- -
- 100%
- +
– Яйца курицу не учать, – дед уставился на отражение в самоваре, оскалил беззубый рот, пригладил мохнатые брови. – Слыхала про Игната, нет?
– Про Игната? – Алёнка оторвала от работы голову. – Чего слыхала?
– Дак сегодня всех на свадьбу приглашал, – дед Лукьян снова плюнул на тряпку, потер крышку самовара. – Катерину Кузнецову посватал. В нынешнюю субботу гульба в деревне. Я у Михалыча гармонику возьму…
– Умолкни ты, дурень безмозглый… – бабка Дуня цыкнула на деда, испуганно уставилась на внучку, что разом побелев, точно январский снег, медленно поднялась с лавки, медленно направилась к воротам.
– А чё умолкни, чё умолкни? Ты мне рот… – дед поднял глаза. – Етить! Куды ента она?
– Куды-куды, дубина ты, стоеросовая, – бабка Дуня утерла кончиком платка влажные глаза.– Сохнет она по нему. А ты ей про свадьбу да про гармонику.
– Тю… – дед сконфузился, растерянно захлопал глазами.
XIII
Макар Морозов галопом скакал по полю. Ветер свистел в его ушах, смоляные курчавые волосы растрепались, глаза горели злостью. Пришпорив коня у ворот дома, Макар спрыгнул на землю, ввел коня во двор, привязал его к забору и стремительно зашагал к дому, даже не потрепав по обычаю псину, что подбежала с радостью к хозяину, виляя облезлым хвостом.
В доме к Макару тут же кинулась жена его Дарья, заплаканная и перепуганная. Хотела было что-то сказать, но Макар грубо отпихнул ее, ворвался в комнату, играя желваками.
Степка сидел на табурете подле окна и разглядывал рисунок, который показывала ему Варька.
– А это я тебя нарисовала. Видишь, вот это солнышко светит, а это наша…
Варька умолкла, но не от тяжелых шагов Макара, а от чего-то жуткого и душу леденящего, разом зависшего в воздухе комнаты. Степка при этом тут же поднялся с табурета, смело шагнул вперед, с вызовом глядя отцу в глаза.
– Уйди-ка, Варька, – Макар крепко сжал кулак. – Мужикам поговорить надо.
– Батя…
– Ушла живо, я сказал! – Макар заорал на весь дом, но тут же опомнился и тихо добавил. – Уходи, Варька. Батя твой три раза не повторяет.
Варька посмотрела на Степку и, кусая дрожащие губы, выбежала из комнаты.
Макар стремительно зашагал к Степке, поглаживая кулак. Степка все так же смотрел отцу в глаза. Макар подошел к сыну, вскинул сжатую в крепкий увесистый кулак руку… Степка при этом даже глазом не моргнул и от отца ничуть не отпрянул. Неожиданно для Степки Макар вдруг со всей своей мужицкой силы впечатал кулак в стену. Да так, что от потолка оторвалась деревянная балка и с грохотом рухнула на пол. Степка чуть прищурил черные, точно две переспелые вишни глаза, но взгляда от отца не отвел.
– Пришиб бы тебя этим самым кулаком, – Макар потер покрасневший от удара кулак, придвинул стул, опустился на него. – Садись, говорить с тобой буду.
Степка сел на табурет, продолжая глядеть на отца.
– Думаешь, пожалел, на ногу твою глядючи? – Макар наклонился к сыну. – Плевать я на ногу твою хотел! Жалости к тебе быть не должно. Ни у кого, понял? И сам себя жалеть не смей! Ты, Степка, такой же, как все мужики и нога у тебя такая, как у всех. Запомни это. И правильно, что вспылил, когда Витька тебя дразнить принялся. Правильно, что обижать себя не позволил. Только ножом человека резать, дело последнее. Паскудное это дело, Степка. Человек, не свинья. Его ножом недопустимо. Уяснил?
– Уяснил, – Степка нахмурился.
– И кончай уже на отца волком смотреть. Знал бы тогда, что деревом тебя пришибет, себя бы пришиб к чертям собачьим.
