Нечистое озеро

Глава 1. Игра

Я мертва уже пятнадцать лет. Меня убили на берегу озера и сбросили тело в воду. Но я по-прежнему среди вас.

Нет, я не стала призраком. Увидев меня, вы вряд ли поймёте, что со мной что-то не так. Это животные верят своим инстинктам и, едва почуяв меня, разбегаются, вздыбив шерсть. Люди же доверяют разуму. А он услужливо обманет.

Я дышу, моё сердце бьётся, я пью, сплю и ем. Но я мертва. Думаете, в переносном смысле? Нет, в самом что ни на есть прямом. В буквальном. Как такое возможно? Ещё пару месяцев назад я тоже задавала этот вопрос.

Но сейчас-то знаю ответ. Я теперь много чего знаю. Знаю, кто из тех, кому я больше всего доверяла, меня убил. Знаю, кто украл из гаража друга моей юности Вадима Матафонова новый стартер и два аккумулятора.

Знаю, откуда сегодня утром на двери соседа дяди Жени появился букет из осиновых веток с гвоздями. Дочь его в эту минуту в церкви, спрашивает подслеповатого отца Ивана, как снять проклятье, и тот грешит гневом на маловерие. А ночью, оглядываясь, как воровка, как бы кто не заметил, ветки широким скотчем приклеила Маринка из аптеки.

У неё айфон, взятый в кредит. Единственный в Лесном электрокар – и вопреки всем правилам и возмущению председателя ТСЖ, она заряжает свой «Лиф» от фонаря. Умная Алиса по вечерам читает ей истории о томлении в груди и стыдливо-распутном румянце. Но на последних похоронах Маринка украла два гвоздя из гроба покойницы, а прошлой ночью ломала на пригорке осину, жгла кости на перекрёстке, а потом всё на том же «Лифе» приехала к нашему дому, пробралась в подъезд и оставила подарок на двери. А всё потому, что женатый экспедитор Игорь, голубоглазая мечта здешних дев от 16 до 55, перестал кокетничать с ней, но зато в магазине заигрывал с дочерью дяди Жени. Той и дела до Игоря нет, но Маринка завистлива и злопамятна.

Как и каждый житель Лесного, она верит в злую силу осин и добрую – елей. Верит в обереги из соли и в то, что лес, который с двух сторон держит посёлок в тисках, в темноте смертельно опасен, и не только из-за огромных медведей и порой забредающих тигров. Верит и в то, что нечистое озеро ночью не отпускает живыми.

Я родилась здесь, в этом таёжном посёлке, районном центре, который местные зовут городом. Но кого хотят обмануть? Даже в лучшие годы тут не было и двенадцати тысяч жителей.

По неровным улицам Лесного я могу по памяти пройти наощупь с завязанными глазами и не споткнуться. Летом они пахнут пылью, травой и бензином. Двухэтажки с толстыми растрескавшимися стенами и отколотой лепниной днём шершавые и горячие снаружи и прохладные внутри. Их ровные ряды сменяет хаотичное полотно частных домовладений, между которыми также беспорядочно, провоцируя ссоры соседей, бродят коровы, козы и куры.

Сразу за частным сектором – рынок, дремлющий после полудня и шумный по утрам. Там торгуют лесными ягодами, мёдом, диким мясом, овощами со своих огородов, молоком, яйцами и рыбой, пойманной в шелестящей у посёлка реке.

Невдалеке – лодочная станция, но асфальтированная дорога заворачивает и идёт мимо неё, школы и администрации к остановке, откуда автобусы увозят жителей в город – до него почти триста километров, но по здешним меркам это пустяк. А если прямо перед той остановкой свернуть налево, то путь приведёт на окраину. Там, на пригорке, бедовый бар «Алёнка», где редкой ночью не дерутся и не ломают мебель. А чуть выше за ним резко начинается лес. Даже в ясный солнечный день пасмурно среди частокола древних деревьев, а стоит выйти за их стволы, как ветер зашуршит так громко, что захочется заткнуть уши.

Если же вернуться оттуда на дорогу, ведущую к городу, и пройти минут десять, то справа будет выемка у обочины, словно кто-то невидимый выгрыз там кусок леса. Нужно свернуть туда и двинуться по едва заметной исчезающей тропке. И тогда вскоре из-за высокой травы резко покажется озеро. Тёмно-красное, грязное, с засасывающим покрытым камнями берегом. Никогда его мутные воды не были прозрачными, и всегда его прикрывало от взглядов плотное покрывало ряски.

