Договор с демоном Бездны

Шепот из Бездны

Каждый удар осадного орудия Железного Легиона отдавался в самых костях Элариса, заставляя вибрировать вековой мрамор и роняя пыль с потолочных фресок. Глухие, раскатистые толчки были похожи на сердцебиение умирающего гиганта – редкое, тяжелое, предвещающее конец. В тронном зале, где свет едва пробивался сквозь высокие стрельчатые окна, изображавшие триумфы ее предков, принцесса Ариадна стояла за спинкой отцовского трона и чувствовала эту вибрацию кончиками пальцев. Холод резного дерева казался единственной реальной вещью в этом мире тонущих теней и угасающих надежд.

Ее отец, король Теоден, выглядел меньше самого себя. Болезнь и война источили его, оставив лишь хрупкую оболочку, задрапированную в тяжелый королевский бархат. Он слушал доклад генерала Крессиана, и его пергаментное лицо не выражало ничего, кроме бездонной усталости. Генерал, мужчина, высеченный из скал и закаленный в десятках битв, говорил ровным, лишенным эмоций голосом, и эта ровность была страшнее любого крика.

– …Третий бастион пал на рассвете, Ваше Величество. Потери составили семьдесят процентов личного состава. Мы отступили к Внутреннему кольцу. Запасы арбалетных болтов иссякнут через три дня. Провизии для гарнизона хватит на неделю, для города – немногим больше. Генерал Вульф сжимает кольцо. Его саперы уже подбираются к Западным воротам. Это вопрос времени.

Когда генерал умолк, тишина в зале стала плотной, вязкой, словно впитавшей в себя все невысказанные слова о разгроме. Ариадна смотрела на собравшийся военный совет – на серые лица ветеранов, на потухшие глаза, в которых больше не было ни огня, ни ярости, лишь пепел смирения. Они были сломлены. Не сталью Нордхейма, но математикой войны, неумолимой логикой цифр, которые складывались в одно-единственное слово: «поражение».

– Что вы предлагаете, Крессиан? – голос короля был слаб, как шелест сухих листьев.

Генерал на мгновение замялся, его взгляд скользнул по Ариадне. – Прорыв. Собрать все, что у нас осталось, гвардию, ополчение… и попытаться прорвать блокаду на севере. Шансы… невелики. Но это лучше, чем ждать конца в этой каменной мышеловке.

«Шансы невелики», – мысленно повторила Ариадна. Это был эвфемизм для слова «самоубийство». Она видела этот план в их глазах – последний отчаянный жест, героическая бойня, которая войдет в анналы как доблестный конец династии Элариев. Они хотели красиво умереть. А она хотела жить. Не ради себя – ради этих молчаливых теней на улицах Элариса, ради детей, чьи глаза были слишком старыми для их лет.

Король Теоден медленно кивнул, словно вес короны внезапно стал невыносим. – Готовьте…

– Нет, – голос Ариадны прозвучал неожиданно твердо и чисто в гнетущей тишине. Генералы вздрогнули и обернулись. Ее отец поднял на нее удивленный взгляд.

Она вышла из-за трона, ее белое платье было единственным светлым пятном в этом сумраке. Она чувствовала себя хрупкой, почти прозрачной под их тяжелыми взглядами, но внутри нее страх давно уступил место чему-то иному – холодному, острому, как осколок льда.

– Прорыв – это агония, растянутая во времени, – сказала она, обращаясь не столько к ним, сколько к самой себе, утверждая мысль, которая зрела в ней уже много бессонных ночей. – Мы поведем на смерть остатки армии, и город падет через день. Мы должны выиграть время. Не часы. Недели.

Лорд-канцлер Валериан, сидевший по правую руку от короля, скривил тонкие губы. – И как вы предлагаете это сделать, принцесса? Молитвами? Наши боги оглохли от грохота вражеских требушетов.

Ариадна встретила его насмешливый взгляд, не моргнув. – Молитвы адресуют тем, кто может не ответить. Я ищу того, кто слушает всегда.

В ее словах было нечто, заставившее даже Валериана умолкнуть. Король Теоден посмотрел на дочь с тревогой. Он видел в ее глазах, обычно похожих на весеннее небо, отражение зимней стали.

– Оставьте нас, – приказал он совету.

Когда тяжелые двери закрылись, отрезав их от мира, отец и дочь остались одни в огромном зале, посреди гобеленов, изображавших славные битвы, которые казались насмешкой.

