да до неё никому нет дела, ещё лет пять-десять от силы, и она превратится в руины, – Артём обращал внимание на побитый по всему периметру белый камень, а также выцветший над ним купол с отколотым куском креста.

– Время даже крест не пощадило. В первые дни, когда ещё весь этот район был мне незнаком, словно сами высшие путеводители почти сразу привели меня сюда, пока я скитался куда ноги поведут, попутно изучая местность. В этой церквушке я и жил, пока не пришёл в себя. Здесь меня кормили, поили, дали кров и уют. Тут я за пару месяцев получил тепла и доброты больше, чем родительской за всю жизнь. В этом пристанище я, может быть, впервые по-настоящему почувствовал себя ребёнком спустя тридцать пять лет. Впредь я не могу проходить мимо, потому как считаю долгом своё пребывание здесь. Все эти собранные мною пожертвования – не более чем плата за проживание в денежном эквиваленте, может, даже за причинённые неудобства, пусть они и не требуют ничего взамен. Как бы там ни было, я ни перед кем больше не желаю нести на себе клеймо должника. Даже перед церковью. Я и так от этого достаточно пострадал. Хватит.

Внутри монастыря было, наверное, как нигде умиротворённо, а витражные окна отбрасывали на пол многоцветных солнечных зайчиков. Недалеко от кануна3, на одной из рядом стоящих мраморных колонн висела ключница. За её дверцей на бархатной обивке располагались четыре бронзовых крючка, на которых висело по одному ключу на каждом, кроме одного. Крючок под номером два будто был обделён среди своих копий и, таким образом, на их фоне выделялся как ненужная деталь, а другие три ключа просто предназначались для служебных помещений, включая главный вход.

– Ты упомянул родителей. Где они? Ведь ты ещё так молод, – поинтересовался Лёша.

– Я не знаю, что с ними и где они в данный момент. Всё, что я могу сказать, – это то, что я был для них настолько обузой, что они не поскупились приобрести для меня целый отдельный дом, к которому я изначально не питал тёплых чувств и, как следствие, беспечно заложил. Оба они были карьеристами, и хоть деятельность их никак не была связана с искусством, гены не обошли меня, а значит, по сути, я есть их проекция, поэтому никого из них я ни в чём, конечно, не виню, но ты же понимаешь, что это неправильно. Впрочем, может, они даже меня ищут, если живы, но такие мысли уже давно не коробят, да и слабо я в это верю. Мы слишком отдалились ещё с тех пор, как стали жить раздельно. Это всё, что тебе нужно знать о моих отношениях с ними. Заходи, – Артём резко прервал свой рассказ и призвал Алексея первым войти в храм.

Только одним глазом он увидел высоченные расписные потолки, как тут же отступил назад, ведь это уже была не просто крохотная мазанка, а чуть больше. И эффект, соответственно, чуть мощнее, под стать размерам.

– Я не хочу туда заходить, – чуть ли не брыкался Алексей, ни под каким предлогом не желая ступать за порог во всех смыслах высокой обители.

– Чего ты боишься? Поверь, здесь, на улице, аура в разы порочнее, оттого страшнее.

– Я слишком неблагодарный для таких мест. В них просятся наружу все мои изъяны, о которых я хочу молчать.

Будто не придав значения ничему, что произошло за минувшие сутки, Алексей, точно кем-то ведомый, в ту же минуту безучастно решил покинуть своего нового знакомого, забрав с собой только ему доступные мысли.

Тогда человек в парке и сам не стал заходить в монастырь, а такой же, несколько поникший, двинулся в сторону центральной площади.

Он больше не надеялся ещё когда-либо встретить заплутавшего путника, а вместе с ним интересного собеседника в одном лице, занесённого из туманного горизонта бог знает каким ветром, но, к удивлению Артёма, тот сидел на той же скамье, которую Алексей облюбовал ещё по прибытию, зачитывая своё первое воспоминание, отражённое в дневнике.

Лисовой обогнул по кругу несколько пустых и пару занятых скамеек. Затем немного сменил курс и направился в сторону дома под номером два на безымянной улице. Она так и называлась. Где-то в полуподвальном помещении рядом с одним из подъездов со стороны двора он бережно в небольшой коробке и двух полиэтиленовых пакетах хранил по кускам сшитый плед. Взяв его, вернулся на своё место.

Примечательно, что скамейка, на которой он частенько проводил время, разумеется, являлась собственностью микрорайона, но формально её можно было смело называть и артёмовской, ведь на ней больше никто не сидел с тех пор, как он облюбовал её годом ранее. Однако это не являлось каким-то коллективным жестом любезности, напротив, просто никто не желал впредь делить её с бездомным человеком, брезговали. На краю сиденья кто-то даже не поленился иксом выковырять крестик, чтобы наверняка понимать: на эту скамью присаживаться не рекомендуется, а на внешней стороне спинки маркером лаконично написали: «Здесь спит бомж». Но ни знаки с надписями, ни укоряющие взгляды не пугали бедолагу, потому сейчас он без зазрения совести также готов был улечься и немного передохнуть. В какой-то мере ему так даже было проще, поскольку нет необходимости каждый раз меняться местами или смущать очередную влюблённую парочку, сидящую по соседству, хотя, казалось бы, обычного, как не постеснялись написать, «бомжа» едва ли бы это так уж тревожило.

Посыпал первый, по-настоящему в этом году крупный снег. Зима без предупреждения словно тараном ворвалась в декабрьские ворота, поскольку буквально через минуту стало попросту заметать. Такие резкие изменения погоды с трудом могли бы ударить по Алексею вновь, а вот по человеку без определённого места жительства, практически безоружного перед капризами зимы, – вопрос дискуссионный.

