Аглъчанъ

– Огиньской? – удивился князь Карачев.

В груди разлился отвратительный холодок. А старик Лизакевич подтвердил худшие опасения.

– Ваш мусье Пьер Ролэн и его супруга Флоранс Ролэн суть ни кто иные, как Михал и Изабелла Огиньские, – сказал Василий Григорьевич. – В этом нет никаких сомнений. Нанявшись к вам в услужение, они беспрепятственно добрались до Гамбурга…

Кирилл Карлович побледнел. Дружеская симпатия и сочувствие к мусье Ролэну обернулись жгучим стыдом. Выходило, ловкий пройдоха воспользовался глупостью юнца. Проклятый месье Пьер! Притворялся французским дворянином. А на поверку, не бежал от революции, а хотел устроить революцию! Он злодей, якобинец!

Андрей Васильевич Назаревский покачал головой и, глядя на юношу, вымолвил:

– Что за ракалия, этот Огиньский!

– Михал Клеофас Огиньский, – произнес Воронцов. – Некоторое время он служил польским посланником здесь, в Лондоне. Потом вернулся на родину и стал великим подскарбием Великого княжества Литовского. В его руках финансовые связи…

Министр говорил для юноши. Остальные не нуждались в разъяснениях, кто такой Михал Клеофас Огиньский. Кирилл Карлович пошел красно-белыми пятнами. Он тоже знал, кто такой пан Огиньский. Разъяснения министра звучали как обвинение. А еще этот Назаревский! Андрей Васильевич так смотрел на юношу, будто хотел сказать, что это он, князь Карачев, ракалия.

– Оплата оружия для мятежников проходит через Огиньского, – закончил Воронцов.

– Э-эх, если бы я знал его в лицо, – со вздохом промолвил князь Кирилл Карлович.

– Зато теперь, благодаря вам, мы знаем, что пан Огиньский находится в Гамбурге, – промолвил Семен Романович.

Юноше показалось, что граф старается поддержать его. Но слова министра были слабым утешением. Много лучше было бы, случись князю Карачеву задержать злодея! Вот тогда все знали бы, и где он находится, и благодаря кому туда угодил.

В следующую минуту из уст Воронцова прозвучали слова, от которых юноше совсем нехорошо сделалось.

– Андрей Васильевич, через неделю вы отправитесь в Санкт-Петербург, – сказал Семен Романович Назаревскому. – Я подготовлю доклад князю Карачеву и составлю секретнейшую реляцию ее императорскому величеству по поводу пана Огиньского.

– Э-эх, признаться, я бы предпочел посетить Санкт-Петербург в другое время года, – промолвил Назаревский. – Жаль, сведения о пане Огиньском могут устареть.

Его ответ, вернее, форма ответа свидетельствовала о дружеском, свойском духе, царившем в миссии. Но Кириллу Карловичу от этого легче не стало. Все они смотрели на него, а про себя теперь думали: вот он, князь Карачев, который помог пану Огиньскому пол-Европы проехать.

Кириллу Карловичу захотелось оказаться дома, скатиться по лестнице, убежать в дальний угол сада, спрятаться за кустами шиповника и рыдать, уткнувшись в рукав. Как в детстве. А потом… потом сдвинулась в сторону ветка с белыми розочками и появилась матушка. «Кирюшка, Кирюшка, – промолвила она. – Будет тебе, все уже прошло. Идем со мной». Она взяла его за руку, обняла и повела в дом. «Видишь этот каштан, – сказала матушка. – Он стоит здесь уже двести лет. Он помнит твоего дедушку, когда тот был совсем маленьким. Я скажу тебе по секрету: дедушка тоже иногда плакал…» Кирилл Карлович смотрел на высокие кроны, и его обиды оборачивались пустяками по сравнению с тем, что дереву было два века. Да и не хотелось юному князю, чтобы конский каштан вспоминал сотню лет, как он плакал за кустами шиповника.

