Последний молот

– Я не отпущу тебя доблестный воин, ты должен будешь узреть новый мир, что я возведу, очистив старый. Отныне не подвластный смертной юдоли, ты будешь прибывать подле меня. – лич шагнула вперёд, простирая над головой молота свободную от пронзённой клювом филактерии–сердца руку.

 Но в тот же миг на наплечник воина опустился дико каркающий ворон, забивший крыльями словно оберегая Одерека. От мудрой многовековой птицы исходили волны невиданного могущества, заставившие приговорённую чуть прикрыв рукою глаза будто стережась ослепляющего света, отступить назад, а свиту детей призраков и вовсе спрятаться за ней.

 Издав ещё пару предостерегающих криков ворон широко расправив крылья над Одереком, неожиданно замер, серея перьями и обращаясь в каменную статую, как и воин ордена под ним, так и не разжавший рук на ощетинившейся лезвиями рукояти молота.

 Постепенно, ярящаяся во всю буря, утрачивая запал, сошла на нет. Неудержимые порывы ветра, крутящие сотни флюгеров поверх крыш, завывающие средь узких пустынных улочек, сменились лёгкими дуновениями. Смерил свою ярость и ливень, обратившийся лёгкой холодной моросью, вот только небеса так и остались, затянуты свинцово-черными тучами, будто буря, разразившаяся над Эльбургом, гремевшая на протяжении нескольких часов, не смогла избавить их от накопленного гнева.

 Приговорённая окружённая детьми призраками, за чьей спиной застыв в ожидании ровными шеренгами, стояли туманные силуэты древних воителей эльфов, продолжала смотреть на опустившую голову статую. Размышляя над последними словами орденского воина, да вслушиваясь в нескончаемый шепот Илавалена. И словами древнего, лич полнилась уверенностью, что и этот славный воин, потерял жизнь по вине её мучителей. Ведь нибудь они столь жестоки да кровожадны, ему бы не пришлось вступить в неравный бой, бросая вызов силам, что смогут отчистить эту землю.

 Разве кто из них остался помочь ему? Разве кто сказал хоть слово поперёк святоше, что бросил факел, запаливая костры под ней и ни в чем неповинными детьми. Никто из них не достоин жизни, и никто не скроется. Тёмная эльфийка посмотрела в сторону извечных спутников больших городов нескольких стай бродящих собак, что, переборов чувство опасности, вытесненное голодом, потихоньку начинали глодать устилавшие площадь многочисленные трупы.

– Пресытившиеся скверной ею и прорастут. – тихо, но властно сродни приговору, прозвучал голос тёмной эльфийки, заглушенный визгом собак. Что, упав и принявшись валяться, стали расти и меняться, покрываясь ужасными струпьями да гнойниками, облезая частично шкурами, вытягиваясь клыкастыми мордами.

 Несколько пар десятков несуразных, словно высушенных поджарых бестий ростом в холке не ниже доброго пони. Безошибочно беря след, ожигая округу голодными взорами мутных белёсых буркал, миновав подъемный мост, бросились следом за своей добычей, завывая и указывая дорогу призрачному воинству первородных.

 А их госпожа, со своею свитой вновь вернувшись на помост судилища, скривив свой тёмный лик в жуткой гримасе. Посмотрела на венчающую главный шпиль громады каменного храма, золотую длань – символ веры, принесённой пророком Илиром. Её слуха, достигли истовые молитвы нескольких вторивших отцу приору служек, доносившиеся из глубин. Поглядишь-ты не все сбежали.

– Света возжелали, отриньте свои лживые молитвы, вы не достойны его. – Расхохотавшись, парящая лич принялась в танце кружить по настилу судилища, широко раскинув руки и запрокинув голову.

 Повинуясь её воле, вся кровь, пролитая сегодня, помешенная на дождевую воду залившая площадь и канализацию. Каждая капля, что залегла меж плотно приложенных камней брусчатки. Обратившись густым багряным туманом, стала тоненькими струйками тянуться к чёрному углями и копотью столбу. Затрещал уже вымокший заслугой ливня хворост, раздулись угли, и посреди площади взвилось черное пламя, чадом своим полня жизненными силами и укрепляя свинцовые тучи. Тяжёлые грозовые облака, множась числом прям на глазах принялись расползаться по небосводу, неся весть о новом нерушимом порядке, что возродит окрестные земли.

