Глава 1
Ася
Красочные буклеты, рассыпанные по столу, так и тянут взять хотя бы один и погрузиться в мир райского блаженства. Все оттенки синего, от нежной бирюзы до индиго, поражают воображение – неужели такая красота существует на самом деле?
– Если выберете «Хаят» полулюкс, в стоимость войдёт не только спа, но и салон красоты при отеле. Поверьте, вы останетесь довольны.
Туроператор говорит поставленным голосом, делая паузы в нужных местах, завораживая и завлекая. Перед нами разворачивается мир роскоши, которая до сих пор была непривычной. Тёма только недавно начал зарабатывать столько, что можно наконец позволить себе не три звезды на побережье Краснодарского края, а настоящую сказку с белоснежными песками, сервисом «всё включено и вас оближут с ног до головы». Поездка в Занзибар стала подарком на моё сорокалетие. Говорят, что отмечать нельзя, поэтому никаких ресторанов с роднёй и друзьями, наша поездка на двоих. Романтическое путешествие. Как сказал Тёма со смехом:
– Это наш медовый месяц, раз в своё время не было.
Когда женились, оба были бедными студентами, какой там медовый месяц – свадьбу в общаге играли, складывались с друзьями на стол. Даня появился через два года, я как раз диплом дописывала, когда в роддом увезли. А после выписки с выпученными глазами готовилась к защите. Через четыре года нас стало больше – родилась Викуся. Последним в нашу семью пришёл Андрюша, ему только недавно десять исполнилось.
Пока Тёма работал, вгрызаясь в любую возможность, чтобы нас обеспечить, я воспитывала детей. И вот, вроде бы все уже подросли, Даня поступил и уехал в Казань учиться, Викуся к выпуску из девятого класса готовится, и мы наконец смогли посвятить время себе. Тёма стал топ-менеджером – не зря с самых низов в Газпроме десять лет пахал. До сих пор не верится, что скоро мы впервые поедем в другую страну!
– Отдохнём, а потом будем новую квартиру искать! – глаза Тёмы теперь иначе загорелись. Как будто сбросил груз, который годами тащил вниз. Я не устаю им любоваться. Двадцать лет вместе, а до сих пор люблю, как в первый день. Он высокий, под два метра, и глаза с густыми чёрными ресницами зеленющие, завораживают. Как на нём смотрятся дорогие костюмы! Он словно для них был создан. Рядом с ним я кажусь совсем маленькой и хрупкой. А ещё – за ним, как за каменной стеной. Можно положиться на всё, быть женщиной ЗА мужем. Все проблемы Тёма решал и решает сам, о многом я узнаю, когда уже решено. Не представляю, как можно жить по-другому. Смотрю на подруг, которые жалуются на то, что всё на себе тащить приходится, и не понимаю, зачем тогда с таким мужчиной жить? Я бы давно ушла, если бы Тёма пренебрегал мною и семьёй.
– Так что, выбираете «Хаят» или «Рэдиссон»?
Я не вмешиваюсь, Тёма выберет то, что лучше для нас. С мамой договорилась, за детьми присмотрит, а нас ждёт океан, коктейли и головокружительные закаты на берегу.
– Ну, что, идём теперь тебе гардероб обновлять?
Мы выходим из агентства обладателями тура на десять дней. Бунгало в первой линии пляжа, собственный бассейн и комплекс всего, что можно получить за деньги. Тёма обнимает одной рукой, шутливо щёлкает по носу.
– Ты же уже придумала, что надо купить?
– Понятия не имею, – отвечаю честно. Вроде бы всё есть, но хочется нового.
– Ладно, королева, помогу тебе определиться.
– Что бы я без тебя делала? – я улыбаюсь и трусь носом о его плечо.
Наш новенький Лексус всё ещё воспринимается, как что-то из другого мира. Тёма за рулём – это отдельный вид секса, на который вечно можно пускать слюни. Что я делаю, откровенно им любуясь. Говорят, женщина создаёт мужчину, и Тёма неустанно повторяет, что без меня ничего бы не добился.
– Ты – мой тыл. Не представляю, как смог бы без тебя и детей, – часто повторяет он. Королева. Как с первого дня знакомства начал меня называть, так и зовёт. Иногда я сама себе завидую и часто тайком обновляю обереги дома, чтобы чужая зависть не пришла.
