Пролог. Последний мирный день
_Сталинград, 21 июня 1941 года_
Людмила зажмурилась, подставляя лицо солнцу. С Волги дул тёплый ветер, смешиваясь с запахом спелых яблок из корзинки на скамейке. В руках она сжимала книгу – подарок Сергея на день рождения. «Евгений Онегин». На титульном листе его почерк: «Чтобы не забывала, за что стоит жить».
– Людочка! – Голос заставил её обернуться. Сергей бежал по набережной, сбивая фуражку с прохожих. Его парадный мундир блестел золотыми пуговицами.
– Ты опоздал на сорок минут, капитан Волков! – Она сделала сердитое лицо, но уголки губ дрожали.
– Вини начальство. Опять учения какие-то… – Он сел рядом, доставая из кармана маленькую коробочку. Внутри лежал кулон – ласточка с сапфировыми глазами. – Завтра уезжаю. На месяц. В Минск.
Где-то вдалеке прогудел пароход. Люда прижала ласточку к груди.
– Вернёшься?
– Конечно. Мы же договорились: после Победы…
– Какая ещё победа? – Она засмеялась, срывая лепесток с яблоневой ветки. – Войны нет.
Сирена завыла ровно в полдень. Они подумали – очередные учения, пока по громкоговорителю не прокричали: «Внимание! Говорит Москва!».
Ласточка упала на асфальт, разбив сапфировый глаз.
––
Глава 1
Самолёт трясло, будто в тисках невидимого великана. Сергей вцепился в штурвал, пытаясь удержать Ил-2 в пике. Сквозь запотевший фонарь мелькали чёрные пятна танков – словно жуки, расползающиеся по белой простыне снега. Губы сами собой шевелились: «Руднев, не подведи…» – словно имя механика могло стать щитом от зениток. Где-то справа взревел мотор «мессершмитта», и Сергей рванул рычаг вверх, едва уклоняясь от пулемётной очереди. Осколки зенитного снаряда впились в крыло, и кабину заполнил едкий дым.
– Волков, выходи из боя! – рявкнул в наушники лейтенант Гусев, но его голос тут же заглушил взрыв. Сергей обернулся – видимости не было. Только огненный шлейф над соснами, как след падающей звезды.
Он не почувствовал боли, когда осколок вонзился в плечо. Лишь тёплую струйку крови, ползущую под комбинезоном. «Люда испугается шрама», – мелькнула абсурдная мысль, и он засмеялся, дергая рычаг бомбосброса. Четыре ФАБ-100 устремились вниз, и земля вздыбилась огненными грибами. Где-то там горели танки, а он уже представлял, как расскажет ей об этом за яблочным пирогом…
Двигатель захлебнулся. Лес рвался навстречу – ели, похожие на зелёные штыки. Сергей дернул аварийный рычаг. Фонарь сорвало, и мороз врезался в лицо, как нож. «Живым… Выйти живым…» – колотилось в висках. Шасси зацепилось за верхушки сосен, фюзеляж с треском ломал молодые деревья. Последнее, что он увидел перед ударом, – ласточку на приборной панели, подаренную Людой.
Очнулся от карканья ворон. Правая нога застряла в смятом металле. Высвобождая её, он порвал сапог, и снег обжёг рану на голени. Шёл, не разбирая направления, сжимая в кармане кулон. «Вернусь… Обещал…» – повторял про себя, как молитву.
Сумерки застали его у ручья. Вода подо льдом была розовой от крови. Сергей сорвал ватник, пытаясь выковырять осколок ножом, и вдруг вспомнил отца – того самого, что вынимал пулю из своей ноги в их рязанской бане. «Боль – это звонок, Серёга. Слышишь – отвечай». Лезвие вонзилось в плоть, и он закричал, но не от боли – от ярости. Крик спугнул ворон, и где-то в ответ завыли волки.