Макар встал, стремительно вышел вон из комнаты.
XIV
Уральский город.
Было совсем раннее утро, когда Алёша Морозов, с влажными после умывания волосами, тщательно зачесанными ото лба, в ладном шерстяном Дубасовском пальто и книгами подмышкой, вышел из дома и заспешил к воротам. Выйдя на улицу, Алеша полной грудью вдохнул свежий утренний воздух и тут же замер. По дороге к дому Дубасова быстро шла девушка в кремовом плаще и фетровой шляпке. Та самая, что некогда была с красными яблоками, а потом позировала «ню» художнику Дубасову. Завидев Алешу, девушка вздрогнула, точно пугливая голубка, развернулась и стремительно зашагала в обратную сторону. Сам того не ожидая, Алеша вдруг кинулся догонять девушку. Поравнявшись с ней, глянул на нее растерянно.
– Зачем вы меня преследуете? – девушка натянула на руки перчатки. – Я знаю, это дурно, но нам с бабушкой не на что жить. Я берусь за любую работу. Разумеется, я не Сонечка Мармеладова и никогда ею не буду. Чувство собственного достоинства я не потеряю никогда. Простите меня, Алексей, но мне неприятно общаться с вами, после того как вы видели меня в недопустимом виде.
– Я ничего не видел… – Алеша запнулся, прижал к груди книги. – То есть я… то есть видел, но я ничего уже не помню.
– Совсем ничего? – девушка глянула на Алешу.
– Совсем, – Алеша кивнул.
– Хорошо. Тогда пообещайте мне, что вы никогда не будете смотреть на ту картину, – девушка потеребила пуговку на плаще. – И даже если Дубасов предложит вам на нее посмотреть, вы этого делать не станете. Обещаете?
– Обещаю, – Алеша снова кивнул.
– Как ваше обучение?– девушка резко сменила тему. – Вы довольны?
– Очень доволен, – Алеша в очередной раз кивнул. – На днях я оперировал.
– Вот как? – девушка посмотрела на Алешу с любопытством. – Как интересно. А что за операция была, и кого вам довелось оперировать?
– Я удалял грыжу пупочную, – Алеша глянул на девушку, видимо, решая, стоит говорить или нет, затем все-таки решился. – Оперировал мужчину. То есть… умершего мужчину.
– О, Боже! Вы оперировали труп?! – девушка вскрикнула, зажала рукой рот. После чего пришла в себя и посмотрела на Алешу с нескрываемым уважением. – Ах, ну да, вы же пока только обучаетесь. Я бы точно умерла от страха. Вы молодец. Кстати, вы очень изменились. Теперь даже не скажешь, что вы из деревни приехали.
– Это пальто Дубасова… – Алеша покраснел.
– И что с того? – девушка улыбнулась. – Приходите к нам в субботу гости, я вас с бабушкой познакомлю. Придете?
– Приду, – Алеша с радостью кивнул, рот его расплылся в улыбке.
– Ну, тогда до свидания, – девушка протянула Алеше руку. – Жду вас в субботу, адрес я Дубасову оставлю. А теперь спешите, Алексей, получать знания. А я пойду к Дубасову, он, к счастью, сегодня завершит свою работу.
Девушка развернулась и быстро зашагала обратно. Алеша оглянулся. Кремовый плащ и фетровая шляпка стремительно удалялись от него, оставив на прощанье легкий запах фиалок.
XV
Когда солнце уже зашло за горизонт, и деревня Старая Шайтанка погрузилась в черноту ночи, случилось в деревне из ряда вон выходящее происшествие, о котором потом долго судачили все шайтанские жители. Но, для приличия истории, все по порядку.
Итак, на берегу реки Шайтанки едва различались сейчас в тусклом лунном свете два силуэта, за которыми наблюдали из зарослей кустов два горящих глаза. Два силуэта принадлежали будущим молодоженам Игнату Акимову и Катерине Кузнецовой.