– Давай милый ещё чуть-чуть, осталось недолго. – Асарг подбадривал взмыленного коня что, плюясь пеной, месил копытами высокую грязь размытого ливнями старого тракта, окружённого непролазными предгорными лесами.

 Стучащий зубами от холода, промокший насквозь стражник в сюрко и кольчуге с тяжёлым двуручным фламбертом за спиной. Уже понял свою ошибку, коия упаси Илир, не иначе обойдется ему ценою жизни. И хуже того, данного слова!

 Он забыл, когда последний раз спал и не ведал, сколько времени провёл в седле, да и как тут определить, ведь изнурённый скачкой молодой стражник уже давно не видел тёплых солнечных лучей. Словно павшее на все окрестные земли проклятье, черные грозовые тучи, непрестанно извергающие то ливень, то морось. По его прикидкам затмили небосвод более двух дней назад и сдавать свои позиции боле не собирались. Занемевшее тело невыносимо ломило, а ляжки да промежность стёртые в мясо, похоже, до конца его дней останутся в этом положении, делая из обычного стража родовитого кавалериста.

 Он останавливался около пяти раз, да и то не для отдыха, а дабы напоить скакуна, да зычными выкриками упредить людей. Без лишних слов, одним своим изнурённым ликом недавно оседевших волос. Да сухим голосом схожим со скрежетом давно не масленых затворов, понукая и без того видевших в черных небесах дурное знаменье жителей двух деревень и трёх ферм, бежать без оглядки. Бежать прочь, забыв про нажитый сорванными хребтами невеликий скарб.

 Мимо мелькая неуловимым узором навивающий дрёму, проносился погруженный в полусумрак лес, но жавшийся к конской шее Асарг силясь не смыкать глаз, смотрел только вперёд. На маячившие над лестными кронами черные силуэты гор Дрогдир, своё спасение и исполненный перед пожертвовавшим собой Молотом долг.

 Стражник не знал, спасся ли ещё кто-то из бежавших из Эльбурга жителей, ведь он разминулся с прочими беженцами у городских ворот. Совесть жгла Асарга за этот поступок, но он обещал Ворону бдящему, что доставит весть о случившемся в цитадель ордена. Он силясь исполнить порученное, даже двинул в морду сапогом, своему же десятнику, что пытался его спешить сразу за подъемным мостом отныне проклятого города. Он не ведал для чего, седоусый Ультар, вцепился тогда в вожжи, ради себя, тешась надеждою спастись или дабы усадить в седло немногочисленных детей. Ему было всё равно, стражник спешно ускакал по северо-западному тракту, оставляя позади воющую, сметённую животным страхом толпу.

 Но навряд ли кому ещё довелось спастись, раз уж его непрестанно мчащегося верхом настигала погоня, куда там бегущим на своих двоих старикам женщинам и детям. Словно вторя горестным мыслям позади из сумрака, овладевшего миром, раздался долгий голодный вой, на что Асарг ещё сильнее вдарил пятками по бокам коня. Хотя истово ржавшее животное, словно чуя свою судьбу, не нуждалось в каких-либо понуканиях. Это его ошибка! Он дурак решил срезать путь, свернув с мощенного широкого тракта, на старую прямую дорогу, не подумав, что под дождями та превратиться в непролазное месиво.

 Скоро настигнут, нечаянно-обречённо смирился измотанный страж, повернувшись да углядев неясные, но большие силуэты схожие с собаками или волками, что мелькали позади. А оборачиваясь обратно к безнадёжно далеким горным вершинам, он обмер сердцем, ибо прямо посреди дороги стояла она, его ночной кошмар. Парящая над огромной лужей эльфийка полукровка с целым сонмом детских призраков и пылающими кроваво красными глазами. Более не обнажённая ведьма, чью негу прикрывала необузданная длинною до пят копна волос и пестрившее серебром непроглядное черное аки волосы платье, высокого ворота с глубоким вырезом на груди. Она протянула руки на встречу пуще поседевшему стражу, что, дико выгнувшись в пояснице, натянул поводья.

