Нечистое озеро

Я изо всех сил старалась выдавить стекло, из сорванных ногтей потекла кровь. Воздух кончался, а вода прибывала. Серая, серо-зелёная, она заполняла всё вокруг, не оставляя никаких шансов.

Глава 3. Поиски

Вокруг светло – первое, что я поняла. К покрытому грязью лобовому стеклу прилипла ветка. Мои ноги замёрзли и промокли. Взглянув вниз, я обнаружила, что в салоне воды по щиколотку. Я запустила пальцы в волосы и ощутила в них песок, опустив руку, заметила землю под криво обломанными ногтями. Во рту стоял привкус затхлой воды.

Окно с моей стороны так и осталось приоткрытым – и я вспомнила, как его заклинило, вспомнила, как меня окружила река.

Но я жива. Значит, меня вытащили вместе с машиной. Но почему оставили в ней? Не смогли открыть заевшие двери? Но разве не нужно тогда вызвать спасателей, и…

Я толкнула дверь, и она сразу же послушно поддалась. Вода выплеснулась наружу вместе со мной.

На берегу собрался десяток любопытных, и все они смотрели на меня. Я как будто вышла на сцену – и поразила зрителей, ещё не начав представление.

– Так она жива, – сказал кто-то.

Белобрысый парень, стоявший ко мне ближе всех, спросил:

– А как ты выехала?

От моего внедорожника до реки метра три. Туда – или скорее оттуда? – вели глубокие следы протектора. Переднюю часть машины помяло и покорёжило от удара.

Я подняла глаза на насыпь, на мост, где не хватало теперь пролёта, и в животе сжалось и потянуло. Я летела долго – и мне это не показалось. Высота была метров десять. И, судя по месту пролома, упала я достаточно далеко от берега.

– Как ты выехала? – повторил парень.

Хотела бы я, чтобы кто-нибудь мне рассказал. Но мои губы зашевелились и виновато ответили:

– Это не я. Это муж.

Зачем я так сказала?

– А где он? – к белобрысому и ко мне приблизился здоровяк.

Я огляделась, как будто Сергей и в самом деле мог быть где-то на берегу.

– Не знаю… Мы ехали, стали ругаться, и он… – и этого говорить я тоже не собиралась.

Всё больше зрителей перебиралось в первый ряд. И я с изумлением продолжала спектакль, играя роль, которую не знала:

– Он сказал, что хочет наказать нас обоих. А потом… мы упали. И я ничего не помню. Я пыталась выбраться, но пассажирскую дверь заклинило, и я… Он жив?

И тут воздух закончился. Мутная вода накрыла меня с головой, но я была жива, я так отчаянно хотела выбраться. Я упала на землю, сорвала шарф, до боли вцепилась обломанными ногтями в шею, ощутив вдруг, что шрам разошёлся и сейчас мои пальцы погрузятся в мою же плоть, откуда выходят кровавые пузыри. В мутной воде всё плыло и кружилось, она давила на грудь, вытесняя остатки воздуха, в ушах звенело, перед глазами растекалась красная пелена.

Мне совали что-то отвратительное под нос.

– Паническая атака, – сказал кто-то через толщу воды.

С меня сняли куртку. Игла вонзилась в плечо. Рыжая женщина с усталым лицом сосредоточенно смотрела мне в глаза.

– Отвезём вас в больницу.

– Не поеду. Мне нужно идти, – ещё не вполне придя в себя, ответила я.

Но куда? Я не знала. Я осторожно встала и обхватила себя руками, пытаясь согреться. Это не помогло. В мокрой ледяной одежде меня колотило от холода.

Ко мне подошёл человек в форме.

– Что произошло?

Я повторяла свой выдуманный рассказ, пока мой истекающий водой внедорожник грузили на эвакуатор.

– На штрафстоянку поедет, – заметив мой взгляд, сказал гаишник.

Своим ходом мой железный друг сейчас всё равно вряд ли смог бы передвигаться.

– Это ваш автомобиль?

Я покачала головой.

– Мужа.

И это правда: зарегистрирован он на Сергея. Что с учётом всего, что я только что рассказала, и к лучшему.

– Как с ним связаться?

Я назвала телефон и адреса – домашний и его офиса.

Сергея, конечно же, быстро найдут, и он сюда приедет. И тогда всё станет ещё более плачевным.

Рыжая фельдшерица садилась в «скорую помощь».

– Девушка! – окликнула я. – А можно всё же в больницу?