Они пришли с первыми звёздами – семь теней с горящими глазами. Вожак, седой гигант со шрамом через морду, шагнул вперёд. Сергей выстрелил в воздух, и зверь отпрянул, но не убежал. «Они знают, что я слаб», – понял он, пятясь к берёзе с чёрным дуплом. Всю ночь дрожал там, жуя замёрзший шоколад, который Люда сунула ему в карман на вокзале. «Для храбрости», – сказала тогда, и он смеялся, целуя её в макушку…
Рассвет застал его в полузасыпанной землянке. На стене углём была нарисована звезда и дата: «23.IX.41». В углу валялись немецкие патроны, а под ногами – обрывок газеты с фото Сталинграда. «Мы устоим», – кто-то написал на полях. Сергей прижал газету к груди, вдыхая запах типографской краски, и ему показалось, что пахнет яблоками.
– Halt! – крикнули снаружи.
Он бросился к двери, но споткнулся о кастрюлю. Немец в серо-зелёном мундире уже целился из MP-40, когда из чащи выскочил волк – хромой, с перебитой лапой. Зверь вцепился врагу в горло, а Сергей побежал, не оглядываясь. Сзади лаяли овчарки, а перед глазами плясал её смех: «Ты же обещал!»
Глава 2
Ночь опустилась на лес, как тяжёлая чёрная шаль. Сергей прижался спиной к стенке дупла, стараясь не шелохнуться. Кровь сочилась из раны на плече, пропитывая ватник липким теплом, но разводить костёр значило подписать себе смертный приговор. Где-то вдалеке, за стеной деревьев, хрустел снег под сапогами. Немцы перекликались короткими рычащими фразами, и их фонари метали по стволам длинные жёлтые клинки.
– Hier! Blutspuren! – прокричал кто-то, и Сергей сглотнул комок страха. Его следы вели прямиком к берёзе.
Он сжал в кармане гранату РГД-33 – ту самую, что лейтенант Гусев сунул ему перед вылетом. «На крайняк, браток», – ухмыльнулся тогда ведомый, и теперь его голос звучал в памяти, как эхо из другого мира. Сергей высунул голову из дупла. Фонари приближались.
Внезапно из чащи выскочил волк – тот самый хромой, с перебитой лапой. Зверь замер, уставившись на немцев, а потом рванул в противоположную сторону, увлекая за собой лай собак.
– Dort! – заорал кто-то, и фонари закачались, удаляясь.
Сергей выдохнул, чувствуя, как дрожь пробирается до самых костей. Он достал из кармана кусочек шоколада, подаренный Людмилой. Плитка давно превратилась в камень, но когда он отколол крохотный угол, на языке растаяла сладость.
…Они стояли на перроне, и ветер трепал её шаль.
– Возьми, – она сунула ему шоколад, избегая смотреть в глаза. – Для храбрости.
– Я и так храбрый, – он попытался улыбнуться, но губы не слушались.
– Тогда для меня. Чтобы ты помнил, что должен вернуться.
Поезд дёрнулся, и он успел крикнуть в захлопывающуюся дверь:
– Пирог испечёшь?
– С корицей! – она махнула рукой.
Хруст ветки вернул его в реальность. Волк вернулся, сидя в метре от дупла, и вылизывал рану на лапе. Его жёлтые глаза светились в темноте, словно два уголька.
– Спасибо, – прошептал Сергей, бросая зверю крошку шоколада. Волк фыркнул, но не тронул угощение.
Он пополз прочь от берёзы, цепляясь за корни. Каждый шаг отзывался болью в плече, но мысль о том, что Люда ждёт, заставляла двигаться вперёд. Ночь стала бесконечной. Снег хрустел под коленями, звёзды мерцали сквозь ветви, а где-то за спиной, всё ближе, слышался лай овчарок.
…Они лежали в поле под Сталинградом, глядя на Млечный путь.
– Видишь, там Орион, – она провела пальцем по небу. – Говорят, он приносит победу.
– Это всего лишь звёзды, Людка.
– Нет, – она повернулась к нему, и её глаза блестели серьёзнее, чем всегда. – Это обещания. Каждая звезда – чьё-то «вернусь».
Сергей споткнулся о корягу, и боль в плече взорвалась огнём. Он рухнул в сугроб, стиснув зубы, чтобы не закричать. Волк подошёл ближе, обнюхивая его сапог.
– Уходи, – прошипел Сергей, но зверь сел рядом, уставившись в темноту.
