Для путешественников

Глава 1. Сначала смотри, потом говори

Все, абсолютно все звуки пели ему свои песни под разноцветные переливы. И автомобильные гудки, и птичьи перепевы, и летние шорохи, и скрип ржавых петель, и бульканье воды в бутылке, и даже шум ветра.

Орест Гаро пытался присвоить каждому звуку свой цвет, но основных нот было всего семь, а цветов – бесконечное множество, и никакие таблицы цветовых гамм не вмещали его ассоциации.

«Господи, как же живут дальтоники?» – думал он.

А на следующий день злился на самого себя, когда вместо того, чтобы слушать, смотрел на разноцветные огоньки, отвлекался и терял нить разговора. Это, конечно, было очень неудобно, но ему прощали, потому что когда он начинал говорить, все остальные звуки переставали быть важными. Он же любые слова – и свои, и чужие – видел как цветную ленту, переливающуюся оттенками и нюансами значений, и только потом предложения выстраивались в нужном порядке.

Он использовал гармонию цветов, и его речь становилась красивой, будто сама Богиня Красноречия писала ему подстрочник.

Студенты сидели на его лекциях как зачарованные; друзья обожали, когда он начинал что-то рассказывать, а девушки – млели.

Даже цветочные клумбы пели ему свои песни. Оранжевые лилии – о радости солнечного света, голубые примулы – о сердечной нежности, розовые тюльпаны – о дружеской заботе, алые розы – об уверенности и надежде. В цветочном магазине по мелодиям, которые пели ему цветы, он мог точно определить, откуда их привезли.

Инспектор Билли Кикра не верил в сверхъестественное. Педант до мозга костей, аккуратист и чистюля, он всегда носил белую рубашку с накрахмаленным воротничком. Даже после преследования нарушителя в ночи и грязи он выходил из кустов чистым. Как будто грязь отшатывалась от него и не рисковала пачкать отутюженные брюки и белоснежные манжеты.

Казалось, что даже носки и трусы у него были выглажены.

Шуток он не понимал. Серьезный и скрупулёзный – он никогда не болтал, ничего не говорил «просто так», соблюдал нейтралитет. Постепенно сотрудники привыкли и приняли его манеру общаться только по делу.

Несмотря на свой прагматизм, Билли испытывал интерес к необъяснимому и собирал всю доступную информацию о тех, кто – по мнению окружающих – обладали какими-то дарами. Если имя попадалось ему более трёх раз, он заводил на него отдельный файл. И он не был бы собой, если бы не распечатывал каждую заметку или сплетню и не складывал это всё в бумажную папку.

Вот так неожиданно человек, который меньше всех верил в невозможное, оказался самым полным источником сведений о тех людях в округе, возможности которых выходили за рамки обычного. Гадалки, ясновидящие, яснослышащие, тарологи, гипнологи, нлписты, синестеты, – кого только не было в его списках! Особенно его занимали синестеты. Ещё и потому, что явление это было доказано учёными и не выглядело пугающим.

Склонный к научным изысканиям, он до черных точек перед глазами зачитывался профильной литературой, пытаясь понять, как можно доказать, что все эти колдовские штучки – мошенничество, а в отдельных случаях – и признак психических отклонений тех, кто верит в правдивость предсказаний и возможность влияния на людей словом.

Орест видел цветовые пятна, сопровождающие людей. Видел и то, как быстро меняются цвета, когда человек говорит или даже думает о чём-то. Не только видел, но и слышал. И никак не мог различить, что первично: зрение или слух?

Сначала ему было сложно удерживаться от комментариев, но с возрастом он понял, что не имеет никакого права говорить человеку ни о его проблемах, ни о о том, как их можно решить.

В детстве, когда он не знал, что таких, как он, не так уж и много – всего по одному на два квадратных километра – он спокойно рассказывал о своих ощущениях. Однако, сталкиваясь с недоверием и злобой, он перестал это делать, а сразу после школы пошёл на философский факультет, и там уже взял спецкурс психологии.