Домой возвращаемся с тремя большими пакетами. Сарафаны, босножки, даже пара шляп, и, конечно, шорты и рубашки с майками для Тёмы. Мы входим в квартиру, смеясь – он только что сказал, что меня придётся отбивать от местных. Блондинки у них особенно ценятся.
– Как украдут в какой-нибудь гарем, буду потом тебя с собаками искать и вызволять.
– Да ну тебя! Кто посмеет подойти, когда рядом со мной такой мужчина? Скорее, это я тебя отбивать у туристок буду.
– Какие могут быть туристки? Ты для меня одна-единственная. Никого больше не надо.
Он притягивает к себе и нежно целует. Вышедший из своей комнаты Андрюша закатывает глаза и ворчит:
– Опять эти ваши телячьи нежности. Вы же уже старые, когда успокоитесь?
– Когда влюбишься, я на тебя посмотрю, – снисходительно говорит Тёма и отпускает меня. Андрюша корчит смешную рожицу и качает головой.
Да, страсть у нас до сих пор кипит, может, потому что Тёма часто по командировкам ездил, мы всегда успевали соскучиться. Я бы ему ещё родила, да врачи запретили после Андрюши. Помню, как горько плакала, когда сказали, что риск слишком велик.
– Значит, можно не предохраняться, – попытался утешить Тёма. Мы тогда сильно поругались – всё-таки ему не понять, что значит для женщины материнство…
– Ну, что, купили? – спросила Вика и с любопытством посмотрела на пакеты. – Хвастайтесь!
Дети, на удивление, отлично отнеслись к тому, что мы едем в отпуск вдвоём, без них. Уже планы строят, как будут без нас отдыхать. Вреднюшки. Весь вечер обсуждаем поездку и устраиваем показ мод. Сегодня решила не готовить – заказали доставку из ресторана. К этому тоже надо привыкнуть: нет необходимости постоянно стоять у плиты, иногда можно полениться. Сижу, уютно устроившись в кольце Тёминых рук. Андюша на полу увлечённо играет в планшете, Вика тут же – лежит решает математику. Острая боль начинается резко, такая сильная, что перед глазами вспыхивает белым. Сгибаюсь пополам, сжимая живот.
– Что?! Что случилось, Ась? – встревоженно спрашивает Тёма, а я не могу сказать ни слова. Слёзы выступают на глазах, пытаюсь заговорить, но получается только замычать. Надо сделать вид, что всё в порядке, чтобы дети не волновались, но вместо этого сжимаюсь ещё сильнее. Сквозь гул в ушах слышу, как Тёма говорит, что надо вызвать скорую. Вика и Андрюша окружают, что-то спрашивают, я же могу только мычать. Боль такая, что кажется – разрывает на части. Живот окаменел, не разогнуться.
– Надо… надо таблетку выпить, и пройдёт, – хриплю наконец. Вся покрылась потом, дрожащими руками копаюсь в принесённой кем-то из детей аптечке. Три таблетки обезбаливающего не помогают, наоборот, становится хуже. Как в непрекращающемся кошмаре ложусь, скрючившись, на диван, и молюсь о том, чтобы скорее приехал врач.
Меня забирают в больницу, и последнее, что вижу – испуганные глаза детей. Тёма едет со мной, всю дорогу держит за руку, гладит, а самого колотит. Испугался. Я тоже боюсь, но меня везут к врачам, значит, всё будет хорошо. Может, аппендицит. Его сейчас быстро удаляют, до отпуска успею встать на ноги.
Кладут в отдельную палату, Тёма уезжает, а моя ночь превращается в ад. Капельницы не работают, начинается тошнота, от постоянной жажды и обезвоживания скрючиваются пальцы на руках. К утру снова приходят врачи, сразу трое. Один представляется заведующим, говорит, что надо сделать лапороскопию и на камере увидеть, что происходит, потому что УЗИ не даёт полноценной картины. С трудом держу ручку в руках, подписываю согласие на операцию. Даже не успеваю написать Тёме, когда меня увозят.