– Что ты задумала, дитя мое? – спросил Теоден.

– То, чему вы меня учили, отец. Искать решение там, где другие видят лишь стену.

– Есть стены, которые не стоит обходить, – его голос дрогнул. – Я знаю, о чем ты думаешь. Книги в запечатанной секции библиотеки. Я должен был сжечь их много лет назад. Это не знания, Ариадна. Это яд.

– Яд иногда становится лекарством, когда выбора больше нет, – она подошла и опустилась на колени перед ним, взяв его сухую, холодную руку в свои. Его кожа была тонкой, как старый пергамент. – Позвольте мне попробовать. Дайте мне одну ночь.

Он долго смотрел на нее, и в его выцветших глазах она увидела не только страх, но и отчаянную, постыдную надежду. Он был утопающим, готовым ухватиться даже за тень.

– Одна ночь, – прошептал он, и этого было достаточно.

Королевская библиотека встретила ее тишиной, густой и древней, как само время. Здесь, среди тысяч фолиантов, война казалась далеким, дурным сном. Воздух пах пылью, кожей и увяданием – сладковатый запах мудрости, превращающейся в прах. Ариадна прошла мимо стеллажей с поэзией и философией, мимо трактатов по астрономии и алхимии – всего того, что составляло гордость Элары, ее душу. Душу, которую сейчас методично выжигали огнем и сталью.

Запечатанная секция находилась в самом дальнем крыле. Железная дверь без ручки, покрытая ржавчиной, как запекшейся кровью, и замок, который не открывали целое столетие. Ключ, тяжелый и черный, лежал в ее ладони, холодный, как могильный камень. Он достался ей от матери вместе с предупреждением никогда им не пользоваться.

Замок поддался с протяжным, стонущим скрежетом. Воздух внутри был спертый, мертвый. Здесь не было окон, и свет ее масляной лампы выхватывал из темноты лишь горбатые силуэты стеллажей, покрытых паутиной, словно саваном. Здесь хранилось то, что Элара хотела забыть: еретические тексты, гримуары безумных магов, хроники времен, когда мир был моложе и куда страшнее.

Она искала почти наугад, ведомая лишь обрывками легенд и полузабытыми строками. Ее пальцы скользили по корешкам, названия которых были написаны на мертвых языках. «Теогония Хаоса». «Инвокации Пустоты». «Диалоги с Нерожденными». Она чувствовала, как холод поднимается от каменного пола, пробираясь под платье, но это был не обычный холод. Он был сухим, лишенным влаги, и нес в себе ощущение абсолютной пустоты.

Она нашла его на самой верхней полке, заваленный истлевшими свитками. Фолиант был облачен в кожу, гладкую и холодную, как у морской рептилии, без единого тиснения или надписи. Но когда Ариадна коснулась его, она почувствовала слабую, едва уловимую вибрацию, словно внутри билось невидимое сердце.

Она положила книгу на единственный уцелевший пюпитр и осторожно открыла. Страницы были из тончайшего, почти прозрачного пергамента, и буквы на них казались не начертанными, а проросшими сквозь материал, черными и неровными. Язык был ей незнаком, но, к ее ужасу и облегчению, она понимала его. Слова возникали прямо в ее сознании, холодные и ясные, как льдинки.

Это был не трактат. Это был договор. Контракт, составленный с юридической точностью, где каждая строка описывала обязательства сторон. Одной стороной был «Призывающий». Другой – сущность, чье имя было написано витиеватыми, хищными символами, которые складывались в звук, лишенный эха: «Ксар'горот». Под именем стоял титул: «Пожиратель Эха».

В тексте не было ни слова о душах, аде или вечном проклятии. Условия были куда более странными и оттого более пугающими. Ксар'горот предлагал не просто силу или знания. Он предлагал «оптимизацию». Способность видеть мир таким, какой он есть – системой причин и следствий, лишенной эмоционального шума. Цена была указана туманно, но настойчиво: «пустота, что последует за полнотой». Призывающий должен был предложить то, что считал своей самой сильной эмоцией. А демон забирал ее, оставляя взамен дар.

Ариадна читала, и гулкое биение осадных машин за стенами библиотеки казалось все более далеким. Мир сузился до света лампы и этих черных, впивающихся в сознание букв. Страх, который она испытывала, был странным – не паническим, а благоговейным. Она стояла на краю пропасти, и пропасть смотрела на нее, обещая не падение, а полет.

