Бисквит королевы Викторииф

Глава 2

Конечно, в первые часы никто даже в мыслях не посмел назвать свершившееся происшествие настоящим преступлением. Смолянки гудели промеж собой, обсуждая пропажу Екатерины Челищевой. Они шутили и возмущались. Девушки убеждали друг друга, что Кэти заигралась, обиделась на кого-то или же вправду не захотела идти на урок, потому что плохо приготовила задание. Никто не воспринимал всерьёз слова Воронцовой о том, что они с девочкой строили планы провести свободное время вечером за рукоделием и беседой. Твердили, что Кэти пошутила, а то и вовсе позабыла о своём обещании. Однако неуместная шутка затянулась.

Девочка не объявилась ни вечером, ни ночью, ни даже на следующее утро. Более того, прибывшая в Смольный полиция во главе со следственным приставом Шавриным организовала весь персонал института для поисков. Казалось, обыскали каждый угол, в каждый шкаф заглянули и по всему саду с фонарями несколько раз прошлись. Старшие искали до рассвета, а воспитанницам велели ложиться спать и дортуаров не покидать, покуда не позволят классные дамы.

Да какой уж тут сон! В коридорах беспрестанно звучали торопливые шаги и приглушённые голоса, а стоило подойти к окну, можно было увидеть в саду мелькавшие жёлтые пятна фонарей.

Утром прибыли сотрудники полиции со специально обученными собаками. Это внушало надежду и даже некую трепетную радость, что теперь-то Кэти точно отыщется. Но чем больше проходило времени, тем тревожнее становилась атмосфера. Казалось, сам воздух уплотнился и гудел в напряжении, как перед грозой.

К вечеру до воспитанниц дошёл слух: собаки потеряли след. Посадили девочку в пролётку или же увезли иным способом, сказать было нельзя.

Ещё одна ночь прошла в тревожных перешёптываниях: смолянки в страхе обменивались догадками. Время от времени кто-то плакал.

На второй день бледные классные дамы собрали воспитанниц и объявили им, что полиция продолжит работу в институте, некоторых девочек опросят, но этого бояться не следует, потому как любая мелочь может помочь в поисках несчастной Кэти. Девочку ищут повсюду: у знакомых, друзей и родни, на случай, если она сбежала по какой-то причине.

Варя ни в какие такие побеги не верила и сказала об этом первым делом, едва её вызвал к себе на допрос следственный пристав.

Ивану Васильевичу Шаврину прежде доводилось работать в Смольном. Опыта в общении с юными барышнями благородных сословий у него хватало. Более того, их знакомство с самой Варей прошло весьма интересным образом: Воронцова по воле нелепой случайности оказалась втянута в скандальную преступную историю, из которой смогла не только выйти с достоинством, но и заручиться поддержкой наиболее влиятельной покровительницы во всей Российской империи.

Шаврин, ставший тому невольным свидетелем, составил о девушке собственное представление. К счастью, оно оказалось вполне лестным, поэтому Варя общения с приставом нисколько не боялась. Напротив, она с нетерпением ждала, когда её вызовут, что случилось лишь к концу третьего дня после пропажи девочки.

Иван Васильевич был высоким и сухощавым мужчиной слегка за пятьдесят. У него были проницательные, хитрые глаза, орлиный нос и крупные ладони. Но наиболее примечательной чертой его внешности Воронцова находила усы: русые, густые, до нелепости длинные, скрывающие верхнюю губу и колышущиеся при дыхании. В остальном Шаврин казался типичным сыскарём в строгой полицейской униформе и с не менее строгими взглядами на всё на свете.

Пристав опрашивал девушек в кабинете литературы в присутствии классной дамы. Варя в точности передала ему их беседу с Кэти, не обращая никакого внимания на сердитые взгляды Ирецкой из-за того, что девушкам вздумалось общаться прямо на уроке.

Шаврин сидел за учительским столом, в то время как Марья Андреевна стояла возле одного из окон и не сводила взгляда с собеседников.

В кабинете пахло мелом, пылью и старыми книгами, которых в шкафах было едва ли не столько же, сколько в библиотеке института. Над ними висели пожелтевшие портреты русских классиков. Лёгкая обшарпанность мебели и дух ветхой бумаги всегда особенно нравились Варе. Да и литературу Воронцова уважала. Однако сегодня у неё совершенно не было времени наслаждаться пребыванием в одном из самых любимых кабинетов.

Варя сидела за первой партой, напротив пристава. Она едва сдерживала себя, чтобы не вскочить от нахлынувших переживаний – так сильно задело её равнодушие Шаврина.

– Иван Васильевич, как вы не понимаете, Кэти просто не могла сбежать! – воскликнула Воронцова, когда пристав в очередной раз упомянул, что «беглянку ищут по всему городу».

