Аглъчанъ

Глава 7

Королевская таверна

Юноша прошел с десяток саженей или, как сказали бы англичане, семьдесят футов и стал оглядываться в поисках коляски. Сумерки сгущались. Кирилл Карлович сторонился встречных и поперечных прохожих. Они выглядели неопасными, но доверия не вызывали.

Неожиданно отворилась дверь сколоченного из сосны дома, и князь оказался в полосе желтого света. Внутри располагалось питейное заведение. Стоял гул, доносилась английская речь, несколько столов пустовали. Князь приметил вывеску: «Royal Tavern» и, движимый любопытством, зашел внутрь.

Упитанный субъект из-за буфетной стойки бросил на вошедшего цепкий взгляд. Князь ответил легким кивком. Трактирщик отвел глаза, словно ему не было дела до гостя. Кирилл Карлович сел за свободный стол и стал ждать полового. Прошло минут пять, и князь начал сердиться. Можно было подумать, что в таверне и впрямь никому нет дела до гостей. Но подавальщики сновали туда-сюда, обслуживая других посетителей и не замечая князя.

Кирилл Карлович хотел было кулаком попробовать крепость стола, но вдруг к нему обратился изысканно одетый господин в круглой шляпе и с щегольской тростью.

– Прекрасная погода сегодня, не правда ли?

Из уроков мистера Поттера князь помнил, что настоящие англичане непременно говорят о погоде.

– Хороший денек, это уж точно, – сдерживая раздражение, ответил князь.

– Вы позволите угостить вас элем или стаканчиком виски? – предложил англичанин.

Не дожидаясь ответа, он снял шляпу и положил ее на край стола.

– Извольте, – согласился Кирилл Карлович. – Пожалуй, я бы отведал виски. А потом я угощу вас.

Незнакомец учтиво кивнул и отошел к буфетной стойке. Англичанин отличался от прочих завсегдатаев таверны осанкой и манерами. Бог весть как его занесло сюда. Заведение называлось «Королевской таверной», да только все благородство вывеской и ограничивалось.

Англичанин поставил на стол два стакана с янтарной жидкостью и уселся напротив. Князь почувствовал легкий запах дыма.

Англичанин полюбовался на виски, словно видел его впервые. Он поднял стакан и провозгласил:

– За знакомство!

Он слегка пригубил, покатал виски во рту, словно леденец, и, наконец, проглотил.

– За знакомство, – повторил князь и осушил стакан залпом.

Жаркое, ячменное солнце ухнуло и растеклось обжигающей лавой.

– Хорошо! – с чувством произнес юноша.

– О, это вы еще не распробовали виски, – с укором ответил англичанин.

– Допивайте, и мы повторим! Теперь я угощу вас, – с воодушевлением сказал юноша.

Незнакомец вновь едва пригубил, покатал во рту виски, словно шарик, и только тогда сделал глоток.

«Нужно научить его пить», – подумал князь Кирилл Карлович. Он хотел тут же исполнить свое намерение.

К их столу подошли пятеро мрачных субъектов и встали полукругом напротив англичанина.

– Черт подери, мистер! – воскликнул детина, рыжеволосый, как Билл Уотерстоун. – Вы сорвали наше пари! Бог-свидетель, вы за это ответите!

– В чем дело? – удивился князь Карачев. – Что этим господам нужно?

– Они хотят драться, – ответил незнакомец.

Кирилл Карлович поразился спокойствию англичанина. Он не ожидал, что с иголочки одетый господин сохранит хладнокровие, когда пятеро молодцев надумают меряться силой.

– Вот еще! – воскликнул юноша. – Им придется иметь дело со мной!

– Стоит ли вам вмешиваться? – возразил незнакомец. – Дело не касается вас…

– Вы меня обижаете, – ответил князь.

А один из задир закричал:

– Как это не касается?! Еще как касается! Мы проучим этого щенка!

– Джентльмены, – вступился новый товарищ князя, – это наш гость. Он впервые в Лондоне…

– Вот мы его и научим хорошим манерам! – обрадовались задиры.

– Довольно! – князь встал из-за стола и обратился к тому, кто имел наглость назвать его щенком: – Вы, мистер, оскорбили меня! Советую извиниться!