Я услышала, как полицейский звонит мужу – «Это вы Сергей Витальевич?» – прежде, чем дверь медицинской кареты закрылась, и я отправилась обратно в город.

– Не вижу признаков травм, – напоследок посветив мне в глаза фонариком, пробурчал пожилой грубый врач.

Десятью минутами ранее он нахамил передавшей меня фельдшерице.

– Разве что эта, – он принялся разглядывать мою обнажённую шею.

Спасительный шарф комом торчал из кармана куртки, куда я его затолкала на берегу, и теперь надевать его уже поздно. – Глубокое рассечение.

– Говорили, что выжить невозможно, – снова вопреки своему желанию ответила я.

И хотя к этому визиту в больницу мой старый шрам и не имел никакого отношения, я вдруг впервые за много лет решила поделиться его историей. Из сумбурного и скомканного рассказа вряд ли можно было что-то понять, но зато я несколько раз упомянула озеро.

– А что с вами сегодня произошло? – уже с большим вниманием спросил врач.

Я опять повторила выдуманную историю. Если придётся сделать это ещё хоть раз, я сама в неё поверю.

– Вы знаете, что больница обязана сообщать о таких случаях в полицию?

Хотя туда уже и так сообщили, спорить я не стала.

– Выпишу рецепт, попьёте от тревожности.

К моему удивлению, удерживать меня не стали и даже остаться не предложили. Покинув больницу, я достала и завязала шарф и остановилась в замешательстве. Мой утонувший вместе со мной телефон вдруг ожил и бомбардировал десятками сообщений. Писали Сергей и свекровь, бывшие коллеги и даже Марков. Я удалила чаты, не читая, и пошла по улице в никуда.

Одежда уже подсохла. В кармане я нащупала банковскую карту – неизвестно, в каком она состоянии, и три связки ключей: от покинувшей меня машины, бывшего офиса и дома – не факт, что всё ещё моего.

Ночью перед падением с моста мне казалось, что я потеряла всё, но это было не так. Интересно, теперь-то уже предел, или получится что-то ещё ухудшить?

Я присела на лавку. Всё, что творилось – результат проклятой игры, тут сомнений нет. Но если она что-то во мне открыла – значит, это можно закрыть. Я открыла в телефоне сайт «Зова бездны» и набрала номер.

– После вашей игры у меня начались проблемы, – сказала я, не дослушав мяукающее приветствие. – Из-за вас я попала в аварию и потеряла работу.

И мужа. Но тут в двух словах не объяснишь.

– А вы были точно на нашей игре? – и это тоже так по-кошачьи: напрудить в тапки и спрятаться под кровать.

– Вы серьёзно? – не сдержалась я. – Думаете, я не знаю, куда звоню?

– А можете напомнить, как вас зовут?

– Елена Ва…

Васянина. Почему-то я едва не представилась девичьей фамилией, хотя уже десять лет как Крюкова.

– Помню вас. Вы хотели разблокировать эмоции, – сдалась собеседница.

– Именно. Но никак не испортить всю свою жизнь.

– Мы можем провести с вами сеанс завтра, скажем, в семь тридцать, и попробовать во всём разобраться.

– Я не хочу ни в чём разбираться! Я хочу, чтобы стало, как было!

Я говорила так громко, что прохожие оборачивались.

– Вы знаете, как это сделать? Да или нет?

– Елена, я понимаю, что вы очень нервничаете. Ваши эмоции были заблокированы, теперь они снова вам открылись, но вы пока не умеете с ними справляться. Но за несколько сеансов вы получите этот навык, и…

– То есть, вы хотите, чтобы я ещё вам заплатила. Но при этом не знаете, как исправить то, что уже сделали?

– Нет, вы не так меня поняли. Вам нужно…

Я прервала звонок, не дослушав её. Что правда, то правда: эмоции мне открылись. Не думаю, чтобы хоть раз в своей взрослой жизни, отделенной от того происшествия прочной крепостной стеной, ощущала такую даже не злость – настоящую ярость. Я представляла недопсихолога-недооракула с её жеманным голосом и чересчур подведёнными стареющими глазами – и, окажись она сейчас передо мной, я бы в неё вцепилась.

Но вспышка быстро погасла, сменившись отчаянием. Куда мне идти? Что теперь делать? Я обхватила голову руками и зажмурилась, желая в этот миг просто исчезнуть.

– Девушка, вам плохо? – прохожая лет шестидесяти остановилась у моей лавки.

