Отчий берег

– Алёнка на пару дней еще у нас останется, – Дарья поправила выбившиеся из-под платка волосы. – Уж не знаю, что ее в деревне нынче держит…

– Или кто, – Макар нахмурился.

– Ой, да ну на тебя Макар, – Дарья подошла к сыну, обняла его, прижалась к его груди. – Чего нам сейчас до Алёнки, она вон Алешу едва захочет повидать, так сразу и повидает. Рядом они, а вот мы… О-ох, Лешенька, когда теперь свидимся, сынок?

– Мам, мы к вам в конце лета приедем, – Алеша погладил мать по плечу. – Слышишь? Ну-ну, только не плачь.

– Лилечка, детонька, – Дарья отстранилась от Алеши, обняла новоиспеченную невестку. – Ты нам, как дочь родная. Семья мы тебе. Ты не гляди, что я баба простая деревенская, безграмотная и набожная… я к тебе всем сердцем, всей душою…

– Спасибо, мама, – Лиля обняла Дарью. – Спасибо вам за все, спасибо за Алешу…

– Едва детки у вас появятся, так вы сразу к нам их привозите, мы с отцом лицом в грязь не ударим, четверых детей воспитали и внуков мы… – Дарья умолкла, взгляд ее уткнулся в причаливающий к берегу паром. Дарья тут же застонала, вцепилась в Алешу, зарыдала. – Алешка-а-а…

– Мам, – Варька подошла к матери, обняла ее за плечи. – Ну, не рви ты так душу.

Лиля обнялась с Макаром, поцеловала Степку.

– Степ, если вдруг в город с Варей надумаете, на учебу или вдруг захотите работу…

– Лиля-я… – Дарья зарыдала в голос. – Одних нас тут с отцом…

– Мать, кончай уже, не то паром отчалит, – Макар подошел к жене. – Отпускай уже сына.

– До свидания, Лиля, – Варька обнялась с Лилей.

– До свидания, Варя, – Лиля улыбнулась Варьке. – Знай, мы с Алешей вас всегда ждем.

– Алеша-а-а… сынок… не свидимся больше, сердце мое чувствует…

Макар оттащил рыдающую Дарью, передал ее в руки Степке, обнял старшего сына.

Через несколько минут паром уже уносил Алешу Морозова и молодую его жену все дальше и дальше от родного берега. На берегу этом стояла одинокая фигура матери, все махала рукой, все крестила уплывающий паром. И только когда к матери подбежал Степка и, обняв ее за плечи, повел прочь от причала, отчий берег опустел.

XVIII

В Старой Шайтанке было уже почти темно, когда Дарья, подоткнув подол юбки, подставила под коровье вымя ведро, принялась доить корову. Степка в это самое время рубил дрова, Макар чинил прохудившиеся ступени крыльца.

– Степ, а Степ… Лиля вас с панталыку с Варькой сбила. Неужто и впрямь башку себе забили и в город ехать удумали? – Дарья сдула с лица выбившуюся из-под платка прядь, глянула на сына. – Степ!

– Мам, никто ничего не удумал, – Степка размахнулся, ударил топором по полену. – Как жили в деревне, так и будем жить, чего мы в городе этом не видали. Успокойся ты.

– Успокойся-успокойся, а вот неспокойно мое сердце ужо который день, – Дарья вздохнула, покачала головой. – Санька Жуков сегодня приходил, покуда ты на поле был, спрашивал за тебя.

– Чего ему надо было? – Степка нахмурился.

– А бог его знает, чего ему надо было, – Дарья дернула корову да сосок, струйка теплого молока зазвенела о дно ведра. – Поди, мириться с тобой приходил. Хватит вам уже зыркать друг на друга, вы ж товарищами были.

– Были, да сплыли, – Степка изо всех сил ударил по полену.

– Степан, хошь ты того или нет, но я Варьку за Саньку Жукова отдам, ежели он ее посватает, – Макар посмотрел на сына. – И кончай уже сестру на привязи, как собаку держать. Взрослая она уже девка, хочет с парнями водиться, пущай водится!

– Пущай водится, – Степка снова что есть сил ударил по полену, полено разлетелось в мелкие щепки.

– Степ, поди-ка воды с реки мне принеси, не то Варьку не дождешься. Вот ведь девка, пошла белье к реке постирать, дак видать ужо до дыр его там застирала, – Дарья посмотрела на сына. – Слышь чё говорю, воды мне пару ведер принеси, Степа!