Теперь матушка не придет, не возьмет за руку, и могучее дерево осталось далеко. Через неделю Воронцов подробно опишет, как Кирилл Карлович помог супостату Огиньскому проехать пол-Европы. Доклад прочитает дядюшка Евстигней Николаевич! А еще и реляция! Не ординарная и даже не секретная, а секретнейшая реляция! Значит, лично в руки ее императорскому величеству! Господи, что скажет государыня-матушка! Каково будет старому князю краснеть перед императрицей из-за племянника! Выскочки, граф Зубов и граф Безбородко, не преминут попрекнуть князя Евстигнея Николаевича. Да и граф Морков!

Ах, Кирилл Карлович, Кирилл Карлович! Что же ты?! Так-то отблагодарил дядюшку, своего благодетеля…

Осталась неделя! Нужно было что-то сделать за это время! Но что? Что он мог сделать? Вернуться в Гамбург? Изловить злодея Огиньского?

Воронцов не замечал смятения юноши. Он продолжил как ни в чем не бывало.

– Князь Карачев прибыл в миссию на свое содержание, – сообщил Семен Романович.

Лизакевич спрятал усмешку. Смутившись, юный князь потупил глаза. Наверняка, все догадались, как понимать тот факт, что он прибыл служить за свой счет.

В указах о назначении дипломатического агента предусматривались суммы на содержание, на проезд, на заведение дома. Вслед за таким указом следовал указ казначейству. Штатс-контора, как по привычке называли казначейство, выплачивала деньги дипломатическому агенту. Таков был установленный порядок.

Однако когда князь Евстигней Николаевич обсуждал с государыней Екатериной назначение племянника, ее величество решила в виде исключения нарушить правила. Императрица справедливо опасалась, что хороший оклад юному князю послужит примером для других. К ней тотчас прибегут просители с племянниками, собранными со всех медвежьих углов и коровьих лугов. Потому указ о назначении Кирилла Карловича дипломатическим агентом предусматривал выплату ему всего лишь десяти тысяч рублей на проезд. Зато из собственного ее императорского величества кабинета государыня выделила юному князю Карачеву еще двадцать тысяч рублей.

Евстигней Николаевич загадочно улыбался, когда рассказывал племяннику о щедрости матушки Екатерины. Но теперь, когда Воронцов представлял юношу сотрудникам миссии, князь заподозрил, что исключения из правил государыня делала для половины, а то и для всех дипломатических агентов.

– Вакансий у нас покамест нет, – продолжал Семен Романович. – Так что князь Карачев будет состоять без должности. Лицом без всякого названия. Прошу любить и жаловать! Что ж, сегодня у нас много дел. Господа, более вас не задерживаю.

Сотрудники миссии начали расходиться. Глядя в спину Чернецкого, князь Карачев вдруг подумал: а что же коллежский советник не рассказал об Огиньских за все время путешествия! Ведь знал Чернецкий, кто такая панна Ласоцкая. Но ни словом не обмолвился о ее родстве.

В комнате остались Воронцов и старик Лизакевич. Василий Григорьевич, развернув газету, показывал его превосходительству какую-то статью. Они говорили вполголоса. Князь Карачев замешкался, не зная, куда ему надлежит идти и чем надлежит заняться. Вдруг он услышал слова Воронцова:

– Покажите князю.

– Что-то у них там происходит, что-то серьезное, – промолвил Василий Григорьевич.

Юноша ждал, не будучи уверен, что речь шла о нем.

– Подойдите, князь, – попросил Воронцов.

Кирилл Карлович с облегчением вздохнул.

– Посмотрите-ка на это, милостивый государь. Не о вашем ли знакомом тут пишут? – сказал Василий Григорьевич.

Лизакевич указал на заметку, занимавшую несколько строчек в правой колонке.

«Сегодня ночью, – прочитал Кирилл Карлович, – на Лестер-сквер в пансионе миссис Уотерстоун был убит постоялец, польский эмигрант, мистер Аркадиус Зиборски».

– Сомнений быть не может, – произнес пораженный князь Карачев. – Речь идет о том самом господине, который встречал в Грейт-Ярмуте панну Ласоцкую.

Семен Романович и Василий Григорьевич переглянулись.

– Что же там произошло? Может быть, ночью к ним ворвались разбойники, – вымолвил юноша.

– Разбойники? Навряд ли, – сказал Воронцов.

– Что же теперь делать, ваше превосходительство? – спросил Кирилл Карлович.