В последней главе был описан ритуал. Простой до смешного. Не требовалось ни кровавых жертв, ни сложных пентаграмм. Лишь место, где граница между мирами истончилась, предмет, связанный с предлагаемой эмоцией, и воля, достаточно сильная, чтобы произнести имя. Место было указано точно: заброшенное святилище на скалах, что горожане звали Драконьими Зубьями.

Она закрыла книгу. Решение уже было принято. Оно оформилось не в разуме, а где-то глубже, в самом центре ее существа, где отчаяние и любовь к своему народу сплавились в единый, несокрушимый стержень.

Когда она вернулась в свои покои, уже глубокой ночью, ее ждала Лира. Ее фрейлина и единственная подруга с самого детства сидела в кресле у погасшего камина, закутавшись в шаль, и ее глаза были красными от слез.

– Я знала, что ты пойдешь туда, – тихо сказала Лира, поднимаясь навстречу. – Стражник у секретного хода сказал мне. Ариадна, не надо. Прошу тебя.

Лира была воплощением всего того, что Ариадна пыталась спасти: тепла, доброты, простой, незамутненной веры. В ее больших карих глазах отражался весь ужас этого мира.

– У нас нет выбора, Лира, – Ариадна положила тяжелый фолиант на стол. Книга легла с глухим, окончательным стуком.

– Выбор есть всегда! – Лира подбежала к ней, схватив за руки. Ее ладони были теплыми, живыми. – Мы можем молиться. Мы можем верить в наших солдат. Мы можем умереть с честью! Но не это! Я читала о таких книгах. Они не дают, они только забирают. Они выжигают все изнутри, оставляя лишь оболочку.

– А что останется от нас, если я ничего не сделаю? – голос Ариадны был ровным, почти бесцветным. – Выжженное поле, которое когда-то было Эларой? Рабы на рудниках Нордхейма? Честь – это роскошь, которую могут позволить себе победители. Мы не из их числа.

– Твоя мать… она бы не хотела этого, – прошептала Лира, ее последняя отчаянная попытка.

Упоминание матери было ударом под дых. Ариадна на мгновение закрыла глаза. Она вспомнила ее руки, пахнущие лавандой и медом, ее тихий голос, читающий сказки о храбрых рыцарях и мудрых королевах. В тех сказках добро всегда побеждало. Но она выросла, и сказки закончились.

Она открыла глаза. Взгляд ее был сух. – Моя мать хотела, чтобы я защитила наш дом. И я сделаю это. Любой ценой.

Она подошла к ларцу, где хранила свои немногочисленные драгоценности. Но достала не их. На бархатной подушечке лежал маленький, искусно вырезанный из дерева соловей – первая игрушка, которую ей подарил отец. Она помнила тот день, помнила безудержную, всепоглощающую радость, которая, казалось, заставит ее маленькое сердце разорваться. Этот соловей был символом ее любви к отцу, к семье, к Эларе. Символом того, что она собиралась предложить в качестве платы.

– Ты не понимаешь, что ты делаешь, – выдохнула Лира, видя соловья в ее руке.

– Наоборот, Лира, – Ариадна накинула на плечи темный дорожный плащ с глубоким капюшоном. – Впервые за много месяцев я точно знаю, что я делаю.

Она обняла подругу. Тело Лиры дрожало от беззвучных рыданий. Ариадна чувствовала ее тепло, ее страх, ее любовь. Она вдыхала этот запах живого, чувствующего человека, как в последний раз.

– Я вернусь до рассвета, – сказала она, и в ее голосе не было ни обещания, ни надежды. Лишь констатация факта.

Она выскользнула из дворца через тот же потайной ход. Ночной Эларис был городом-призраком. Комендантский час загнал всех по домам. Лишь патрули гвардейцев изредка проходили по пустынным улицам, их шаги гулко отдавались от каменных стен. В воздухе висел запах гари и страха. Над городом стояло багровое зарево – это горели предместья, которые Железный Легион сжигал одно за другим. А дальше, на холмах, раскинулся вражеский лагерь – мириады огней, похожие на злобные, немигающие глаза хищника, наблюдающего за своей загнанной жертвой.

