Нечистое озеро

– На пару дней.

Приехали. Таксист помог не только высадить Колю, но и довёл его, а заодно и донёс сумку до двери – прямо напротив входа на первом этаже. Над ней до сих пор отколот кусок штукатурки – пьяный сосед сверху искал у нас свою жену, которую скрывала моя мать.

Я выразительно подождала, пока таксист не уйдёт, прежде чем постучаться.

И только сейчас подумала, что надо было хотя бы предупредить. Вдруг никого нет дома?

Дверь с шуршанием и скрипом открылась. Заспанная и помятая Нина зевала и трясла головой. Она старше меня на четыре года, но сейчас выглядела на все сорок пять.

– О, это ты. Заходи, – тёмные глаза, такие же, как у меня и моего сына, распахнулись, но в голосе удивление не отразилось. Наоборот, прозвучало так, как будто мы и не расставались. – А я почти двое суток дежурила, с ног валюсь.

Значит, по-прежнему работает в местной больнице, куда устроилась ещё до моего отъезда.

– А кто это у нас тут? – Нина улыбнулась племяннику.

Детей у неё нет, и замуж она не вышла.

Коля смотрел настороженно. У меня одобрения не искал, что непременно бы сделал, если бы рядом был отец. И наконец принял собственное решение:

– Коля.

– Серьёзно? Ты же вот таким был, – Нина ткнула пальцем куда-то на пол. – Хочешь блины со сгущёнкой?

– Не знаю. А что это?

Нина рассмеялась.

– Блины? Или сгущёнка?

Я занесла свою сумку и поставила на пол. Нина обняла меня. Запах розы и лаванды – её любимые духи из юности. Затем сестра чмокнула в щёку Колю. Тот стерпел, вырываться не стал.

– Копия мама, разве что мальчик, – заметила Нина. – Ты такая же была. Сколько ему? Семь?

– Восемь, – поправил Коля.

– Ты проходи, – пригласила Нина. – Я в папиной комнате сплю, а наша стоит пустая. Поешь?

– Я бы отдохнула, – призналась я.

– А мы тогда блинами займёмся, – и Нина обратилась к сыну: – Что с ногой-то случилось, герой?

– Машина сбила, – Коля посмотрел на меня. Мне показалось, что с осуждением.

– Вот как? А как же так получилось?

– Я на дорогу выбежал за собакой, – признался ребёнок. – А у тебя есть собака?

– Была у дедушки твоего. Но уже старенькая, на радугу ушла в прошлом году, – Нина помогала сыну идти по коридору. – Он любил собак.

И я вдруг вспомнила. Рыжий сеттер Барри, добродушный ворюга и попрошайка, и чёрный дворянин Бес, который тайком пробирался к нам в комнату и спал в моей постели. Я вспомнила, как мокрый нос, фыркая, тыкался мне то в лоб, то в ладонь, которой я прикрывалась. Как я могла полностью их забыть?

В тот день, когда меня привезли домой из больницы с забинтованной шеей, они не пустили меня на порог. Ощеренные пасти, вздыбленная шерсть. Они огрызались на отца, когда он тащил их на улицу. Он решил, что они взбесились, и хотел пристрелить – но не смог. На улице они присмирели. Он отдал их в тот же день куда-то в частный дом, и больше мы их не видели.

Но они были… И другие животные после моего отъезда, выходит, тоже здесь жили.

– А где дедушка? – спрашивал сын.

Они добрались до кухни, а я всё стояла посреди полутемного коридора, где, как и в детстве, пахло пылью, а низкий потолок нависал над головой. В комнатах они выше.

Но я же не буду стоять так вечно? Я подняла сумку – кажется, она всё тяжелела – и шагнула в свою детскую комнату.

Когда-то я делила её с сестрой. Теперь отсюда исчезли почти все игрушки, кроме пары любимых Нининых кукол и моего медведя – они в рядок сидели на прибитой к стене книжной полке. Раньше под ней стоял письменный стол, а теперь расположился плоский журнальный, на нём – наши фотографии. Меня определённо не вычёркивали здесь из жизни. На местах наших детских кроватей – диван и два кресла. А платяной шкаф остался прежним. Оттуда мы брали одежду, когда собирались в школу, оттуда сестра достала своё нарядное летнее платье в горошек, привезённое из города, и предложила мне его надеть.