Юноша был готов заняться розыском убийц. Воронцов улыбнулся.

– В связи со смертью пана Зиборского вам надлежит ничего не делать. Разве что следить за новостями в газетах. А вот прочих дел у вас будет много, – сказал министр. – Начнем с обустройства. Предлагаю вам первую неделю гостить в моем доме. За это время вы осмотрите Лондон и подыщете себе квартиру. Василий Григорьевич подскажет, где лучше снять жилье.

Старик Лизакевич легким поклоном выразил готовность помочь.

– Но и о службе не забудем, – продолжил Воронцов. – Вот вам, князь, задание к завтрашнему дню. Изучите торговый договор между Россией и Англией. Копию вам предоставит Василий Григорьевич.

Лизакевич ответил новым поклоном. Теперь он не выглядел ехидным старикашкой, как вначале. Князь подумал, что если попросит, Лизакевич разъяснит основные положения договора. Иначе придется самому разбирать премудрости отношений с Англией.

Воронцов заметил тень недовольства на лице юного князя, улыбнулся и сказал:

– Но это не самое важное задание. Вы, голубчик, подали мне великолепную идею.

Кирилл Карлович от удивления вскинул брови. Семен Романович пояснил:

– Ваш рассказ о происшествии в «Королевской таверне». Вы так красочно все представили, что мне пришла в голову мысль: а не могли бы вы описать свое путешествие. Будет прекрасно, если вы приступите к этому немедленно, пока свежи впечатления.

– Описать мое путешествие? – переспросил юноша.

– Именно, – подтвердил Воронцов. – Пару лет назад мне присылали «Московский журнал». Издавать его взялся Николай Михайлович Карамзин.

– Мой батюшка выписывал этот журнал, – сказал Кирилл Карлович. – Я читал в нем «Письма русского путешественника»5.

Воронцов с восторгом воздел руки вверх и воскликнул:

– Вот именно! Вы уловили мою мысль. Я хочу, чтобы вы написали что-то вроде писем русского путешественника. Только попрошу вас, в отличие от Карамзина начинайте не с того, как выехали за ворота отчего дома. Начните с того, как сели на торговое судно в Гамбурге.

Князь Карачев застыл, не зная, как понимать слова Воронцова. Менее всего он ожидал, что министр поручит ему писать о путешествии. А Семен Романович продолжал давать напутствия.

– Не подумайте, что я вас как-то ограничиваю, – говорил он. – Можете писать и о том, как прощались с родителями, как ехали по русской земле, что чувствовали, зная, что нескоро увидите родных. Все это вы, конечно же, можете описать. Но мне сейчас нужно поскорей получить от вас описание вашей поездки непосредственно по Англии. И самое главное. Поскольку вы владеете английским свободно, так и пишите, прошу вас, на английском. Таким образом вы доставите меньше хлопот Назаревскому.

Кириллу Карловичу показалось, что он не то, что английскую, а и родную, русскую речь забыл. Настолько неожиданным было поручение министра.

– Ваше превосходительство, но я никогда прежде не писал подобных сочинений, – с трудом вымолвил князь Карачев.

– Тем более! – воскликнул Семен Романович. – Первая, наиглавнейшая наука дипломата – это умение дельно писать и говорить. Речь – вот наше главное оружие. Так что заодно и научитесь. Приступайте немедленно. Мне нужно, чтобы вы составили журнал вашего путешествия в кратчайшие сроки. Пишите обо всем, что видели по пути в Лондон. И про Лондон напишите.

– А вы сказали про Назаревского, – осторожно промолвил Кирилл Карлович.

Князь все еще не понимал, зачем нужны его сочинения и какие хлопоты они могут доставить Андрею Васильевичу.

– Если бы вы не знали английского, то я бы поручил Назаревскому перевод, – пояснил Воронцов и добавил: – Устанете возиться с бумагами, ступайте знакомиться с городом. Начните с музея Британской империи. Если не найдете компаньона, возьмите извозчика. Скажите ему: Монтегю-хаус в Блумсбери. Думаю, вы сумеете разобраться.