– Он советует извиниться! – захохотали задиры. – Черт подери! Сейчас извинимся! На всю жизнь будет урок!

– Эй! – раздался окрик из-за буфетной стойки. – А ну, хватит буянить! Валите на улицу!

– Идем! Идем! На улицу! – горлопанили задиры.

Один из них с удовольствием потер руки и выкрикнул:

– Делайте ставки, господа! Будем биться на кулаках!

– Вы уверены, что вам нужно ввязываться в эту свару? – спросил князя его новый товарищ.

– Уверен ли я?! – возмутился юноша. – Если вы и впредь будете сомневаться, мне придется вызвать вас на дуэль!

– Ну, как знаете, – вздохнул англичанин и надел шляпу.

Шумная толпа вывалилась из таверны и двинулась вокруг здания. Они оказались на заднем дворе. Половину пространства занимали веревки с бельем. Посетители таверны вышли поглазеть на драку. Некоторые прихватили факелы.

Образовался круг, в центр вышел рыжий заводила.

– Будем биться один на один! – закричал он. – Проиграет тот, кто первым свалится!

Князь нашел взглядом того, кто назвал его щенком. Обидчик злорадно ухмылялся и потирал руки.

Решено было, что первыми будут драться рыжий заводила и новый товарищ князя. Затем юноше предстояло биться с тем, кто назвал его щенком.

– Делайте ставки, господа! – выкрикнул кто-то.

Два юрких господина сновали между зеваками, собирая деньги. Большинство ставили против юноши и его щеголеватого знакомого.

Рыжий задира сбросил сюртук и рубаху и расхаживал по кругу, ударяя кулачищами в волосатую грудь.

– Эй! – выкрикнул один из зрителей. – Если тебя побьют, я сегодня разбогатею!

– Не сегодня! Черт подери! Не сегодня! – прокричал в ответ рыжий задира.

Щеголеватый англичанин снял сюртук, развязал платок и все это вместе со шляпой доверил одному из зрителей. Он засучил рукава белой рубашки и вышел на середину.

Рыжий сжал кулаки, согнул руки и стал обходить соперника по кругу, подзадоривая того ругательствами и примериваясь. Новый товарищ князя тоже согнул руки, стал напирать на противника. Они начали тыкать друг друга кулаками.

«Если мой обидчик будет драться таким манером, так я уложу его одним ударом», – подумал князь. Он нашел взглядом соперника. Тот злорадно ухмыльнулся, и юноше стало жалко его.

Драка продолжалась. Впрочем, князь не назвал бы это дракой, так – баловство. Противники приплясывали друг против друга, согнув руки в локтях, и время от времени обменивались короткими тычками.

Толпа ревела от восторга. Если кто-то и поддерживал нового товарища князя, то голоса их тонули в реве тех, кто радел за рыжего задиру.

Но завершился бой неожиданно. Товарищу князя просто повезло. Он изловчился ударить противника в челюсть, да так удачно, что рыжий зачинщик рухнул на землю.

Толпа застонала от досады. И только один зевака радостно кричал:

– Вот так-так! Все же сегодня! По полпинте эля каждому за мой счет!

Сноровистые дельцы шныряли в толпе. Опять делали ставки. Теперь держали пари по поводу драки юноши и его соперника.

Двое потащили побитого рыжего в таверну. Щеголеватый англичанин неспешно расправил рукава и надел сюртук.

– Поздравляю вас! Ловко вы его! – польстил князь новому товарищу.

Тот вместо слов благодарности стал поучать юношу.

– Будьте внимательны, – сказал он. – Держите кулаки на уровне глаз. Так вы сможете прикрыться от ударов.

«От каких ударов?!» – едва не сорвалось с уст Кирилла Карловича. Но он промолчал, решив, что сейчас покажет всем, как нужно биться.

Князь отстегнул шпагу, снял сюртук, шляпу, но доверил вещи своему новому товарищу. Засучив рукава рубахи, под улюлюканье толпы он вышел в круг. Его соперник, голый по пояс, злорадно ухмылялся и потрясал кулаками.

«Пришел конец пустой забаве – биться стенку на стенку», – с улыбкой припомнил князь слова матушки.

– Начали! – скомандовал кто-то.