В себя прихожу сложно. Вокруг темнота, не могу открыть глаза, слышу голоса врачей. Надо дать им понять, что пришла в себя, но не могу пошевелиться. Надо дышать. Медленно и глубоко. Всё хорошо, я уже проснулась. Что-то мешает. Вокруг писк, в панике понимаю, что подключили к ИВЛ. За меня дышит машина! Паника захлёстывает, я распахиваю глаза и щурюсь от света заходящего солнца. Уже вечер.
– Вот и наша спящая красавица пришла в себя.
Доброжелательный голос звучит совсем близко. Надо мной склоняется седовласый мужчина, улыбается.
– Не волнуйтесь. Попробуйте поднять голову.
Пытаюсь и не могу. Тело не слушается совсем. Не сразу понимаю, что начинаю плакать.
– Ну-ну, ничего страшного. Скоро наркоз окончательно отойдёт, и всё получится.
Голос такой мягкий, как будто дедушка со мной разговаривает. Надо успокоиться. В конце концов, я окружена специалистами. Выдох-вдох. Всё пройдёт, я смогу. Время тянется. Постепенно возвращается способность двигаться. Осматриваюсь – реанимация. Несколько кроватей занято людьми без сознания. Кто-то также подключён к аппаратам, кто-то просто без сознания. Выдох-вдох. Прибор начинает противно пищать, я чувствую, как сопротивляются лёгкие, когда начинаю дышать самостоятельно. Стучу обручальным кольцом по железному бортику кровати, зову врача.
– Что колотишь? – из ниоткуда выступает недовольная медсестра. Молодая и злая. – Лежи тихо, иначе руки привяжу.
Я, что, в гестапо попала? Откуда такая злость? От беспомощности снова слёзы на глазах, но я с усилием загоняю их обратно. Потерплю. Доброжелательный мужчина приходит почти сразу. Спрашивает, могу ли поднять голову, и, когда делаю это, приказывает выдохнуть. Ощущения неприятные, но, когда убирают трубку, сразу легчает. Скоро вокруг меня собираются врачи, снимают простыню, которой накрыта, и я с ужасом смотрю на забинтованный живот.
– Скажите, что вы ели перед приступом? – спрашивает невысокая полноватая женщина. Честно всё рассказываю, включая бокал вина. Она хмурится.
– Много пьёте?
– Нет. Вообще не пью, только по праздникам.
Куда мне пить? Я из алкоголя только вино и воспринимаю, и то в небольших количествах. О чём и сообщаю. Врач хмурится сильнее.
– У вас реактивный панкреонекроз.
Как будто мне это что-то говорит. Она начинает объяснять, что это означает гниение поджелудочной. Наверное, что-то серьёзное, но о такой болезни впервые слышу. Боли не чувствую совсем, наверное, обезболивающие сильные. Меня оставляют, пытаюсь уснуть, но не могу. Первые сутки тянутся, пытаюсь вспоминать стихи и песни, чтобы не сойти с ума от мыслей. Дети. Как они? Все, наверное, с ума сошли. Тёму пускают утром. Когда он видит меня, глаза влажнеют. Никогда не плакал, и сейчас держится, но явно из последних сил. На моём лице кислородная маска. Улыбаюсь ему, пытаюсь подбодрить.
– Тот ещё видок, да? – спрашиваю слабо. Голос с трудом слушается. Из боков торчат трубки, кажется, они везде.
– Как ты? – только и может вымолвить Тёма.
– Жить буду, – шучу неловко.
Тянутся дни, я сбиваюсь со счёта, сколько тут провела. Мужа периодически сменяет мама, они приходят каждый день, но надолго оставаться нельзя. Сменяются люди на кроватях. Кто-то умирает у меня на глазах. Каждого прихода Тёмы жду, как манны небесной, чувствую, что схожу с ума. Он появляется под вечер, хотя всегда приходил утром. Прячет глаза, мнётся.
– Ась, – начинает с неохотой. – Прости.
– Что случилось? – холодею. Неужели что-то с детьми?!
– Я… Завтра отпуск, и я… Ась, я должен был сдать тур, но кто же знал, что ты так…
– Постой, – обрываю, понимая, куда клонит. – Ты про отпуск? Уже завтра? Я, что, больше недели тут лежу?
– Десять дней. – Он смотрит с незнакомой жалостью.
– Поезжай. – Сглатываю. Да, это логично, не пропадать же отпуску из-за моей болячки. Кто знает, сколько я тут проваляюсь.
– Ты серьёзно?