В воздухе кружились пыль и воспоминания. Они скрывались в каждом клочке старых зеленоватых обоев, в каждой царапине на обшитом досками полу.

Вот мы нарядились в мамины платья, перемазались её косметикой и прыгаем на кровати – потом нам за это влетит, а пока мы хохочем. Вот я разбираю куклу сестры под кроватью, пока она увлечённо рисует – после она будет плакать, а влетит только мне. А вот мы готовим: печём на электроплитке пирог из земли с песком. И едва не сжигаем дом. Четыре года – большая разница в детстве, но мы дружили и шкодили вместе. Наверное, потому, что я всегда с энтузиазмом поддерживала проделки Нины. Тогда она была такой же жизнерадостной и весёлой как я, но ещё и очень любопытной вдобавок. Но весь её огонь погас после поездки в город. Она потухла навсегда.

Незнакомый диван втянул меня в уютные объятия. Я давно не спала, и от усталости резало глаза. Мне на самом деле не помешало бы дать отдых и им, и себе и вздремнуть пару часов.

Я прилегла и закрыла глаза, но сон ожидаемо не шёл. Какое-то время промаявшись, я присоединилась к сестре и сыну.

А они, похоже, успели подружиться.

Сидя за столом, покрытым, как и раньше, клетчатой клеёнкой – сколько же ей лет? – они смотрели мультик по старому маленькому телевизору и смеялись. Нина отпускала комментарии – это она всегда умела – и оба прыскали.

– Давай к нам, – предложила сестра.

Она так ни о чём меня и не спросила. Ни в этот вечер. Ни в следующие дни.

***

Той первой ночью я на удивление легко заснула, как будто нажали кнопку, и в последующие несколько дней – не знаю точно, сколько их прошло, два, три, четыре – просыпалась, только чтобы поесть, и то по указке сестры.

Мой телефон разрядился и отключился, и меня это устраивало. Если Сергей или кто-то ещё пытался искать меня здесь и звонил сестре – я об этом не знала.

Я почему-то думала, что смогу собраться с мыслями, но получилось совершенно наоборот. Мной то владела абсолютная блаженная пустота, ещё более бесконечная, чем та, в которой я недавно жила и где не было никаких чувств. Равнодушное опустошение накатывало волнами, накрывая с головой, и я безучастно слушала фоне весёлый голос Нины и смех Коли.

И тут же внезапно меня захлёстывали эмоции, и самой сильной из них была ревность. Я ревновала сына к сестре, в комнате которой он спонтанно поселился. Мужа – к обладательницам духов, бывшего начальника – к коллегам, клиентов – к начальнику. Это не имело никакого смысла, но он оказался и не нужен для терзаний. Мучительное чувство раздирало меня так, что я царапала себя обломанными ногтями – я так до сих пор и не привела их в порядок.

И я снова и снова видела берег: и чётко, как будто находилась там прямо сейчас, и в мутной дымке, как, должно быть, видят близорукие. Слышала теперь и голоса, но глухие – как через подушку. Со спины ко мне подходили из ночной темноты, и я никак не могла увидеть, кто это был. «Обернись!» – мысленно призывала я нынешняя. Но восемнадцатилетняя я не могла услышать.

Полусон, полуявь – бред, как при высокой температуре. Наверное, я на самом деле была от всего больна.

Но вот наступило утро, с которым ко мне вернулась ясность. Комнату, как в детстве, заполнило солнце – и запах сгоревшего масла. Выходит, Нина так и не научилась готовить.

Маленький телевизор бормотал с полки, сестра мешала картошку на сковороде, а Коля с противным звуком увлечённо чиркал по листу бумаги фломастером, зажав его в кулак. Бесполезно бороться, даже учителя отчаялись. Сын бросил на меня короткий взгляд и снова уткнулся в рисунок.

– Выспалась? – спросила Нина.