Там я погибла.

***

Моя жизнь закончилась в мой восемнадцатый день рождения, в ночь на седьмое июля – ночь Ивана Купалы. И если тогда это не зависело от меня, то два месяца назад необратимые изменения я вызвала уже добровольно.

Двенадцатого апреля – тут уже никакой символики – был совершенно обычный день. Пусть он и выбил бы из колеи любого, но, знай я заранее, что будет дальше, то куда больше бы ценила его за уходящую привычность, уют размеренной сытой рутины.

Когда говорят, что неприглядная правда лучше сладкой лжи, имеют в виду точно не мой случай.

Два месяца назад я жила в городе за триста километров от Лесного и всерьёз считала, что больше никогда не вернусь туда.

В то утро Сергей – мой муж – уехал очень рано. Когда я проснулась, то увидела на его подушке записку: «Буду поздно, целую». Листок он снова вырвал из тетради сына, а я всегда говорила, что считаю такую старомодную привычку излишней. Зачем портить вещи, когда можно просто отправить сообщение? В ответ Сергей смеялся: «Никакой романтики».

Но смех смехом, а мог бы предупредить заранее. Колю в школу отвозил он, и теперь получалось, что задача легла на меня. И она ломала все мои планы. Я хотела успеть проверить документы для суда. Его назначили на одиннадцать, и пока наша позиция – точнее, клиента по фамилии Бажов, которого представляла фирма, где я работала – совсем не выглядела надёжной. Если хоть кто-то из жильцов дома, в котором шлифовал камень его цех, не захотел брать подарок, то можно сразу соглашаться со всеми требованиями. Бажов нарушил всё, что только возможно, и шансов доказать обратное не будет.

А я хотела найти хоть что-нибудь, хоть маленькую зацепку. Иначе мы проиграем. Не то, чтобы меня волновал исход дела, но мне нравилось знать, что я из лучших, а не наоборот.

За окном на свежие зелёные листья хлопьями падал снег. Значит, не обойдётся без пробок – и задача становилась ещё сложнее. Я пыталась настроиться, пока готовила для хмурого Коли смузи.

– Хочу котлету! – закапризничал он.

– Что ещё за новости?

– Мне бабушка давала!

Свекровь – та ещё хозяйка. Но, как видно, всё же блеснула однажды кулинарным мастерством.

– Котлеты – это вредно. Смузи – полезно. Пей и поторопись.

Я пошла переодеваться, но тут сын решил поделиться со мной историей о драке старшеклассников в школьном туалете.

– Костя упал, а Дима ему ногой по голове!

Со мной он редко бывал таким назойливым: мы не особенно близки. Я делала для него всё, что требовалось, но никогда не понимала разговоров о дружбе с детьми. Ребёнок – это ребёнок, за ним нужно ухаживать, как за цветком. Пришло время – полей, когда нужно – подкорми, сухое обрежь, подвяжи. Но дружба? Друзей со времени отъезда из Лесного у меня не было даже среди ровесников. На своём опыте надо учиться.

Но свекровь считала, что наши отношения с Колей прохладны из-за того, что он родился во сне. Я очень боялась родов, а Сергей мечтал о ребёнке. Он хотел сына – он его получил, но перед этим занёс конверт кому-то в роддоме, чтобы мне сделали кесарево.

И с тех пор, по мнению свекрови, мать во мне так и продолжает спать все восемь лет. Но только, что бы она ни говорила, а у моего ребёнка есть всё, пусть я и не хлопотунья-хохотушка.

– Иди и допей смузи.

Коля послушно пошёл на кухню. Но из спальни я видела, что к завтраку он не вернулся: подошёл к окну и прижался лбом к стеклу. Неприятная привычка – останутся жирные пятна, и Камилла, наша уборщица, будет ворчать.

– Мам, там Терри! – радостно оживился Коля.

Терри – это пёс нашего худого соседа-бородача. Он пару месяцев назад въехал в квартиру напротив вместе с бойкой дочерью – девчонкой чуть старше Коли, и помесью лабрадора с чёрт его знает, чем.

Родословная ни на что не влияла: пёс от меня шарахался, как и все его родичи – от шпица до кавказца. Но Коле он полюбился. Они успели подружиться вечерами, когда сосед выводил собаку, а Сергей после работы прогуливался с сыном. Вечерние прогулки – их традиция, а Сергей – этого не отнять – хороший отец. Если я – разум, он – сердце. Обычно в семьях бывает наоборот.