Они пролежали так, пока лающий лай не стал оглушительным. Немцы вышли на поляну – пятеро в белых маскхалатах, с автоматами наизготовку. Овчарка рванула с поводка, но волк встретил её прыжком. Звери сцепились в клубке рычания и крови.
– Schieß! – крикнул офицер, и пули прошили снег рядом с Сергеем.
Он бросил гранату наугад. Взрыв разорвал тишину, осыпая лес щепками и кровавым дождём. Волк выскочил из клубка дыма, волоча перебитую лапу, и Сергей побежал за ним, не разбирая дороги.
…Она читала ему «Онегина» у камина, когда за окном бушевала метель.
– «Но я другому отдана, я буду век ему верна…» – голос Людмилы дрожал.
– Ты бы смогла так? – он приподнялся на локте, глядя на её профиль.
– Нет, – она захлопнула книгу. – Я бы нашла его. Даже если бы пришлось пройти через ад.
Очнулся он в полуразрушенной землянке. Волк лежал у входа, вылизывая рану. На стене висела икона Николая Угодника, а под ней – детская кукла с выгоревшими волосами. Сергей достал из кармана ласточку, гладя пальцем сколотый сапфир.
– Ты слышишь? – прошептал он, будто Люда могла его услышать. – Я иду.
Снаружи завыл ветер, и волк поднял голову. Где-то вдалеке, за ледяной пеленой, ждала война. А вместе с ней – надежда.
––
Глава 3
Утро встретило его ледяным ветром. Сергей выполз из землянки, опираясь на обломок жерди. Волк исчез, оставив на снегу кровавый след. По нему и пошёл Сергей, спотыкаясь о замёрзшие кочки.
Ручей оказался неожиданно – узкая лента, стиснутая льдом. Он пробил корку прикладом пистолета и жадно приник к воде. Отражение в чёрной глади испугало его: впалые щёки, глаза, провалившиеся в синие тени, борода, спутанная инеем.
– Красавец, – хрипло усмехнулся он, и эхо разнесло смех по лесу.
Сняв ватник, Сергей осмотрел рану. Жёлтый гной смешивался с кровью, и он вспомнил отца, вынимающего пулю из собственной ноги в их рязанской бане. *«Боль – это звонок, Серёга. Слышишь – отвечай».*
Нож, найденный в землянке, он раскалил на огне от последней спички. Укусил ремень, вонзил лезвие в плоть… Крик разорвал тишину, спугнув стаю сорок. Осколок, ржавый и острый, упал на лёд.
– Вот и… ответил, – прохрипел он, падая на спину.
Выстрел прогремел внезапно. Пуля сорвала шапку, впившись в ствол сосны. Сергей рванулся в кусты, но сильная рука вцепилась в воротник.
– Шпион проклятый! – над ним склонилось морщинистое лицо с седыми усами. Старик в выцветшем тулупе приставил к его виску обрез ружья. – Где твои хозяева?
– Свой я… – Сергей попытался достать комсомольский билет, но мир поплыл.
…Он стоял на крыльце военкомата, а Людмила пришивала к его гимнастёрке звезду.
– Криво, – усмехнулся он.
– Зато на века, – она укусила нитку и вдруг заплакала. – Вернись, понял?
Он обнял её, чувствуя, как дрожит её спина.
– Вернусь. Даже если придётся выползти.
– Выполз, – пробормотал Сергей, открывая глаза.
Он лежал на печке в крохотной избе. Запах хвои и дёгтя смешивался с ароматом ржаного хлеба. Старик сидел у стола, чистя ружьё.
– Иван, – буркнул он, не глядя. – А ты кто?
– Волков. Капитан…
– Капитан? – Иван фыркнул. – А я – Наполеон.
Сергей потянулся к карману, где лежала ласточка, но старик вскинул ружьё.
– Не шевелись!
– Смотри… – он выронил кулон на одеяло.
Иван замер. Его пальцы дрогнули, когда он поднял ласточку.
– У Маши такой же был… – голос старика внезапно сломался. – Дочь моя…
…Она бежала по полю, смеясь, с ласточкой на шее.
– Пап, смотри, как летает! – Маша кружилась, подбрасывая вверх соломенных кукол.
– Слезай с крыши! – кричал Иван, но улыбка пробивалась сквозь строгость.