Путь к Драконьим Зубьям был опасен. Тропа вилась по самому краю обрыва, и холодный ветер, дувший с гор, пытался сбить с ног, швырнуть в темную пропасть. Ариадна шла, не глядя вниз, сосредоточившись на цели. Каждый шаг был выверен, каждое движение обдумано. Страх, который должен был сковывать ее, превратился в холодную энергию, обострявшую чувства. Она слышала, как осыпаются мелкие камни под ее ногами, как стонет ветер в расщелинах, как где-то далеко внизу бьются о скалы невидимые волны озера.

Святилище оказалось не более чем руинами. Несколько почерневших от времени мегалитов, сложенных в незавершенный круг, и в центре – плоский алтарный камень, поросший мхом. Это место было древнее самой Элары, оно помнило богов, имена которых давно стерлись из памяти людей. Здесь чувствовалась сила – дикая, первобытная, равнодушная к человеческим страданиям. Ветер здесь затихал, сменяясь гнетущей, звенящей тишиной.

Ариадна шагнула в круг. Воздух внутри был ощутимо холоднее. Она сняла капюшон, позволяя ветру трепать ее золотые волосы. Она стояла на границе миров, наследная принцесса умирающего королевства, девушка, пришедшая торговаться с тьмой.

Она положила деревянного соловья на алтарный камень. Маленькая, беззащитная фигурка на фоне вековых камней и беззвездного неба. Она сжала кулаки, чувствуя, как дрожат ее пальцы. Она вспомнила все: тепло отцовской руки, смех матери, солнечный свет в садах Элариса, преданные глаза Лиры, лица солдат, идущих на смерть за нее. Она собрала всю свою любовь, всю свою отчаянную, яростную привязанность к этому миру в один тугой узел в груди.

И тогда, в абсолютной тишине, нарушаемой лишь биением ее собственного сердца, она произнесла имя, почерпнутое из безмолвной книги. Голос ее не дрогнул. Он прозвучал отчетливо и властно.

– Ксар'горот.

Тень, отбрасываемая алтарным камнем, не шелохнулась. Но она стала глубже. Чернота ее перестала быть просто отсутствием света. Она обрела плотность, субстанцию. Она начала расти, втягивая в себя тусклый свет далеких костров, поглощая звуки, превращаясь в сгусток абсолютного небытия, в центре которого медленно проступали очертания чего-то, что лишь отдаленно напоминало человеческую фигуру.

И холодный, бесстрастный голос, похожий на шелест сухого льда, прозвучал не в ушах, а прямо в ее сознании.

«Я слушаю».

Цена первого шага

Фигура из сгустившейся тьмы не имела лица, но Ариадна чувствовала на себе ее взгляд – невидимое, всепроникающее давление, словно ее взвешивали на весах, где гирями были не камни, а целые вселенные. Голос демона, лишенный тембра и интонаций, был эхом самой пустоты, и от него по вискам расползался холод.

– Я слушаю, – повторил он, и слово это не прозвучало, а отпечаталось в ее сознании, вытеснив на мгновение даже далекий грохот войны.

Ариадна сделала вдох, но воздух в круге мегалитов был разреженным и мертвым, не приносящим облегчения. Она заставила себя выпрямиться, поднять подбородок. Торговаться со вселенной можно было лишь стоя в полный рост.

– Мое королевство умирает, – сказала она, и ее собственный голос показался ей тонким, чужим. – Мне нужна сила, чтобы спасти его. Знания, чтобы сокрушить врагов.

Тень шевельнулась, ее контуры пошли рябью, как поверхность черной воды, в которую бросили камень.

– Банально, – констатировал голос в ее голове. – Все смертные просят одного и того же. Власть, победа, жизнь. Вы предлагаете мне свою душу в обмен? Спешу разочаровать. Души – это вульгарная пища. Шумные, хаотичные, переполненные бессмысленными терзаниями. Я не мясник. Я – коллекционер.

– Тогда что ты хочешь? – Ариадна сжала в ладони деревянного соловья. Фигурка казалась единственным теплым предметом в этом ледяном мире. Она протянула руку, раскрывая ладонь. – Я предлагаю это. Мою любовь к моему народу, к моему отцу. Это самое сильное, что у меня есть.

Тень изогнулась, словно наклоняясь, чтобы рассмотреть крошечную фигурку. На мгновение Ариадне показалось, что она видит в клубящейся тьме мимолетный отблеск интереса, похожего на любопытство энтомолога, разглядывающего редкое насекомое.

