Название: Пуфик и Тайна Облачных Цветов
Книга Первая: Увядающий Свет
Глава 1: Мой Дом на Верхушке Мира
Меня зовут Пуфик. Я Облачный Хранитель. Не самый большой и не самый старый, но, как говорила мудрая Сова Лунница, – «самый пёрышковый». Моя шёрстка действительно была похожа на розово-голубое облачко, зацепившееся за солнышко на закате. Она всегда чуть шевелилась от малейшего дуновения, а если я очень радовался, то начинала искриться крошечными серебристыми искорками. Жил я не где-нибудь, а на самой-самой верхушке Великого Небесного Древа. Представьте себе дерево, которое подпирает небо! Его ствол был шире десяти медвежьих берлог, сложенных вместе, а ветви – гладкие, тёплые и упругие – расходились во все стороны, словно дороги в волшебной стране. Они были покрыты бархатистым изумрудным мхом, по которому так приятно было бегать босиком… то есть, босолапко.
Моё гнёздышко свила для меня ещё моя бабушка-облачница из самого пушистого и невесомого шелкопряда, что растёт только на самых высоких ветках. Оно висело, как колыбелька, на самой тонкой и гибкой веточке, прямо под огромным, сияющим Облачным Цветком. Этот Цветок был моей гордостью и моей главной заботой. Каждое утро я просыпался под его нежным светом – не ярким, как солнце, а тёплым и ласковым, как мамина улыбка. Этот свет называли Светом Доброты. Он струился с Небесного Древа и окутывал весь наш огромный Лес Дружбы.
Когда Свет Доброты сиял ярко, в лесу творилось настоящее чудо. Зайчата Ушастик и Прыгунчик делились морковкой без споров. Колючий Ёжик Колюша не боялся перевернуться и показать свой мягкий животик. Лисичка Рыжуля помогала Белочке Чипе собирать орехи, а не пыталась их украсть. Даже ворчливый Барсук Старый Крот чаще улыбался и рассказывал истории у костра. А самые маленькие – мышата и птенчики – засыпали под тихое мурлыканье добрых снов.
Моя задача была проста, но невероятно важна: заботиться об Облачных Цветах. Их росло по всему Древу несколько десятков, но самый главный, самый большой и самый сияющий – был прямо над моим гнёздышком. Каждый день я начинал с обхода. Я осторожно перебирался с ветки на ветку, проверяя каждый Цветок.
Достаточно ли он пьёт утреннюю Росу Смеха? (Её собирали зверята внизу, когда играли в догонялки). Не мешают ли ему слишком разросшиеся Хрустальные Листочки? (Их надо было аккуратно подвязывать лучиками солнца). Поёт ли он свою тихую, едва слышную Песню Мира? (Если приложить ухо к стеблю, можно было услышать нежный звон, как у крошечных колокольчиков).
Я разговаривал с Цветами, рассказывал им новости из леса, которые доносил до меня ветерок. Они отвечали мне лёгким покачиванием и усилением сияния. Я очень любил свою работу. Высоко над землёй, в моём пушистом гнёздышке под ласковым светом Цветка, я чувствовал себя частью чего-то огромного и прекрасного. Я был хранителем добра. И всё было совершенно, пока не случилось то утро.
Глава 2: Тревожное Утро и Мудрая Сова
Проснулся я в тот день от непривычной тишины. Обычно меня будило весёлое щебетание Солнечных Воробушков, которые любили купаться в сиянии моего Цветка. Но в этот раз было тихо. Слишком тихо. И воздух казался… тяжёлым, как перед грозой, хотя небо было ясным.
Я потянулся, зевнул и выглянул из гнёздышка. И сердце моё ёкнуло, будто споткнулось. Мой Главный Цветок – тот, что висел прямо надо мной, огромный и всегда сияющий ослепительным светом – был… другим. Его лепестки, обычно пушистые и светящиеся изнутри, поникли. Они больше не переливались всеми цветами радуги, а были тускло-серыми по краям. Сам свет стал слабым, дрожащим, как огонёк свечки на сквозняке. От него уже не веяло теплом, а лишь какой-то грустной прохладой.
