Всех, кого ты так сильно любил, обязательно встретишь снова.
Ундервуд
1.
Надо бы разобраться, как всё это случилось, но пока не хочется. Вдруг это сон, который растворится тут же, стоит только задуматься о том, что здесь настоящего? Над озером, знакомым с раннего детства, гуляла рассветная дымка. Беседка у воды, казалось, только похорошела с тех пор, как Арина видела её последний раз. Небо кто-то продал импрессионистам, чтобы они устроили всё в нём так, как им нравится ― а может, они его украли? Но чудеснее всего была кошка Муся ― она выбежала откуда-то довольная, счастливая, как будто много лет ловила мышей в разных местах планеты. Обнюхала Аринины руки и ноги, замурчала и принялась отчаянно тереться обо всё, до чего могла дотянуться, оставляя тёмные шерстинки на светлом, а на тёмном оставляя иллюзию чистоты.
Строго говоря, это не могла быть Муся ― Муся умерла, когда Арине было шесть, а самой Мусе год. С этой кошкой и при её жизни была тёплая дружба, а уж после того, как Муся стала самой ранней, несправедливой потерей, любовь приобрела космические, трудновыносимые для шестилетнего ребёнка масштабы. Такие, что и теперь, когда Арине тридцать два, она помнит чёрно-коричневую шерсть, манеру тыкаться носом в человеческие ладони, щёки, уши, а ещё странную крохотность ― годовалые кошки должны быть намного больше, чем была Муся.
Но если это не Муся, откуда такое пугающее сходство? Может ли это быть совпадением? Арина всё же задумалась о том, где она, и осторожно, опасаясь оказаться в проделке собственного воображения, оглядела пространство: озеро с беседкой, рассвет, но совсем не холодный, стройный ряд деревьев, за которым, если это то самое место, дорога к дачному участку. Странно всё-таки: родители участок давно продали, а сама Арина не живёт в родном городе уже лет восемь.
Кошка отвлеклась от любимой хозяйки и обернулась куда-то в сторону деревьев. Арина посмотрела туда же ― по кромке озера шагал человек, не страшный, очень знакомый и слишком настоящий, чтобы продолжать подозревать фантазию в странных происках. Даже эту его причёску с неровным пробором Арина давно забыла, а теперь будто познакомилась с ней снова ― значит, она не из памяти вынута, она сама по себе.
– Толик…
– Ты, похоже, до меня ещё ни с кем не разговаривала, да? ― Он выглядел очень спокойным, совсем не удивлённым, а, рассматривая Арину, улыбался так, словно тут есть какая-то одному ему понятная шутка.
Если озеро и кошку ещё можно было объяснить чем-то земным: совпадение или лёгкая контузия Арининого мозга, то настолько реального Толика на планете быть точно не могло.
– Я тоже?.. ― догадалась Арина.
– Да, ― Толик рассмеялся, ― но ты не пугайся, тут всё не так… В общем, я думаю, тебе понравится.
Он присел рядом и почесал за ухом Мусю.
– Здорово у тебя тут, и кошек я не видел давно.
– У меня?
– Ага, я у тебя в гостях. Ты погуляй потом ― и другие места найдёшь. Тут, в общем, всё, что тебе было дорого при жизни. И все, кого ты любила, ― он улыбнулся, тёмные глаза засветились точно так же, как годы и годы назад.
– Рай, что ли?
– Ой, забудь. Тут вообще всё не так, ― он покачал головой, ― Я расскажу, что знаю, но, честно говоря, и загадок хватает.
Арина, конечно, удивлялась происходящему ― всё же главная тайна жизни, которая становится известна только после её окончания, наконец открывается ей. Но на несколько важных мгновений главным её чувством стало другое: Толик, настоящий Толик сидит прямо тут, с ней, и его, получается, наконец можно спросить обо всём?
– Подожди, подожди, Толик… Я так скучала по тебе. Всё время, даже много лет потом.
– Я это каким-то образом чувствовал, ― он мягко улыбнулся, ― сама ещё поймёшь.
– Толик, почему ты… ― даже после смерти говорить о смерти было неловко.
Толик повесился, когда ему был двадцать один год, а Арине двадцать. Они были близкими друзьями, ближе Арине тогда была только мама, а у Толика, наверное, ближе не было никого. Конечно, все знали, что он мальчик непростой судьбы, однако он казался таким жизнерадостным, будто всё с ним случившееся только укрепило его доброту, будто то, что он такой светлый и простой, давалось ему очень легко. Арина потом много думала о том, что же она упустила, но всё было только теориями.