– Слышу, – Степка вонзил топор в полено, вытирая со лба пот, направился к сараю, взял ведра, зашагал по двору.

XIX

Легкий молочный туман стелился над рекой, от закатного солнца вода в реке была кровавой. И тихо-тихо было на реке, лишь со дворов доносилось мычание коров да лай собак. На берегу, возле старой лодки, что прохудившимся брюхом кверху покоилась на берегу все лето, лежало корыто с бельем. Рядом с ним лежала аккуратно сложенная женская одежда. Степка спустился к реке, зачерпнул в ведра воду, сполоснул лицо. Раздался плеск воды. Степка вытер лицо рукавом рубахи, пригладил пятерней волосы и уставился на реку. Посреди реки торчала из воды женская голова и то показывались над водой, то скрывались под ней крепкие загорелые женские руки. Степка поднял с земли камушек, запустил его в воду. Камушек запрыгал по воде, побежали по воде кольца.

– Степ, уходи!

Сквозь туман, что стелился над рекой, лихо разгребая руками воду, к берегу плыла Варька.

– Тебя уже там мать потеряла, – Степка запустил в воду очередной камушек.

– Уходи или отвернись, я из воды выйду…

Варька была уже почти у берега.

– Да выходи, кто ж тебе мешает, – Степка взял ведра, зашагал от берега.

Внезапно он остановился, оглянулся.

– Варь…

Варька натягивала на мокрое тело рубаху. Степка умолк, выставился на сестру. Варька наклонилась, взяла с травы юбку, подняла глаза на Степку. Степка опустил на землю ведра, замер. Варька убрала с лица мокрые волосы, встала. Рубаха облепила ее тело, с волос на траву закапала речная вода. С минуту брат с сестрой смотрели друг на друга. Затем он шагнул вперед. Она выронила из рук юбку, отступила назад, застыла. Где-то на другом берегу тревожно прокричала птица и воцарилась устрашающая тишина. Варька даже слышала свое порывистое дыхание, а Степка – бешеные толчки своего сердца. Медленно ступая, чуть прихрамывая на правую ногу, не спуская с Варьки глаз, Степка двинулся вперед. Варька попятилась, затем вдруг побежала. Степка кинулся за ней. На бегу Варька оглянулась, глаза ее были полны не то ужаса, не то мольбы. В зарослях плакун-травы он настиг ее, схватил в объятия и оба они упали, точно одним выстрелом подстреленные.

– Степа, нет… нет…

Она откинула голову, заплакала, затем вдруг схватила его за плечи, всем телом прижалась к нему.

– Да что же мы с тобой творим…

XX

Бабка Дуня вскрикнула и разом села на кровати. Глаза ее ошалело пялились в темноту. Схватившись за сердце, бабка огляделась, взгляд ее уткнулся в деда Лукьяна, что рыча и булькая слюной, похрапывал во сне. Бабка снова легла, поморгала испуганными глазами, на лбу ее выступила испарина. В соседнем дворе забрехала собака, заткнулась, а потом вдруг протяжно, по-волчьи завыла. Дед Лукьян подавился собственным храпом, сладко чмокнул, перевернулся, уткнулся носом в стену, тощим задом бабке в бок. Бабка Дуня всхлипнула, снова села на кровати и снова схватилась за сердце. Утерев слезы, выкатившиеся из круглых испуганных глаз, бабка не выдержала и растолкала деда.

– Дед… де-е-д… Лукьян, проснись…

– У-у… – дед во сне фыркнул и открыл один глаз.

– Проснись, Лукьян… – бабка Дуня снова потормошила деда за плечо.

– У-у… ась?! Чяво?! – дед открыл оба глаза и разом сел на постели, таращась на жену, точно на черта, выскочившего из преисподней. – Чяво?!

– Сон дурной привиделся, – бабка всхлипнула, утерла мокрый лоб.

– Ну дак погони его прочь да спи далее, – дед почесал плешивый затылок. – Со-о-он, напужала мужа посередь ночи…

– Лукьян, помрет у нас кто… – бабка Дуня заграбастала в пятерню рот и тихо протяжно завыла.

Дед Лукьян тут же сел на кровати, свесил с нее костлявые ноги.

– Евдокия… Ты чяво языком своим метелишь?!