А потом пришли немцы. И крыша загорелась…
Иван протянул Сергею краюху хлеба.
– Ешь. Партизаны в трёх верстах, у реки. – Он развернул на столе карту, испещрённую пометками. – Ищи избушку с красной тряпкой на крыше.
Сергей кивнул, пряча хлеб за пазуху. На пороге он обернулся:
– Маша… Она выжила?
Старик не ответил. Лишь потушил свечу, оставив его в темноте с бесконечным молчанием войны.
Глава 4
Изба Ивана тонула в полумраке. Сергей сидел у печи, разминая пальцами краюху хлеба, которую старик бросил ему на колени. Хлеб был чёрствый, с примесью опилок, но каждый кусок таял во рту, как манна. Иван молча чистил ружьё, изредка бросая на гостя колючие взгляды. Его пальцы, искривлённые артритом, дрожали, но движения оставались точными – будто сама смерть научила его бережному обращению с оружием.
– Почему поверил? – спросил вдруг Сергей, показывая на ласточку, лежавшую между ними на столе.
Старик замер, затем резко дёрнул затвор:
– Маша… Дочка. Носила такую же. – Он ткнул стволом в сторону окна, за которым метель вырисовывала призрачные силуэты. – Когда фрицы жгли деревню, она выбежала из дома… с этой птичкой на шее.
…Огонь пожирал соломенную крышу.
– Папа! – Маша, в ночной рубашке, прижимала к груди куклу. Ласточка блестела на её шее, отражая пламя.
– Беги к лесу! – Иван отталкивал её к задней калитке, но из-за забора уже слышались выстрелы.
Он видел, как её схватили. Как сапфировый глаз ласточки разбился о камни, когда она упала…
Иван швырнул тряпку на стол:
– После этого я стал находить шпионов везде. Каждый незнакомец – враг. Пока не увидел тебя… – Он кивнул на кулон. – Твоя птица цела. Значит, ещё не всё потеряно.
Сергей сжал ласточку в кулаке. В ушах звенел её голос: «Ты же обещал…» Он встал, шатаясь от слабости:
– Мне идти. К партизанам.
Иван протянул ему сверток:
– Сало. И спички. Там, – он ткнул пальцем в пожелтевшую карту, – у реки избушка с красной тряпкой. Скажешь, от Ивана послан.
Сергей кивнул, но старик вдруг схватил его за рукав:
– Если встретишь её… – голос сорвался. – Если встретишь Машу…
Они оба знали, что Маша мертва. Но Сергей кивнул:
– Передам, что вы ждёте.
…Люда стояла у окна, стирая иней ладонью.
– Ты вернешься, – сказала она, не оборачиваясь.
– Откуда уверенность? – он обнял её за талию, чувствуя, как дрожит её спина.
– Потому что я буду ждать. Даже если весь мир скажет, что ты погиб.
Снег хрустел под ногами, как кости. Сергей шёл вдоль ручья, отмеченного на карте. Ветер нёс с собой обрывки голосов – то ли эхо прошлого, то ли предвестник погони. В кармане жгло сало, а в груди – надежда.
К вечеру он вышел к реке. Лёд был покрыт следами – словно кто-то тащил сани через торосы. На противоположном берегу чернела избушка с клочком красной ткани на крыше. Сергей шагнул на лёд, но треск под ногами заставил отпрянуть.
– Стой! – крикнули слева.
Из-за камней поднялись двое: подросток в рваном полушубке и женщина с винтовкой. Мальчик целился в него самодельным луком, тетива дрожала от напряжения.
– Свой! – Сергей поднял руки, но женщина щёлкнула затвором:
– Пароль?
Он вспомнил слова Ивана:
– Меня прислал… старик с ласточкой.
Лук опустился. Женщина кивнула:
– Проходи.
Избушка оказалась ловушкой. Внутри, среди ящиков с патронами и тюков медикаментов, сидели трое партизан. Лицо женщины, назвавшейся Ольгой, показалось знакомым.
– Вы… из Сталинграда? – она прищурилась, разглядывая его. – Лётчик Волков?
– Откуда… – он попятился.
– Ваша Люда работала в нашем госпитале. – Ольга достала из-под вороха бинтов фотографию: на ней Людмила в белом халате улыбалась, держа на руках ребёнка. – Она говорила, что вы вернётесь.