– Можно я поиграю с ним? – попросил сын.

Он давно хотел питомца, я же категорически против того, чтобы кормить того, кто тебя ненавидит. Так что соседская псина – отличный компромисс.

– Да, но только аккуратно.

Радостный, он побежал на улицу – даже его ботинки прочпокали весело по коридору. А у меня появились несколько желанных минут в одиночестве хотя бы на то, чтобы спокойно одеться.

Шарф к кремовому костюму – бежевый или зелёный? Первый более деловой, второй – уверенный. Лучше первый. Я развязала домашний, голубой в белый горошек, и машинально провела пальцами по глубокому шраму. Он пересекал всё моё горло от уха до уха – широкий, неровный, уродливый. Не глядя в зеркало, я закрыла его, сменив своё решение, зелёным шарфом.

Когда я вышла из дома, Коля возился с Терри на детской площадке.

– Пойдём! Мы уже опоздали!

В ответ Коля радостно засмеялся. Смуглое лицо разрумянилось, и даже тёмные – мои – глаза просветлели. И – сделал вид, что не слышит. С ним бывает: хотя внешне он очень похож на меня, характером весь в отца.

Я достала брелок и завела стоявший на стоянке за площадкой внедорожник, подаренный Сергеем на рождение сына.

– Коля! Нам пора.

Но сын упорно не реагировал. Чего нельзя сказать о собаке. Стоило мне приблизиться на пару шагов, как пёс вскочил, поскуливая.

– Мама, что с ним? – удивился Коля. Теперь он всё же решил меня заметить.

– Больше не хочет играть. Пошли.

Продолжая скулить, собака вдруг рванула с места прямо на дорогу.

– Терри! – закричал сын.

– Его хозяин сейчас придет, и…

Но Коля снова не слушал: бросился за собакой. А по двору на старом универсале как раз ехал её хозяин. Было бы чудом, если бы он заметил за стоявшими вдоль обеих обочин машинами моего бегущего ребёнка.

Сын не смотрел на дорогу. Собака успела перебежать, а он – нет. Выскочил прямо под колёса.

Глухой звук удара. Крик. Хлопок двери, голос соседа:

– Жив?

Я стояла метрах, может быть, в четырёх. Видела всё, но не могла понять – что сейчас нужно сделать?

– Больно! – кричал Коля, схватившись за коленку.

Значит, жив.

За считанные секунды его окружили жильцы. Кто-то только вышел из дома, кто-то собрался уезжать, но теперь вернулся. Незнакомая мне женщина звонила в «скорую».

– Где твоя мама? – спросила Колю соседка с пятого этажа.

Сын ткнул пальцем прямо в меня:

– Вон она!

– Мама, может быть, подойдёте? – она повернулась ко мне.

Да, это правильно: нужно подойти. И не неспешно, как я. Следует подбежать и расплакаться, как любая мать, расстроенная несчастьем с её ребёнком. Я ведь расстроена?

Сосед в странной длинной шапке до ворота точно расстроился. Он успокаивал Колю, а тот в ответ лишь громче кричал и плакал.

– Мама!

Сосед попытался его приподнять, но вмешалась прохожая, звонившая в «скорую»:

– Не трогайте его! Говорят, нельзя трогать!

А что мне нужно делать теперь?

– Вот это мама! Ей что, всё равно? – удивились за моей спиной.

– Да она просто не в себе. В шоке, – объяснил кто-то.

В шоке? Да! Я ухватилась за эту мысль. Всё так и есть. Потому и не плачу. Никак не могу, не выходит.

Сосед заметил меня.

– Простите! – взмолился он. – Не знаю, как вышло… Я его не увидел.

– Ничего, сейчас приедет «скорая», – успокаивала незнакомка.

На земле не было ни капли крови. Сын даже не разбил нос.

– Зачем «скорая»? С ним всё в порядке, – сказала я. – Да, Коля?

– Нет! – закричал он. – Мне больно!

Но он ведь любит внимание. Это я в его возрасте пряталась от чужих взрослых за длинной шторой, а Коля не такой. Ему нравится, когда все смотрят на него и хлопочут.

«Артист растёт», – восхищалась свекровь.

– Попробуй встать, – предложила я.

– Не могу! Больно!

– А ты попробуй.

– Отстань! – с гневом закричал сын. – Уйди!

Неужели он действительно притворяется? Но тогда тем более нет причин продолжать представление. Я сделала шаг к нему и рывком поставила на ноги. Но слишком быстро убрала руку – он тут же с криком упал.