Я пожала плечами и села за стол. Коля рисовал что-то страшное, чёрное, большое.

– Что это?

Он накрыл рисунок ладонью.

Сестра выглянула в окно.

– Света с Димой пошли гулять с собакой. Хочешь к ним? – спросила она Колю и уточнила для меня. – Дяди Женины внуки. Ты не против?

Сын уже поднялся и, не дожидаясь моего ответа, попрыгал на одной ноге в коридор. Освоился, как дома. И снова меня укусила ревность.

– Он любит собак, – сказала я.

Если подумать, то именно эта любовь нас сюда и привела. Ничего бы не было, если бы он тогда не погнался за соседским псом.

– Муж тебя искал. Хотела тебе рассказать, вот и выпроводила Колю. Не обижайся.

Вот как?

– И что ты ему сказала?

– Правду – что ты здесь, – она пожала плечами.

И почему я решила, что можно ей доверять?

Нина положила на стол полотенце и поставила сверху сковороду. Несмотря на то, что что-то раньше сгорело, пахло сейчас аппетитно.

– Лена, а что мне было делать? Иначе вас бы уже искала полиция. Я объяснила ему, что ты пока хочешь побыть одна, что с вами всё хорошо, и ты сама с ним попозже свяжешься – я была не права?

Звучало разумно. Сама я обо всём этом не думала.

– Ещё он сказал, что ты попала в какую-то аварию, и просил передать, что со всем разобрался, – Нина поставила на стол тарелки и положила вилки.

Падение с моста казалось далёким сном. Через приоткрытое окно с улицы задувало весенний воздух, слышался детский смех.

– Надо выйти пройтись, – сказала я, накладывая себе картошку. Она была тонкая, хорошо прожаренная, но пересоленная. – Не всё же взаперти сидеть.

Прогулка мне точно не повредит. Хорошо бы во время неё ещё и не встретить бывших знакомых – но тут такой риск на каждом шагу.

Сестра свела брови.

– Что значит – взаперти?

– Сколько я уже тут у тебя? Три дня не выхожу? Или больше?

Тёмные глаза Нины, теперь окружённые тонкими морщинами, потемнели еще сильнее. Она опустила их в свою всё ещё пустую тарелку и принялась перебирать по столу тонкими пальцами с коротко подстриженными ногтями.

У меня странно засосало в желудке.

– Что? – не выдержала я.

– Даже не знаю… Что значит – ты не выходила?

– То, что я всё время проспала, – честно ответила я, чувствуя явный подвох.

Сестра молчала.

– Что не так?

– Лена, ты же постоянно куда-то уходила. Если не хочешь, чтобы я об этом кому-то говорила – так прямо и скажи.

Воздух опять кончался. Нет, только не сейчас! Я глубоко вздохнула.

– И куда я уходила?

Нина подняла глаза.

– Я не буду спрашивать. Это твоё дело.

– И ты не знаешь?

– Ты о чём? Я за тобой не следила.

Это розыгрыш? Но поддерживать его я совершенно не в настроении.

– Я всё время была здесь.

Я отложила вилку. А сестра подняла свою, принялась крутить.

– Если ты серьёзно, то посмотри на свою одежду.

Я бросилась в коридор. Мои ботинки – всё те же самые, бывшие офисные – полностью покрывала грязь, как будто я провалилась в глубокую лужу. Не в лучшем состоянии была и куртка.

В ушах звенело. Мысли метались. Так не может продолжаться! Не должно!

– У тебя что, снова это началось? – из-за спины тихо спросила Нина.

– Что?

– То, что было в восемнадцать лет.

Холод и одиночество больницы, едкие запахи лекарств, подгоревшей каши и испражнений, животная тоска и страх. Всё это, стёртое из памяти, отчётливо-болезненно воскресло вновь, как и прежде ощеренные пасти домашних псов. Зря я сюда приехала!

– Если хочешь уйти, возьми мою одежду. Твою я почищу, – закрыла тему сестра.

Я надела её сапоги – на размер больше моих, и чересчур длинное зелёное пальто – Нина выше меня, и оно не в моём вкусе.