Противник согнул руки в локтях и двинулся на князя. «Видать, и ему посоветовал кто-то прикрывать кулаками голову, – подумал юноша. – Да напрасно все, не поможет. Чего уж теперь церемониться? Решу одним ударом».

Князь размахнулся и двинул сопернику в ухо.

Он был уверен, что свалит противника. Но тот как карась поднырнул под руку Кирилла Карловича. Не пойми откуда князь получил удар под ложечку. Он охнул от боли, едва не задохнувшись, в голове помутилось. Еще один удар едва не своротил скулу юноше. Он покачнулся, перед глазами поплыли круги. Сквозь пелену блестели осклабленные от радости рожи. Счастливая физиономия обидчика то удалялась, то наплывала. Кирилл Карлович различил в толпе нового товарища и подивился выражению его лица. Тот, казалось, был доволен уроком.

Петюня любил заниматься в одиночестве. Обстоятельства способствовали его прихоти. В русской церкви на Грейт-Портленд Стрит прихожан было немного. Петюня проводил поздние вечерние часы под невысокими сводами.

Лики с икон смотрели на него одного и смущали чрезмерной суровостью, словно серчали на то, что учеба подвигалась медленно.

Он ставил три свечи – Христу-спасителю, Божьей матери и Николаю Угоднику. Плоские лики святых становились мягче, и Петюня углублялся в книги.

Дядя Густав говорил, что однажды двери самых богатых дворцов распахнутся перед ним, а его братья и сестры обретут свободу, благодаря его учености. Так хотелось верить в эти пророчества.

Петюня все силы отдавал учебе. Однако одна докука отвлекала от занятий. Хотелось, чтобы его насущный хлеб стал послаще и посытнее. Помощи от дяди Густава хватало на то, чтобы не околеть с голода. И на том, конечно же, безмерное спасибо. Да только сомневался Петюня, что протянет до профессорской кафедры в Оксфорде или Кембридже, как пророчил дядя Густав.

Он думал наняться на работу к кому-нибудь из русских. Дядя Густав эту идею не поддерживал. Опасался, что на занятия времени не останется. Но тут дядя Густав был не прав. Была у русских хорошая пословица, правда, неправильная: сытый голодного не разумеет. Очень она нравилась Петюне. Хотя он считал, что все наоборот: голодный сытого не разумеет. Голодный вообще ничего не разумеет. Потому, как, если бы разумел, так не сидел бы голодным.

Петюня знал наверняка: на сытый желудок учеба пойдет быстрей.

Русских в Лондоне было много. Но удобный случай никак не подворачивался. Он и к настоятелю церкви обращался. Тот, кстати, тоже помогал Петюне. И все время наставлял богу молиться. Господь, говорил, услышит твою молитву и все у тебя сложится.

Петюня отодвинул в сторону «Историю Российскую, описанную покойным тайным советником и астраханским губернатором Василием Никитичем Татищевым» и зашевелил губами, а затем и перекрестился.

Он прочитал молитву дважды, собрался и в третий раз, но помешали.

Послышался скрип, приоткрылась дверь. Тяжело ступая, в проем протиснулась бесформенная, огромных размеров фигура. Приглядевшись, Петюня понял, что людей было двое. Один едва держался на ногах. Второй протащил товарища внутрь и опустил на лавку. Убедившись, что приятель не свалится, тот, который держался на ногах твердо, кивнул Петюне и вышел из церкви. Тот, что лежал на лавке, бормотал нечленораздельно.

Петюня взял свечу и подошел. На скамье лежал молодой человек, одетый в русский мундир. Очевидно, что происхождения он был самого благородного. Молочные, нежные щеки свидетельствовали об отменном здоровье и хорошем питании. Крепкий винный дух раскрывал тайну его недомогания. Отпрыску знатной фамилии требовалась помощь.

«Благодарствую, Господи, – прошептал Петюня, воздев очи горе, и размашисто перекрестился. – Услышал мои молитвы».

Глава 8

Лицо без всякого названия

Русский посланник Семен Романович Воронцов опустился в кресло и жестом указал на стул подле стола.

– Садитесь, ваше сиятельство, в ногах правды нет.