 Всхрапнув конь вскочил на дыбы, а затем рухнул, зарываясь мордой в грязь, судорожно дергая ногами. Перелетевший через его холку, всадник кубарем покатился вперёд. Чуть не захлебнувшись в глубокой луже.

Асарг хрипло отплёвываясь и сыпля ругательствами на силу разогнув одеревенелые скачкой суставы, поднялся, опасливо оглядываясь по сторонам в поисках ведьмы дивясь тому, что не свернул себе шею.

 Морок, осенило стража или вызванное усталостью видение, но легче не стало. Шагах в десяти от него, огромное лишь отдалённо погожее на собаку нескладное существо всё покрытое гнойниками да струпьями выскочило из мрака. И играючи сжав огромные вытянутые челюсти, вырвало добрую часть шеи измученного беспрерывной скачкой коня, оборвав почти человеческие хрипы покалеченного животного.

– Илир проводник воли его, даруй мне сил! Укрой ровно щитом светом своим душу мою! Огради от тьмы, словом своим и волею. Не оставь светоносный и пречистый в одиночестве верного раба твоего! – знакомая с детства молитва помогла, отбросив страхи потянуть из-за спины надежно сберегаемый в кожаных силках портупеи Фламберт. Чуть поведя плечами и водрузив двуручный клинок вертикально, молодой страж устремился вперёд словно своё спасение, сжимая обеими ладонями шероховатую рукоять.

 Бестия, оскалившись обнажила ну ровно кинжалы, гнилые клыки, пожирая мёртвыми остекленевшими буркалами очередную жертву, тоже не заставила себя просить дважды. Человек и монстр мчались навстречу друг другу, разбрызгивая, грязь. Десять шагов, пять, три, некогда бывшее обычной дворнягой существо, оттолкнувшись четырьмя вытянутыми лапами подпрыгнуло, следуя неизменной даже после перерождения привычке, силясь сцапать за горло. А стражник, пользуясь весом и длинной своего оружия в последний момент, для пущего размаха обернувшись вокруг себя, ударил горизонтально. Тяжёлый клинок способный разбивать башенные щиты, равно как и располовинивать закованного в латы рыцаря, легко будто, не встретив сопротивления срубил бестии передние лапы и выпустил гниющие потроха, разметав по сторонам рёбра.

 Существо упало к ногам Асарга, но не издохнув, принялось извиваться, силясь дотянуться лязгающими челюстями до его ноги, на что юноша, описав фламбертом свистящую мельницу снёс ему голову. Где-то позади со стороны недосягаемых ныне, спасительных горных вершин, надтреснуто каркнул ворон

 Но Асарг даже не обратил на то внимания, отражая атаку следующего врага. Очередной не иначе адский пёс вылетел из кустов, но был отброшен в сторону сильным взмахом наотмашь, отнявшим добрую половину скалящейся морды. Третья бестия оказавшаяся умнее товарок выждав момент, когда страж отвлечётся на её собрата, вскочила из кустов на противоположной стороне дороги, нацелившись на его спину. Движение, что он зацепил краем глаза, сулило верную и мучительную смерть, монстр уже мчался в атаку, а он не успевал даже обернуться, не то, чтобы занести Фламберт.

 Асарг обречённо смежил глаза, подчинившись неминуемому концу. Но боли не последовало, как и не коснулись его тела клыки, да когти. Слух резанули до боли знакомые щелчки арбалетов, натужно засвистели болты. Жуткая гончая вмиг став похожа на ежа, безвольно завалилась на бок, упав в паре шагов от стража.

 Асарг чьи глаза увлажнились, опустился на колени, прямо в сдобренную вонючей желчью тварей грязь, силы в конец оставили юношу. Плечи сотряслись рыданиями, давая выход надёжно сдерживаемым последние дни эмоциям. Он истово взывал, теряясь в благодарностях к деснице божией пречистому Илиру, не оставившему своего заблудшего ребёнка в столь тёмный час.