– Люблю тебе, Игнат, до одури…
– Радость ты моя, Катюха. Как бы я на свете жил, кабы тебя не повстречал…
Глаза в кустах запылали пуще прежнего, оттого как два силуэта слились в объятиях и страстном поцелуе. Затем снова зазвучал шепот и сладкие бредни двух влюбленных сердец. Два горящих глаза мигом отпрыгнули от кустов и растворились в темноте ночи.
Луна мертвым светом пробивалась сквозь свинцовую тучу. Во дворе дома Игната Акимова было темно и тихо. Кто-то крадучись, точно кошка мелькнул тенью вдоль забора. Уныло скрипнула калитка, побежало по двору черное пятно, остановилось подле дома. Дом был ладный, новый, построенный Игнатом собственными трудовыми руками. Даже от бревен еще одуряюще пахло таежным лесом. Два горящих глаза уставились на дом, застыли, не мигая, после чего метнулись вперед и исчезли.
А затем вдруг вспыхнуло пламя, затрещали деревянные доски. Пламя помчалось, заколыхалось, гонимое ветром, и, наконец, развозилось пожаром. Два глаза мелькнули в свете пламени огня и вмиг исчезли, точно никогда их тут не было. Вроде как пожар разгорелся сам по себе, по неизвестно какой причине.
Через пару минут раздались крики, из соседних домов повыбегали на улицу мужики да бабы.
XVI
На следующий же день после вышеизложенного происшествия председатель колхоза Григорий Ильич Грушин снова стоял подле стола, правда, на сей раз скатертью не засланного. Так же как и на предыдущем собрании в комнате яблоку упасть было негде. Народ возмущённо галдел, и по этой причине председателю даже пришлось ударить по столу рукой.
– Требую тишины, товарищи! В прошлом году у нас деревне случились два пожара, – Грушин оглядел колхозников. – Сгорела баня Федора Фролова, по причине его же неосмотрительности. А так же сгорел амбар Сотниковых, оттого как хозяин дома Егор Демьяныч бросил подле амбара не затушенный окурок. Нынешняя ситуация пока нам неясна…
– А чаво не ясна-то?! Поджог ето, к бабке не ходи, – здоровенный мужик с вихрастым чубом ткнул пальцем в сухонькую горбатенькую бабку. – Говори, Матвеевна…
– А чё говорить. Скажу, чаво видала, – бабка встала с лавки, потеребила узелок цветастого платка. – По нужде я во двор давеча выходила… И ента… побожусь вам люди, что во дворе у Игната человек был. Своими глазами тень видала. Будто кто по двору побёг. Я ешо подумала, спрошу-ка я у Игната, могёт ли он Тимошку нашего до Васюков завтра свозить. А потом думаю, куды ж в ночи с расспросами к человеку, с утреца и поспрошаю. Опосля того, едва я в кровать улеглась, едва глаза свои закрыла, как за окном вспыхнуло и в комнатах у нас будто днем стало. Я Николая своего растолкала, говорю, во двор бежи, кажись, пожар у соседа случился.
– Етить! Тень она увидала, – дед Лукьян фыркнул, кивнул на сидевшую рядышком бабку Дуню. – Вон, моя Евдокия так ослепла, шо иголки с ниткой не видает. Куды уж вам старухам тень в ночи увидать.
– Дак побожилась я, Лукьян! – горбатенькая бабка от возмущения даже пятнами покрылась. – На кой мне сказки людям тут рассказывать?!
– Не слушай ты его, Матвеевна, – бабка Дуня ткнула деда локтем в бок. – Тебе, старый хряк, лишь бы на себя вниманья обратить. Сиди-ка ты да в тряпочку помалкивай.
Народ на собрании загалдел, кто-то даже встал со своего места.
– Тишина, товарищи! – председатель снова похлопал по столу. – Ежели Матвеевна правду говорит, значит, кто-то дом Игнату преднамеренно поджог. Кто-то из наших людей, а это уже двойное происшествие. Разбираться будем с этим, выяснять. В любом случае, Игнат, без жилья тебя колхоз не оставит. Новый дом тебе построить поможем, тем более тебе теперь с женою молодою жить. Так что шибко не горюй перед свадьбой, выправим мы твою проблему.