На этих курсах они и познакомились. Орест и Билли. Лёд и пламень – в буквальном смысле. Горячий, пылкий, весёлый Орест и сухой, тихий, педантичный Билли.

Говорят, что невроз – это когда ты понимаешь, что с тобой что-то неладно, а психоз – это когда ты уже не понимаешь, что у тебя проблемы.

Билли видел, что он отличается от других людей. В полицейском участке, куда его направили после юрфака, беспорядок был везде. От закутка уборщицы до журнала происшествий. Билли заметил, что его это раздражает, и решил разобраться. Поэтому взял спецкурс на психфаке.

Когда Орест увидел Билли в первый раз, он удивился: ему еще не приходилось видеть людей, основной цвет которых – серый. Билли был совершенно серым. И облачко вокруг него тоже было серым. Однотонным, непроницаемым серым. Ничто не могло вывести Билли из серого состояния. Даже когда он говорил, слова были почти бесцветным. Однако внешность у него была яркая. Это был статный, красивый мужчина.

«Если бы не всепоглощающий серый цвет, он был бы оранжевым», – думал Орест.

Как ни странно, они подружились.

На занятиях Билли часто рассказывал о загадках, с которыми сталкивалось следствие. Иногда он брал примеры из учебников, а иногда – из реальной жизни. И вот в такие моменты Орест замечал, что рядом с Билли всё-таки появляются цветные сполохи. Как раз в тех местах его рассказов, где кроется разгадка. Оресту не терпелось рассказать другу об этом, но он решил сначала проверить, прав ли.

С этого момента Орест, ранее небрежно относившийся к семинарам, – он предпочитал теорию практике – посещал каждое занятие и с нетерпением ждал, когда Билли расскажет очередной случай.

При всей своей строгости и приверженности правилам и уставам Билли любил выигрывать. Поэтому когда Орест начал разгадывать все его загадки, он заподозрил неладное. Не может простой человек, пусть и с философским образованием, разбираться в тонкостях следственного дела.

Однажды Билли спросил Ореста:

– Как? Как ты это делаешь?

– По цветам. Ты испускаешь разноцветные искры, когда упоминаешь детали, которые и являются ключами к разгадке. Почитай про синестезию – поймёшь, о чём я.

О, сколько умных и трезвомыслящих людей попадалось на удочки мошенников! Не пересчитать! Билли не хотел оказаться одним из них. Но новое дело поставило его в тупик. Кроме записи голоса похитителя у него ничего не было, и он обратился к другу:

– Орест, а ты можешь по голосу нарисовать портрет человека?

– Портрет не могу, – ответил тот. – А цветовой портрет – могу.

– Это, конечно, нарушает все правила…

– Правила пишут параноики, – сказал Орест и быстро раскрасил листок для заметок.

Когда Билли показал рисунок в отделе, все дружно воскликнули:

– Это Синичка.

Глянув на фото Синички из полицейской картотеки, Орест не удержался, и заметил:

– Часто издали люди считают прекрасным то, что вблизи уродливо и смешно.

И правда. Никакие деньги не добавили бы Синичке ни обаяния, ни счастья. С фотографии на них смотрел печальный худощавый мужчина с глубокими морщинами и тусклым взглядом.

Говард Паргия, по прозвищу «Синичка», ещё никогда не попадался. Хитрый и умный, он вёл дела с размахом. Специализировался на похищении детей. Одно похищение в год – не больше. Ровно год он готовился. Не так-то просто похитить ребёнка богатых родителей. Не так-то просто незаметно оприходовать миллионы. Его несколько раз задерживали по подозрению, но ничего не смогли доказать. У него прекрасно получалось оставлять полицию в дураках. Никто и никогда еще не смог связать с ним пропажу ребёнка и опустошение счета родителей.

Но Орест и Билли справились.

Они дождались, когда Синичка позвонит родителям похищенного ребёнка во второй раз, чтобы дать инструкции.