– Что вы делаете? Его нельзя трогать, – возмутилась соседка.

– Коля, прекращай! – я снова попыталась поднять ребёнка, но тот опять упал. – Хватит!

– Отстань! Ненавижу тебя! – обливался слезами он.

Тогда я схватила его за куртку и попыталась оттащить в сторону.

– Смотреть больно, – сказал кто-то в толпе. – Вот это мать.

– Давайте я его в больницу отвезу? Быстрее получится, чем «скорую» ждать, – вмешался сосед.

Я совсем не считала, что сыну нужна помощь, но ведь тогда рядом не будет толпы любопытных. Я кивнула и отпустила Колю. А тот захлёбывался в рыданиях:

– Ненавижу тебя! Хочу к папе!

Сколько займёт поездка? Час, два? Сейчас уже начало десятого – я и так опоздала, а Марков, директор моей компании, ждал в офисе не только меня, но и свои бумаги.

Я отошла в сторону и набрала его.

– Виктор Андреевич, у меня тут проблема.

Коля продолжал плакать. Краем глаза я видела, как сосед с помощью очевидцев укладывал его на заднее сидение.

– Какая? – раздражённо спросил начальник.

– Сына сбила машина.

Он, кажется, охнул.

– Но копии всех документов у меня в верхнем ящике стола, – быстро продолжила я. – Он открыт. Я думала, что до суда успею их просмотреть и найти ещё какую-нибудь возможность, но…

– Что ты, Лена, – перебил он. – Какой разговор, придумаем что-нибудь. Надеюсь, парень твой не слишком пострадал?

– С ним всё в порядке.

Садясь в универсал соседа, я услышала:

– Бездушная!

Я так и не поняла, кто это сказал.

Пёс, из-за которого всё случилось, тем временем объявился. Он жался у подъезда и к хозяину не спешил. Тот, наконец, тоже сел в машину и обернулся к Коле.

– Как ты?

Тот снова обнял коленку и захныкал:

– Больно.

В приоткрытое водительское окно дуло.

– Вы могли бы закрыть? – попросила я.

Когда мы немного отъехали, выйдя из поля зрения любопытных глаз, сосед снова принялся извиняться.

– Я знаю. Я видела, – прервала я, размышляя о впустую потерянном времени. – Может, высадите нас где-нибудь? Я вернусь на стоянку, и сама его отвезу.

– Так он не может идти, – удивился сосед.

– Уверена, что это просто синяк.

Но травматолог сказал – перелом.

Из больницы сосед позвонил Сергею – во время вечерних прогулок они успели обменяться номерами. Муж, несмотря на пробки, приехал минут через двадцать.

– Ты вообще собиралась мне рассказать? Или я бы и не узнал? – отчитывал он меня.

– Но ничего серьёзного ведь не случилось.

Сергей не только сам побледнел – побелели даже глаза, суженные от злости:

– Твоего сына сбила машина – это ничего серьёзного? А что было бы серьёзно? Если бы он умер?

Он сцепил руки за спиной и прошёлся по коридору. Остановился, развернулся ко мне:

– Хотя о чём я? Когда умер твой отец, то и тогда для тебя, похоже, не было ничего серьёзного. Да что с тобой не так?

Сергей подошёл вплотную ко мне – и вновь он пах незнакомыми мне будоражащими духами.

– Никаких чувств. Вообще никаких! Для тебя что сын, что повышение, что покупка туалетной бумаги – всё одно.

Я и сама понимала, что не должна быть настолько равнодушной и отстранённой. Но почему я не плачу? Почему не расстроена? Да, Коля не получил серьёзных травм – но Сергей ведь тоже об этом знает. И он-то, похоже, вне себя от переживаний.

Но ведь и я люблю сына. И тогда – почему?..

А после, когда я вернулась домой за машиной, мне пришлось объясняться с женщиной-полицейским. Кто-то из соседей показал ей на меня, и она быстро заскользила ко мне через площадку.

И очень удивилась, услышав, что я не виню соседа – а в чём мне было его винить?

– Обычно мамы всегда виноватых ищут, – заметила она.

И снова эти «обычные мамы» – как будто я необычная!

– И что, компенсацию получить не хотите? По иску взыскали бы. Тем более, говорите, что вы – юрист.

– В больнице всё бесплатно сделали. За что брать деньги?

Она усмехнулась. Немного подумала.

– Соседи сказали – вы всё видели?