– Спасибо тебе, Григорий Ильич.
Игнат Акимов, сидевший подле двери вместе с будущей женой Катериной, поднялся с лавки.
– Спасибо, председатель, я в долгу перед колхозом не останусь. Меня, Григорий Ильич, никакая работа не пугает. Надо будет, от зари до полуночи на колхоз трудиться буду каждый божий день.
– Ты останься после собрания, мы с тобой все обсудим, – председатель оглядел присутствующих. – На сегодня собрание закончено, можете расходиться, товарищи.
XVII
Аленка Морозова стояла у забора соседнего с сельсоветом дома. Стояла уже давно. Когда она пришла сюда, еще светило солнце. Теперь же вместо солнца появилась едва различимая луна, а деревню Старая Шайтанка окутали сумерки. Алёнка видела, как стали выходить из сельсовета люди, видела мать с отцом и бабку с дедом, видела даже Катерину, к которой жуть как хотелось кинуться и придушить ее, чтоб никогда ее подле Игната больше не видать. Алёнка уже стоять озябла и дабы окончательно не окоченеть, прыгала то на одной ноге, то на другой, дыша в холодные ладошки.
Когда терпению Алёнки настал предел, дверь сельсовета распахнулась и на улицу вышли Игнат Акимов и председатель колхоза Грушин. Постояв недолго у ворот, Игнат и председатель пожали друг другу руки и разошлись по сторонам. Алёнка Морозова тут же сорвалась с места, кинулась за Игнатом. Догнав, пошла рядом, заговорив при этом ласковым певучим голосом.
– Здравствуй, Игнат. Слыхала, у тебя дом сгорел.
– Здравствуй, Алёна, – Игнат глянул на Алёнку. – Сгорел.
– Мне бы поговорить с тобой, – Алёнка коснулась рукой плеча Игната.
– Говори, – Игнат сунул руки в карманы штанов.
– Остановись, – Алёнка вцепилась в руку Игната, потянула его к зарослям деревьев. – Тут поговорим.
– Чего у тебя? – Игнат отдернул руку.
– Женись на мне, Игнат, – Алёнка смотрела на Игната, глаза ее пылали, точно при температуре.
– Алён, – Игнат устало вздохнул. – Кончай ты уже дурью маяться.
– Женись на мне, я тебе дом новый построю, – Алёнка протянула вперед руку, разжала кулак. На Алёнкиной ладони лежали золотые часики. – Вот. Золотые. На них три дома купить можно. Женись на мне, Игнат.
– Сделку мне предлагаешь? – Игнат усмехнулся, уставился на часы. – Ты где такие взяла?
– Где взяла, там их уже нет, – Алёнка шагнула к Игнату. – Женись на мне, я тебя всю жизнь любить буду.
– Дура ты, Алёна, – Игнат погладил Алёнку по голове. – Дура, маленькая. От дурной любви своей такие дела страшные вытворяешь.
После этого Игната развернулся и стремительно зашагал прочь. Алёнка закусила губы, уставилась на удаляющуюся спину Игната, затем поднесла к глазам часики, прищурилась, после чего гордо вскинула голову. Взгляд у Алёнки был при этом крайне нехороший.
XVIII
Макар Морозов по-мужицки раскатисто храпел во сне, откинув на перине растрепанную курчавую голову. Рядом утопая щекой в подушке, глядя на спящего мужа, лежала его жена Дарья. Вот уже четвертый час как не могла Дарья сомкнуть глаз и все по причине того, что не до сна ей нынче ночью было. Уже несколько раз вставала Дарья с кровати, ходила в соседнюю комнату и, уткнувшись взглядом в пустую кровать, тяжело при этом вздыхая, шла обратно в супружескую постель, бесшумно ступая босыми ногами по холодным половицам пола. Поглядев еще с минуту на спящего мужа, Дарья, наконец, не выдержала, приподнялась, потеребила мужа за плечо.
– Макар, нет ведь ее до сих пор. Скоро уж светать будет. Куда девка-то наша подевалась?!