Варя краем глаза уловила движение. Марья Андреевна скрестила руки на груди и выпрямилась, но замечаний при постороннем человеке делать не стала. Вид у неё был совершенно совиный: широко распахнутые большие глаза и слегка наморщенный маленький нос, обращённый вниз, к поджатым узким губам.

– Вы так убеждены в этом, любезная Варвара Николаевна? – пристав прищурился, отчего в уголках глаз пролегли такие морщины, будто он улыбался.

– Pas de doute[9], – сдержаннее ответила Воронцова.

– И дело лишь в том, что Екатерина Челищева обещала вам занятие вязанием после уроков?

– Ей незачем было сбегать, никого не предупредив. Да и не к кому особенно. Разве что… – Варя нахмурилась. – Она упоминала какую-то тётушку Анну, подругу своей покойной матери. Вы уже проверили её?

– Варвара, – строгим тоном вмешалась Ирецкая. – Опрашивают тебя, а не наоборот. Веди себя благоразумно и пристойно, будь любезна.

Пристав, делавший прежде записи, сложил все листки в толстую синюю папку и завязал её.

– Нет уж, пусть говорит, что думает, – под густыми усами сложно было угадать, но Варе показалось, что Шаврин всё-таки улыбнулся. – Позвольте узнать, Варвара Николаевна, почему вы считаете, что искать нужно именно у этой неведомой тётушки Анны?

– У Кэти была собака, о которой она вспоминала с большой любовью, как о единственном друге. Подруга матери приглядывает за этой собакой. Смею предположить, что если Кэти и могла сбежать, то лишь чтобы навестить четвероногого любимца, только и всего, – Варя на миг закусила губу и осторожно спросила пристава: – Но почему же тогда она не вернулась? Столько времени прошло. Будь это так, тётка наверняка привезла бы Кэти обратно, верно?

– Верно, – Шаврин кивнул.

Он встал и вышел из-за стола. Варя не сводила с него встревоженного взгляда. Ей казалось, что сыскарь знал нечто такое, чем не мог поделиться.

– Выходит, Кэти не доехала? – Воронцова встревоженно сглотнула.

Ирецкая на своём посту у окна перекрестилась и пробормотала:

– Господи, помилуй.

Но вместо ответа Шаврин сказал:

– Боюсь, вы переутомились, Варвара Николаевна. Все эти переживания вредят вашим юным, нежным нервам, не находите? – он взял со стола свою папку. – Впрочем, свежий воздух должен оказать благоприятное воздействие. Почему бы нам немного не прогуляться в саду? Я буду рад составить вам компанию, прежде чем возвращусь в управление с докладом, – он повернулся к Ирецкой. – Марья Андреевна, вы позволите? Уверяю, это пойдёт вашей воспитаннице на пользу. Я пригляжу за ней и не уведу далеко.

Лицо классной дамы немедленно вспыхнуло возмущением. Она сделала шаг к Варе, будто готова была закрыть её собой в случае необходимости.

– Я не могу…

– Вы будете видеть нас из окна, – вежливо, но твёрдо перебил её пристав таким тоном, будто давал понять, что при ней некоторые темы он обсуждать не намерен.

Варя почувствовала, как от беспокойства закололо в виске. Она была уверена, что Ирецкая никогда в жизни не отпустит её в сад одну с мужчиной. Тем более с государственным служащим, ведущим расследование. Ведь он может сказать девушке нечто такое, что явно не предназначено для её ушей.

– Будь по-вашему, Иван Васильевич, – с неожиданной резкостью произнесла Марья Андреевна, воздев указательный палец. – Но предупреждаю, что я должна постоянно видеть вас обоих. В противном случае я составлю жалобу вашему начальству.

– Не тревожьтесь. Моему начальству известно всё, что я делаю, – Шаврин повернулся к Варе и сказал: – Одевайтесь тепло, Варвара Николаевна. Буду ждать вас у двери в сад.

Воронцова послушно пошла переодеваться. Ирецкая сопровождала её с видом крайне хмурым и даже осуждающим, но ничего не сказала, кроме:

– Ведите себя достойно. Не говорите лишнего. Я буду наблюдать за вами в окно. Постарайтесь не уходить далеко, чтобы я не потеряла вас из виду. Иначе я буду нервничать.

Но Варя лишь с любовью улыбнулась наставнице.

– Не переживайте, голубушка Марья Андреевна. Случись что-то серьёзное, меня бы наверняка забрали в управление. А это просто разговор.

– Сомневаюсь, – неразборчиво пробормотала Ирецкая, но более ничем не выразила своего протеста.

Она даже не пошла сообщать начальству об этой внезапной прогулке, пусть и имела полное на то право.

