Теорема забвения
- -
- 100%
- +
– По поводу Маккиннона.
Джулиан сразу стал более серьезным
– Аласдер был гением, – сказал он, сложив руки на столе. Его голос был ровным, как поверхность озера в безветренный день. – Неуравновешенным, сложным, но гением. Его последний проект… «Утес»… был его лебединой песней. Жаль, что ему не довелось увидеть его завершенным.
– Мы знаем, что у миссис Маккиннон были к нему претензии, – осторожно начал Мартин. – Она ушла от него.
Росс сделал легкое, почти незаметное движение рукой, как будто отмахиваясь от назойливой мухи.
– Личные дела Аласдера меня не касались. Мы были партнерами по бизнесу, не более. И да, он был несчастен после ее ухода. Пил. Но кто бы на его месте не пил? Он вложил в этот дом всю душу. А она… предпочла общество какого-то галериста.
В его голосе прозвучала легкая, но отчетливая нотка презрения. Не к Маккиннону, а к той, что его покинула.
– Были ли у мистера Маккиннона конфликты с кем-либо еще? Может, недовольные клиенты? Конкуренты?
Росс улыбнулся тонкими, почти бескровными губами.
– Инспектор, гении редко бывают удобны в общении. Аласдер мог быть резок. Очень. У него было множество недоброжелателей. Но убийц? – Он покачал головой. – Нет. – Его смерть – это трагическая случайность. Пьяный человек, скользкий кафель, разбитое стекло. Все очень банально.
Он был слишком гладким. Слишком правильным. Его слова были выверены, как чертежи его бюро. И в них не было ни капли настоящей печали. Только сожаление о потраченном потенциале и, возможно, о деньгах, которые проект «Утес» мог бы принести.
Когда мы вышли на улицу, Мартин стоял несколько минут, глядя на поток машин. Ветер трепал его волосы, и он не поправлял их.
– Что скажешь, Шерлок? – спросил я у него мысленно. – Подозрительно уж он спокоен, наш партнер. Как будто не человека потерял, а ценный актив. И про жену так ядовито… Интересно, почему?
Мартин ничего не ответил, но я чувствовал, как в его голове начинают шевелиться шестеренки. Медленно, со скрипом, но шевелиться.
Следующей была жена. Элеонора Маккиннон. Она жила теперь в квартире своего «галериста» (важно уточнить, что она именно жила с ним, без какой либо романтики, просто по старой дружбе), в Нью-Тауне. Они приняли нас в гостиной, полной современного искусства, которое кричало о деньгах, но не о душе. Сама Элеонора была женщиной с идеальным макияжем и глазами, в которых не было ни слезинки. Она была одета в строгий черный костюм, который сидел на ней как влитой. Траур как стиль.
– Аласдер был сложным человеком, – сказала она, поправляя идеально гладкую складку на своей юбке. Ее голос был холодным и ровным. – Очень талантливым. И очень несчастным. Наш брак… он давно исчерпал себя. Мы жили отдельно уже полгода.
– Мы знаем, что у вас были… разногласия, – сказал Мартин.
– Разногласия? – она усмехнулась, и в этом звуке не было ничего, кроме ледяной усталости. – Инспектор, Аласдер не просто пил. Он становился другим человеком. Агрессивным. Подозрительным. Он мог разнести всю комнату в щепки в припадке ярости. Эти синяки, о которых вы спрашиваете по телефону… – Она посмотрела на него прямо. – Он их получал в драках. В барах. Или когда падал в своем доме, споткнувшись о собственные чертежи. Он был разрушителем. В конечном счете, он разрушил и себя.
– У вас был брачный контракт? – спросил Мартин, меняя тему.
Ее глаза сузились на долю секунды.
– Был. Но его смерть… все равно осложняет многие вопросы. Особенно с наследством и с незавершенными проектами. Джулиан, я уверена, попытается все прибрать к своим рукам.
В ее словах сквозила не ненависть, а скорее… досада. Как будто смерть бывшего мужа была еще одной неприятной формальностью, которую приходится решать.
Когда мы уходили, Мартин остановился в дверях.
– Миссис Маккиннон, вы не знаете, мог ли у вашего мужа быть конфликт с кем-то конкретным в последнее время? Может, он кого-то упоминал? Угрожал кому-то?
Она на секунду задумалась, потом покачала головой.
– Аласдер угрожал всем подряд в последние месяцы. Бизнес-партнерам, критикам, даже официантке, которая принесла ему не тот кофе. Он был параноиком. И, как показало время, не без оснований. Мир, который он построил в своей голове, в конце концов, его и убил.