Да. Мне было очень, очень плохо. Помотав головой, я дождалась, когда она отойдёт, и принялась искать номера психологов. Первая попавшаяся сказала, что у неё запись на два месяца вперёд, но её слишком жизнерадостный голос мне и так не понравился. Вторая согласилась встретиться прямо сейчас.

Такси забрало меня от лавки и отвезло на окраину – в тихий, застроенный серыми хрущёвками район. Серые дома, серое небо, серый тающий апрельский снег под ногами – всё было серым и снаружи, и внутри меня.

– О чём вы хотите поговорить? – безучастно спросила блеклая женщина немного старше меня.

Её лицо было усталым, таким же серым, как погода за окном. Но вот она широко улыбнулась – так натянуто и искусственно, что улыбка напомнила оскал.

Она мне не нравилась. Но сегодня вряд ли кто-то мог мне нравиться, так что это не критерий.

– Понимаете… Всё пошло не так, – я не могла собраться с мыслями и не знала, с чего начать.

– А как должно было? – отозвалась она.

Как было. Я не собиралась увольняться с работы, изменять мужу с соседом и топить машину в реке. И вспоминать я ни о чём не собиралась.

Примерно об этом я и сказала, и мне стало очень неловко.

– Вот как? А что вы чувствовали, когда совершали эти поступки? Что именно сейчас вынуждает вас о них жалеть?

Да она издевается. Невозможно ведь всерьёз спрашивать человека, который потерял всё, почему он об этом жалеет? Гнев снова накрывал меня – а вместе с ним и гул, и уже знакомая пелена опускалась мне на глаза, размывая серое лицо напротив.

Я – чем бы я ни была – смотрела на себя с высоты потолка. Удивительно, как серая женщина вообще пустила меня на порог – выглядела я в своей грязной одежде, с растрёпанными слипшимися волосами ненамного лучше бездомной. Интересно, чем от меня пахло. Я не шевелилась, замерла и психолог, округлив рот. А потом он быстро-быстро зашевелился, но гул остался, он перекрывал все звуки и слова я не разбирала.

Женщина привстала со стула, занесла руку – но не рискнула меня коснуться. Она отошла и стала ходить из стороны в сторону по кабинету, что-то говоря. Гул перешёл в звон – и прекратился. И я услышала, как по полу стучат каблуки.

– Уходите, или я сейчас полицию вызову.

Теперь я смотрела на неё со стула, а сердце моё стучало явно чаще обычного. Что это? Почему оно со мной происходило? Как?

– Извините. Такие внезапные замирания – одна из моих проблем.

– Если хотите, дам телефон специалиста, но я…

Я направилась к двери.

– Девушка, а оплата? – закричала она мне в спину.

Но за что? И, главное, чем? Я не знала, сколько у меня денег. Ещё пару дней назад моя жизнь была достаточно хороша, чтобы не слишком следить за балансом. Но в апреле я уже оплачивала плавание Коли, платила няне и Камилле, за массаж, мезотерапию, за окрашивание волос, покупала сыну футболки и продукты домой… Я на ходу открыла банковское приложение.

На моём счете осталось 4670 рублей – примерно столько брала няня за девятичасовую смену с Колей.

Я снова шла бесцельно, куда глаза глядят. Телефон вибрировал – это муж пытался до меня дозвониться. Но я не чувствовала себя в силах с ним объясняться, и просто шла, пока не увидела церковь.

Я не религиозна, хотя и крещена в детстве, крестили мы и Колю. Но сейчас восприняла золотой купол знаком надежды – может быть, здесь сумеют дать мне ответы?

– Голову покрой, – зашипели на меня за порогом, хотя там находилась только церковная лавка.

Я покорно сняла шарф с шеи и повязала на голову. И ей богу, легче публично, хоть мне и чужд эксбиционизм, раздеться донага, чем обнажать этот шрам, однако же я делала это уже в который раз за день. Посетительница тут же вцепилась глазами в моё горло, но я не стала ждать, когда она насмотрится, и пошла на поиски священника. Долго искать не пришлось – полный и бородатый, он двигался мне навстречу по коридору.

– Можно с вами поговорить? – обратилась я.

Он кивнул, и мы отошли в сторону.

– Я не знаю, что со мной происходит, – начала я, и перечислила видения, провалы в памяти…

– Господь с нами всегда, и тебе поможет, но тебе надо бы и к врачу обратиться, – заметил он, не дослушав. – От душевных недугов перед иконой Божией Матери «Успокоительницы» хорошо помолиться.