– Ой-ой-ой! – вырвалось у меня. Я подпрыгнул и подлетел поближе. – Цветочек? Милый? Что с тобой? Ты заболел?
Я осторожно потрогал один из поникших лепестков. Он был холодным. Цветок слабо качнулся, но не ответил. Его Песня Мира замолкла. Я посмотрел вниз, сквозь кружево листьев Небесного Древа. Лес Дружбы казался серым и каким-то… сонным. Я не слышал привычного гама, смеха, песен. Вместо этого до меня донесился сердитый визг и чьи-то всхлипывания. Это было похоже на ссору Белочки Чипы и Барсучонка Бури. Из-за чего? Из-за шишки? Ореха? Но они же никогда так не ссорились!
Страх, холодный и липкий, заполз мне под пёрышки. Если Свет Доброты угаснет совсем? Что будет с лесом? С моими друзьями? Я не мог этого допустить! Но что делать? Я был ещё совсем юным Хранителем. Бабушка-облачница улетела в далёкое путешествие за новыми семенами шелкопряда и нескоро вернётся. Паника начала сжимать моё пушистое сердечко.
И тут я вспомнил! Мудрая Сова Лунница! Она жила чуть ниже, в огромном дупле, обвитом Серебряным Плющом. Она знала все тайны Леса Дружбы и Небесного Древа. Наверняка она подскажет! Надежда, маленькая и тёплая, зажглась во мне. Я расправил свои облачные крылышки – они были небольшими, но для планирования с ветки на ветку – в самый раз – и осторожно полетел вниз, цепляясь за знакомые ветви и лианы.
Дупло Лунницы было тёплым и уютным. Пахло сушёными травами и старыми книгами (Сова обожала читать лунные письмена). Я постучал крылышком по дуплянке-дверке.
– У-ух? – раздался сонный, но добродушный голос изнутри. – Кто это шуршит в такую рань? Солнце-то едва над холмами встало!
– Лунница! Это я, Пуфик! – затараторил я, залетая внутрь. – Беда! Большая беда!
Сова сидела на своей любимой коряге-табурете, протирая большие, круглые, как два полных месяца, глаза. На клюве у неё болтался колпак из паутины – видимо, спала в нём.
– У-ух, успокойся, пёрышко, – протянула она, укладывая колпак на полку. – Дыши глубже. Рассказывай по порядку. Что случилось с твоим облачным носиком? Весь помятый от волнения.
Я перевёл дух и выпалил:
– Главный Цветок! Он… он увядает! Лепестки поникли, свет еле теплится, и он холодный! А внизу… Чипа и Бури ссорятся! Я такого никогда не видел! Что мне делать, Лунница? Как его вылечить? Может, ему нужна особая роса? Или песня? Я пел ему свою самую весёлую, но он не ожил!
Лунница нахмурилась (а когда хмурится сова, это очень серьёзно). Она подлетела к входу в дупло и долго смотрела вверх, туда, где должен был сиять Цветок. Её большие глаза видели то, что было скрыто от других.
– У-ух… – протяжно вздохнула она вернувшись. – Это не болезнь, маленький Хранитель. И не от недостатка росы или песен.
– Тогда что же? – чуть не заплакал я.
– Это… Расколотое Сердце Леса, – произнесла Сова торжественно и чуть печально. – Сердце Леса болит, когда болит чьё-то маленькое сердечко внизу, в чаще. Когда кто-то очень сильно грустит или чувствует себя бесконечно одиноким, или его переполняет обида, что не находит выхода. Эта боль, как тёмная туча, поднимается вверх и окутывает Облачные Цветы. Они вянут от чужой печали.
Мне стало очень страшно. Я никогда не спускался так низко, в самую чащу леса! Там были огромные деревья, густые заросли, быстрые ручьи… И как найти одно-единственное грустное сердечко среди всех зверей?
– Но… но как же его найти? И как помочь? – спросил я, стараясь говорить твёрже.