Ее слова повисли в воздухе холодным приговором.
Вечером того дня Мартин сидел за своим столом в участке, перед ним лежали первые результаты экспертизы. Официальная причина смерти – утопление. В легких – вода из бассейна. В крови – высокая доза алкоголя. Все сходилось. Но был и дополнительный пункт, на котором Мартин задержал взгляд. «Многочисленные гематомы различной степени давности, от нескольких дней до нескольких недель. Характер некоторых повреждений (на предплечьях, голенях) может свидетельствовать о защитных действиях. Отдельное внимание привлекает гематома на шее, морфология которой может соответствовать захвату.»
Захвату.
Кто-то хватал Маккиннона за горло. За несколько дней до смерти.
Мартин откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Перед ним проходили лица: испуганная Мария, холодный и расчетливый Росс, отстраненная и досадующая Элеонора. Все они были замешаны в этой истории. У всех были мотивы. Росс – бизнес, деньги, контроль над фирмой. Элеонора – наследство, свобода от сложного человека. Даже Мария могла чего-то бояться или что-то скрывать.
Но не было ни одной зацепки. Ни одного факта, который бы выбивался из картины «несчастного случая». Только синяки. Только тени на теле мертвеца.
– Ничего, сыщик, – шептал я ему, пока он сидел, уставившись в потолок. – Это только начало. Ты всколыхнул тину, теперь жди, когда всплывет какая-нибудь гадость. А она обязательно всплывет. В этом мире она всегда всплывает.
Он взял со стола тот самый листок с предварительными результатами экспертизы, сложил его в несколько раз и сунул во внутренний карман пиджака. Потом потянулся за нижним ящиком стола, где у него стояла плоская фляжка. Он отпил из нее большой глоток виски, зажмурился от жжения в горле, и снова стал тем самым Мартином Бруксом, пьяницей и неряхой, который пытается убежать от призраков, которых сам же и вызвал к жизни.
Глава четвертая: Фланговое давление
Туман сгущался, превращаясь в упругую, почти осязаемую субстанцию, в которой тонули не только огни города, но и надежды. Мартин чувствовал это каждой клеткой своего уставшего тела. Дело походило на болото: чем активнее он пытался из него выбраться, тем глубже засасывало. Синяки на теле Маккиннона так и оставались немыми свидетелями, которые не могли указать на своего обидчика. Все, кого он опросил, были либо напуганы, либо слишком гладки, либо равнодушны. Нужен был новый подход. Нужны были глаза, которые видели то, чего не видят люди.
И эти глаза были. Камеры наблюдения. Сигнализации. Электронные следы, оставленные в цифровом мире. Мартин всегда ненавидел эту часть работы. Он был человеком запахов, тактильных ощущений, дрожи в голосе собеседника. А эти записи… они были холодными, бездушными. Но сейчас они были единственной нитью.
Он начал с самого очевидного – с камер на подъездных дорогах к Северному Квинсферри. Мы просидели целый день в затемненной комнате с техником по имени Иэн, парнем лет двадцати пяти, который щелкал клавиатурой, как будто это был музыкальный инструмент, и попивал какой-то зеленый энергетик, пахнущий жевательной резинкой.
– Ничего особенного, инспектор, – говорил Иэн, проматывая запись за день до смерти Маккиннона. – Машин не так много. Местные, туристы… Вот почтальон. А вот… о, так это же его собственная машина. «Мерседес». Возвращается домой. Время… 18:34.
На черно-белом экране мощный внедорожник медленно поворачивал за знак, скрываясь за изгибом дороги, ведущей к вилле «Утес».
– Больше никто не подъезжал? – спросил Мартин, его голос был хриплым от концентрации и недостатка сна.
– До самого утра? Нет. Ни одной машины. Если кто и пришел, то пешком. Или по воде.
По воде. Эта мысль засела у Мартина в голове. Мы проверили камеры в марине, в паре сотен метров от виллы. Ничего. Никаких подозрительных лодок в ту ночь. Только рыбацкие баркасы, покачивающиеся на волнах.
Следующим шагом была сама вилла. Система безопасности. Маккиннон, несмотря на свой образ затворника и пьяницы, был параноиком. Его дом был оснащен по последнему слову техники. Датчики движения на всех подступах, сигнализация на окнах и дверях.
Мы сидели в офисе охранной компании. Менеджер, пухлый мужчина с потными ладонями, снова и снова повторял одно и то же:
– Система была отключена, инспектор. В 18:41, через семь минут после того, как он вернулся домой. С пульта внутри дома. Больше она не включалась.
