Кодекс Холлнуорда

И это все Энтони Райс выложил мне за первым же обедом. Минни лишь подкидывала сухие реплики, дети молчали. Они вывалили на меня всю свою жизнь, как мешок с картошкой. Это не доверие. Это либо отчаянная попытка вызвать жалость, либо… проверка.

Лейла слушала, кивая с подобранным выражением наивного участия. Когда Райс, с горьким пафосом, упомянул о своем прогоревшем деле и пальце, Лейла опустила взгляд и вздохнула.

– Мне так жаль, – ее голос дрогнул с идеально выверенной слабостью. – Вы такой сильный. Прошли через столько… а все еще держитесь. А я… – она замолчала, давая словам повиснуть в воздухе, полном запаха капусты.

– А ты что? – не удержался Райс, клюнув на приманку собственного тщеславия.

– А я сбежала от одного грубого мужа и попала в руки к системе, которая, как я понимаю, еще безжалостнее. – Она подняла на него глаза, широко раскрыв их, чтобы показать искренний, животный страх. – Вы оба такие сильные. Пройти через все это и сохранить семью… – она перенесла взгляд с Энтони на Минни, подчеркивая, что обращается к ним обоим. – У вас такой крепкий союз. Это сразу видно. Мне бы хоть каплю такой мудрости.

Райс откинулся на стуле, на его лице появилось удовлетворение.

– Мудрости здесь учат быстро, – сухо парировала Минни. – Часто – больно.

– Я верю, – тут же согласилась Лейла, снова опуская глаза, на этот раз с видением покорности. – Я даже не представляю, как вы все успеваете, – она кивнула в сторону детей и кухни. – У меня с одним-то мужем не получилось.

Минни промолчала.

Запись в дневнике самоанализа.

Она ревнует и контролирует каждый его шаг. Он же хочет признания. Двенадцать лет и все, что они заработали, – это комната и… протез? Система Холлнуорда не очень щедра к тем, кто рискует.

После короткого обеда из капустного супа и ржаного хлеба Энтони Райс начал собираться на работу, а Кэтрин и Дорси отправились на работу на завод. Они взяли с собой по зеленому яблоку, по очереди обняли мать, чмокнули Питера и, коротко взглянув на Лейлу, вышли в коридор. Энтони положил в бесформенную потертую сумку сэндвич, завернутый в вощеную бумагу, плошку с овощным салатом, коротко поцеловал в щеку Минни, стоявшую у раковины с тряпкой в одной руке и почти чистой тарелкой в другой, кивнул Лейле и вышел, завязывая на шее платок от пыли. Минни взяла в руки последнюю грязную тарелку и подставила под тонкую струю воды. Питер сидел на кровати, сосредоточенно раскладывал деревянные кубики с цветными наклейками на них.

– Может, чем-нибудь помочь? – спросила Лейла, ощущая, как пот стекает по спине, – Могу помыть полы, что-нибудь заштопать. Я это умею.

Минни, не оборачиваясь, поставила тарелку в сушку. Вода с шипением ударила о дно раковины.

– Расскажи лучше о себе, – Она вытерла руки о грязную тряпку и бросила ее в тусклую раковину из нержавейки.

Взглянув на Лейлу, она сняла с плиты горячий железный чайник, достала с полки одну потертую белую кружку, налила в нее воду:

– Зачем тебе понадобилось к нам? – Минни с лязгом вернула чайник на плиту, открыла навесной шкафчик, достала жестянку в красно-желтых ромбах и сыпанула крохотную щепотку чая в кружку.

Лейле показалось, что чай растворился в воздухе, даже не долетев до воды.

– Я из Кертона. Прожила там всю жизнь, – ответила она, как только Минни закрыла крышку банки.

– И чем занималась?

– Училась. Философия, эклектика, филология… До замужества. Потом, в основном, хозяйством.

Минни оперлась спиной на край кухонного стола и взяла в руки чашку:

– А с мужем что?

– Я сбежала от мужа. Он угрожал убить меня.