– А?! – Макар разом открыл глаза, одуревшим взглядом выставился на жену.
– Дочь, говорю, наша пропала, – Дарья всхлипнула, утерла мокрые глаза.
– Варька?! – Макар сел на кровати. – Как пропала?!
– Да какая Варька, – Дарья зарыдала в голос. – У тебя ж еще одна дочь есть! Алёнка наша ночевать нынче не явилась!
– Как не явилась?!
Макар разом вскочил с кровати, сунул ноги в штаны, руки в рукава рубахи и, застегивая рубаху на ходу, кинулся вон из комнаты.
– Макар! Макар, ты куда?!
Дарья спрыгнула с кровати на пол, схватила со стула пуховый платок, накинула его поверх ночной рубахи, кинулась вслед за мужем. Тут же из соседней комнаты показалась Варькина заспанная физиономия.
– Мама? Случилось чего?!
– Спите!
Дарья махнула рукой, сунула босые ноги в резиновые сапоги, хлопнула входной дверью.
За Варькиной спиной появился Степка, потер заспанные глаза.
Когда Дарья выбежала во двор, Макар уже седлал за воротами коня.
– Куда ты, Макар?! – Дарья, кутаясь в платок, побежала к воротам. – Макар!
– Искать ее буду! Всю деревню осмотрю, коли не найду, председателя с мужиками на подмогу позову! – Макар запрыгнул на жеребца, ударил его по поджарым бокам.
Раздался топот копыт, и Макар вместе с конем скрылся в темноте ночи.
Дарья всхлипнула, едва передвигая ногами, побрела в дом.
Колыхался огонек лампадки подле иконы Спасителя в божнице. Освещенная пятном лунного света, Варька стояла у стола, держа в руках какую-то бумажку. Тут же рядом сидел за столом Степка, нахмурив брови, глядел на Варьку. Едва Дарья вошла в комнату, Степка приказал Варьке.
– Мамке читай!
– О-ох! – Дарья, уставившись на дочь и почуяв неладное, доплелась до стола, рухнула на табурет. – Чё там, Варька? Читай!
Варька потеребила в руках бумажку, после чего едва слышно прошептала.
– Не поминайте лихом, сбежала навсегда в город. Ваша Алёнка.
Не успела Варька умолкнуть, как тут же в доме раздался истошный бабий крик.
– Алёнка-а! Алёнка-а-а!!!
XIX
– Алёнка-а? Какая еще Алёнка???
Директор драматического театра Павел Аркадьевич Бабахин широко зевнул, издав при этом протяжный внутриутробный звук, потянулся, хрустнув суставами, погладил голое женское плечо, что выглядывало из-под одеяла, и уставился с вопросом на пожилую женщину в сатиновом белоснежном фартуке.
Женщина, она же домашняя работница Бабахина, стоявшая в дверном проеме спальной комнаты, похлопала глазами, пожала плечами.
– Похоже, из деревни девочка и, похоже, я ее уже видела в вашем доме. Сказала, что вы сами велели ей приехать к вам. Сказала, что брат ее у Дубасова квартирует. Светловолосая такая. Красивая очень, Павел Аркадьевич… о-очень красивая…
Последние слова женщины выбили из глаз Бабахина остатки сна, отчего они разом обрели дьявольский блеск, мохнатые брови Бабахина удивленно поползли вверх, а большой влажный рот расплылся в широкой улыбке.
– Ах, во-о-от оно что-о… – Дубасов сел на кровати, погладил бурную растительность на широкой своей груди, стащил со стула атласный халат, запустил в него руки. – Какое интересное начало дня…
– Паша…
То, что минутами ранее было лишь голым женским плечом, оказалось теперь примой драмтеатра Тамарой Сусловой. Суслова теперь сидела на кровати, прикрывая одеялом голую грудь, сверкая нехорошим взглядом и кусая тонкие губы.
– Да, Томочка? Да, моя царица? – Бабахин чмокнул Суслову в нос, свесил с кровати ноги, запахнул полы халата. – Пойдем, моя дорогая, на девочку поглядим.