Падающие с серого неба гигантские снежные хлопья, коих словно гнал вперёд студёный ветер, буквально атаковали всё живое на своём пути. Никто, естественно, не ждал столь внезапного подвоха от погоды, поэтому все тут же по-крысиному разбежались по своим домам. Остались только два основных персонажа, имена которых промелькнут ещё множество раз. Так уж получилось, что сидели они поодаль друг против друга, но пришедшая из ниоткуда пурга не давала полностью открыть глаза, поэтому Алексей кое-как видел только размытый силуэт смиренно лежащего на скамейке человека. Очевидно, если говорить об Артёме Лисовом, проверять себя на стойкость такими методами – чистой воды членовредительство. Не зная всей истории, справедливо было бы полагать, что он спятил, будто принося себя в жертву разъярённой снежной буре, но Алексей-то понимал, почему он не вернулся, например, в ту же церковь, где, по его словам, его лелеяли и были к нему предельно благосклонны. Свои отношения с церковной кастой Артём принимал не более чем за кредитные, в которых, по его формуле, чем реже он будет прибегать к «услугам» храма, тем меньше придётся заниматься тем, что ему больше всего не по душе. Наверное, подобное мышление здоровым не назовёшь, ведь он не видит то, что большинству упрётся в лоб, а именно – чёткую грань между материальным и духовным. В его-то случае и подавно. Вот только во сколько оценил все эти добрые поступки и, соответственно, какую цифру он установил для себя в качестве самонавязанного долга, одним словом, – загадка.

Алексей больше не мог наблюдать за лисовским безрассудством, и тогда он, вперёд толкаемый настырным ветром, обошёл фонтан и подступил к нему.

– И что ты этим хочешь доказать? А главное, кому? Ты никому не нужный чёртов бездомный отшельник. Неужели ты этого не понимаешь? Никто тебя не пожалеет, кроме тебя самого́. Вставай. Вставай, я тебе говорю! – сквозь воющую метель Лёша буквально пытался докричаться до судорожного тела, но тот вполглаза просто пялился в одну точку, ресницами собирая снежный пух.

Впервые ему был небезразличен обитатель улицы, в отличие от артёминых собратьев по несчастью, скольких он повидал на своём пути, к которым, как уже было сказано, проявлял некий нейтралитет, а если уж говорить начистоту – банальное равнодушие.

Здесь фигурировали совсем иные постулаты, состоящие из сплошных недоговорённостей; утверждений, вызывающих споры и вопросы. Но при этом они однозначно имели под собой почву, пусть даже сам Алексей был далеко не со всем согласен.

Тем не менее, извлекать из изречений истину, как золотодобыча, – процесс трудоёмкий, зато, быть может, потратив целую вечность, а то и больше, получится даже собрать свой собственный маленький сундук знаний, а знания, как уже известно, по мнению Алексея, являются величайшей силой. Именно поэтому от общения с Артёмом он, казалось, хотел извлечь максимум, тем более что окунуться в чуждый для многих мир являлось главным условием взамен на содержимое письма, аккуратно хранившееся в карманном тайнике портмоне. Но так думал только сам Артём Лисовой.

– Прекращай играть! Ты не на сцене. Да и образ утопленника тебе не идёт, – Алексей как мог словами будто давал пощёчины, чтобы тот наконец оклемался. Но потом перешёл от слов к делу.

– Отойди от меня! Чего привязался? Тебе не понять, – Артём слегка оттолкнул парня, приняв сидячее положение.

Сплетённые пальцы и от отчаяния опущенная голова говорили о многом.

– Désolé de voir (с фр. – «жалкое зрелище») Теперь-то понятно наверняка, почему у вас ничего не получилось в Берне. В вас и правда нет ни шарма, ни харизмы.

Как известно, Алексей был ещё тот мастак вербально хлопать дверьми в самый подходящий момент, да посильнее. Этот был одним из них.

А после он демонстративно решил удалиться, оставив собеседника одного посреди площади, заметённой и опустошённой, искусственно, таким образом, разворачивая драму с целью пробудить в оборванце желание задержать никудышного в этом деле интригана, который пусть в этот момент и был противен сам себе, но он пытался хотя бы таким способом выудить из него любые слова, плохие или хорошие. И это сработало.

– Ты думаешь, всё так просто, да?! – бросил вслед Лисовой.

Алексей остановился.

– Считаешь, таким, как мы с тобой, даётся много шансов? Да они вообще как жизни в аркадном автомате, ты, может, вообще их все потратил, но даже не подозреваешь об этом. Вот хоть одним ты воспользовался? Хоть одним! Что встал там как вкопанный? Вернись, ответь мне, умник! – не на шутку разошёлся Артём, но повернул-таки к разговору и без того блефующего собеседника.

– Да. Когда сел в состав, который привёз меня сюда. На отправной станции я сделал свой выбор, – гордо ответил Алексей.

Лисовой, сощурившись, с глупой улыбкой на лице посмотрел на Алексея так, будто ничего абсурднее он до этого ещё не слышал, а потом встал со своего места и догнал его.

– О чём ты вообще говоришь, парень? Какой к чёрту состав, станция? Эй, друг, посмотри на меня. Смотри мне в глаза! – взяв того за плечи, Артём пытался вразумить инфантильного мальчонку. – Это я воспользовался шансом, рискнул и поплатился за это, а ты прикатил незнамо куда, нашёл в отрешённом от всего бомже товарища и кормишь его какой-то несуразицей. Вот где жалкое зрелище! И, само собой, французским ты меня не удивил.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Сегодня это называется программой реновации.

2

Человек с нейтральной позицией касательно вероисповедания, который теоретически допускает существование Бога, но не готов утверждать, что он есть наверняка, поскольку первичное начало зарождения доподлинно неизвестно.

3

Поминальный столик.