– Здесь это происходит каждый день, – пожала плечами Минни, – Мне повезло, мой муж добрый человек. Хотя рискует…

– Чем же Вы рискуете? Как я слышала, граждане Холлнуорда защищены советом…

– Если соблюдают правила! – Минни поставила чашку на стол и скрестила руки на груди, – Это правда, но иногда они слишком…, – она осеклась, какая-то мысль молнией пронеслась у нее в голове, заставив на секунду замолчать, а потом, спокойнее, продолжить:

– Это прекрасный и безопасный город, – голос Минни внезапно стал деревянным, – Здесь каждому воздается по заслугам, – она резко отвернулась от Лейлы, взяла чашку и отошла к раковине, чтобы снова включить воду.

Лейла молчала, наблюдая сначала за скованным силуэтом Минни. Она стояла, упираясь руками в край раковины, и Лейла видела, как напряжена ее спина. Это была не правда, а заученная мантра, которую она боялась нарушить. Потом внимание привлек Питер, что складывал кубики один на один, а потом взмахом руки ломал кривую башню, что-то при этом бормоча себе под нос.

– Нужно соблюдать правила, – Минни выключила воду и убедилась, что Лейла её слушает, чтобы продолжить:

– Ты видела стариков, что сидят на улице? Моя мать просидела с ними почти три недели. Не говорила нам… выходила, когда все уходили из дома. Возвращалась только чтобы сварить обед и переночевать. Старики выходят, чтобы умереть на улице. В Маленькой Пристани высокий штраф за смерть в помещении. Тело начинает портиться слишком быстро и району приходится тратить деньги на санитарную обработку. А если человек умер на улице, то семья от этого штрафа освобождается. Она знала, что мы бы не потянули.

– Она вас очень любила, – тихо сказала Лейла. Не как вопрос, а как констатацию факта. – Раз была готова на это.

– Любви здесь недостаточно, – голос Минни оставался непроницаем, – Здесь есть только долг. И цена за его невыполнение.

– Это так…, – Лейла почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– Тут живут разные люди, – перебила ее Минни, – И правила – это единственный способ сохранять порядок в городе. Ведь если ты честен и соблюдаешь правила тебе нечего бояться, – она посмотрела на Питера, что стал кидать кубики на кровати, и громко сказала:

– Питер, дорогой, не нужно так делать, – Минни направилась к мальчику, что с радостью бросил свое занятие и побежал на её голос.

– Тебя тут быть не должно, – продолжила Минни, поднимая Питера на руки, – И это меня тревожит.

– Моей вины в этом нет, – ответила Лейла, вспоминая винировую улыбку Роджерса, – Вашей, думаю, тоже.

– Нашей тоже, – повторила Минни, отвлекаясь на Питера, который потянул её за подбородок, привлекая внимание, – Питер! Сколько раз я говорила так не делать!

Мальчик в ответ рассмеялся.

– Я хочу уйти из города, – Лейла скрестила руки и посмотрела на клеенку стола, – Мне здесь места нет. Может быть, вы знаете как…

– Обратной дороги нет, – строго ответила Минни.

– Но должна же быть…

– Её нет, – твердо отсекла Минни, и поставила Питера на ножки, – Питер, одевайся, а то опоздаем.

– Опоздаем? – переспросил мальчик.

– Да. Давай неси свои сандалии и чистые носки.

Питер вприпрыжку побежал к распашному шкафу. Минни вздохнула, перевела взгляд на Лейлу, и в голосе снова появилась усталая мягкость:

– Даже не думай. Если попытаешься уйти – они узнают. Всегда узнают, – Минни помотала головой, – И нас притянешь. Не верь, если кто предложит покинуть город или скажет, что это возможно. Даже в шутку. Из Холлнуорда никто не уходит, – она не закончила. Питер со словами: «Мама, пойдем» уже бежал к ней, болтая коричневой сандалией в руке.

Он взял её за руку и потянул к своей кровати. Лейла отодвинула один стул у стола и села на него. Спина, волосы под платком, ноги взмокли. Минни, надевала носок на ногу Питеру.

– Мы сейчас пойдем к доктору, – сказала Минни, обращаясь к Лейле, встала и направилась к распашному шкафу, – Тебе лучше никуда не выходить, – она взяла с верхней полки соломенную шляпу с полями и посмотрела на Лейлу, – Тем более, с твоими волосами, – она покачала головой.

– Когда Вы меня подстрижете? – Лейла оторвалась от рассматривания рисунков на клеенке.