Я подтвердила.

– И не вмешались?

– А могла?

Тыльной стороной ладони она почесала бровь. И сменила тему:

– А почему ребёнок по дороге бегал?

– Не послушался.

– То есть, значит, вы не досмотрели?

Я согласилась – выходит, так.

– Я составлю на вас протокол, – решила она, и примирительно добавила: – Штраф небольшой. И сосед ваш тоже заплатит, не волнуйтесь.

Я и не волновалась – не из-за соседа, не из-за чего-то ещё. Я была совершенно спокойна – и теперь даже документ подтверждал, что это-то и неправильно.

И я поехала в офис, где красноречивым удивлением мне снова показали: что-то не так. И вот тогда я и сделала то, что будет невозможно исправить. Но только как было об этом узнать заранее?

Я просто набрала на офисном ноутбуке «психолог, эмоции». Перешла по первой рекламной ссылке: «Разблокируй себя! Трансформационная игра «Зов бездны». И позвонила по номеру, который всплыл на экране.

– У нас как раз освободилось место на вечер, вас записать?

И я решила, что откладывать незачем. Пусть Сергей видит, что я отнеслась к его словам всерьёз и пытаюсь решить то, что он считает моей проблемой. И не только он, а, похоже, абсолютно все вокруг.

Я ожидала, что окажусь в кабинете психолога – но в половину восьмого вечера я стала героиней дешёвой постановки. Мы ещё даже не начинали, а я уже пожалела о внесённых авансом деньгах. Всё было совсем не таким, как я представляла. Я попала чуть ли не в цыганский шатёр.

– Сейчас мы все возьмёмся за руки и подумаем о том, что нас сюда привело, – сказала ведущая.

И она была под стать обстановке – и не психолог, как обещал их сайт, и не оракул, как настраивал антураж: на волосах чёрный платок, на шее амулеты, а ниже – деловой костюм.

Соседки по столу, завешенному, как и окно, плотной зелёной тканью, протянули мне руки – влажную и тёплую. Неловко задели скатерть, и горка разноцветных камней на поле рядом с двумя колодами рассыпалась и поползла в сторону. Даже она хотела отсюда сбежать.

Что я здесь делаю?

От мерцания искусственных свечей быстро стало рябить в глазах. Сладкий дым благовоний – запах казался знакомым, но узнать его я не могла – душил. Воздуха не хватало. Я ослабила шарф, но это не помогло. Медитативная музыка – что это, пение чаш? – не расслабляла, скорее давила.

Со стены, с банера с хрустальным шаром и надписью «Зов бездны», на меня и трёх моих компаньонок – и на себя саму – смотрела отретушированная ведущая.

– Теперь закроем глаза и продолжим думать о нашей цели, – предложила её версия за столом.

Все подчинились. Я тоже закрыла глаза. Неуютное ощущение.

Бульк! Это мой телефон. Все смотрели на меня. Я отпустила чужие руки и потянулась к висящей на спинке стуле сумке.

– Нужно отключить. Я же просила, – упрекнула ведущая.

– Сейчас выключу.

Сообщение, которое всех отвлекло, было от Сергея: «Твой сын не хочет идти домой». Вот так можно упрекнуть, ни словом не упомянув ни адресата, ни суть недовольства. Часы на экране показывали 19:46. С начала игры прошло всего шестнадцать минут. Я выключила звук и убрала телефон.

– Готовы начинать?

Участницы кивнули. Я тоже.

– Теперь каждая из нас обозначит свои цели и ожидания от игры. Если расскажете, я буду помогать понять результаты. Но можно и не говорить. Главное, чтобы вы сами помнили в конце, о чём спросили в начале.

– Можно и вслух. Да? – моя соседка – та, чья ладонь была влажной – оглядела других. Двое поддакнули.

Я пожала плечами. Я не слишком поняла, о чём придётся сказать.

– Вы сомневаетесь, говорить или нет? – уточнила ведущая.

– Не то, чтобы…

Я рассчитывала, что на этом она меня оставит, но нет:

– Тогда скажете?

Елена смотрела на стол, на расползшиеся камни.

– Найти причины блоков. И раскрыться, – и это прозвучало странно и искусственно. – У вас же так на сайте написано?

– Чем более точная и личная цель, тем лучше результат. Нам же нужен результат?

Точная? Личная?

– Хочу с эмоциями разобраться. Мне говорят, что их недостаточно, – как неправильно говорить об этом вслух, да ещё и перед посторонними людьми. Но ведь все они наверняка пришли сюда за чем-то подобным.