Сергей схватил фото, словно оно могло рассыпаться.
– Когда? Когда вы её видели?
– Две недели назад. Немцы бомбили эшелон с ранеными, а она… – Ольга замолчала, поправляя повязку на руке. – Она вытащила из огня девочку.
…Дым застилал глаза. Людмила ползла по горящим шпалам, обжигая ладони.
– Мама! – плакала девочка под обломками вагона.
– Держись! – Люда схватила её за руку, чувствуя, как огонь лижет спину. Сапфир ласточки раскалился, оставляя ожог на груди…
Сергей прижал фотографию к сердцу. Где-то за стеной завыла метель, но здесь, среди этих людей, пахло хлебом и жизнью.
– Завтра пойдём к нашему лагерю, – сказала Ольга. – Там…
Выстрел оборвал её слова. Окно разлетелось вдребезги, и в комнату ворвался рёв:
– Aufgeben!
Немцы.
Сергей схватил винтовку со стола. Подросток, Петя, уже лежал в луже крови, сжимая в руке стрелу. Ольга стреляла в слепую, пока пуля не сбила её с ног.
– Беги! – крикнула она Сергею, выталкивая его в заднюю дверь. – Скажи ей…
Он бежал, не разбирая пути. Ветер выл, как раненый зверь, а в кармане жгло фото Люды. Немецкие голоса растворялись в метели, но он знал – они идут по следу.
…Они танцевали на выпускном, и её ласточка билась о его грудь.
– Ты дрожишь, – она прижалась щекой к его мундиру.
– Это от счастья, – солгал он, впервые боясь будущего.
Теперь он бежал к этому будущему. Через смерть. Через боль. Через войну.
––
Глава 5
Рассвет застал его у обгоревшего парома. Лёд реки был усыпан обломками лодок, словно гигантская рука раздавила флот. Сергей спрятался под перевёрнутым днищем, дрожа от холода. В кармане оставалась последняя щепотка сала.
Где-то рядом хрустнул снег. Он прижался к обшивке, сжимая нож. Из-за поворота вышла фигура в белом маскхалате – немецкий офицер с автоматом. Сергей замер, узнавая нашивку с черепом. «Эсесовец…»
Офицер наклонился, поднимая с льда обрывок газеты. Ветер развернул лист – на фото был сбитый Ил-2. «Мой…» – мелькнуло в голове. Немец ухмыльнулся, суя газету в карман, и в этот момент Сергей прыгнул.
Борьба была короткой. Нож вошёл под рёбра, тёплая кровь залила перчатки. Сергей сорвал с убитого жетон – «Erich Klein. SS-Hauptsturmführer».
– Охота началась, – прошептал он.
К полудню он вышел к лагерю партизан – десятку землянок, укрытых елями. Но вместо людей нашёл лишь пепел да обугленные скелеты. На столбе висела записка: «Это начало. Кляйн».
Сергей упал на колени, сжимая в руке фото Люды. И тогда услышал стон…
Лёд на реке трещал, как кости под сапогами. Сергей шёл вдоль замёрзшего русла, вглядываясь в чёрные остовы лодок, вмёрзших в снег. Немцы превратили переправу в кладбище – обгоревшие борта, обломки вёсел, труп лошади, торчащий из-под льда, будто памятник войне. Ветер свистел в рваных парусах, и казалось, что река стонет, вспоминая, как по ней плыли живые.
Он присел на корточки, разглядывая следы на снегу – чьи-то сапоги, мелькнувшие за поворотом. «Кляйн», – подумал он, сжимая трофейный пистолет. Жетон эсесовца жёг карман, как уголь.
…Они с Людмилой катались на лодке по Волге.
– Смотри, ласточки! – она указывала на стаю, кружившую над водой. – Говорят, они приносят удачу.
– Тогда поймай одну, – он притворно замахнулся вёслами.
– Не смей! – она засмеялась, и её голос смешался с плеском волн. – Они же вестники…
Теперь вестником была смерть. Сергей встал, спотыкаясь о железный якорь. Где-то впереди мелькнула тень.
– Стой! – крикнул он, но фигура рванула в чащу.