– Ни в коем случае, – Минни надела шляпку и прошлась до двери, – Питер, надевай сандалии. Приглашение в парикмахерскую приходит раз в две недели. Если Энтони сегодня подаст заявку в жилищную инспекцию, то оно придет через пару дней, – Минни помогла потуже застегнуть сандалии Питеру, сбросила удобные тапки и начала надевать свои ботинки, такие же, как у Лейлы.

– Сколько вас не будет? – спросила та, наблюдая как нога Минни ныряет в ботинок.

– Часа два, может чуть больше. В очереди больше часа мы обычно не проводим, – Минни посмотрела на скелет кровати в углу, – Вечером положу матрас, а пока можешь лечь на кровать Кэтрин. Я тебя запру.

– Я посижу за столом, – отозвалась Лейла.

Минни кивнула и они, с Питером, вышли в коридор. Лейла подождала пять минут. Живот сводила знакомая спазма. Она подошла к двери и потянула ручку. Дверь была заперта снаружи.

Она вернулась к столу, выдвинула ящик со столовыми приборами, нашла нож с пластиковой ручкой. Она провела подушечкой пальца по тупой кромке. Вскрыть замок не составило труда. Этот маленький бунт ничего не изменил, но дал ей важные данные: ее изоляция не абсолютна, а основана на их страхе.

Запись в дневнике самоанализа.

Неделя. Семь дней тотального бездействия в компании призраков. Атмосфере тревожного оцепенения. Записывать нечего. Разве что каталогизировать собственное разложение.

Минни не дает мне никаких поручений, готовит сама и постоянно прислушивается, чего-то ожидая. Энтони пребывает в задумчивом настроении и домочадцам часто приходится повторять свои вопросы к нему, с первого раза он не отвечает.

В первый вечер Минни положила на пустую кровать в углу тонкий комковатый матрас, маленькую подушку и тонкое одеяло, упаковав все чистым, но очень потрепанным, заштопанным постельным, пахнущим мылом. Из головы не выходит мысль, что человеческая жизнь ничего не стоит по сравнению с правилами и экономией. С веревки у кровати она сняла белье и повесила заштопанную простынь, что давало возможность отгородить кровать от комнатки. Я сложила запасные вещи, что вынесла из раздевалки у душевой, под матрасом. Какое счастье было их снять, когда Минни и Питер вышли из комнаты в первый день!

За первые два дня я исследовала все шкафы и их содержимое, что были в комнате. Меня не покидала навязчивая мысль, что это подставная семья и где-то могла быть установлена камера слежки или прослушка. Но было чисто. Из интересного: в шкафу, в дальнем углу на самой верхней полке, под ворохом белья нашлась связка из шести одинаковых ключей на металлическом кольце, которые открывали дверь изнутри комнаты и три лезвия, завернутые в газету, а в круглой банке с надписью "Горох", стоящей над плитой, нашлась небольшая сумма денег. Похоже, что Райсы были настоящими. Позаимствовав одно лезвие, я, надев платок, подбрила мелкие волоски, что постоянно выбивались из-под ткани. Платок теперь стал моей второй кожей, каторжной униформой.

На третий день, когда зеленые часы показывали 14.39, под дверь просунули бумажку. Официальное приглашение на стрижку для Минни и Кэтрин Райс.

В будни распорядок дня Райсов был такой: утром семейство наспех завтракало, преимущественно хлебом, сыром и чаем, и покидало дом, оставляя меня в одиночестве, с запретом выходить на улицу. После обеда они уходили, и я была снова предоставлена сама себе до момента, когда Минни и Питер возвращалось домой. Дальше приходил Энтони и старшие дети, семья ужинала, произнеся перед приемом пищи краткую хвалебную благодарность Великому Алану и давая воздуху обещание вернуть все блага, предоставляемые Холлнуордом, своим честным трудом. При этом лица их сохраняли торжественную серьезность. Дети садились за уроки, а Райс отправлялся к кому-нибудь из своих знакомых или на вторую смену. В выходные все спали до подъема малыша Питера и проводили первую половину дня преимущественно дома. Пообедав, Райсы отправлялись на прогулку или в гости, и возвращалась уже ближе к полуночи.

Больше ничего не происходило. Райсы приходили, уходили, а я превращалась в мебель. Пока в доме не появилась она. Тощая тушка курицы.