– Говорят? А сами вы так не думаете?

«Да что с тобой не так?» – напомнил мысленный голос Сергея.

– Думаю.

– Но как лично вам то, что у вас мало эмоций? Желание должно быть своим. А звучит так, как будто оно не ваше. Как оно может стать вашим? Мы можем о нём подумать. Подумайте сейчас.

Почему она так ко мне прицепилась? Месть за невыключенный звук телефона? Неуместно, и особенно с учётом немалой стоимости участия в игре.

– А как вам такое: эмоции – это краски? И вам не хватает насыщенности? Чтобы, например, наслаждаться моментом? Откликается?

Я рассматривала карты с чёрными рубашками – они лежали на столе прямо перед моими глазами и не выражали совершенно ничего. Как и я.

– Ой, мне очень откликается. Прямо про меня, – сказала соседка с влажной ладонью.

Но густо подведённые глаза ведущей не уделили ей внимания – они не отпускали меня. Она ждала ответа – и все остальные вынужденно делали тоже самое.

– Не особо. Меня не то, чтобы всё это беспокоило. А вот других – бывает.

– Тогда вашим запросом может быть – лучше понять себя. Как вам?

Себя – так себя. Я кивнула, чтобы прекратить допрос – и ведущая переключилась на соседку:

– А вам отозвалось про краски, да? Не хватает сочности жизни?

Игра началась. Мы бросали кубики, передвигали камни по игровому полю и доставали карты, отсчитывая их по числу точек. Затем рассматривали и обсуждали, пытаясь понять, какое послание в них заложено. И пока что я не увидела и не услышала совершенно ничего полезного: каждая видела то, что хотела. У меня никаких пожеланий не было, и я старалась уклониться от ответов.

Когда я, опустив руки под стол и отвернув рукав, украдкой, чтобы снова не привлекать к себе внимание, глянула на часы, они показали 20:28. И я поверить не могла, что прошло меньше часа – казалось, что игра идёт уже вечность. От музыки или запаха дурнота усилилась. Карты и камни на игровых полях подёргивались и сливались.

Соседка бросила кубики:

– Один – один.

– Это общее послание. Сейчас вы достанете одну карту. Мы посмотрим на неё, а затем возьмёмся за руки и подумаем о том, что она говорит всем нам, – объяснила ведущая.

Соседка взялась за колоду.

– Надеюсь, сейчас что-то попроще вытащу. Тяжело идёт.

Я бы вместо «тяжело» использовала «бессмысленно».

Она достала карту и положила в центр стола.

– О, интересно! Повешенный. Он означает жертву. Давайте подумаем. Когда мы жертвуем собой? Можно ли обойтись без жертв? Нужны ли наши жертвы?

Ведущая протянула руки, все остальные повторили, я снова ощутила чужие ладони в своих – круг замкнулся.

Я смотрела на карту. Свисающий с дерева вниз головой человек на ней подвешен за одну ногу, с которой скрестил свободную, образовав треугольник. Его глаза были закрыты – но в какой-то миг мне показалось, что веки вздрогнули.

Голоса вокруг стали единым гулом, стол расплылся и растёкся. И всё исчезло.

Остался только гул. И берег. Красноватый глинистый берег озера резко открывался за высокой травой. Это было даже не озеро, скорее болото, поросшее ряской. Тихое и одинокое, несмотря на компанию лягушек и птиц с их переговорами и стрекотание насекомых.

По ночам берег освещали только звёзды. Справа над мутной водой – летом она бывала очень тёплой – наклонялись деревья, пытаясь рассмотреть своё отражение. Прямо под переплетёнными ветвями, у самой кромки, лежал большой камень. Но он тёплым не был – оставался холодным, даже за весь ясный день солнечные лучи не сумели его согреть.

Вдали булькнуло, и над поверхностью мелькнуло что-то тёмное. Что – понять невозможно. Всё внутри меня словно стянуло когтями. А стрекотание стало невыносимо громким, оборачиваясь гулом. И в нём я слышала удары своего сердца.

Мою руку стискивали уже две влажные ладони. Глаза их обладательницы в нескольких сантиметрах от моего лица тоже оказались влажными. Я что, потеряла сознание?

– Миша, расскажи, где это случилось? Где нам тебя искать?

– Что? – я нахмурилась, всё ещё находясь под властью воспоминания. Оно не приходило ко мне больше десяти лет – и такое положение дел меня всецело устраивало.