– Конечно. Отдохни. А мы потом съездим. Мне всё равно на реабилитацию надо будет в какой-нибудь санаторий. Не Занзибар, конечно, но он подождёт.
– Какая ты всё-таки у меня… – склонившись, он нежно целует в лоб. А на утро улетает.
В палату переводят спустя день. Температура за сорок, почти ничего не соображаю, мама постоянно сидит у постели. Вторая операция проходит через десять дней, на этот раз я в палате спустя сутки. Тёма уже должен был вернуться, но его нет. Не звонит, не пишет. В горле у меня теперь торчит трубка, иначе капельницы не поставить. Я постоянно смотрю на дверь, и когда Тёма наконец приходит, улыбаюсь. Тяну к нему руку, он машинально сплетает пальцы. У него – ледяные.
– Как ты? – спрашивает тихо.
– Как видишь, уже лучше. – Ведь правда постепенно начинает легчать. Начиталась про свою болезнь, осознала весь ужас произошедшего и как мне на самом деле повезло. – Как отдохнул? Фотки покажешь?
– Я… – он отворачивается. – Я… Ась, я больше не приду.
– Не поняла.
– Сама посуди! – Тёма начинает говорить громче, раздражается. – Ты теперь инвалидка! Вся разрезанная! Как с такой жить? Представляешь, какие шрамы у тебя останутся? Я так не могу, Ась. Ты не переживай, палату я оплачу, лечение тоже. А потом…
– Ты, что, меня бросаешь? – не верю ушам. Кажется, точно начала сходить с ума.
– Да. – Он всё-таки находит в себе силы посмотреть в глаза. Взгляд чужой, холодный.
– Ты кого-то на курорте встретил? – Это какой-то сюр. В голове не укладывается. Вижу – угадала. Камни на душе укладываются в ровный ряд, выстраивая стену, за которой хочется спрятаться от реальности.
– Уходи, – роняю тяжело. Как будто на десять лет старше стала. Отворачиваюсь, чтобы не видел мои слёзы.
– Ась, прости, – шелестит он и уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Только тогда позволяю себе разреветься.
Глава 2
Ася
Невыносимо больно. Не физически, тут как раз справляются лекарства. Не верю, что это происходит со мной. Как он мог меня бросить? Временное помутнение, ошибка. Хорошо, он изменил мне. Нет, не хорошо, но я смогу простить со временем. Когда-нибудь прощу. Но уходить?! Сейчас, когда мне так нужна его поддержка! Мама тоже не верит.
– Он просто запаниковал, с мужиками такое бывает. Сейчас поймёт, как был не прав, и на коленях приползёт.
– Думаешь? – чувствую себя жалкой. Его напугала моя болезнь и шрамы. Это любовь, о которой всё время твердил? Грош цена такой любви, раз в радости ему хорошо стало, а в горе вдруг тяжело. Чем больше об этом думаю, тем больше наполняюсь злостью. Может, эта болезнь – во благо. Она стала лакмусовой бумажкой наших отношений. Всё чаще думаю, что, раз так просто изменил в такое сложное время, значит, это не в первый раз. Сколько раз ездил в командировки? Ведь не один, с командой, в которой конечно были женщины. Он про работу всегда подробно рассказывал, но не помню, чтобы хоть одно женское имя назвал. Предатель.
– Уверена! – Мама всегда его любила и сейчас на его стороне. – Вы двадцать лет в браке. Думаешь, папа мне никогда не изменял? Я делала вид, что не замечаю, так сейчас он у моих ног, как пёс. Вижу, что чувство вины гложет. Вот пусть винится, подарки дарит, на руках носит. А с кем там он когда-то ещё спал… Заразу в дом не притащил, и ладно.
В шоке слушаю эти откровения. Как она может так легко об этом говорить?! Я всегда считала, что их брак – идеал семьи. Они всегда так друг на друга смотрят! Выходит, это ширма? Злюсь, ненавижу, но всё равно постоянно смотрю на дверь и жду.
Постепенно начинаю вставать, расхаживаться. Тяжело, но надо встать на ноги поскорее ради детей. С ними постоянно на связи, но лучше пока не видеть маму в таком состоянии. К постоянным перевязкам отношусь с юмором, смеюсь с врачами над пугливыми стажёрами, которым иногда поручают меня перевязать. Диагноз редкий, живот вскрыли от груди до самого низа, и, когда они видят, на глазах зеленеют. Когда рядом кто-то есть, становится легче. Зря меня в отдельную палату положили, так хотя бы могла с кем-то говорить.
