Медные лбы и вареные души

Это интересный предмет, но при обсуждении его присутствие г. Маркова совершенно излишне. Идите, г. Марков, куда угодно; идите… и вперед не грешите, хотел я сказать, но, право, это не важно. Можете, пожалуй, и грешить…

Дело в том, что г. Марков на этот раз как будто утрачивает свой характер типа: он с негодованием говорит о «мужиковстве», тогда как другие противники «лжелиберализма» преисполнены особливою преданностью мужику и только и говорят, что о заклании «всего» в жертву интересам крестьянского сословия. Да погибнет все, кроме того, что нужно русскому народу, мужику! – такова тоже современная модная песня, и я рекомендую читателю внимательно вдуматься в тот фортель, который может быть выкинут и действительно выкидывается при помощи этой песни. Хотя бы не для того, чтобы удалить или раздавить этот фортель – может быть, в нем выражается непреклонный и неумолимый исторический фатум, – а чтобы знать, как идут дела в родной стране.

Демократический фортель, но фортель…

Нынешнее царствование уже отмечено несколькими важными правительственными распоряжениями: об обязательном выкупе крестьянских наделов, о понижении выкупных платежей, о прекращении продажи казенных земель в Оренбургском крае на льготных условиях 1871 г., об облегчении для крестьян арендования свободных казенных земель. Общий характер этих мероприятий несомненен: все они клонятся к тому, чтобы сблизить производителя-крестьянина с землей. Вместе со всеми благомыслящими русскими людьми мы приветствуем этот принцип, хотя и не знаем, до каких пределов предполагается его осуществить. Как бы то ни было, но правительственный почин дал соответственный толчок общественной мысли. Послышались самопроизвольные отказы от земельных участков, полученных на льготных условиях; симферопольское земство поставило отчислить 5 000 руб. в год на устройство безземельных крестьян; мелитопольское земство назначило капитал в 60 000 для пособия крестьянам в покупке земель; таврическое губернское земство назначило 150 000 руб. на образование капитала для ссуд безземельным; полтавское губернское земство постановило приобрести 12 000 десятин земли с тою же целью устройства безземельных крестьян. Не много все это, разумеется; но принцип мы все-таки высоко ценим. К сожалению, история попытки полтавского земства получила совершенно неожиданный финал. Вот как он рассказан в газетах.

Полтавская губернская управа, по словам циркуляра председателя губернским гласным, считая своею обязанностью пользоваться каждым случаем для содействия земельному устройству безземельных крестьян, не могла не обратить внимания на дошедшее до нее сведение, что в Миргородском уезде продается на весьма льготных условиях имение г. Муравьева-Апостола, состоящее из 12 000 десятин. Имение это находилось в пожизненном владении г-жи Муравьевой-Апостол и после ее смерти должно было перейти к М. И. Муравьеву-Апостолу. Вследствие соглашений пожизненная владелица отказывалась от пожизненных прав, а г. Муравьев соглашался продать свои права с выделом пожизненной владелице 3 500 десятин – за 300 000 руб., а без этого выдела – за 650 000 руб. Выходило, таким лбразом, с небольшим 50 руб. за десятину; для Полтавской губернии это цена дешевая. Губернская управа немедленно командировала в Москву для переговоров с г. Муравьевым члена своего г. Ильяшенко и, кроме того, имея в виду, что попечитель московского учебного округа г. Капнист – полтавский землевладелец, обратилась и к нему. Однако г. Капнист вместо содействия счел своею обязанностью испортить все дело. Казалось бы, ему принадлежало право или оказать просимую помощь или просто отказать в ней; но он почему-то вообразил себя в роли «попечителя» полтавского земства, призванного производить оценку разумности и правильности земских действий. Присвоив себе такую роль, он счел своим нравственным долгом «помешать» земству в осуществлении его предприятия и ответил земской управе, что, по его мнению, покупка имения – «операция невозможная без нарушения законных прав, задач и целей земства», что она даже «не соответствует видам правительства и может породить „несбыточные надежды и ложные слухи“. Таким образом, землевладелец и попечитель учебного округа г. Капнист присвоил себе еще роль выразителя правительственных взглядов на вопросы земского и народного хозяйства. Далее г. Капнист прибавил, что он успел даже „отклонить“ г. Муравьева от сделки с земством и что г. Муравьев сам разделяет его взгляды. Вот как поступил действительный попечитель учебного округа и самозванный попечитель земства. На поверку, однако, вышло, что г. Муравьев не совсем разделял попечительские взгляды; он желал продать имение „или земству или родовитому дворянину“, но только впал в сомнение, точно ли правительство не отнесется к продаже земству „неодобрительно…“. Нечего делать, председатель губернской управы ввиду спешности и важности дела прибегнул к чрезвычайному способу: обратился к г. министру внутренних дел с телеграммою, в которой, объяснив обстоятельства дела, просил сообщить продавцам, что начатое предприятие не противно видам правительства, а, напротив, соответствует им; в то же время он вступил в переговоры с харьковским земельным банком об обеспечении сделки, в чем и успел. На телеграмму не последовало ни утвердительного, ни отрицательного ответа. А тут кстати подвернулся конкурент-покупатель, кн. Мещерский, относительно которого не возбуждалось уже никаких сомнений, и земское дело окончательно потеряно. Словом, тут как нарочно сошлись все неблагоприятные случайности. Циркуляр заключается следующими словами: „Глубоко сожалея о неудаче, губернская управа будет считать для себя поддержкой в дальнейших действиях ваше сочувствие к образу ее действий в настоящем случае“».

История крайне любопытная сама по себе. Частный человек, никем не уполномоченный, совершенно самопроизвольно налагает от имени правительства свое veto[2] на сделку, не только не предосудительную вообще, но по всем видимостям совпадающую с последними правительственными заявлениями. И добро бы это Иисус Навин был, который своим словом остановил солнце, а то всего-то г. Капнист!

Я не счел бы, однако, нужным напоминать читателю эту, без сомнения, уже известную ему историю, если бы она не наводила на некоторые общие размышления и опасения.

В обществе и литературе то и дело слышатся ныне возгласы: долой «интеллигенцию» и да здравствует народ! Хорошо. Я не высокого мнения о русской интеллигенции и никому не уступлю в искренности пожелания: да здравствует русский народ! Но я боюсь данайцев, дары носящих. Боюсь, что господствующее настроение общественной мысли отольется и уже отливается в схему, которую можно заимствовать у газеты «Русь»: из уважения к требованиям народной совести и народных верований театры в посту должны быть закрыты; что же касается народного понимания хозяйственных отношений, то тут не у народа надо справляться, а у интеллигентного человека, г. Самарина{9}, который сочинил теорию достаточности наделов… Это только схема. Дело не в великопостных спектаклях, конечно, и даже не в запрещении служить панихиду в память великого поэта, составляющего честь и красу отечества. Дело в общей тенденции – задавить под предлогом народных идеалов великие международные вещи и… и все-таки ничего не дать народу…

Госпожи вареные души! Если вы уже выварены до состояния мочалки и не можете не обниматься с медными лбами, то по крайней мере знайте, кого вы обнимаете.

Господа медные лбы! Если в вас под металлической покрышкой сохранилась хоть единая капля человеческого достоинства, – бросьте клевету и наглую ложь, перестаньте валить с больной головы на здоровую, перестаньте кощунствовать, толкуя об идеалах, и говорите прямо, чего вам нужно.