Но на улице меня со спины приняли за неё.

– Нина, а можешь ещё достать то лекарство? – окликнул незнакомец, но, увидев моё лицо, ойкнул и заторопился уйти.

В соседнем двухэтажном доме по-прежнему работал магазин «Беляши». И, как и раньше, там продавались стиральный порошок, сосиски и гвозди, словом, всё кроме беляшей. Я купила дешёвое вино, вернулась в дом своих родителей и заперлась в своей детской комнате.

– Лена, ты не против, если я возьму Колю к Ире из больницы на день рождения? В бане попаримся, а завтра вечером вернёмся. В среду мне на дежурство, – через несколько часов постучалась сестра.

Но мне уже было совершенно всё равно.

Глава 5. Каменные бусы

Мутная вода была тёплой. Камень, на котором я сидела – поразительно ледяным. А бусы на моей шее – раскалёнными. Я задела их случайно, когда вытирала слёзы, и отдёрнула руку: они её обожгли.

Я выплыла из очередного видения на кухне. Я стояла у окна, передо мной был серый пустынный двор, в моей руке – кружка, в ней – холодный чай, а на тыльной стороне ладони – след от старого ожога. Я никогда не знала, как он появился.

Голову словно набили стекловатой. Смутно припоминалось, что сестра уехала куда-то накануне и забрала Колю. И я обрадовалась одиночеству. Не хотелось, чтобы меня видели такой.

Неприятно и стыдно, но пора прекратить быть страусом. Нужно посмотреть правде в глаза и обратиться за помощью, – думала я, пока виски всё сильнее стискивало кольцо боли. Тут всё просто: причина во вчерашнем ужасном вине.

«Сними эти бусы, Лена! И никогда больше не надевай!» – донёсся из глубин памяти встревоженный голос матери.

Каменные бусы были на мне тем вечером. Они уцелели и во время нападения, и дальнейших медицинских манипуляций – я сняла их и крутила в руках. С ними я вернулась из больницы с забинтованной шеей, когда наши питомцы отказались меня впускать. Не представляю, откуда они взялись, но отчего-то они сильно беспокоили родителей. И я их спрятала. И ни о чём из этого не помнила до этого момента. И вдруг прямо сейчас поняла, где они. Или сознание снова со мной играло.

Я так резко поставила чай на стол, что он выплеснулся на клеёнку. Ощущая себя воровкой, как и прежде в собственной квартире, зашла в бывшую родительскую спальню. В отличие от нашей с Ниной детской, она почти не изменилась, и вся мебель осталась прежней. Я заметила продавленный матрас на кровати и со стеснением отвела глаза. На столике валялись фломастеры и исчёрканные листки – лишь очередной след того, что мой сын предпочёл мне тётю. Из шкафа торчал прищемлённый рукав Нининой рубашки, напоминая, кто здесь теперь хозяйка. Но меня не занимали её вещи.

В комнате был камин. Когда-то он обогревал дровами первых жильцов этого старого дома, давно ушедших из жизни. Ещё задолго до моего рождения здесь поставили батареи и подключили к центральному отоплению. Камин не использовали десятилетиями, он наверняка давно неисправен. И память говорила мне, что именно потому в его недрах я и спрятала то, что почему-то всех вокруг волновало.

Засунув руку в дымоход, я нащупала кирпичи. И ничего больше. Вот и всё. Мои нынешние воспоминания – просто фантазии. Или, если уж называть своими именами, бред сумасшедшего. Наверное, я видела в фильме или читала в книге, как что-то ценное припрятали в камин, и мой расстроенный разум предложил мне свой вариант.

Рядом с одним из кирпичей нащупалась выемка, а в ней – что-то мягкое. Серый от пыли и времени носовой платок, а в нём –каменные бусы.

Я не придумала их. Они действительно были, и вот они снова передо мной. Нитка обычных серых камней, каких полно на берегу, матовых, обработанных очень аккуратно – все одинаковой продольной формы и одного размера. Я коснулась бусины пальцем. Неужели всерьёз ожидала, что она будет горячей? Камни оказались прохладными. И приятными на ощупь. Я стала перебирать их, и это успокаивало.