Уже месяц прошёл. Стою в коридоре, смотрю в окно – уже март начался. На ветках липы за окном дрожат капли, искрятся на солнце.
– Красиво. – Ко мне подходит девушка, становится рядом. С бока такая же, как у меня, трубка, на губах улыбка. Красивая такая, добрая. Мне вообще тут на добрых людей везёт.
– Уже весна, – говорю задумчиво.
– Давно здесь?
– Месяц, а ты? – Почему-то сразу на ты хочется, без долгих разговоров. – Меня Ася зовут.
– Зарина. Я две недели тут. Аппендицит лопнул.
Имя ей очень идёт: смуглая, с яркой кавказской красотой, когда брови вразлёт, а волосы чёрные, как смоль. Наше знакомство постепенно перерастает в дружбу. Вижу – к ней каждый день целая делегация приходит. Муж, брат, мама, свекровь, сестра… Иногда в глазах рябит от черноволосых, громко смеющихся людей. Зарина тоже лежит в отдельной палате, но там всегда многолюдно. Я на такие семьи всегда немного свысока смотрела, казалось, что они живут табором в одной квартире, не моются и едят руками. В чём-то я права: Зарина рассказала, что они живут вместе, в одном большом доме. В остальном я заблуждалась. Привыкла ходить в белом пальто и поучать других, как надо жить. Падать с вершин моральных устоев всегда больно.
Тёма мне ни разу не позвонил, исчез, как не было. Так даже проще – можно представить, что он в очередной командировке. Даже ждать перестала. Мозг выдаёт защитную реакцию. Отрицание – тоже лекарство, хоть и горькое.
Сегодня мама не пришла – повезла Андрюшу на обследование перед соревнованиями. Он у меня занимается плаванием, получается неплохо. Ездит по городам, занимает призовые места. Горжусь им. От скуки сижу в телефоне, бездумно листаю новости. Стук в дверь удивляет: врачи обычно не стучат.
– Привет.
Глазам не верю – Славка Савельев. Учились в одной группе в универе, после выпуска несколько раз виделись на встречах выпускников, иногда в общем чате переписываемся. В руках – букет маленьких лиловых роз и пакет с апельсинами. Он поднимает его вверх и улыбается:
– Взял то, что обычно выздоравливающим носят.
– Ты тут откуда? – сажусь, думаю, что выгляжу, как кикимора – голова немытая, трубка из горла торчит. То ещё зрелище.
– Наши сказали, что ты в больнице. Вот, пришёл проведать.
Я в наш чат не заходила давно. Написала, что в больнице, завалили пожеланиями выздоровления. Если честно, в какой-то момент даже раздражать стало, хоть и понимаю, что это искренне. И вот Славка пришёл.
– Мне нельзя апельсины, – говорю, пока он кладёт букет и фрукты на тумбочку.
– Правда? Тогда сам съем, – легко пожимает плечами Славка и садится на стул. – Выглядишь хреново.
– Спасибо, – отвечаю едко. – Прости, что перед встречей не сходила в салон.
– Ладно, я шучу, – он вдруг становится серьёзным. Смотрит без жалости, с сочувствием. – Я рад, что ты идёшь на поправку.
– Спасибо, – повторяю. На этот раз нормальным тоном.
– Знаешь, я как узнал, что ты тут, места себе не находил. У меня у бабушки панкреонекроз был, еле откачали в своё время. А сейчас медицина шагнула, так что тебя тем более вытащат!
– Уже вытащили, как видишь. – Улыбаюсь печально. Даже одногруппник пришёл, а муж – нет. – Давай пройдёмся, надоело в палате торчать.
Я уже выхожу в больничный парк, а сегодня такая замечательная погода! Март перевалил за середину, солнце уже начинает нагревать воздух, почки набухают на глазах. Каждый день слежу за пробуждением липы за окном.
– А тебе можно? – Славка начинает суетиться, помогает встать, поддерживает, пока обуваюсь и вдруг опускается на колени и шнурует мне ботинки.