– Конечно, сумеет, – с улыбкой подхватил Лизакевич. – Если Михала Огиньского провез через всю Европу, музей Британской империи тем паче найдет!

Кирилл Карлович рассердился и решил, что не станет задавать Лизакевичу никаких вопросов. Да и квартиру сам себе подыскать сумеет.

А Воронцов выдал юноше новое распоряжение:

– Позовите ко мне Чернецкого. Отправлю его на Лестер-сквер. Он известен своим расположением к полякам. Пусть узнает, что у них произошло.

Кирилл Карлович расстроился. Ему предстояло изучать старые бумаги. А Хрисанф Иванович отправится на Лестер-сквер, возможно, увидит Амалию. Однако служба есть служба.

Он разыскал Чернецкого, и вместе с ним отправился в кабинет министра. Семен Романович попросил месье Жолли проводить князя Карачева в его комнату. Кирилл Карлович вынужден был покинуть кабинет. Поручения Чернецкому остались тайной.

Обустройство много времени не заняло. Большая часть багажа еще находилась в пути. Кирилл Карлович вздохнул, вспомнив о Походных Домочадцах. Оставалось уповать на расторопность мистера Поттера. А пока предстояло приступить к службе.

Кирилл Карлович нашел старика Лизакевича. Тот выдал князю увесистый том. Юноша засел изучать торговый договор.

Дело подвигалось туго. Из головы не выходило странное поручение. Князь Карачев с запоздалым сожалением подумал о том, что не спросил министра о цели задания. Ведь не просто так Воронцов велел составить записки о путешествии и непременно на английском языке.

«Да о чем же я напишу?! – про себя воскликнул он и сам себе ответил: – Как было, так и выложу на бумагу».

Он отложил в сторону договор, взял чистый лист и стал записывать налетевшие мысли. Гамбург Кирилл Карлович решил сравнить с воротами в мир, а Лондон с котлом мира. Припомнил князь вывеску на входе в трактир в Кембридже, на которой пес издевался над кошкой. «И об этом напишу», – решил он.

Наметки будущих записок заняли полстраницы. Кирилл Карлович решил, что задание на поверку не такое уж сложное.

Он вновь взялся за договор. Теперь дело пошло прытко.

Просмотрев документ, он выхватил тот факт, что срок действия договора давно истек. Кирилл Карлович отложил бумаги и вернулся к Лизакевичу.

– Василий Григорьевич, договор, который вы дали мне, семь лет назад закончил свое действие, – сказал Кирилл Карлович.

– Но его превосходительство поручили вам изучить его, – возразил старик Лизакевич.

Он смерил юношу неодобрительным взглядом.

– Я не отказываюсь, – возразил князь Карачев. – Но считаю своим долгом изучить и новый договор. Ведь таковой имеется.

В глазах Василия Григорьевича промелькнуло удивление. Затем выражение лица сменилось на более уважительное. Он достал из бюро еще один документ.

– Вот конвенция, – сказал Лизакевич. – Ее подписали в марте прошлого года.

Кирилл Карлович вернулся к себе с новыми бумагами.

Конвенция состояла всего из пяти статей. В первой констатировался тот факт, что хотя торговый договор был подписан в 1766 году сроком действия до 1787 года, однако же за прошедшие с тех пор шесть лет Россия с Англией не достигли соглашения о новом договоре. Посему стороны решили старому договору «наблюдаему быть, как бы он здесь внесен был».

Вторая статья разъясняла английской стороне, что коммерц-коллегия лишена судебных полномочий и «тяжбы аглинских в России купцов будут разбираемы в других присутствиях». Третьей статьей британским подданным на Черном и Азовском морях были дарованы «все выгоды и сбавки пошлин по тарифу».

Четвертая статья разъясняла, что срок действия договора 1766 года с поправками, внесенными конвенцией, продлевается еще на шесть лет. Пятая статья была «о ратификовании сего акта».

Подписали конвенцию от имени российской императрицы чрезвычайный посланник и полномочный министр генерал-поручик Семен Романович Воронцов, а от имени английского короля статский секретарь, управляющий иностранных дел департаментом барон Гренвилл.

Кирилл Карлович вздохнул, отложил в сторону конвенцию и взялся изучать старый, 1766 года, договор.