А дальше всё было как в плохом фильме:

– Возьмите телефон из мусорного бака и следуйте инструкции. Я буду присылать смс, – сказал Синичка.

По цветовым бликам в голосе звонящего Орест тут же определил точку, где находится похититель.

Группа захвата прибыла на место задолго до того, как преступник успел отправить первую смс.

Глава 2. По волнам его памяти

Матвей с силой сдавливает переплёты, но слова выскальзывают из-под них, как придавленные крышкой переваренные макароны.

Книги сопротивляются и вырываются. Строчки извиваются, расползаются и норовят спрятаться между страницами. Буквы растекаются и плавятся. Бумага выворачивается из рук, как бездомный котёнок.

Освободившись, предложения ветвятся и врастают в землю вековыми деревьями, за которыми без труда скроются и армия, и эскадра, и купольный собор.

Остаётся один способ окончить мучительную битву и вынудить книги отдаться чтецу – открыть их и перелистать страницы.

Матвей бы и рад, но не видит смысла тратить время. Изматывающие движения глаз, как и изнурительное ожидание на рыбалке, приводят его в неистовство.

В библиотеках и читальных залах, в архивах и книжных магазинах он сгребает в охапку цветные и чёрно-белые сюжеты, и они вьются вокруг него пчелиным роем, что ищет матку.

Прочитанные истории скулят и причитают, толпятся и кружат, повествуя о переплетениях судеб, убийствах и погонях. Встречи и расставания, дружба и предательство, дамы и кавалеры преследуют его днём и ночью. Как ни отмахивайся от навязчивых имён и происшествий, они не отступают и пробуждают тревогу.

Матвей хватает телефон.

– Деда?

– Мотя, полпервого ночи. Что случилось?

– Я думал – у тебя.

– Нет, я в порядке. Ты вот что. Давай-ка хватит на сегодня.

Восемь счётов – вдох, шестнадцать – выдох. Матвей сосредоточенно дышит. Успокаивается. Без деда он бы остался один на один с судьбой.

По дороге домой Матвей срезает углы, проходит сквозь ветхие стены заброшенных построек; прислушивается к мотивам городского шума.

Короткий путь ведёт через лабиринты катакомб, где в лавках старьёвщиков Матвей роется в грудах хлама и, найдя упаковку пластинок, спешит домой, к граммофону, предвкушая блаженство музыкального плавания, которое заносит его то на выставку картинок, то в снежную степь на зимний путь, то за игорный стол. Куда на этот раз? В Верону? На карнавал животных?

Множественные ответвления от центральной аллеи сплетаются в причудливые схемы, меняя направления и переставляя местами вещи. Каждый раз Матвей заново ищет свои пожитки и комнаты. Бесконечный квест приносит успокоение. Во время поиска думаешь лишь о поиске. Мысли успокаиваются, а преследующие его истории сбиваются с пути и застревают на поворотах.

Коридоры меняют длину, ширину и высоту. Порой Матвей с трудом протискивается в тесные проёмы, обдирает руки о стены сузившихся проходов, похожих на жизненные рамки, которые даже при желании не всем суждено раздвинуть.

Добравшись до граммофона, он ставит под иглу бордово-красный диск. Услужливый винный шкаф подливает в бокал розовое вино. В тон пластинке.

– Ты меня понимаешь, – говорит Матвей.

– Понимаю, – отвечает шкаф.

Старое зеркало подстраивается под хозяина: выгибается, распахивает створки-объятья. Ему важно ухватить детали, отразить настроение, показать нюансы. Хромая и опираясь на раму, оно то вытягивается во всю длину, охватывая перспективу, то преданной собачонкой сопровождает Матвея по дому.

Как некоторые не любят фотографироваться, так другие избегают демонстрировать своё перевёрнутое «я». В доме знают: хозяин не жалует тех, кто, заслышав зеркальную поступь, норовит ушмыгнуть. Поэтому терпят. Однако иногда не выдерживают напряжения и, впадая в состояние аффекта, несутся прочь. Матвей то и дело находит в заброшенных ходах заблудившуюся мебель, вазоны, посуду… Если они радуются ему, признают ошибку, то получают разрешение вернуться.