Князь Карачев по молодости лет особых последствий, вроде мигрени, после вчерашнего вечера не испытывал. Но совесть мучила сверх всякой меры. Он заставил себя смотреть прямо в строгое лицо старого министра. Кирилл Карлович оценил деликатность Семена Романовича. Тот не стал учинять допрос юноши в присутствии других лиц. Они удалились в кабинет для приватного разговора.

– Как я понимаю, злоключения, воспрепятствовавшие вам, начались, как только вы расстались с Чернецким, – произнес Семен Романович. – Вот и расскажите об этом подробнее. А о том, как добирались до Лондона, поведаете позднее. Я приглашу Лизакевича, ему будет любопытно послушать.

Князь Карачев начал рассказ с «Королевской таверны».

– Ваше превосходительство, я зашел туда без всякого умысла. Только из любопытства. Не терпелось увидеть настоящих англичан, посмотреть, что это за народ, – оправдывался Кирилл Карлович.

– Похвальное любопытство, – произнес Воронцов.

Его слова прозвучали отчасти с иронией, отчасти с одобрением. Министр еще не решил: порицать юношу или благодушно простить.

– В этом Лестер-сквер и англичан-то не было. Одни поляки, немцы, французы. Сброд со всего света, – приободрился князь. – И вдруг эта таверна. А в ней сплошь английская речь…

– И вы не устояли, – с прежней двусмысленностью вставил министр.

– Виноват, ваше превосходительство, любопытство взяло вверх, – князь склонил голову.

Кивком Воронцов позволил ему продолжить.

– Ко мне долго никто не подходил, – поведал Кирилл Карлович. – Половые сновали туда-сюда, на меня внимания не обращали. Почтения никакого. Неожиданно подошел один господин. Сразу видно, человек благородный, аглечан…

Князь поперхнулся, совсем легко, незаметно для собеседника. Но вместо «англичанин» вышло у него «аглечан».

– Аглечан? – переспросил министр. – И что же этот аглечан?

Князь заметил, что Семен Романович прячет улыбку. Юноша продолжил, нарочно называя давешнего знакомца «аглечаном». Он рассказал, как Аглечан угостил его виски и как разгневанные завсегдатаи затеяли свару.

– Это традиционное развлечение англичан, – неожиданно пустился в разъяснения министр. – Когда появляется чужеземец, который не знает местных обычаев, англичане заключают пари.

– Пари? – удивился князь.

– Ваш аглечан не объяснил? – в свою очередь удивился Семен Романович.

– Нет.

– Напрасно вы решили, что никому не было до вас дела. Они не поддавали виду. В действительности, добрая половина завсегдатаев принялась заключать пари. Они делали ставки на то, кто угадает, сколько вам понадобится времени, чтобы сообразить самому подойти к буфетной стойке.

– Надо же, – протянул князь. – Выходит, Аглечан сорвал их пари…

– Именно так, – подтвердил Воронцов. – Но что же случилось дальше?

Кирилл Карлович рассказал, как вступился за нового приятеля. На лице министра вновь заиграла благосклонная улыбка. С особенным интересом заблестели глаза Семена Романовича, когда князь дошел до описания боя.

– Признаться, ваше превосходительство, я недооценил этих англичан. С виду дрались-то они не очень. Думал, уложу забияку одним махом. Но он увернулся и нанес мне такие удары, что я едва устоял на ногах. Тут я смекнул, что, покуда размахиваюсь, шельмец успевает нанести два-три удара, когда я и одного еще не сделал…

– И что же вы? – спросил министр.

Юноше показалось, что Семену Романовичу не терпелось услышать, чем закончился кулачный поединок.

– Как он во второй раз на меня напрыгнул, я не стал размахиваться, а ударил сверху, словно молотом, – ответил князь. – Дал ему два раза, он и притих!

– Герой, – сказал Воронцов.

В его голосе слышалось одобрение.

– Мы вернулись в таверну, – продолжил князь. – Тут была моя очередь угощать Аглечана. Я схватил хозяина за шиворот, давай, говорю, бутылку, научу вас, как нужно виски пить…

Кирилл Карлович опустил голову и без энтузиазма продолжил:

– Как в церкви оказался, не помню. Утром глаза открыл, а передо мной! Я сперва думал: черти из преисподней вылезли! Лицо черное, только белки глаз в темноте видны! Уж совсем страшно стало, когда черт по-русски заговорил! Ладно бы на басурманском языке! Или хотя бы на английском! А то ж по-русски…

– Это был Питер Лонди, – усмехнулся Семен Романович.