– Любовь, – произнес Ксар'горот, и само слово в его исполнении стало чем-то препарированным, лишенным сути. – Сильная биохимическая реакция, основанная на инстинкте сохранения вида и социальной привязанности. Примитивно, но обладает… интересной текстурой. Однако ты ошибаешься. Я не забираю то, что есть. Это грубая работа. Меня интересует то, чего не станет. Потенциал к отсутствию. Пустота, что остается после. Она совершенна. Она – мой холст.

Ариадна не до конца понимала его слова, но чувствовала их ледяную, безупречную логику. Она ощущала себя дикаркой, пытающейся продать горсть ракушек ювелиру, который ценит лишь огранку алмаза.

– Объясни, – потребовала она.

– Твой разум – это прекрасный, но несовершенный инструмент, – продолжил голос. – Его работа заглушается постоянным шумом. Страх, гнев, радость, скорбь, сострадание… любовь. Беспорядочные всплески, мешающие чистоте мысли. Я предлагаю тебе настройку. Оптимизацию. Я буду забирать этот шум, одну эмоцию за другой. Взамен ты получишь доступ к знанию Бездны. К чистой, дистиллированной информации, не замутненной восприятием. Ты станешь видеть не мир, но его механику. Каждая отданная эмоция – новый уровень доступа.

Принцесса замерла, осознавая весь масштаб предложения. Это было страшнее вечных мук. Вечные муки – это страдание. А он предлагал… ничто. Стерильную, холодную вечность внутри ее собственной головы.

– Я стану… пустой, – прошептала она.

– Ты станешь совершенной, – поправил Ксар'горот. – Идеальным монархом. Гением стратегии. Спасительницей. Разве не этого ты хочешь? Твой народ будет жить. Какая им разница, что ты будешь чувствовать, глядя на их сытые, счастливые лица?

Его слова были ядом, который действовал медленно, но неотвратимо. Он не лгал. Он лишь подсвечивал правду под таким углом, что она становилась чудовищной. Она вспомнила отчаяние в глазах отца, серые лица генералов, багровое зарево над предместьями. Что значила ее способность чувствовать по сравнению с тысячами жизней? Это была не жертва. Это был обмен. Неравноценный, но единственно возможный.

– Какая эмоция будет первой? – спросила она, и этот вопрос был ее согласием.

– Та, что мешает тебе больше всего прямо сейчас. Та, что заставляет твое сердце биться чаще, а ладони – потеть. Та, что кричит тебе бежать отсюда без оглядки, – голос демона был бесстрастен. – Страх. Это грубый, примитивный механизм, полезный для животных, но мешающий полководцам. Отдай мне его. И ты получишь свой первый дар.

Деревянный соловей в ее руке рассыпался в пыль. Она даже не почувствовала, как это произошло. Просто в один миг ее пальцы сжимали теплое дерево, а в следующий – горстку невесомого праха, который тут же подхватил и унес ветер. Она посмотрела на свою пустую ладонь. Она должна была почувствовать потерю, ужас от содеянного, но не чувствовала ничего, кроме странной легкости.

Тень Ксар'горота начала втягиваться сама в себя, становясь меньше, плотнее, пока не превратилась обратно в обычную тень у подножия алтарного камня.

– Договор заключен, – прошелестел голос в ее сознании, теперь уже тише, как далекое воспоминание. – Когда тебе понадобится знание, просто… опустоши свой разум. Оно придет.

И тут же гнетущая тишина святилища взорвалась. Снизу, со стороны города, донесся звук рога – тревожный, надрывный сигнал, который означал только одно: прорыв. За ним последовал второй, третий. Потом раздался далекий гул, похожий на крики тысяч людей.

Ариадна замерла, прислушиваясь. Раньше этот звук заставил бы ее сердце сжаться в ледяной комок. Паника затопила бы ее, парализовала волю. Сейчас… сейчас она просто регистрировала информацию. Сигнал рога – прорыв обороны. Крики – начало резни. Ее разум работал с холодной эффективностью хронометра. Она обернулась в сторону города, и в этот момент из-за скал, задыхаясь, выбежал гвардеец. Его лицо было белым от ужаса и напряжения, на кирасе темнело свежее кровавое пятно.