Он посчитал меня сумасшедшей – только и всего.

Молиться я не стала и вскоре опять стояла на улице. Я вспоминала игру – кости, камни, кубики с чёрной рубашкой. Снова достала телефон и стала искать номера.

На сей раз таксист вёз меня в другой район на окраине – к предсказательнице и мастеру ментальной скульптуры, уж что бы это ни значило.

Выглядела гадалка гораздо более обыденно, чем оракул из «Зова бездны», и я посчитала это неплохим началом. Мы расположились на её кухне, откуда слышалось, как в комнате возятся дети и скребётся за дверью собака. Хозяйка взяла с подоконника и постелила на столе зелёную скатерть и достала из шкатулки на холодильнике колоду.

– Что хотите посмотреть?

– Что со мной происходит?

Во рту стало шершаво от сухости. Я попросила воды. Она дала мне стакан – обычный гранёный, такие водились в доме моих родителей, и принялась мешать карты.

Вынула три, разложила треугольником. Колода была совсем не такая, как на игре, но из центральной карты на меня всё так же снизу вверх смотрел перевёрнутым взглядом повешенный на дереве за ногу человек.

– Карта жертвы, – сказала гадалка, и это я уже слышала. – Вам недавно пришлось от чего-то отказаться?

О да. От всего. Осталось понять – зачем.

Следующая карта выглядела ещё менее оптимистично: с разрушенной башни падали люди.

– То, что с вами сейчас происходит – результат тяжёлого события. Даже катастрофы, можно сказать.

Ею точно можно назвать и нападение, оставившее шрам на моей шее, и воспоминания о нём, сводящие теперь меня с ума, и всё то, что происходило сейчас. Я кивнула – но всё это известно и без карт.

– Сейчас посмотрим, в чём причина событий, – и гадалка перевернула третью карту.

Дьявол сидел на троне, а у его ног стояли связанные веревкой мужчина и женщина.

– Это некие силы зла, – после короткого замешательства сказала она. – Низменные инстинкты и пороки.

Тут тоже нельзя поспорить: никто не станет перерезать кому-то горло из добрых побуждений.

– И как мне всё исправить? – спросила я.

Гадалка собрала карты, перемешала их и вытянула одну. Перед нами вновь появился Повешенный.

– Сейчас кризис. Нужно набраться терпения и взглянуть под другим углом.

И под каким же?

– Не особо понимаю, – призналась я. – Можете ещё на чём-нибудь погадать?

– Лучше говорить не «гадать», а «смотреть», – заметила она. – Так будет правильно. Дайте левую руку.

Она заглянула в мою ладонь. Поджала губы, брови приподнялись.

– А можно правую?

Бросив быстрый взгляд, она отпустила мою руку и встала. Не просто поднялась – отошла в сторону.

– Что вы там увидели?

Она опустила глаза.

– Вы знаете.

– Что?

Гадалка покачала головой, по-прежнему не глядя на меня. Похоже, наша встреча закончена.

– Сколько я вам должна? – спросила я, доставая телефон и собираясь перевести деньги.

– Нисколько. Мне такое не нужно, – быстро ответила она.

Если человек отказывается от денег – на это точно есть веская причина. И она явно во мне. И я хотела её знать.

– Скажите, что вы там увидели. Я правда не знаю. Я никогда раньше не бывала у… – гадалки? Но я не хотела раздражать её ещё больше. – Предсказателя.

Она дёрнула бровями и ответила, не поднимая глаз:

– Линии жизни… Их нет. Они оборваны почти у самого начала. Так может быть, только если…

Я всплыла. Я справилась, и теперь стояла над водой. Она стекала с меня, смешиваясь со слезами и кровью. Пальцы, которыми я пыталась зажать рану, проваливались в неё, но боли не было. И страха не было. Не было ничего. Я видела берег – и побрела к нему, борясь с сопротивлением воды.

– Ты обдолбанная, что ли?

Я очнулась на ночной незнакомой дороге. Я стояла, преградив путь такси, водитель которого сейчас меня и отчитывал.

И так больше продолжаться не могло.

Глава 4. Лесное

Я пролетела над собой, вздрагивающей от рыданий на камне, и теперь смотрела на себя со стороны мутной воды.