– Никаких попыток взлома? Срабатываний? – упрямо допытывался Мартин.
– Ничего. Абсолютно. Система была отключена легальным способом. Владельцем. И больше не активирована.
Значит, Маккиннон сам отключил защиту. И больше не чувствовал потребности ее включить. Потому что был пьян? Или потому что ждал кого-то, кому доверял? Того, кто вошел без взлома, без триггера тревоги.
– А журнал входящих вызовов? – не сдавался Мартин. – Может, он звонил кому-то? Или ему звонили?
Телефонные записи были подобны скучному роману с предсказуемым финалом. В тот день Маккиннон совершил несколько звонков. Своему адвокату – короткий, на три минуты. Джулиану Россу – чуть дольше, около десяти. И… своей бывшей жене, Элеоноре. Этот разговор длился почти полчаса. И закончился он за час до того, как Маккиннон отключил сигнализацию.
Мартин переслушал запись этого разговора. Голос Маккиннона был хриплым, полным гнева и чего-то еще… страха?
– …не оставишь мне выбора, Элли! – почти кричал он. – Я все расскажу! Всем! Ты думаешь, ты можешь просто так все забрать? Ты и этот… этот торгаш! Я уничтожу вас! Я все предам огласке!
Голос Элеоноры был спокоен, как лед.
– Успокойся, Аласдер. Ты пьян. Ты несешь чушь. Ложись спать. Выпей воды.
– Не смей мне говорить, что делать! Ты знаешь, о чем я! Ты знаешь! И он знает! Если ты не вернешься… Я… Я сожгу все дотла!
Потом – грохот, будто что-то упало. И резкий щелчок – Элеонора положила трубку.
Мартин остановил запись. Комната погрузилась в тишину. Вот оно. Прямая угроза. «Я все предам огласке». Что? Что именно? И «он». Кто этот «он»? Галерист? Или кто-то еще?
– Ну что, Шерлок, – мысленно усмехнулся я. – Похоже, наш пьяный архитектор был не так уж и безобиден. Он что-то знал. Что-то, что могло «уничтожить» его бывшую жену и ее нового кавалера. И он собирался этим воспользоваться. Очень нездоровое решение, особенно если твои оппоненты не отличаются сентиментальностью.
Мартин вышел из офиса охранной компании и стоял на улице, глотая холодный, влажный воздух. Угроза со стороны Маккиннона была. Мотив у Элеоноры и ее нового партнера – был. Сильный мотив. Но как они это сделали? Камеры не зафиксировали их приближения к дому. Сигнализация была отключена. Они не могли быть там.
Он решил проверить алиби Элеоноры и ее сожителя, некоего Артура Блейка, владельца галереи. Согласно их показаниям, в ту ночь они были на благотворительном аукционе в отеле «Балморал». Сотни свидетелей. Идеальное алиби.
Мартин поехал в отель. Он был похож на дворец из сказки, слишком чистый и блестящий для его потрепанной фигуры. Он показал свой значок и попросил посмотреть записи с камер в холле и у входа. Администратор, молодой человек с безупречными манерами, проводил его в служебное помещение.
Записи были кристально четкими. Вот они, Элеонора и Блейк . Она в вечернем платье, он в смокинге. Они улыбаются, общаются с гостями. Они появляются на записи в 19:15 и исчезают в лифте в сторону бального зала около полуночи. Они были здесь. Весь вечер.
Тупик. Полный и абсолютный.
Отчаяние начало подкрадываться к Мартину, холодными, цепкими щупальцами. Он сидел в своей машине на парковке у отеля, глядя на дождь, который начал стучать по крыше. Он достал свою фляжку, отпил. Алкоголь уже не приносил облегчения, лишь подчеркивал пустоту.
– Сдаешься? – спросил я его, наблюдая, как его пальцы сжимают металлический сосуд. – Так скоро? А я-то думал, ты упрямый. Все указывает на несчастный случай. Пьяный человек, угрожавший бывшей жене, в припадке ярости разбивает окно и тонет. Трагично, поэтично, закрыто. Все довольны. Кроме тебя. И кроме меня.
Он резко захлопнул фляжку и завел машину. Нет. Он не сдавался. Он не мог. Потому что где-то там была правда. И потому что Люси верила, что он ее найдет.
Он поехал обратно в участок, но по дороге его мозг, разогретый алкоголем и отчаянием, продолжал работать. Сигнализация. Отключена изнутри. Камеры. Никого. Телефонный звонок. Угрозы. Алиби.
И вдруг… мысль. Очевидная и одновременно бредовая.