– Паша, прекрати! – Суслова разом вынырнула из-под одеяла, вскочила с кровати в чем мать родила, не обращая ни малейшего внимания на прислугу, кинулась к Бабахину. – Я никуда тебя не пущу! Остановись немедленно и пускай она убирается к чертовой матери!
– Царица моя, оденься! – Бабахин раскатисто захохотал, подмигнул Сусловой дьявольски горящим лукавым глазом, спешно вышел вон из комнаты.
– Ну, здравствуй, Златовласка…
Уже умытый и окутанный душистым ароматом, с влажными, тщательно зачесанными волосами, Павел Аркадьевич Бабахин вальяжной поступью вошел в комнату и оглядел с головы до ног юную гостью.
– Здрасьте…
Алёнка Морозова поднялась со стула. Выглядела она устало и измученно, золотистые волосы были небрежно растрепаны, взгляд небесных глаз растерян.
– А чего мы такие испуганные? – Бабахин засмеялся, подошел к Алёнке, обхватил широкими ладонями ее лицо и троекратно расцеловал ее в щеки. После этого отеческим жестом погладил золотистые Алёнкины волосы, не спуская при этом с Алёнки дьявольски горящих глаз. – А ты, Злотовласка, отчаянная. Отчаянная… Ты же, детка, к волку в гости пожаловала, понимаешь ты, нет?
Алёнка, пристально глядя Бабахину в глаза, молча, кивнула.
– Жить у меня будешь? – Бабахин хищно прищурился.
Алёнка все так же глядя на Бабахина, снова кивнула.
– Вот это девка мне покладистая досталась, – Бабахин снова захохотал, снова оглядел Алёнку, точно только что купленный товар. Взгляд его случайно уткнулся в Алёнкино запястье, на котором красовались золотые часики. – Я что ли тебе их подарил?
– Вы, – Алёнка улыбнулась.
– А я и позабыл, – Бабахин подошел к столу, взял сигарету, сунул ее в рот. – Я тебе таких безделушек… если ты такая покладистая у меня будешь…
Внезапно Бабахин умолк, пронзил Алёнку жарким взглядом, вытащил изо рта сигарету. Затем стремительно подошел к Алёнке, с силой заключил ее в объятия и тут же большой влажный рот впился в Аленкины губы.
– Паша!!! Прекрати!!! Ты что творишь?! Опомнись! Она же еще ребенок!!!
Суслова вбежала в комнату, кинулась к Бабахину, вцепилась в него, точно кошка.
– Томка, не зли меня… – Бабахин отстранился от Алёнки, глянул на Суслову. Взгляд его при этом стал тяжелым, нехорошим. – Угомонись, моя дорогая.
– Паша, ты не сделаешь этого… – Суслова под прицелом этого взгляда попятилась. – Паша, я тебя прошу… она еще юная…
– Юная, а юная? – Бабахин глянул на Алёнку. – Ты жить с Павлом Аркадьевичем Бабахиным будешь?
Алёнка вскинула голову, помолчала, глядя на Суслову с едва уловимым женским вызовом, после чего перевела взгляд на Бабахина и кивнула.
– Ты поняла, Томка, нет? – Бабахин захохотал раскатисто, посмотрел на Суслову. – А теперь собирай свои вещички и возвращайся к себе в квартиру. Зинаида! Завтрак на две персоны готовь!
– Паша, ты не сделаешь этого… – Суслова в ужасе вытаращила глаза на Бабахина. – Я тебе горло перегрызу, Паша, ты меня просто так не бросишь…
– А ну, пошла отсюда! – Бабахин разом взорвался. – Вон отсюда! Во-о-он!
XX
На улице было серо, сыро и туманно. Алеша увидел ее темный силуэт еще издалека. Почему-то сразу стало на душе тревожно. То ли оттого, что стояла она у подъезда, мокнув под моросящим дождем, то ли оттого, что была она в черном. Черное платье, маленькая черная беретка, под которой она спрятала волосы. И еще она дрожала, или это ему показалось, ведь расстояние до нее было с треть версты.