– Выпей меня, и я тебя унесу, – говорит вино.

– Куда?

– Туда, – отвечает вино, – в красные грёзы.

Матвей пьёт и слушает музыку. В зеркале под северным сиянием несутся галопом дочери Одина на крылатых конях, и он вспоминает, как договаривался с учителями, чтобы они отпускали его с уроков. Тогда он и научился читать руками. В школе Матвей появлялся лишь изредка. Писал контрольные и уходил к деду. В отличие от родителей, дед разрешал. Раз – и – решал, что можно. «Можно» – это его слово. «Нельзя» – слово родителей. Они ограничивали всё, что не запрещали.

Дед дарил понимание и граммофонную музыку. Высекая отдельные ноты, игла скакала по затёртому шеллаку как неумелый наездник, и Матвей научился угадывать мелодии по отдельным фрагментам. Три-пять нот – и музыка то расцветает тщательно прорисованными анютиными глазками, то строго взирает скупыми линиями чертежей.

Дед и внук умели слушать и слышать. Садились у камина, разговаривали. Слушали внимательно, слышали без искажений; слова выбирали тщательно – по цвету и запаху, выкидывая примеси и лишние ассоциации. Чистые слова и зрелые смыслы сочились из разговоров как сок из спелого манго.

После школы родители уготовили сыну прямую дорогу в университет. Колейную, но ровную как стрела.

Через полгода он получил синие корочки и подарил их родителям.

Когда Матвей спросил деда, зачем музыка и ноты, тот ответил:

– Ноты ли, буквы – суть одна. Крючки. Ты не привязывайся к деталям, лови суть.

Он шёл к деду, когда расписанный красными буквами тёмно-синий автобус промчался мимо, поднимая пыль. Реклама на борту промелькнула, оставив флёр уличного подзаборья и слово «отбор». На следующий день вчерашний студент нашёл нужную улицу. На ней был один-единственный дом.

У входа Матвей приметил девушку с причудливо переплетёнными косами. Подумал: «Надо бы её дождаться».

На покосившихся дверях трепыхалась табличка с двумя стрелками. «Книги –>7 этаж» и «Музыка –>Подвал». Девушка решительно направилась вниз, а он – наверх. В холле, на стойке регистрации, выдавали упакованные в полиэтилен книги и приглашали в просторный зал с обшарпанными стенами.

В микрофон объявили:

– Вскрывайте упаковку и читайте. Как только закончите, поднимайте руку.

Матвей тут же поднял руку.

– Расскажите, – попросил микрофон.

Изложение заняло несколько минут.

– Вы приняты.

Недовольный ропот излился из зала вместе с толпой, как песок, вытекающий через осиную талию корабельных склянок. В зале остался один Матвей.

Музыка задержалась внизу, в подземелье его ума.

Без читателя умирают, теряются и пропадают без вести книги, без слушателя чахнет музыка. Писателей, художников, композиторов стало больше чем читателей, созерцателей и ценителей. И вот кто-то захотел, чтобы книги читали, а музыку слушали, и зарегистрировал бессрочный Траст. В особой инструкции Учредитель описал схему отбора соискателей на должности и распределение трастового дохода. Каждое дополнительное условие ждало своего часа в запечатанном конверте.

Матвей подозревал деда, но стоило ли спрашивать об этом и нарушать свежесть разговоров бытовой суетой?

На подъёмные Матвей тут же купил тупиковую ветку лабиринта.

Недавний студент был счастлив, но родители не могли смириться с тем, что он решал сам за себя. Мама поджала губы, а отец отвернулся. Родители не хотели с ним разговаривать.

Только дед и поддержал. Он любил внука, но жить вместе – в катакомбах с высокими потолками, в комнатах с видом на море, – отказался.