– Спасибо, конечно, но я сама могу, – говорю, смущаясь. Обычно шнурки мама завязывает, я только недавно начала сгибаться без страха.
– Отстань. Мне несложно.
Я уже забыла, какой он хороший. Всегда в учёбе помогал, если сложно, веселил, если грустно – не лез. Чуткий. Смотрю на него украдкой, пока неторопливо идём по дорожке. Среднего роста, глаза голубые, вечно прищурены, как будто вот-вот засмеётся. Надёжный. Тёму я тоже надёжным считала, так что не факт, ой, не факт. Славка сам кладёт мою руку на свой локоть, накрывает ладонь своей и слабо пожимает.
– Я, если честно, не сразу решился прийти. Представлял, как буду перед твоим мужем оправдываться. Мало ли, он у тебя ревнивый.
– Не придётся, – отвечаю сухо. Смотрю прямо перед собой. Пора озвучить правду. Прежде всего сказать себе вслух: – Он меня бросил.
– Серьёзно? – Славка останавливается и недоверчиво смотрит. – Ты же у нас последняя осталась замужем, неужели теперь среди нас, брошенных?
Вспоминаю – от него жена ушла три или четыре года назад. Нашла другого, забрала дочку и ушла. Мы тогда все в шоке были, потому что на свадьбе гуляли ещё в универе. Ирка, конечно, всегда ветреной была, но не в плане измен. Просто любила быть в центре компании, как и Славка. Тогда казалось – они нашли друг друга.
– Сказал, что жена-инвалид не нужна.
Всё ещё горько. Сколько слёз выплакано, сколько ещё впереди? Я же по-прежнему его люблю, сердце просто так из груди не вырвешь.
– Мудак, – припечатывает Славка. Полностью с ним согласна. – Не понимаю людей, которые так поступают. Прости, конечно, но хороших слов для него у меня нет.
– Понимаю. У меня тоже. – Усмехаюсь. Как приятно слышать именно такие слова! А то от мамы только одно звучит: он одумается, он вернётся, всё наладится. Я же с каждым днём всё сильнее понимаю, что не смогу простить. Может, попытаюсь, но скорее всего не смогу. Пока я боролась с болезнью, он развлекался и продолжает развлекаться. Дети не знают – говорят, что папа в командировке. Мама им тоже ничего не сказала. Видимо, это придётся сделать мне. Страшно представить, как рухнет их уютный мирок.
Больше к этой теме мы не возвращаемся. Славка уходит где-то через час, проводив до палаты. Помог разуться, несколько раз спросил, не надо ли чего. Перед уходом заявил:
– Учти, я ещё приду. Так просто от меня не отделаешься.
Как будто я хочу. С ним интересно, хоть какое-то разнообразие. Вечером в палату приходит Зарина. Её скоро выписывают, так и светится – соскучилась по детям и дому.
– Кто этот красавчик?
– Скажешь тоже – красавчик, – смеюсь. – Это Славка, мой одногруппник.
– То, что он твой одногруппник, не делает его бесполым. Интересный мужчина.
– Что скажет твой муж, когда узнает, что ты на других смотришь?
– Зарежет, – хмыкает Зарина. – Но это не мешает мне замечать внешность окружающих. Он – прямо голубоглазый викинг. На актёра одного похож.
Никогда не смотрела на Славку с этой стороны. Да что там, для меня, кроме Тёмы, никого не существовало. Да, Славка симпатичный, и фигура не подкачала, но до Тёмы ему далеко.
– Ты бы присмотрелась к нему, – продолжает Зарина, как ни в чём не бывало. – Он же ещё придёт?
– Придёт. Но…
– Что «но»? Ещё замужем? Знаешь, если бы Джамал хотя бы один день ко мне не пришёл, я бы такой скандал закатила!
Не могу представить вечно улыбчивую Зарину в гневе, но она говорит серьёзно, даже глаза мрачно сверкают. Суровая горная женщина. В старину, наверное, с кинжалом бы ходила.
Присмотреться. Не хочу я ни к кому присматриваться! В груди дыра, куда утекли все чувства, только боль осталась. Лежу в темноте и представляю, как Тёма вернётся. Как уже устала от этих качелей: от ненависти к нему до такой любви, что дышать тяжело. Вспоминаю его улыбку, слова, губы, и внутри всё ноет. Заставляю себя не смотреть наши фотографии, не представлять его на отдыхе, не заходить в его соцсеть… Но сегодня, не сдержавшись, открываю нельзяграмм. Лучше бы не делала этого.