– Ой, душа моя на части рвется, – бабка завыла, закачалась из стороны в сторону. – Ой, не могу… ой, рвется…

– Тьфу ты, етить твою налево! Вот ведь бабы, народ дурной, – дед встал с кровати, уставился на жену. – Пойду, самовар заварю, чаю похлебаем. Похлебаем чаю, Евдокия?!

– Похлебаем, похлебаем, – бабка Дуня закивала головой, утирая мокрые глаза обеими руками, точно ребенок малый.

XXI

На поляне задувал сильный ветер, прибивал к земле высокую траву и цветы. Алёнка, придерживая ладонями растрепавшиеся от ветра волосы, стояла подле деревянной беседки. Луна на темном небе спряталась за тучи, и от этого на поляне стало совсем темно. Где-то рядом в лесу заухала сова, в небе громыхнули раскаты грома. Алёнка направилась к беседке, и в следующую минуту за ее спиной раздался голос.

– Зачем звала?

Алёнка тут же обернулась. В нескольких шагах от нее стояла темная мужская фигура.

– Игнат…

– Зачем звала, спрашиваю?

– Видеть тебя хотела, неужто не понятно…

Алёнка кинулась к Игнату, прижалась к нему, обняла его. Игнат резко отстранил от себя Алёнку. Луна, вышедшая из-за тучи, осветила его лицо. Лицо было напряжено, глаза смотрели жестко.

– Люблю я тебя, Игнат, – Алёнка заглянула Игнату в глаза. – Я бы рада тебя позабыть, да не получается. Уж столько лет прошло, а все ты из головы моей не идешь, все сердце мое терзаешь. И сохла я по тебе, и ненавидела тебя, а потом опять любовь накрывала. Пожалей ты меня, Игнат. Уедем вместе в город. Я же тебя так любить буду, как ни одна другая баба тебя любить не будет. Я же для тебя…

– Алён… – Игнат взял Алёнку за плечи. – Послушай теперь, чего я тебе скажу. Ты еще девкой малой была, а глаз мой об тебя спотыкался. А как созрела, так и вовсе глядеть на тебя, только с желанием своим мужским бороться. Но опоздала ты, Алёнка, на свет родиться. Когда малявкой была, я уже тогда к Катерине подбивался. А когда ты мне с часами сделку предлагала, я уже всем сердцем Катерину любил. Не скрою, нравишься ты мне, но ничего у нас с тобой не выйдет…

– Поцелуй меня, Игнат… – Алёнка смотрела на Игната с мольбой. – Как тогда у забора поцелуй…

– Кончай, Алён, то что у забора было, позабудем, – Игнат отпустил Алёнку, отступил назад. – Кабы не пьян был да кабы Катерина на сносях не была… Подловила ты меня на мужском моем желании. Не люблю я тебя, Алёна, ничего у нас с тобой никогда не будет. Уезжай отсюда и на глаза мои более не попадайся!

Алёнка закричала, кинулась к Игнату, вцепилась в него, будто кошка. Игнат с силой оторвал ее от себя, резко оттолкнул, да так, что Алёнка ударилась о беседку, после чего быстро зашагал прочь. На небе грохнуло и ярко полыхнуло, тяжелые капли дождя упали на землю.

– Постой! – Алёнка кинулась за Игнатом, споткнулась, рухнула на колени, закричала на всю поляну. – Да пусть она подохнет, твоя Катерина! Да пусть тебя изуродует, чтобы глаза мои на тебя никогда не глядели! Ненавижу тебя! Ненавижу ее! Ненавижу-у-у!!!

XXII

Варька Морозова в белой ночной рубахе, с распущенными смоляными волосами, сидела на постели, крепко сжав руками голову. Глаза ее были испуганны, щеки мокры от слез. За окном тревожно завыл ветер, захлопал створкой распахнутого окна, надул парусом оконные занавески. Варька встала с кровати, закрыла окно, бесшумно ступая, вышла из комнаты.

В это самое время брат ее Степка лежал на кровати прямо в одежде, ничком в подушку. Был Степка недвижим, точно был он неживой.

Мелькнуло в темной комнате белое пятно рубахи, Варька, медленно ступая босыми ногами по деревянным половицам пола, подошла к божнице, где теплилось огоньком крохотное пламя лампадки. Утерев мокрые глаза, Варька выставилась на икону Богородицы, подняла ко лбу руку, подержала ее там в нерешительности, после чего все-таки перекрестилась. Едва слышно скрипнула половица, Варька обернулась.