– Твоё сердце, Пуфик, – сказала Лунница, мягко коснувшись крылом моей грудки, где пульсировало моё испуганное сердечко, – сердце Хранителя. Оно чувствует Свет Доброты. А значит, оно может почувствовать и его отсутствие. Ищи того, от кого веет холодом печали, а не теплом радости. Слушай лес. И помни: помочь можно только добротой. Настоящей, искренней. Иногда достаточно просто быть рядом. Иногда – выслушать. Иногда – помочь сделать то, что кажется невозможным. Только исцелив одно маленькое сердечко, ты исцелишь Сердце Леса и спасёшь Цветок.
Её слова придали мне немного храбрости. Я вспомнил сияние леса, когда всё было хорошо. Вспомнил улыбки друзей. Вспомнил свою важную работу. Я не мог подвести!
– Я попробую, Лунница! – сказал я решительно. – Я найду этого зверька и помогу ему!
– У-ух, удачи тебе, храброе пёрышко, – кивнула Сова. – И будь осторожен там, внизу. Лес Дружбы дружелюбен, но он большой и может быть… неожиданным для того, кто летает только меж ветвей.
Я ещё раз поблагодарил мудрую Сову и вылетел из дупла. Впереди меня ждало самое большое приключение в моей жизни. Я взглянул на свой увядающий Цветок. Его слабый свет дрожал, как будто прощался. Время поджимало. Я глубоко вдохнул запах леса – сегодня он пах не цветами и хвоей, а тревогой и влажной землёй – и направил свои маленькие облачные крылья вниз, в зелёную, незнакомую глубину Леса Дружбы. На поиски Расколотого Сердца.
Глава 3: В Глубине Леса Дружбы – Поиски Начались
Слова мудрой Лунницы ещё звенели у меня в ушах: «Ищи того, от кого веет холодом печали…» Я расправил крылышки на краю знакомой ветви, той самой, с которой начинался мой обычный путь к Совиному дуплу. Но теперь мне предстояло лететь не вбок или чуть вниз, а вниз, в самую гущу зелени, туда, где солнечные лучи пробивались редкими золотыми стрелами сквозь плотный полог листьев. Оттуда доносились непривычные звуки: громкий стрекот кузнечиков, похожий на барабанную дробь, журчание невидимого ручья, шелест чего-то большого, продирающегося сквозь папоротники. Мой крошечный носик уловил тысячи новых запахов: влажной земли, грибов, цветущих где-то вдалеке луговых трав, сладковатой хвои и чего-то ещё… острого, зелёного, незнакомого. Лес внизу казался огромным, тёмным и немного пугающим. Мои пёрышки непроизвольно взъерошились.
– Не бойся, Пуфик, – прошептал я сам себе, крепче обхватив ветку лапками. – Ты же Хранитель. И лес – Дружбы. Там живут друзья. Просто… они немного другие внизу.
Я глубоко вдохнул, наполняя лёгкие этим новым, густым лесным воздухом, и оттолкнулся. Мои облачные крылышки зашумели, подхватив меня. Первые мгновения полёта вниз были захватывающими! Ветер свистел в ушах, зелень мелькала, как изумрудная река. Но очень скоро я понял, что летать здесь не так-то просто. Ветви были густыми, переплетёнными, лианы свисали, как верёвки, а паутинки, невидимые с высоты, цеплялись за мою шёрстку. Пришлось снизить скорость и осторожно пробираться, больше планируя и цепляясь, чем летя.
Я приземлился на толстый, покрытый бархатным мхом сук огромной ели. Отсюда вид был лучше. Лес открылся передо мной во всём своём величии. Гигантские деревья, казалось, упирались макушками в моё родное Небесное Древо. Стволы были шершавыми, в глубоких бороздах, поросшими лишайниками всех оттенков зелёного и серого. Внизу у подножий, буйствовали заросли папоротников, похожих на зелёные фонтаны, и колючего кустарника с ярко-красными ягодами. Где-то звонко перекликались птицы, чьи имена я не знал. А ещё ниже, в траве, кипела своя жизнь: сновали муравьиные тропы, прыгали кузнечики, порхали разноцветные бабочки. Это был целый мир! Огромный, шумный, живой и… очень далёкий от моей уютной верхушки.