Он пожал плечами и заговорил так спокойно, даже со скукой, будто ему приходилось повторять это много-много раз.
– Я просто очень устал, Арина. Быть хорошим человеком сложно, и счастьем за это никто не платит. Я думал очень долго, взвешивал, стоит оно того, или проще умереть. С тобой не посоветовался, потому что, сама понимаешь, это личное. И предупреждать заранее не стал ― наверное, так было бы ещё хуже.
– Когда ты… ушёл, я поняла, что совсем тебя не знала. Вообще, нисколько не знала. ― Арина чувствовала, как голос становится тише с каждым словом, но это должно быть произнесено. ― Я ничего не видела. Пожалуйста, прости меня, что я ничего не заметила…
Толик засмеялся, мягко так, то ли смущённо, то ли снисходительно.
– Да что ты там видеть могла в свои двадцать лет, Арина? Перестань. Ты ничего бы не смогла сделать. А я и не жалею.
– Не жалеешь?
– Говорю же, ― Толик улыбнулся, ― хорошо тут. Теперь вот и ты рядом. Кстати, недолго-то и ждать пришлось. Сколько тебе лет?
– Тридцать два…
– У-у-у, и как угораздило?
Арина опять удивилась его тону, словно синяк на коленке комментирует. Но задумалась ― и правда, а как её угораздило? Она пыталась вспомнить, как оборвалась жизнь, но никакой долгой болезни, никаких суицидальных намерений, ничего такого не обнаружилось в воспоминаниях. А что там было в самый последний момент ― почему-то не приходило в голову.
– А и ладно, потом вспомнишь, дело такое, ― отмахнулся Толик от собственного интереса, ― раз ты тоже молода, друзей придётся ещё подождать немного. А что родители твои?
– Они… ну, не умирали. Таких больших потерь, как с тобой, у меня не было больше, ― пока она говорила, Муся, как бы претендуя на роль не менее большой потери, ткнулась носом в шею, ― Толик, а как тут вообще всё устроено, если в общих чертах?
Толик заговорил, чуть снизив голос, ощущая, очевидно, сакральность момента.
– Если в общих чертах, то похоже, Арина, мы ходим на Землю, чтобы найти там любимых, а потом приходим сюда, чтобы провести с ними вечность. Тут всё вокруг, всё, что ты видишь, состоит из твоей земной любви. Тут места, к которым ты была привязана, кошки вот, дела и занятия твои любимые. У меня появляются новые книжки авторов, которых я любил при жизни, музыка новая, ну и старое любимое тоже всё тут.
– И ты мне хочешь сказать, что это не рай?
– Не рай. Какой там рай, когда дело касается любви и людей, ― усмехнулся Толик, ― с людьми всё непросто. Здорово, когда все друг друга любят одинаково. Но вот, например, мама моя вряд ли бы решила, что это рай.
– Вот оно что… И как она с тобой проводит вечность, если ты с ней не проводишь?
Мама Толика отдала его в приют, когда ему было десять, кажется. Почти сразу его нашла бабушка и забрала к себе. А мать несколько лет пила, потом пыталась лечиться, приходила даже прощение просить, клялась, что изменилась, но ни Толик, ни его бабушка разговаривать с ней стали. Выходит, немногим позже она умерла.
– В том-то и дело, что тут недостаточно желания одной стороны. Она, может, и любит меня какой-то своей любовью, но, грубо говоря, это не взаимно, поэтому наши с ней миры никогда не соединятся. Что она чувствует по этому поводу, я представить себе не могу, но вряд ли считает, что жизнь местная ― рай.
– Но есть же у неё здесь кто-то?
– Не знаю, может, и нет. Понимаешь, места эти слухами полнятся. В отличие от меня, у бабушки уже много контактов социальных, ― Толик засмеялся, ― я через неё, в основном, узнаю всякое. И поговаривают, что есть тут миры одиночек. Ну бывает: прожил человек жизнь, а любимых не нажил. И тогда, говорят, они могут снова отправиться на Землю, с нуля начать, в другую жизнь. Но это так, скорее теории. Никто же их не видел никогда.
– Как это ― не видел? А познакомиться тут ни с кем нельзя?
– В том-то и дело, что нельзя.
Лицо, Арины, видимо, красноречиво выражало недоумение. С одной стороны, чего удивляться деталям, если вся эта жизнь после жизни ― одна большая новость для неё. С другой, земные фантазии на этот счёт выглядели, всё же, совсем иначе.