Нет, у него хватило ума не выкладывать фотографии любовницы, но довольство буквально сочится с экрана и обжигает кислотой. Он там был счастлив, уж я-то знаю эту улыбку. Яркое солнце, бескрайний горизонт, пышная зелень… Не скажешь, что у него жена при смерти в больнице. Человек вовсю наслаждается отдыхом. Страшная догадка поразила молнией – у нас был тур на двоих. Выходит, он не один поехал? Не нашёл кого-то там, а потащил с собой другую. А что, проверять некому. Лихорадочно вспоминаю имена его сотрудниц. Для этого захожу на страничку их фирмы, ищу, ищу, и, кажется, нахожу.
Одна постоянно рядом с ним на фотографиях. Высокая брюнетка с карими глазами и ярко-красными губами. Эффектная. Моя полная противоположность: я миниатюрная сероглазая блондинка. Тёма всегда говорил, что я – фарфоровая куколка. Эта же – пантера. Женя. Сталкер из меня, оказывается, отличный, потому что на её личную страницу я выхожу через десять минут. Уже подозреваю, что там увижу, но всё равно невыносимо больно.
Внутри всё сперва леденеет, а потом резко бросает в жар. Руки начинают ходить ходуном. Тёма на каждой фотографии. Мой, любимый, родной мужчина обнимает другую. Смеётся с ней. Целует на кадр. Занзибаром не ограничивается – тут и Нижний Новгород, куда он ездил недавно, и Екатеринбург, и Владивосток, в который он предлагал поехать с ним, но я не смогла, потому что Андрюша заболел. Фотографии, фотографии, фотографии… В глазах рябит и дрожит, расплываясь. Слёзы текут, прожигая кожу. Зажимаю рот ладонью, чтобы не разрыдаться. Сколько у них это длилось? Не один год точно. Дома любящий муж, там – горячий любовник, судя по фотографиями разворошенной постели в гостиничных номерах. Меня начинает мутить.
Как там мама говорит? Спасибо, что заразу в дом не принёс? Может, поблагодарить, что детей на стороне не завёл? Телефон выпадает из ослабевших рук. Сжимаюсь в комок, всхлипываю. Боль слепит, гораздо сильнее той, что скрутила перед больницей. Так болит, окончательно умирая, сердце.
Викуся и Андрюша приходят ко мне, когда заканчивается март. Все трубки, кроме той, что в горле, уже сняли, и выгляжу я получше, но всё равно вижу страх и слёзы в детских глазах. Обнимаю обоих так сильно, как могу, шепчу успокаивающе:
– Всё хорошо. Маму скоро выпишут.
Они обнимают и тихо всхлипывают. Родные мои. Вот она – единственная причина жить.
– А папа до сих пор не вернулся, – говорит Андрюша.
Горький комок перегораживает горло. Надо рассказать. Вчера я сказала Дане – он звонит почти каждый день. Скрывать уже нет смысла. Сын отреагировал резко:
– Больше его в моей жизни не существует.
Я даже сглаживать не стала. Это его решение, как и было решением Тёмы нас бросить. Раз до сих пор стыдно детям на глаза показываться, я адвокатом работать не собираюсь.
– Вик, Андрюш, – собираюсь с духом, чтобы сказать. – Папа от нас ушёл.
– Куда? – Андрюша распахивает глаза. Зелёные, как у отца.
– К другой, куда же ещё, – с неожиданной злостью говорит Вика. – Я так и подумала, что он не в командировке! Ты в больнице, а он вдруг свалил!
Впервые вижу дочку такой. Как же она выросла!
– Не прощай его, мам, – продолжает она. – Предателей не прощают.
– Да, мам, – внезапно вступает Андрюша. – Нам такой папа не нужен!
Они с такой лёгкостью принимают мою сторону, что на душе становится светло. Вместе мы со всем справимся! Я питаюсь этой уверенностью, верю, что справлюсь со всем, только звонок Тёмы выбивает из колеи. Стоит услышать родной голос, и внутри всё обрывается.
– Когда тебя выписывают? Я приеду, чтобы забрать.