– Хм, – сказал я себе, – с высоты всё кажется ближе. Теперь понятно, что искать одно грустное сердечко тут… как иголку в стоге сена. Но надо начинать!
Я решил прислушаться к своему сердцу, как советовала Лунница. Закрыв глаза, я попытался отключиться от шума леса, от новых запахов, от лёгкого страха. Я сосредоточился на ощущении внутри. Моё собственное сердечко стучало часто-часто, как крылышко колибри. Но сквозь этот стук я попытался уловить что-то ещё. Что-то холодное, тяжёлое… Печаль.
И вдруг я почувствовал слабый-слабый холодок. Он шёл откуда-то слева, из-за огромного валуна, поросшего мхом. Там, казалось, было немного светлее – может, полянка? Я осторожно перепрыгнул на соседнее дерево, потом спустился по лиане почти до земли. Здесь трава была мне по плечо – настоящие травяные джунгли! Я пробирался сквозь них, стараясь не шуметь, пока не вышел на небольшую солнечную полянку. Посреди неё, под кустиком земляники сидел… Зайчонок. Я узнал его! Это был Ушастик. Но он сидел невесёлый, подперев длинными ушами мордочку, и грустно смотрел на три маленькие, чуть помятые морковки, лежавшие перед ним на большом листе лопуха. Холодок исходил именно от него. Я подобрался чуть ближе, стараясь не напугать.
– Ушастик? – тихо позвал я. – Это ты?
Заяц вздрогнул и поднял глаза. Увидев меня, он удивлённо приподнял длинные уши.
– Пуфик? Облачный Хранитель? – прошептал он, широко раскрыв глаза. – Ты… ты как здесь? Ты же никогда не спускаешься так низко!
– Спускаюсь, – ответил я, вылезая из травы на полянку. – У меня важное дело. А ты… ты грустишь? Я чувствую.
Ушастик вздохнул так глубоко, что его бока заметно поднялись и опустились.
– Грущу, – признался он. – Видишь эти морковки? Я их вырастил сам! Сам поливал, сам полол, сам охранял от прожорливых гусениц! Мечтал угостить маму и маленькую сестрёнку Пушинку. Они такие сладкие, сочные! Сам пробовал крошечный кусочек… ммм! – он даже облизнулся, но тут же снова нахмурился. – Но вчера Прыгунчик… ну, мой братишка… он так заигрался в догонялки с мышонком Писком, что… что влетел прямиком на мою грядку! И всё помял! Все мои самые большие, самые красивые морковки! Остались только вот эти три… и то они кривенькие. Как я теперь маме и Пушинке покажусь? Они так ждали урожая!
Он снова опустил уши, и волна печали, смешанной с обидой на брата, снова окатила меня. Да, Ушастик был очень расстроен. Его сердечко явно болело. Но было ли это тем самым Расколотым Сердцем, из-за которого вянет Цветок? Я прислушался к своим ощущениям. Холодок был, да. Но он не был пронизывающим, ледяным. Скорее, как лёгкий осенний ветерок. И сквозь печаль Ушастика явно пробивалась любовь к маме и сестрёнке, и даже к неловкому братишке.
– Ой, Ушастик, – сказал я, подсаживаясь к нему поближе. – Очень жаль про морковки. Ты так старался! Но… разве мама и Пушинка любят тебя только за идеальные морковки? Им же важнее ты сам!
Ушастик задумался, потирая лапкой нос.
– Ну… наверное… – неуверенно пробормотал он. – Мама всегда говорит, что главное – старание и доброе сердце. А Пушинка вообще меня просто так обожает, таскается хвостиком.
– Вот видишь! – обрадовался я. – А эти морковки – они же всё равно выращены тобой! Они твои, самые лучшие, потому что в них твоя забота. Даже если они неидеальны. Мама и Пушинка это точно оценят! И скажут: «Какой ты у нас молодец, Ушатик! Настоящий хозяин!» А Прыгунчику… может, просто объясни, как тебе было обидно? Без крика.