Классная дама дождалась, пока Варя облачится в тёплые вещи и наденет на голову касторовую шляпку серо-зелёного цвета, а после сама вручила ей перчатки и проводила к выходу в сад, где уже ожидал Шаврин, одетый в пальто и фуражку. Свою синюю папку он держал под мышкой.

– Уверен, что свежий воздух развеет все ваши тревоги, Варвара Николаевна, – бодро повторил сыскарь, но обращался скорее к Ирецкой, которая не сводила с него грозного, предупреждающего взгляда.

Шаврин распахнул перед девушкой скрипучую дверь и посторонился, пропуская Варю вперёд.

В этот час сад был пуст. Занятия в институте ещё не завершились, все воспитанницы трудились на уроках, невзирая ни на какие происшествия и потрясения. Наставницы считали, что занятия науками – лучший способ занять гибкий девичий разум, склонный ко всякого рода опасным фантазиям и болезненным переживаниям. Варю забрали с урока только ради допроса. Вероятно, эта прогулка с приставом служила лишь его закономерным продолжением.

Небо над Петербургом сохраняло скорбно-серый цвет, который словно бы вытягивал краски из прочих предметов. Прохладная осенняя сырость напитывала воздух запахами прелой листвы, речной воды и всяческого увядания. И всё же, едва Воронцова с наслаждением вдохнула полной грудью, тотчас сделала вывод: Шаврин был прав. Вне замкнутого помещения голова прояснилась, а мучившая её тревога несколько отступила.

Они медленно двинулись по тропинке вокруг двора. Пристав, как и обещал, от института девушку не уводил.

– Знаете ли вы, что всегда затрудняет любое расследование, Варвара Николаевна? – вдруг с отеческим благодушием спросил Шаврин и тотчас сам ответил: – Едва начинаешь допрос, замечаешь, как всеми овладевает такая напряжённая неестественность, будто любой причастен, виновен и может быть уличён в преступлении. Порою это страшно мешает. Особенно когда следствие связано с делами государственной важности, а под ногами вертятся благородные и весьма впечатлительные барышни вроде ваших одноклассниц.

Воронцова выпрямила спину так ровно, будто не на прогулку вышла, а вышагивала перед своими требовательными наставницами.

– Боюсь, я не совсем вас поняла, Иван Васильевич, – сдержанно произнесла она. – Считаете меня каким-то образом причастной к исчезновению Кэти? Или же полагаете, что её пропажа связана с действительно серьёзным преступлением?

От собственных слов у Вари по спине пробежал неприятный холодок. Тревожное предчувствие овладело ею.

Но Шаврин лишь громко хмыкнул, будто прямолинейность девушки забавляла его, и невозмутимо задал встречный вопрос:

– Как по-вашему, что приключилось с Екатериной Челищевой?

Тропинка повернула обратно к институту, и теперь они вновь шли в его сторону. Занятия в Смольном продолжались, и Варя невольно скользила взглядом по окнам знакомых кабинетов, в которых горел свет, пока размышляла над ответом. Благовоспитанной девушке не стоило ни делиться сплетнями, ни тем более обсуждать с мужчиной свои подозрения. Но Шаврин был при исполнении и ждал от неё именно ту информацию, какой прочие благородные девицы поделиться не посмеют. Кроме того, у них с приставом уже имелась общая тайна, достаточная для того, чтобы доверять друг другу: в минувшем месяце именно Шаврин содействовал личному знакомству Вари с её влиятельной покровительницей.

– Среди воспитанниц обсуждают самые разные версии случившегося, помимо самовольного бегства, – негромко начала Варя.

Их вряд ли могли услышать в здании, но всё же она предпочитала не рисковать, и Шаврин, чтобы ничего не упустить, чуть наклонил к девушке голову.

– Положим, это самая очевидная версия, – согласился пристав. – Девочка на кого-то обиделась, испугалась чего-то или попросту затосковала о ком-то из близких. Или, как вы сказали, собачку свою повидать пожелала. Тут от случайного каприза до бегства по более серьёзным причинам недалеко.

– Я с вами не согласна, – Варя упрямо качнула головой.

– Отчего же? Объяснитесь, сударыня, – Шаврин мимолётно улыбнулся.

– Кэти терпелива, трудолюбива и послушна. Обидь её кто, она бы сообщила. А о помощи просить никогда не боялась. Она могла дождаться нашей с ней встречи после уроков и поведать о своих тревогах. Но убегать, просто чтобы кого-то навестить, простите, глупость. За такое могут исключить, а после смерти матери Смольный стал для Кэти домом.

– Допустим, – сыскарь пригладил усы, которые смешно топорщились на ветру. – Какие ещё версии были?