 Заскрипело множество взводных механизмов, а из сумрака, охватившего весь подвластный взору мир, со стороны ведущего к горам старого тракта. Стали один за одним появляться с арбалетами на перевес кнехты в таких-же как у стража кольчугах и широкополых шлемах капелиннах. В воздухе забило множество крыльев, тишину разорвало многоголосое карканье десятков воронов. Средь обычных солдат ну ровно вестники Илира, показались Вороны бдящие с неизменными своими диковинными птичьих голов молотами, все как один в кованых наручах и наплечниках.

 Будто стёсанные из камня волевые лица, длинными бородами ложились на сокрытые хабуреками, кольчугами и панцирями, мощные непомерно широкие груди. Казавшееся кристалликами льда глаза, бесстрашно и сосредоточенно вглядывались в потустороннюю мглу. Почтительно расступившись Молоты пропустили вперёд могучего седобородого орденского война, чьи неподъемного вида тяжёлые пластинчатые брони были выделаны серебром и искусно гравированы.

– Всё позади, теперь ты в безопасности. – магистр склонился над заляпанным грязью измождённым стражем, протягивая сплошь иссечённую рубцами ладонь, и в его спокойном взоре, полном силы страж ощутил, что всё наконец кончено. – Поведай мне что случилось.

 "Я добрался, знай же, неведомый безымянный заступник, оставшийся там, на площади. Я донёс твою весть!" – молчаливо больше самому себе прошептал Асарг.

Свидетельство обвинения за номером 19. Показания Хельберта добропорядочного содержателя трактира (Хмельной гнолл). Произнесённые под присягой над символом пречистого пророка слова его, святому трибуналу карающей длани Илира, против братства воинов Воронов бдящих самовольно орденом провозглашенных, средь народа (Молотами) прозванных. Обличающие виновность подсудимых в следующих обвинениях. Заведомое добровольное сношение со тьмою посланцами, изведение людей методами ужасными неподдающимися описанию, порабощение земель отвратным кровавым волшебством, под властью врагов рода людского и укрытие их от праведного света божьего.

– Я видел все глазами своими, душою своей бессмертной клянусь, да поразит пречистый слабую плоть мою, если лгу. – полными слёз глазами смотрел Хельберт на судейскую трибуну.

 Своею громадою загораживающую три высоких стрельчатых окна до самого свода храма, причудливо переливающихся под солнца лучами сложным витражом, всеми оттенками разноцветных стёкол, передававших изображение прихода пророка воли его, пречистого Илира. Там восседая на высоких креслах, его слову внимали трое судей, двое сухих, словно высушенных старцев епископов в длинных белых Альбах под черными Мантелеттами сокрывших плешивые головы четырёх угольными беретами. И заседающая меж ними, одна уже не молодая, но жутко властная женщина с убранными в высокий пучок седыми волосами, облаченная во вроде бы непристойный для храма, черной кожи дублет высокого ворота и свободные штаны заправленные в высокие сапоги ботфорты.

– Так облегчите душу почтенный, дайте миру узнать истину произошедшего, дабы мы силами своими, светом слова его обличенные, могли воздать всем виновным по заслугам. – чуть подавшись вперёд тягуче-плавным движением истового воина, верховная мать судительница пригвоздила ответчика взором обнесенных сетью морщин бледно серых глаз на волевом лице, сдобренным косым шрамом, порвавшим губы, идущем от правой стороны подбородка до левого уха.

– Это произошло в разгар Аутодафе.

– Не нам. – был остановлен Хёльберт властным голосом. – Им. – кивком головы она указала за спину трактирщика.

 Поспешно кивнув, исхудалый мужчина со впалыми щеками и нездоровым видом обернулся, теряясь взглядом средь сотен лиц присяжных, заполнивших ныне неф столичного храма, огороженных от ответчика молчаливым кордоном церковной стражи.

– В разгар суда. – словно невиданным усилием чуть дёрнулся кадык.