Ушастик посмотрел на морковки, потом на меня, и его глаза постепенно прояснились. На мордочке появилась неуверенная, но всё же улыбка.
– Ты думаешь?.. Правда, оценят? Даже такие?
– Конечно! – уверенно сказал я. – И знаешь что? Давай я помогу тебе их красиво подать! Мы найдём красивые листочки, может, ягодку для украшения!
Мы с Ушастиком собрали несколько блестящих камешков с ручья неподалёку (я летал и искал самые красивые), большие зелёные листья подорожника и пару спелых земляничин. Устроили маленькую «тарелочку» из листьев, разложили морковки, украсили камешками и ягодками. Получилось очень нарядно и по-праздничному!
– Ой, как красиво! – восхитился Ушастик, его уши весело подпрыгнули. – Как будто сокровище! Спасибо, Пуфик! Ты прав, я сейчас же понесу их домой! Мама и Пушинка будут в восторге!
Он аккуратно взял лист с нашим «шедевром» и побежал к знакомой тропинке, ведущей к их уютной норке под корнями старого дуба. Его шаги были лёгкими, а спина – прямой. Тот холодок печали, что я чувствовал, растаял, как утренний туман на солнце, сменившись тёплыми волнами надежды и предвкушения. Я улыбнулся. Помочь Ушастику было приятно! Но… я тут же снова сосредоточился. Ведь холодок от Ушастика был не тот, пронизывающий. Главный Цветок всё ещё вянет. Значит, Расколотое Сердце – где-то ещё.
Я решил двигаться дальше, туда, где лес становился гуще и сумрачнее. Пробираясь сквозь высокую траву и перепрыгивая с кочки на кочку (летать в чаще было почти невозможно), я вдруг услышал громкий, недовольный голос:
– Ах ты, непослушная штука! Ну почему опять? Совсем меня не слушаешься!
Я осторожно раздвинул ветви куста и выглянул. На небольшой песчаной площадке у ручья стояла Лисичка Рыжуля. Её пушистый рыжий хвост сердито подрагивал, а лапки были перепачканы мокрым песком. Перед ней возвышалась… ну, это должно было быть похоже на башню. Но башня эта была кривой, мокрой и явно только что рухнула с одной стороны. Рыжуля, топая лапкой, пыталась слепить из песка новый кусок стены, но песок предательски расползался.
– Вот! Опять! – почти зарычала она в сердцах, швырком отбрасывая мокрую песчаную лепёшку. – Ничего не получается! Хотела самый красивый замок в лесу! Чтобы все ахнули! А он… он как куча мусора! – Голос её вдруг дрогнул. – Я стараюсь… очень стараюсь… а всё равно ничего путного не выходит…
В её голосе послышались слёзы досады и разочарования. И снова я почувствовал холодок. Сильнее, чем у Ушастика. Отчаяние и злость на себя. Я выбрался из кустов.
– Рыжуля? – позвал я осторожно. – Что случилось?
Лисичка резко обернулась. Увидев меня, она сначала нахмурилась, потом удивлённо прищурила свои хитрые глазки.
– Пуфик? Ты что тут делаешь? Небось, с высоты мой «замок» похож на кротовую кучу?
– Нет, – честно ответил я. – Я видел, как ты стараешься. И у тебя уже кое-что получилось! Вот эта башня… она была высокой. А эта стена – ровная.
Рыжуля фыркнула, но перестала топать.
– Пф! Высокой? Она свалилась! А стена – поплыла! Песок слишком мокрый, или слишком сухой, или я не умею! Белочка Чипа говорит, что у меня лапки не для лепки, а только для того, чтобы орехи воровать. Может, она права? – В её голосе снова зазвучала горечь.