– Он назвался Петюней, – сказал князь Карачев.

– Это имя пристало к нему с легкой руки отца Якова, – сказал министр. – Кстати, вы видели отца Якова?

– Нет, я не застал его в церкви, – ответил Кирилл Карлович.

Благородное лицо Воронцова приобрело строгое выражение. Семен Романович сказал назидательным тоном:

– Что ж, ваше сиятельство, уверен, вы сделали правильные выводы и впредь не допустите подобных происшествий. Не за тем прислал вас князь Евстигней Николаевич в Лондон…

Юноша опустил голову. Более всего он опасался, что о случившемся доложат дяде, князю Евстигнею Николаевичу Карачеву.

Кирилл Карлович еще не знал, что происшествие в «Королевской таверне» окажется пустяком по сравнению с другим проступком. Воронцов потому велел пропустить рассказ о путешествии до Лондона, что намеревался обсудить этот вопрос вместе с другими сотрудниками. Дело было такое, о котором министр не мог умолчать, а был обязан не только доложить князю Карачеву, но и составить реляцию непосредственно ее императорскому величеству. А пока…

– Князь, позвольте представить вас моей семье, – молвил Семен Романович.

Он вызвал сонеткой лакея и распорядился пригласить детей. Появилась гувернантка с румяными девочкой и мальчиком. Семен Романович перешел с французского на русский язык. Дети воспитывались в любви к родине, хотя и вдали от нее.

– Мой сын, Михаил Семенович, и дочь, Екатерина Семеновна, – представил посланник детей. – И мадмуазель Жардин.

Гувернантка и девочка сделали книксены.

Мальчик, бывший на полголовы выше сестрицы, смотрел на князя так, словно приглашал помериться силой или еще какими-нибудь достоинствами.

Юноша улыбался детям и всеми силами старался не слишком пристально рассматривать мадмуазель Жардин.

– Князь Кирилл Карлович Карачев, – также по-русски представил Воронцов юношу.

– Ух ты! – с детской непосредственностью воскликнула девочка. – Князь Квартет Ка! Ой, нет, Дон Квадро!

Семен Романович рассмеялся и взъерошил кудряшки дочери.

– Катенька читает сочинения Сервантеса, – пояснил он князю Кириллу Карловичу.

– Мы вместе читаем, – поправил мальчик отца.

Князь Карачев рассмеялся. Он почувствовал, что, благодаря шутке маленькой девочки, растаяли остатки льда между ним и министром.

– Папа, а можно я тебе кое-что скажу? – попросил мальчик.

– И я, я тоже! – подхватила девочка.

– Идите сюда, – согласился Семен Романович.

Он сел в кресло, а дети с двух сторон прильнули к нему и заговорили наперебой. Глядя на мальчика, Кирилл Карлович припомнил себя в его возрасте и сказал мадмуазель Жардин:

– Полагаю, непросто справляться с ними.

Князь заговорил с гувернанткой по-французски. Но она ответила на русском с едва заметным акцентом.

– Голубые барышни доставляли куда больше хлопот, – сказала она.

– Голубые барышни? – переспросил Кирилл Карлович.

По его глазам мадмуазель Жардин поняла, что он удивлен не столько словам о загадочных голубых барышнях, сколько ее русской речью.

– Я недавно приехала в Лондон из Санкт-Петербурга по приглашению Семена Романовича, – поведала она. – Вообще мы родом из Шотландии. Некоторое время я жила в России. По протекции Семена Романовича Воронцова меня приняли гувернанткой в Институт благородных девиц.

– Вот как, – кивнул Кирилл Карлович.

– А теперь Семен Романович пригласил меня гувернанткой к своим детям. Всего неделя, как я приехала из Петербурга в Лондон. Только-только успела познакомиться с детьми. Они очаровательны, – рассказала мадмуазель Жардин.