– Говорили о чудовищном убийстве прямо в стенах Смольного с последующим вывозом тела. – Воронцова зябко подтянула перчатки, чтобы унять внезапную дрожь, которая возникла вовсе не из-за ветра с реки. – Но чаще всего обсуждают похищение с жестокими целями или требованием выкупа. Впрочем, последнее мне кажется маловероятным.

– Это почему? – Шаврин снова свёл вместе брови.

Он так пристально наблюдал за Варей, что той стало не по себе.

– Матушка Кэти умерла. Отец невесть где. Неизвестно, жив ли. Платить выкуп за «сиротку Челищеву», как её называют, попросту некому.

– Вы упоминали подругу матери, некую тётушку. Вдруг выкуп потребуют с неё?

Шаврин спросил это столь легко, что Варя оторопело остановилась.

– Иван Васильевич, что вам известно? – она округлила глаза. – Кто-то уже востребовал деньги за Кэти у этой её тётушки Анны?

– Вовсе нет. И, по правде сказать, чем больше времени с момента пропажи, тем менее вероятен положительный исход поисков, – пристав жестом пригласил девушку продолжить променад. – Идёмте, Варвара Николаевна. Не забывайте, что за нами наблюдают в окно. Ведите себя непринуждённо. Иначе наш разговор не состоится.

Варя послушно двинулась дальше. Однако каждый шаг теперь давался ей с трудом.

– Mon Dieu[10], – пробормотала она. – И вы так спокойно об этом мне говорите?

– Я говорю спокойно, потому что это моя работа. Ваш покорный слуга ко всему давным-давно привык. – Шаврин бросил короткий взгляд на окна первого этажа. – И ещё потому, что ни одна из этих версий нами серьёзно не рассматривается.

– Отчего же? Полагаю, вы меня позвали на прогулку именно за этим.

– Похвальная проницательность, – пристав вновь сдержанно улыбнулся. – Ваша покровительница в вас не ошиблась. Именно по её указанию мы и беседуем.

Шаврин дождался, пока они вновь не свернут по тропинке в противоположную от института сторону. Так, чтобы из окон не видели их лиц.

Пристав и девушка чинно и невозмутимо вышагивали. Он держал руки за спиной, а его синяя папка с материалами допросов была весьма небрежно зажата под мышкой, словно ничего ценного в ней вовсе не было. Варя сцепила ладони на уровне живота, будто бы просто для удобства. На деле она жутко нервничала.

Расследование, невольной участницей которого Варя оказалась в минувшем сентябре, свело её лично с самой вдовствующей Императрицей. Более того, девушка получила приглашение в тайное женское общество, о существовании которого ходили лишь слухи. И хоть дальше этого приглашения дело не зашло, Воронцова отлично понимала: если Мария Фёдоровна знала о пропаже Кэти и велела Шаврину побеседовать с ней, значит, дела обстоят более чем серьёзно. От этого кому угодно стало бы дурно.

– Последний вопрос, Варвара Николаевна. Насколько хорошо вы знали пропавшую?

– Думаю, достаточно, – осторожно ответила Воронцова.

Волнение нарастало, и она крепче переплела пальцы так, что ткань перчаток заскрипела.

– И как же её звали?

Вопрос сбивал с толку. Варя пыталась понять, не шутил ли Шаврин.

– Екатерина Челищева, – наконец, осторожно ответила она.

– А отчество?

– Михайловна, – задумчиво произнесла девушка, а потом увереннее повторила: – Екатерина Михайловна Челищева. Mon Dieu, да не томите уже, Иван Васильевич!

Шаврин крякнул, довольный произведённым эффектом, после чего вполне благодушно пояснил:

– На самом деле вашу пропавшую подругу зовут Кэтрин Вудвилл, а Челищева – девичья фамилия её покойной матери.

Воронцова часто заморгала.

– Шутить изволите?

– Вовсе нет, – ответил пристав на сей раз без намёка на улыбку. Его лицо приобрело хмурое, даже несколько мрачное выражение. – Она дочь англичанина Майкла Вудвилла. Он знаменитый художник-портретист. Может, слышали о нём? Нет? Не беда. Я вам расскажу. Вудвилл вхож в высшие круги общества, общителен и весьма востребован среди аристократов многих стран. За портретом к нему записываются в очередь. Вот только он не просто художник. – Шаврин понизил голос: – Майкл Вудвилл – шпион Российской империи. Вернее, был им.

– Excusez-moi[11]?

– Не делайте такие изумлённые глаза, Варвара Николаевна. – Шаврин оставался невозмутим. – Знаменитого художника охотно зовут в гости, стремятся произвести впечатление, но серьёзно не воспринимают. Вудвилл был хорош. Но, вероятно, допустил некую оплошность. Всё, что вам следует знать, – это то, что накануне пропажи вашей подруги Кэти Майкл Вудвилл должен был передать секретные документы императорскому агенту, но на встречу не явился, потому как был убит.