Мне захотелось надеть бусы. Но что скажет Нина, когда опять их увидит? Или она тоже о них забыла, как и я до недавнего времени? Почему-то верилось с трудом.

Опустившись на грудь, бусы холодили через водолазку. Они оказались довольно тяжёлыми. В прямом смысле камни на шее. Но мне становилось всё спокойнее, хаос в мыслях оседал, как облака пыли. Своим наличием бусы подтверждали, что видения хотя бы не галлюцинации, а обрывки воспоминаний.

Я и физически почувствовала себя лучше, но теперь ещё больше хотелось отвлечься хоть ненадолго. Взяв свой ноутбук, захваченный из города в большой сумке, я устроилась на диване и включила фильм. На моей груди непостижимо теплели бусы, а изображение на мониторе рассеялось и скрылось в тумане, и на передний план выступил – не берег, нет. Наша с Ниной комната, в которой я сейчас и находилась.

Она снова стала такой, как до моего отъезда. В зеркальной створке гардероба я видела отражение восемнадцатилетней себя и юной Нины за моим плечом.

В руках я держала красные туфли. Блестящие, лаковые, на тонком-тонком каблуке. Коробка от них стояла у меня под ногами и тоже отражалась в подёрнутой временем зеркальной створке. В Лесном такие не купишь – и я едва сдерживалась, чтобы от восторга не прижаться к глянцевой поверхности губами.

Нина скрестила руки на груди.

– И где ты будешь их носить?

В её взгляде – с тех пор, как она вернулась из города, он был тяжёлым и непривычно мудрым – читалось тревожное понимание. Я всё ещё не привыкла к ней заново, и сейчас сестра казалась мне чужой. Мне стало не по себе, но я не подала виду и ответила легкомысленно:

– Да везде.

На глаза мне упала прядь густых пушистых волос. Она задевала нос, щекоча ноздри, и её сдула.

– То есть, по деревне будешь ходить? – уточнила сестра.

Прикрыв глаза, я прижала туфли к груди. Внизу до сих пор жгучим сладким потягиванием ощущались отголоски вчерашней ночи. Я украдкой выбралась из дома – вроде никто не заметил, даже Нина. И впервые отдалась: Максу на заднем сидении его «Марино».

Я сбросила домашние шлёпанцы. И они, и пальцы на загорелых ногах как будто смотрели со стыдом за себя – разве они достойны такой красоты? Но я решительно вступила в одну туфлю, затем в другую. И сделала шаг. И взмахнула руками:

– Ой!

Тут Нина пришлась кстати. Без неё бы не удержать равновесие.

– Даже ходить не умеешь, – хмыкнула она. – Осторожно, каблуки переломаешь.

Но я сделала ещё шаг, потом ещё… Вроде всё получалось. Туфли давили, сжимали, резали, напоминая о сказке про русалочку – но не той, из мультика, а страшной, из книги, которую в детстве мне вслух читала сестра.

Я до сих пор злилась на неё за побег. Она исчезла, никого не предупредив. Ни единым словом не намекнула. Однажды утром я проснулась, и её больше не было ни в нашей комнате, ни в посёлке. Она бросила меня, предала. Оказалось, что я совсем ничего для неё не значила. А потом Нина вернулась. Без детей и без пуза, не оправдала пророчества местных тётушек. Она ничего не говорила о городе, каждый раз предлагала сменить тему. Но и без рассказов ясно, что всё сложилось не так, как сестра мечтала. Глядя на неё, увядшую и поникшую («как побитая собака домой приползла» – судачили на улицах), я почти расхотела тоже сбежать, как она, как только мне исполнится восемнадцать. А потом появился Он, Макс. И восемнадцать исполнилось прямо сегодня.

Я стащила, неловко наклонившись – аж спину потянула – домашнее платье. И проковыляла обратно к шкафу с одеждой. Распахнула его – эх, и выбрать-то не из чего! Всё такое унылое, детско-деревенское. А к таким туфлям бы что-то, как из фильмов!