Та, другая я, сжалась в комок, обхватив себя за колени, и выглядела жалко. Длинные чёрные волосы – мне тогда часто говорили, что я похожа на какую-то итальянскую актрису, чем я очень гордилась – спутанные, слипшиеся от глины берега, спускались в озеро. Платье моей сестры, чёрное в мелкий горошек, было разорвано на груди и спине. Я подняла перепачканное лицо – исцарапанное, разбитая губа распухла вдвое, на скуле ссадина. Глаза – чёрные кляксы из-за расплывшейся туши – зажмурены. Я запрокинула голову, и моя открывшаяся шея была цела. И я увидела каменные бусы. Те самые бусы! А я ведь полностью о них забыла!

– Девушка, вам плохо?

Гул, звон, мутящая красноватая темнота – и вот я опять в автобусе, а на моём плече чья-то рука.

– Плохо стало? – переспросила, наклонившись ко мне, пенсионерка в белой пушистой шапке. Я заметила два седых волоска у неё над верхней губой.

– Мама видела фильм, – объяснил Коля. Кажется, с осуждением.

– Как это? – преувеличенно ласково уточнила бабуля.

– Она всегда теперь видит фильмы, – ответил сын.

Я сама сказала ему об этом сегодня ночью. Коля опять плакал и говорил, что ему страшно. Мне просто нужно было его успокоить, чтобы он молча и быстро пошёл за мной – и я не придумала ничего лучше. Сказала, что бояться нечего: если я выгляжу странно – значит, смотрю сейчас фильм. Интересный и весёлый. А теперь все в этом автобусе считают меня наркоманкой.

– Она что? – мужчина рядом с бабулей щёлкнул себя по горлу.

Да, или алкоголичкой. Пассажиры рядом со мной переглядывались. И почему все просто не оставят меня в покое?

Перегнувшись через Колю, я выглянула в окно, но не смогла понять, где мы едем. Я не узнавала дорогу, которую не видела много лет, и не представляла, сколько времени опять провела в своём «фильме». Наверняка мы уже проехали Лесное.

Я никогда не собиралась возвращаться туда. Я не навещала родных, не посещала семейные праздники. Да что там – два года назад я не приехала даже на похороны отца. Я вычеркнула Лесное из своей жизни, и ещё до вчерашнего дня была уверена, что навсегда.

Но мне некуда больше идти. Все мои знакомые вне работы знают Сергея и явно встали бы не на мою сторону. Да и как их судить? Я сама бы так поступила, если бы речь шла не обо мне. Снять квартиру или даже переночевать в гостинице не на что. С коллегами теперь полная неразбериха. А близких друзей у меня давно нет. Дом моих родителей – единственный, куда я могу вернуться. И понять, наконец, что со мной происходит – и, что гораздо важнее, найти решение. Должен быть способ всё это прекратить. А потом уже буду искать, как всё теперь наладить.

Я встала, схватив одной рукой огромную сумку – всё моё имущество, которое я украдкой и впопыхах собрала, как воровка, прошлой ночью, пока Сергея не было. Другой подхватила одноногого сына за пояс – и, качаясь от движения автобуса, двинулась к выходу. Задача осложнялась тем, что Коля не хотел никуда идти.

– Мама, пусти, – ныл он. – Мне больно!

Лицо сморщил – сейчас снова расплачется. И будет вторая серия представления: скучающие в дороге пассажиры – благодарные зрители. Но обошлось. Доковыляли до водителя, я рассчиталась – и как раз подъехали к очередной остановке.

Но не той. Не проехали – не доехали. До Лесного оставалось километров пятнадцать. Жаль, что я сообразила это уже после того, как мы вышли. Наш автобус задерживаться не стал, поспешил уехать так быстро, словно только и рад был с нами расстаться. Теперь придётся ждать другого, а они, если ничего не изменилось, тут ходили не слишком часто. Такси и тем более не дозваться.

Погода опять портилась, и кусачий ветер уже носил по воздуху снежинки. Апрель определённо не желал становиться весной.

Лавок тут не было. Я поставила сумку на землю и уселась на неё, ёжась от холода. Сын неуклюже устроился рядом, отставив сломанную ногу в сторону. Он затих, оставшись без публики – на остановке не оказалось никого, кроме нас.

Что, если я просто сошла с ума? Игра сорвала какие-то винтики в моей голове и превратила в своего злейшего врага. Не хочется признавать, но ведь других объяснений нет. И разумный человек, осознав это, не сбегал бы с ребёнком на ночном автобусе, чтобы уехать в лес, а сам обратился за помощью.