Семен Романович беседовал с дочерью и сыном. Мадмуазель Жардин добавила:

– В Институте благородных девиц в старших классах барышни одевались в голубые платья. Самый ужасный возраст.

Воронцов поднялся из кресла и мягкими движениями направил детей к мадмуазель Жардин.

– У вас столько вопросов! Если отвечу на все, не о чем будет говорить за ужином, – сказал он.

– К ужину другие вопросы появятся! – воскликнул Миша.

– Что ж, устроим состязание, – ответил отец. – Победитель тот, кто принесет больше вопросов, но одновременно и больше ответов. Так что не ленитесь на занятиях.

Мадмуазель Жардин увела детей. Воронцов взял юношу под руку, и они покинули кабинет.

Сотрудники миссии собрались в большом зале.

– Знакомьтесь, милостивые государи, – произнес Семен Романович по-русски, – князь Кирилл Карлович Карачев.

Юноша с достоинством поклонился. Воронцов с улыбкой добавил:

– Моя дочь заметила, что все слова в имени князя начинаются на «К». Дон Квадро.

Трое из присутствующих, в их числе и Чернецкий, поддержали шутку коротким, но одобрительным смехом. Еще двое смотрели на юношу так, словно ждали, что им объяснят причину всеобщей радости, и тогда они тоже порадуются. Как выяснилось в процессе знакомства, то были англичанин доктор Парадайз и швейцарец мусье Жолли.

Русскими сотрудниками миссии оказались Василий Григорьевич Лизакевич, Андрей Васильевич Назаревский и Хрисанф Иванович Чернецкий. Последний перевел на французский язык сказанное Воронцовым. Доктор Парадайз и мусье Жолли кивали, однако выглядели разочарованными. Они ожидали, что Воронцов говорил о некоем выдающемся достоинстве самого князя Карачева, а не о том, как его окрестила одиннадцатилетняя дочь министра.

Юноша понимал природу интереса в устремленных на него взглядах. Все словно ожидали, что князь немедленно поразит их выдающимися дарованиями. Такое внимание Кирилл Карлович отнес на родство. Заслуги князя Евстигнея Николаевича были известны. Теперь всем не терпелось оценить юношу. Каков он: приумножит ли славу великой фамилии или окажется вертопрахом. В последнем случае его и по имени называть не станут. Будут только вздыхать и приговаривать, как не повезло князю Карачеву с племянником.

Кирилл Карлович и мысли не допускал о том, чтобы посрамить род. Напротив, он намеревался сделаться самым выдающимся из фамилии Карачевых.

По просьбе Воронцова юноша начал рассказ о путешествии. Об Агнешках он умолчал. Только мысленно улыбнулся, вспомнив девчушек, и перешел к знакомству с мусье Ролэном.

Лица слушателей стали особенно серьезными. А старик Лизакевич сделался совершенно озабоченным. Князь Кирилл Карлович не понимал, чем вызвана перемена в настроении сотрудников миссии.

Он взглянул на Семена Романовича. По лицу того пробежала тень. Но взглядом он показал юноше, чтобы продолжал.

Князь решил сократить рассказ, чтобы не утомить слушателей.

– В Грейт-Ярмуте меня встретил господин Чернецкий. А мою спутницу поджидал пан Зиборский. На постоялом дворе к нам присоединился граф де Ла-Ротьер, и мы втроем добрались до Лондона, – завершил он повествование.

Юный князь умолк, полагая, что о путешествии по самому Лондону уже отчитался перед министром и теперь вправе опустить неприглядные детали.

Василий Григорьевич Лизакевич откашлялся и спросил:

– Позвольте полюбопытствовать, князь, не показалось ли вам странным, что вашу спутницу встречал поляк?

– Хех! Разумеется! – воскликнул Кирилл Карлович и еще раз выдал: – Хех!

Хеканьем он показал старику Лизакевичу, что, конечно же, отметил эту странность, а не упомянул исключительно потому, что пощадил утомленных слушателей.

– Да и с барышней штука вышла, – сообщил Кирилл Карлович. – Оказалась она не француженкой, а полькой. Амалия Ласоцкая, вот ее подлинное имя.

– Амалия Ласоцкая, – кивнул Василий Григорьевич. – Племянница Изабеллы Огиньской, в девичестве – Ласоцкой.