– Неправда! – твёрдо сказал я. – Лапки у тебя замечательные! Ловкие! Просто… может, песок не тот? Или место? Видишь, тут у самого ручья, земля влажная. Песок всё время мокнет. Давай попробуем там, повыше? – Я показал лапкой на небольшую пологую дюну чуть в стороне, где песочек был суше и желтее.
Рыжуля недоверчиво посмотрела туда, потом на свой развалившийся замок, потом на меня.
– Там? А что… правда поможет?
– Не знаю, – честно признался я. – Но попробовать стоит? Я помогу носить песок! У меня есть идея для башен!
Мы перебрались на новое место. Песок здесь был идеальным – рассыпчатым, но хорошо лепился. Я, используя свои маленькие крылышки как лопатки и веера, помогал Рыжуле носить воду из ручейка в скрученном листе лопуха – по капельке, чтобы не переувлажнить. Мы лепили стены, башни, прокладывали «дороги» из гладких камешков. Рыжуля оказалась очень старательной и даже придумала сделать зубцы на стенах из маленьких палочек. Она сосредоточенно вылепливала каждую деталь, её язычок торчал от усердия. Постепенно её хмурость сменилась сосредоточенностью, а потом и азартом.
– Смотри, Пуфик! Вот эта башня держится! И стена не падает! Ой, а давай тут сделаем ворота? Большие-пребольшие! – Она уже не злилась, а увлечённо командовала процессом. Холодок досады и неуверенности вокруг неё почти исчез, сменившись жарким огоньком увлечённости. Замок получался! Не такой огромный, как мечталось сначала, но крепкий, аккуратный и очень симпатичный.
– Вот видишь, – сказал я, отряхивая песок с лапок, – у тебя отлично получается! Просто нужно было найти подходящее место и не сдаваться! А Чипа… она, наверное, просто пошутила.
Рыжуля посмотрела на свой замок, потом на меня, и её рыжая мордочка расплылась в довольной улыбке.
– Да… получилось! Спасибо, Пуфик! Ты… ты не только Облачный, ты ещё и Замкостроительный Хранитель! – Она рассмеялась своим звонким лисичьим смехом.
Я порадовался за неё. Ещё одно маленькое сердечко стало светлее! Но… моё собственное сердце Хранителя подсказывало: это ещё не то. Радость Рыжули была яркой, но неглубокой. Это была радость от удачно выполненного дела. Та печаль, что тяжёлым камнем лежала на Сердце Леса, была глубже. Тяжелее. Она была… одинокой.
Я попрощался с Рыжулей, которая уже планировала, кого позвать полюбоваться на замок, и двинулся дальше, следуя за слабым, но упрямым холодком, который теперь тянул меня вдоль ручья, туда, где лес становился темнее от высоких елей и пихт. Воздух здесь был влажным и прохладным, пахло хвоей и сырой глиной. Шум ручья становился громче. И тут я услышал… всхлипывание. Тихое-тихое, едва различимое под журчанием воды. Но такое горькое, такое безнадёжное, что у меня самого ёкнуло сердце. Холодок усилился, превратившись в ощутимую ледяную дрожь, пробегающую по спине.
Я осторожно пробрался сквозь заросли папоротника, похожие на зелёные опахала, и замер. За большим, покрытым серым лишайником валуном у самой воды сидел… Медвежонок Миша. Он был самым большим зверьком в нашем лесу, но сейчас казался маленьким и беспомощным. Он сидел, поджав свои большие мохнатые лапы, его могучие плечи подрагивали. Он не рыдал, а именно тихо, безнадёжно всхлипывал, уткнувшись мордочкой в колени. Волна ледяной, пронизывающей печали и вины, почти отчаяния, исходила от него. Она была такой сильной, что у меня перехватило дыхание. Вот оно! Расколотое Сердце!
Я знал, что нужно делать. Нужно помочь. Но как подойти к такому большому, такому горюющему зверю? Я глубоко вдохнул, расправил свои крошечные облачные крылышки, которые вдруг показались мне совсем бесполезными, и сделал шаг вперёд из-за папоротника.
– Миша? – тихо позвал я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и ласково. – Мишенька? Это я, Пуфик. Что случилось?