– Ваше Высочество! – выдохнул он, едва не упав на колени. – Легион… они прорвались у Белых Скал! Третий и пятый полки смяты! Они идут к Старому тракту, отрезают нас от Западных ворот! Генерал Крессиан послал меня… он просит приказа! Любого приказа!

Гвардеец смотрел на нее с отчаянной надеждой, ища в ее лице спасения, чуда, чего угодно. Ариадна смотрела сквозь него. Она закрыла глаза. «Опустоши свой разум», – вспомнились ей слова демона. Она перестала думать. Перестала анализировать. Она просто открыла шлюз, позволяя тишине заполнить себя.

И знание пришло.

Это не было похоже на озарение или вдохновение. Это было похоже на разворачивание карты, начертанной не на пергаменте, а на самой ткани реальности. Она увидела Белые Скалы не так, как помнила их, а как сложную геологическую структуру. Она видела каждую трещину в известняке, каждое слабое место, подточенное весенними дождями. Она видела колонну легионеров, движущуюся по ущелью внизу – не как людей, а как поток частиц с заданной массой и вектором движения. Она видела карниз над ними – тонны нестабильной породы, удерживаемой лишь несколькими ключевыми точками. Она видела траектории полета арбалетных болтов, которые должны были ударить не по врагу, а по этим точкам. Она видела все. Вероятность успеха – девяносто семь целых и три десятых процента. Потери среди своих при обрушении – минимальны, если действовать немедленно.

Она открыла глаза. Ее взгляд был ясным и холодным, как горное озеро зимой. Гвардеец отшатнулся от этого взгляда.

– Передай генералу Крессиану, – ее голос был ровным, лишенным малейшего намека на панику. Он звучал как приказ механизма другому механизму. – Пусть немедленно прекратит контратаку. Все арбалетчики, что у него есть, должны занять позицию на вершине северного склона. Цель – не легионеры. Цель – скальный карниз над их головами. Конкретно – три точки у его основания, похожие на зубы дракона. Бить прицельно, пока он не обрушится. Выполнять.

Гвардеец застыл в недоумении. – Но, Ваше Высочество… это безумие! Там наши люди еще отступают! И карниз… он стоял там веками!

– Он не простоит еще десяти минут, – отрезала Ариадна. – Ты теряешь секунды, которые будут стоить нам сотен жизней. Иди.

В ее голосе прозвучала такая несокрушимая, нечеловеческая уверенность, что гвардеец перестал сомневаться. Он лишь кивнул, развернулся и бросился бежать обратно, словно за ним гнался не враг, а ледяное спокойствие его принцессы.

Ариадна осталась одна среди древних камней. Она не чувствовала ни триумфа, ни тревоги за исход своего приказа. Она просто знала, что он будет исполнен и что он сработает. Она спустилась со скал и пошла обратно к городу. Она не бежала. Ее шаг был размеренным и уверенным. Вокруг выли рога, кричали люди, где-то вдали рушились здания, но для нее все это превратилось в фоновый шум, не имеющий эмоциональной окраски.

Когда она вошла во дворец через потайной ход, ее уже ждали. Весть о ее приказе разнеслась с быстротой пожара. В малом тронном зале собрались все, кто не был на стенах – ее отец, Валериан, несколько генералов из резерва. Лица их были напряжены. Король Теоден поднялся ей навстречу, его руки дрожали.

– Ариадна! Что ты наделала? Крессиан выполняет твой приказ! Ты послала людей стрелять по скалам! Это самоубийство!

– Это тактика, отец, – спокойно ответила она, снимая плащ. Ее платье было забрызгано грязью, волосы растрепаны ветром, но держалась она так, словно только что вернулась с дворцового бала. – Основанная на анализе имеющихся данных.

– Каких данных?! – вскричал Валериан. – Данных из еретических книг? Ты сошла с ума!

В этот момент земля под ногами ощутимо содрогнулась. Это был не удар осадного орудия. Это был низкий, протяжный гул, словно гора сделала свой последний выдох. Гул перешел в грохот, который нарастал, нарастал, пока не задрожали витражи в окнах. Все в зале замерли, прислушиваясь к этому апокалиптическому реву. Он длился почти минуту, а затем резко оборвался.

И наступила тишина.

Она была неестественной. Впервые за много недель осады вражеские барабаны и рога смолкли. Прекратились крики. Прекратилась стрельба. Город погрузился в оглушительное, звенящее безмолвие.