 Зовущийся Хёльбертом вернее его жалкая тень, облаченная в давно нестираную рубаху и местами изодранные штаны. Неуверенно, словно стесняясь такого многолюдного внимания, подняла руки в неизгладимой с детства привычке, вознамерившись начать теребить ткань рубахи. Но лицо исказилось мукой, а обожженные болью вырванных ногтей руки опустились вдоль тела. – В разгар священного и праведного суда, творимого над богомерзкой ведьмой, изживавшей чарами тёмными жителей Эльбурга! Вмешался молот сиречь воин ордена Воронов бдящих. Он, безжалостно убив доблестных стражей, охранявших помост с приговорённой, освободил злобную эльфу полукровку и словно коршун, изрыгая проклятья и смеясь, стоя подле неё, наблюдал как вызванные богомерзкими чарами темные силы вершили расправу над ни в чём неповинными людьми.

– А что-же до ныне возведённого в сан мученика пастыря Ескертра. – подал голос один из стариков судей. – Вы видели, как почил мученик.

– Он, не щадя себя помогал бежать мирному люду и принял страшную смерть, закрыв собой малых детей от ярости Молота. – по исхудалому лицу вновь крупными бусинами покатились слезы. Подтверждающие для всех присутствующих слова бедняги, видевшего настоящий ад.

 А снедаемый стыдом и горем трактирщик неотрывно смотрел на свою окружённую стражей младшенькую. Последнюю из дочерей коию не коснулся огонь костра, и не коснуться ведь он сказал и сделал всё, как того велели заплечных дел мастера и святые отцы.

День 64 святого судилища над павшим в ересь греховным воинским орденом Воронов бдящих. обвиняемых в утрате земель переданных тьме на заклание.

Год 487 от Илира пришествия.

Секретарь святого трибунала Освидир.

 Год 537.

 Снедаемые земли. Эльбург.

 Легкий ветерок, хлопая расшатанными ставнями и скрепя покосившимися флюгерами, гулял сквозняками давно отворённых рассохшихся дверей по заросшим вьюном и сорняками улочкам Эльбурга. Объятым в серую хмарную мглу и навеянный непрестанной сыростью смог разложения, что ныне волею не пропускавших света солнца, чёрно-свинцовых небес величалась днём.

 Некогда многолюдный городок, серым пятном выделялся средь давно не дающих жизни новых пажитей чёрных полей, став призрачным сердцем мертвых земель, средь народа снедаемыми прозванных.

 Но жизнь, какою бы извращённую и жуткую она не приняла форму. Не покинула высоких в несколько этажей обветшалых без угляда хозяев каркасных домов на каменных цоколях, под частью прохудившимися черепичными крышами. Окружённых высокими крепостными стенами, словно стягами, венчаемыми меж зубцов бойниц, длиною вереницей кривых колов с насаженными на древки застывшими непередаваемой муки истлевшими телами.

 Ощутив запах жизни нечто в длинной монашеской рясе, выползло из мрака двери, крайнего к центральной площади дома. Толи ползя, толи паря, распластавшись над пробившейся сорняком брусчаткой, существо в разодранной сутане церковного служки, в глубоко надвинутом капюшоне, молниеносно метнулось за угол в томительном предвкушении, утолить чьей-то жизнью свой непрестанный голод.

 Существу неведомы были другие эмоции, лишь неутолимая жажда и ненависть ко всему живому. Ненависть к тому, кем оно было прежде. Скользящее от угла к углу нечто, непрестанно будто ругаясь издавало похожие на шепот звуки. Скоро, очень скоро, совсем близко, оно, миновав небольшой проулочек столкнулось со своим чуть отличающимся истлевшим церковным одеянием товарищем, и уже вдвоём, подгоняемые неутихающим голодом, твари буквально выскочили на широкую улицу предвкушая трапезу, но, взвизгнув, отпрянули обратно, объятые вроде бы забытым чувством, ужасом.

– Вот ведь пакость! – Сплюнул незнакомец им вдогонку, углядев под одним из капюшонов высушенное серое лицо, заросших глазниц, сгнившего запавшего носа и невиданно разинутого рта.