– Здравствуйте, Лиля. Отчего же вы тут стоите? – Алеша подошел к Лиле, застыл в нелепом напряжении.
– Здравствуйте, Алеша, – Лиля потеребила уголок воротничка черного платья, глядя при этом куда-то вниз, себе и Алеше под ноги. – Вас дожидаюсь.
– Я думал, вы будете ждать меня дома. Ваша бабушка…
– Моя бабушка умерла сегодня ночью, – Лиля подняла глаза, посмотрела на Алешу. Взгляд ее был мягок, спокоен, немного отрешен.
– Как… – Алеша запнулся, принялся судорожно искать нужные слова, слова отчего-то бежали прочь.
– Я же вам уже говорила, бабушка болела. На прошлой неделе ей стало легче, и я думала, что болезнь немного отлегла, но… В общем, это все-таки случилось, – Лиля сцепила пальцы, отчего-то вдруг улыбнулась. – Как хорошо, что вы сегодня пришли. Пойдемте, чуть прогуляемся.
– Но дождь… – Алеша смутился. – Вы промокнете.
– Дождь? – Лиля закинула голову, посмотрела на небо, после чего посмотрела на Алешу и вдруг взяла его за руку. – Пойдемте, сегодня совсем не важно, есть дождь или нет. Важно, что вы со мной.
Они молча дошли до угла соседнего дома, после чего она снова заговорила.
– У меня ведь теперь совсем никого нет… Мне кажется, вы не просто так появились в моей жизни и не просто так пришли ко мне именно сегодня. Жаль только, бабушка не успела вас увидеть.
Часть третья.
ЗАПРЕТНАЯ ЛЮБОВЬ.
I
Семь лет спустя.
Раскаленное солнце, часом ранее перевалившее зенит, обнимало своими лучами поле, сплошь усыпанное ромашками, васильками да колокольчиками, над которыми роилась и гудела мошкара. Воздух звенел чистотой, стрекотали кузнечики – более вокруг не было слышно ни звука. Внезапно откуда-то донесся топот копыт и черная, в серую опалину молодая кобылица понеслась галопом по полю, втаптывая в землю траву и цветы, выбивая из-под копыт чернозем. Кобылица была красива – поджара, каждое ее стремительное движение было грациозно. Под стать ей была и наездница, тоже молодая, тоже красивая, тоже грациозная. Наездница звонко смеялась, подгоняла кобылицу, заставляла ее скакать все быстрее и быстрее. Ветер трепал смоляную гриву кобылицы, смоляные волосы наездницы…
Пока наездница вихрем неслась по полю, на поляне, что в поляну превратилась всего за неделю лесозаготовочной работы, кипела трудовая деятельность. Колхозники стучали топорами, валили деревья, распиливали бревна. Вместо лошадей бревна теперь тянули два новеньких трактора, на которые нет-нет да поглядывали с интересом мужики. Макар Морозов вместе с председателем колхоза Грушиным валил высокую, крепкую сосну.
– Ты, Григорий Ильич, настоящий колхозный председатель. Наравне со всеми мужиками трудишься, – Макар смахнул со лба пот, глянул на Грушина.
– А у меня, Макар, какое-такое иное положение? Руки у меня такие же, как у тебя трудовые, – председатель потянул веревочные тросы. – Ну, налегай шибче!
Высокая сосна скрипнула с тоской и, удерживаемая тросами, повалилась на землю.
– Ты, давай, Макар, теперь заместо меня Степана своего в помощники зови, а я пойду Николаю с Захаром подсоблю, – председатель смотал веревочный трос, зашагал по поляне.
Макар поднял с земли топор, глянул вдаль, туда, где лихо орудуя длинной пилой, работали два молодых парня. Один из них был светловолосый, ясноглазый, похожий на юного богатыря с картины Васнецова. Что представлял собой второй, понять возможности не представлялось, оттого как к Макару он стоял спиной. Спина эта, правда, была уже по-мужски широкая и крепкая, под ситцевой рубахой гуляли при каждом движении пилой, округлые мускулы.