Утолив первый голод, Матвей перестал задерживаться на работе до ночи и научился отдыхать в выходные. Дед отдал ему граммофон и старинное трюмо с потайными ящичками.

– Сможешь ярче видеть жизнь.

– Деда!

– Бери-бери. Всё равно пылятся без дела.

– Обещай, что по субботам будешь приходить на музыку.

– Буду. Только не жди, – пробурчал дед.

Сегодня дед занят, и Матвей молча хвастается найденными пластинками самому себе, пьёт вино и переглядывается с отражениями. Детскими и взрослыми, вчерашними и прошлогодними. Смотреть можно, дотронуться нельзя. Вино уносит его всё дальше и дальше; он крутит прочитанное, как кубик Рубика, и не может сложить ровные грани. Ему кажется, что образы смеются над ним, и он сердится, выходит из себя и тут же бежит за собой:

– Вернись!

– Догоняй!

Матвей ищет себя в тёмных коридорах, но через шелест граммофонной иглы по шершавому диску ему слышится звонок в дверь, и он прекращает погоню, идёт открывать.

– Ты Матвей? Читатель?

– Да.

– Я Алина. Слушательница. Тебе конверт.

– Я тебя видел. В день отбора. Жалел, что не дождался.

Девушка окружена нотами. Прозрачно-чёрные волосы переплетены паузами и нотными линиями. Тонкие руки теребят скрипичные ключи, на лодыжках звенят тяжёлые серебряные браслеты. Напевает что-то всем телом. Руки взлетают, резвятся в воздухе.

– Постой здесь. Я скоро. Догоню себя, и поговорим.

Она ступает по его следам:

– Я с тобой.

Они бегут, и воздух выдувает из него сюжеты, сносит в сторону её музыкальные фразы. Без них молодые люди чувствуют себя голыми, прячут глаза, смущаются. Пользуясь наготой и отсутствием посторонних мыслей и звуков, их тела без спроса сливаются в одно.

В воскресенье утром Матвей просыпается с улыбкой. Его переполняют нежность и любовное томление. Шепчет:

– Алиночка…

Рядом никого нет. Подскакивает с кровати, несётся по комнатам, зовёт:

– Алина! Алина!

Но в доме тихо. Матвей обнюхивает подушку, рассматривает гостевые тапочки… Никаких следов. Шепчет:

– Что это было? Наваждение? Или я так «удачно» догнал самого себя? Не может быть. Я же чувствовал её вибрации. Мы совпали по частоте. Она рассказывала мне песню.

Матвей уже не шепчет, но кричит; душа плачет, латает дыру.

Зеркало смахивает слезу, протирает подтёки, отражает удар по самолюбию. В сиреневой дымке мелькают браслеты и смятые простыни, но Матвей не хочет смотреть, он собирается к деду. Зеркало понимает. Не лезет, не показывает.

У деда тепло. Камин потрескивает, вздыхает, плюётся угольками.

– Я остался один. Не знаю, была она или причудилась, но сейчас её нет.

Дед щурится, цокает языком:

– Зацепила?

– И утащила.

– Вишь ты. – Дед похлопывает его по спине, успокаивает. – Ну-ну, будет тебе. Что отдал-то ей?

– Тепло.

– Мёрзнешь?

Дед подхватывает уголёк, раздувает его до мерцающего красного и подносит к Матвею.

– Такое тепло?

– Такое.

– Забирай в себя. Полегчает.

Матвей вздыхает.

– Она конверт приносила.

– Часом не Слушательница ли?

– Так сказала.

– Вернётся. А что убежала, так со стыда. В субботу опять придёт. А Созерцателя я помогу нянчить. Созерцатель у вас родится. Картины любят, чтобы на них смотрели.

– Деда?

– В конверте – бумага про Созерцателя. Принесёт она, никуда не денется.

– Откуда знаешь?

– Ну? Попустило тебя? Иди-ка домой. Побудь один, коли остался один. Недолго так будет.

Глава 3. Вр

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.