Погоня привела его к полуразрушенной мельнице. Стены, изрешечённые пулями, скрипели на ветру. Сергей вошёл внутрь, и тут же из темноты выскочил подросток с ножом.
– Уходи! – мальчик, лет пятнадцати, трясущимися руками вёл клинком по воздуху. – Я тебя зарежу!
Сергей отступил, подняв ладони:
– Свой! Видишь? – Он показал кулон-ласточку.
– Все вы «свои»! – Парень бросился вперёд, но споткнулся о ящик с патронами.
Они сцепились на гнилом полу. Сергей чувствовал, как дрожит тело мальчика – от голода, страха, ярости. Нож царапнул ему плечо, и он вскрикнул:
– Люда! Меня зовут Сергей! Меня ждёт Люда!
Парень замер. Его глаза, дикие и пустые, вдруг наполнились слезами:
– Меня… меня зовут Петя.
Они сидели у потухшего костра, делясь крохами хлеба. Петя рассказал, как немцы расстреляли его семью у этой мельницы. Как он прятался в подвале, слушая, как пули стучат по камням, словно град.
– Они вернутся, – мальчик обнял колени. – Они всегда возвращаются.
Сергей достал фото Люды, которое дала ему Ольга.
– Вот она. Если я умру… передай ей, что шёл.
Петя кивнул, пряча снимок за пазуху. Вдруг снаружи послышался лай собак.
– Беги! – Сергей толкнул мальчика к заднему выходу. – К партизанам!
Сам же вышел навстречу немцам. Их было трое. Первого он застрелил, второго сбил с ног ударом приклада, а третий выстрелил ему в живот.
Боль была огненной, но он успел швырнуть гранату. Взрыв смешал снег с кровью.
…Она стирала его окровавленную гимнастёрку в тазу.
– Ты идиот, – Люда выжимала ткань так яростно, что вода брызгала на пол. – Мог бы погибнуть!
– Но вернулся же, – он обнял её сзади, целуя в шею.
– Возвращайся всегда, – она повернулась, и в её глазах стояли слёзы. – Даже если придётся ползти.
Он полз сейчас. К реке. К надежде. Снег за пазухой таял, смешиваясь с кровью, а перед глазами плыли круги – то ли от боли, то ли от начинающегося бреда.
Петя ждал его у лодки, прикрытой брезентом.
– Жив? – мальчик втащил его внутрь.
– Пока… да, – Сергей усмехнулся, чувствуя, как тьма подбирается к краю сознания.
Они плыли подо льдом, как призраки. Немцы пронеслись над ними, даже не взглянув на мёртвую реку.
Глава 6
Лёд на реке трещал под ногами, как тонкое стекло, готовое рассыпаться в любой момент. Сергей шёл, опираясь на плечо Пети, каждый шаг отзываясь острой болью в животе. Пуля, застрявшая где-то между рёбер, жгла огнём, а кровь, просочившаяся через повязку, замерзала на морозе коркой. Мальчик молча тащил его вперёд, сжимая в свободной руке обрезок верёвки – всё, что осталось от носилок, сколоченных из веток. Впереди, за стеной падающей воды, виднелся тусклый свет.
– Там… – Пётя едва шевелил губами от усталости. – Водопад. За ним пещера.
Сергей кивнул, пытаясь не смотреть на красный след, тянувшийся за ними по снегу. «Как они ещё не нашли нас?» – мелькнуло в голове, но тут же её заполнил другой образ – Люда, стирающая окровавленные бинты в тазу. «Ты же обещал…» – шептала она в его воображении, и это заставляло двигаться дальше.
Водопад оказался ледяным исполином. Струи, застывшие в причудливых изгибах, скрывали узкий проход в скале. Пётя провёл рукой по замёрзшей стене, отыскивая выемку для опоры.
– Держись за меня, – прошептал он, и Сергей, стиснув зубы, вцепился в его полушубок.
Они пролезли за ледяную завесу, и холод сменился сырым теплом пещеры. Воздух пах дымом, ржавой кровью и тмином – запах войны, въевшийся в камни. Внутри горели факелы, прикреплённые к стенам, а на полу лежали десятки людей: кто-то стонал, кто-то молился, кто-то молча смотрел в потолок, словно уже простившись с жизнью.