 Дюжих размеров голубоглазый старец с длинной часто проплетённой бородой в кожаной стёганке высокого ворота, размеренно шагал по одной из главных улиц покинутого города по направлению к площади. И всякая нечисть, обитавшая в развалинах, убиралась с его пути, хоть у того и не-было оружия окромя кинжала корда костяной рукояти на поясе по соседству с витым серебряным рогом да пары кошелей. И если двое тварей в истлевших монашеских сутанах вызвали лишь плевок, то творящееся на площади и вовсе заставило его скривиться от омерзения.

 Пред обвитой терном каменной громады храма, трёх стрельчатых витражных окон под шпилем. Меж ярящегося черного пламени, лижущего высокий обугленный столб, уходящего дымной струёй в небесную серо-свинцовую твердь. Аккурат на судилище осевшем на бок помосте, заскорузлом от времени и постоянной сырости. Черной волей, неподвластному угольным языкам потустороннего рождённого ненавистью огня. Преклонив колени и воздев вверх сложенные ладонями худые руки, стояло несколько десятков высушенных мумий, скелетов обтянутых, словно пергаментом сухою серой кожей в обрывках одежды.

 Лишенные покоя умертвия, в трансе беззвучной молитвы, чуть покачивались, обратив пустые глазницы на венчающий главный пик храма символ. Некогда там возвышалась простёртая к небесам золочённая длань Илира, а ныне непонятный слепленный из костей круг со множеством кривых отростков, напоминавших лучи. Мало кто знал, что значит, этот жуткий символ, но он бы ведом путнику, что будто боясь заразы, отвёл пылающий ненавистью взор от чёрного солнца.

 Старец, конечно, мог избавиться от знака, олицетворяющего перерождение извилистым мученическим путём отринутой смерти. Но не стал, его цель была иной.

 Миновав площадь, он приблизился к статуе воина, чьи широкие плечи скрывали закаменевшие наручи, что, пав на колени да опустив голову длинной бороды, продолжал сжимать стальной молот с билом по форме головы ворона, нетронутый и каплею ржи.

– Ну хватит уже дремать. – щелчок пальца по клюву, сбил каменную скорлупу с казавшейся частью статуи, растопырившей крылья птицы.

 Встряхнувшись ворон, словно укоризненно посмотрел на потревожившего его покой старца, а затем указал головой на своё седалище.

– А ты уверен, что он достоин. – чуть сощурил глаза незнакомец.

– Кааррр. – утвердительно произнесла мудрая птица.

– А может пусть и дальше пребывает в заслуженном покое.

– Кааррр.

– Много ты знаешь.

– Кааррр.

– А ведь было столько достойных ребятишек, и почему дурные ноги принесли меня именно к тебе Бёрг? – словно сетуя, чуть покачал головой старец. Вновь удостоившийся в ответ, возмущенным карканьем.

– Ладно буди.

 Повинуясь команде ворон, несколько раз клюнул голову воина, и словно как пару мгновений до этого, со статуи, как и с самой птицы, стала осыпаться каменная крошка. Являя чернеющим небесам, обнаженного ражего широкоплечего мужчину с длинными убранными в хвост волосами и обрамляющей ширококостное лицо ломаного носа с чуть короче, чем у старца бородой.

 Рука обратившейся в человека статуи, попыталась ухватиться за рукоять молота. Но оружие перехватил старец, закинув себе на плечо, вынуждая человека завалиться на бок. Пару мгновении незнакомец смотрел на содрогающегося в конвульсиях, судорожно хватавшего воздух раскрытым ртом воина, распластавшегося у его ног, а затем развернулся и двинулся прочь.

– Кааррр. – донесся до старца вопрос, парящего над человеком ворона.

– Верну если вспомнит кто он такой и зачем он ему нужен. – чуть резко бросил неизвестный.

– Кааррр.

– Да чтоб тебя. – отстегнув от пояса ножны с кордом старец бросил его к сведённому судорогой телу. – Столько мальчишек было, а мне достался именно ты Бёрг! Мать воспитала из тебя наглеца без капли скромности. – легкая, но довольная улыбка озарила лицо старца.

 Позади взмыв в верх, вестник смерти, заложил вокруг чадящего ненавистью кострища круг, чуть не паля перья потусторонним жаром. Громким призывом вовлекая в свой полёт слетевшихся со всех концов Эльбурга воронов.