В дверях комнаты стоял Степка. Тихо ступая, вошел он в комнату, сел на стул. Варька закрыла лицо ладонями. Тикали на столе ходики да ветер завывал за окном, более в комнате не было ни звука. Варька убрала от лица руки, посмотрела на Степку, бесшумно направилась к двери. Степка глянул на образа, отвернулся, после чего резко встал со стула и вышел вон из комнаты.

Во дворе было ветрено и сыро. И темно было, точно в преисподней. Белое пятно Варькиной рубахи мелькнуло подле сарая и скрылось в нем. Степка, точно заколдованный, направился следом за сестрой.

Дождь лил уже нешуточно, когда Алёнка Морозова, промокшая, замерзшая и злая, вбежала во двор. Встав под навес сарая, Алёнка достала из-под стыка бревен папиросы и спички, сунула папиросу в рот, чиркнула трясущимися руками спичкой о коробок. Пламя осветило Алёнкино лицо, бешеные от злости глаза, трясущиеся от холода губы. На черном небе полыхнуло, грохнуло и разом стихло. Алёнка жадно затянулась папиросой, выпустила дым. Из сарая донеслись непонятные звуки, не то возня, не то борьба. И вроде как женский плач. Или это Аленке только показалось? Алёнка нахмурилась, оглянулась. Затем решительно направилась к двери сарая, распахнула ее. И тут же стало ясно, что это были за звуки. В глубине сарая, на старом отцовском ватнике лежали и любили друг друга Алёнкины брат и сестра. Алёнка в ужасе вытаращила глаза, захлебнулась собственным криком, попятилась из сарая. Затем она, точно ошалелая, кинулась к дому, через секунду ворвалась в родительскую спальню и заорала, надрываясь воплем.

– Батя-я! Мамка-а! Проснитесь! Батя, в сарай бежите! Там… та-а-м…

Макар разом сел на кровати, подскочила на постели Дарья.

– Та-а-ам… та-а-ам…

Алёнка трясла головой, таращила глаза, ужас душил Алёнку за горло.

Часть четвертая.

БЕДА.

I

В темном небе полыхнуло так, что осветило весь двор. И снова стихло, и воцарилась кромешная темнота. И выбежали из дому три фигуры, кинулись к сараю.

Грязные тюки да мешки, старые крынки да тазы, плетеные лукошки, древняя прялка, панцирная сетка от давно развалившейся кровати, отсыревшая детская люлька, старые вилы, лопаты, рабочий инструмент, ну и ко всему вышеизложенному – вяленая мясная туша, едва покачивающаяся на крюку. Больше в сарае ничего не было.

– И чего ты орала, буду-то очумелая, нету тут никого! Кого ты тут увидала?

Макар Морозов потер кулаком сонные глаза, оглядел сарай, уставился на дочь. Аленку трясло, точно от дикого озноба, зубы ее стучали.

– Ну? – Макар зажег керосиновую лампу, обошел с ней сарай. – Какого лешего мать с отцом посередь ночи с постели сдернула?!

– Кричала-то так, будто пожар у нас случился, – Дарья накинула на плечи старый шерстяной платок, кивнула на дочь. – На себя вон не походишь, аж с лица сошла. Точно с креста тебя сняли.

– Тут… – Аленка медленно подошла к отцовскому ватнику, расстеленному на земле, взгляд ее уткнулся в валявшуюся рядом Степкину рубаху. Подняв рубаху, Аленка повернулась к отцу и матери, едва слышно прошептала. – Тут Степка с Варькой согрешили…

– Чё сделали они? – Макар скривил лицо, поставил керосинку на старое корыто, взорвавшись, заорал. – Ты по-людски говорить можешь, нет?! Или будешь нам тут с матерью в ночи голову морочить?!

– А как бы ты сам заговорил, кабы такое увидал?! – Аленка тоже закричала, вытаращила на отца глаза. – Да я чуть от ужаса не подохла, когда их увидала!

– Да чего увидала ты?! Чего-о?! – Макар кинулся к Аленке, схватил ее за плечи, тряхнул изо всех сил. Внезапно лицо Макара напряглось, глаза насторожились, точно почуял он надвигающуюся беду.

– Варьку со Степкой увидала! Брата и сестрицу своим родимых увидала! – Аленка кивнула в сторону отцовского ватника. – Вот тут, на ватнике твоем они лежали! Любили они тут друг друга, точно мужик с бабой!!!

– Ты чё несешь, полоумная??? – Макар отпустил дочь, попятился, руки его повисли, точно плети.