Но, хотя три с половиной месяца, проведённые в больнице пятнадцать лет назад, исчезли из моей памяти, я всё равно точно знала, что больше туда не хочу. Придётся стоять на том, что всё, что я натворила, было намеренно и осознанно. И пытаться решить проблему самой.

– Мама, я хочу есть, – снова заныл Коля.

А ведь нытьё – это только для меня. Но почему он не может и со мной разговаривать, как с отцом, няней или попутчиками? Откуда эта вечная жалобная плаксивость?

– Ты можешь говорить нормально? – поддалась раздражению я.

– Это как? – тёмные глаза удивлённо округлились.

– А как ты с бабушкой говоришь? – я полезла в боковой карман сумки за печеньем.

– Молча?

Теперь удивилась я. Но секундная вспышка уже погасла под мокрым снегом, я взяла себя в руки и не стала его расспрашивать.

Мы успели как следует замёрзнуть и вымокнуть прежде, чем нас забрал следующий автобус. И спустя сорок минут мы были в Лесном.

Я снова стояла на втиснутой между деревьями «главной остановке», как тут её называли. И нисколько не жалела, что столько лет обходилась без всего того, что сейчас сжималось комком чуть выше желудка. Страх, волнение, грусть?

– Холодно, – пожаловался Коля.

Такси, как и раньше, стояло прямо на остановке.

– На улицу Труда подвезёте? – крикнула я.

Таксист кивнул и вышел помочь. Он убрал мою сумку в багажник, заботливо устроил Колю на заднем сидении – детского кресла не было, но иного я здесь и не ожидала, и мы двинулись по относительно широкой асфальтированной дороге.

Я узнавала и одновременно не узнавала Лесное. Посёлок, поразительно чужой и такой знакомый, в моих воспоминаниях остался гораздо более просторным, чем был в реальности.

– Мама, куда мы едем? – спросил Коля, глядя во все глаза на бредущую вдоль дороги одинокую лошадь.

– Я же говорила: к твоей тёте.

– У меня нет тёти.

– Есть.

Он не знал Нину. Они виделись всего дважды, и Коля был слишком мал, чтобы это запомнить.

Во время их первой встречи ему было два месяца, и Нина с отцом привезли серебряную ложечку ему на зубок. Это был последний раз, когда я видела отца. А сестрой мы встречались ещё раз, когда Коле исполнилось три. Мы сидели в кафе – я сослалась, что в квартире ремонт, что было неправдой. И вскоре ушла, обманув опять, что срочно нужно вернуться к работе.

Она слишком напоминала мне о прошлом, а для меня оно – всё и без разбора – осталось позади.

Нина звонила мне ещё несколько лет, а теперь общение свелось к тому, что она поздравляет меня с Новым годом и днём рождения. Я тоже обычно её поздравляю – мы обмениваемся сообщениями, обходимся без разговоров.

Амулет – кошачий глаз, подвешенный к салонному зеркалу на цепочке – подскакивал и колыхался на ухабах. Мы свернули, миновали рынок и частный сектор, по-прежнему хаотично засаженный деревянными домами, и вот уже оказались на узкой улице, в конце которой стояли шесть двухэтажек – в одной из них когда-то жила и я. В моём детстве на ней не было освещения, она жила по солнцу и с его заходом погружалась в чёрные сны. Сейчас тут появились фонари.

– Значит, к родственникам приехали? – дружелюбно спросил таксист.

Отвечу – и у него будут новости, которыми можно делиться с соседями и пассажирами. Новые люди тут всегда привлекали внимание, а теперь я сама одна из них.

Но отвечать я не спешила. Мне совсем не хотелось напоминать о себе и привлекать внимание. Я для жителей Лесного – это та история на берегу. А мне и так, без их участия, здесь будет напоминать о ней абсолютно всё, каждая трещина на потёртом асфальте, ветка дерева и стена дома.

Но скрывать не имеет смысла: они всё равно узнают.

– Да, здесь живёт моя сестра.

– Ты сказала, что тоже тут жила, – невовремя вспомнил сын.

– И я жила, – неохотно согласилась я в ответ на вопросительный взгляд таксиста.

– Вернуться решили, значит? Это хорошо, а то наши-то все отсюда рвутся.

А когда возвращаются, встречают их неприветливо. Как это произошло в своё время с моей сестрой.

– Нет, просто в гости.

– Надолго?

Этого я и сама не знала.