Он рванул на виллу «Утес». Ночь уже полностью вступила в свои права, и дом стоял темный, зловещий, как череп на скале. Он включил фонарь и прошел внутрь, игнорируя предупреждающую ленту. Он подошел к главной панели управления сигнализацией. Она была расположена в прихожей.
Он посветил на нее. Крошечный светодиод горел красным. Система выключена. Он изучил панель. Стандартная модель. С кнопками, дисплеем. И… слотом для USB.
– Иэн, – он позвонил технику, забыв о времени. – Скажи, а эту модель… ее можно взломать? Дистанционно? Например, если кто-то заранее установил троян, который имитирует отключение с пульта?
На том конце провода послышался зевок.
– Теоретически… да. Если есть физический доступ к панели и кто-то достаточно умный, чтобы прошить ее. Но это сложно. Маловероятно.
– Проверь, – коротко бросил Мартин. – Я хочу, чтобы ты лично осмотрел эту панель. Искал любые следы вмешательства.
Он положил трубку. Сердце билось чаще. Это была слабая, призрачная нить. Но она была. Если сигнализацию взломали, значит, кто-то мог проникнуть в дом, не оставив следов. И этот кто-то мог быть тем самым «он», которому Маккиннон угрожал.
Он обошел дом еще раз, уже с новой целью. Он искал не следы борьбы, не синяки, а нечто цифровое, неосязаемое. Он заглянул в кабинет Маккиннона. Компьютер был увезен на экспертизу. Но на столе, среди бумаг, он заметил блокнот. Старомодный, кожаный. Он открыл его. На первых страницах – чертежи, эскизы. А ближе к концу… странные записи. Не цифры, не имена. А названия. «Серенада ветру». «Плачущий гигант». «Волнистая шахматная доска». И против некоторых – галочки. И координаты GPS.
Что это? Произведения искусства? Скульптуры? Маккиннон был архитектором, но он увлекался и инсталляциями.
Мартин вырвал страницу с этими записями и сунул ее в карман. Он не знал, как это связано с делом. Может, никак. А может, это и есть то самое, что он собирался «предать огласке».
Он вышел из дома и сел в машину. Дождь усиливался, превращаясь в сплошную стену воды. Он сидел и смотрел на темный силуэт виллы «Утес». Дом хранил свою тайну. Кто-то вошел сюда той ночью. Кто-то, кого Маккиннон, возможно, знал. Кто-то, кто оставил после себя только синяки на теле мертвеца и призрачную возможность взломанной сигнализации.
И этот кто-то был где-то там, в ночи. Возможно, смеялся над тщетными попытками пьяного детектива докопаться до правды.
– Ничего, – прошептал Мартин в темноту салона, и его голос прозвучал хрипло и устало. – Я тебя найду.
Глава пятая: Пат
Прошло около двух недель. Дело застопорилось. Это было похоже на попытку сдвинуть с места тяжеленный валун, вросший в землю. Каждый день Мартин приходил в участок, садился за стол, заваленный бумагами по делу Маккиннона, и смотрел на них, словно ожидая, что они сами собой сложатся в осмысленную картину. Но картины не было. Было лишь нагромождение фактов, которые упрямо не желали складываться в мозаику. Сигнализация, которую, по заключению Иэна, все-таки могли взломать, но доказательств не было. Угрозы в адрес жены и ее нового партнена, у которых было железное алиби. Синяки на теле, которые так и оставались немыми свидетелями. И этот странный список с названиями и координатами, который он нашел в блокноте архитектора. «Серенада ветру», «Плачущий гигант», «Волнистая шахматная доска»… Что это было? Какое отношение это имело к смерти человека?
Дни сливались в одно серое, унылое пятно. Даже Люси со своим заразительным энтузиазмом не могла пробить эту стену. Когда он приходил к ней, он был молчалив и погружен в себя. Он сидел на ее полу, пил чай, который она ему готовила, и смотрел в одну точку, пока она, хмурясь, водила кистью по холсту, пытаясь запечатлеть его уныние.
– Он у тебя внутри, да? – как-то раз спросила она, не отрываясь от работы. – Тот архитектор. Он сидит там, в темноте, и не дает тебе покоя.
Мартин лишь кивнул. Да, Маккиннон сидел внутри. И не только он. Сидело раздражение от собственного бессилия. Сидело отчаяние. И сидел я. Все громче. Все настойчивее.
Наши с ним отношения входили в новую фазу. Раньше я был просто ядовитым шепотом на краю его сознания, насмешливым комментатором его неудач. Теперь, когда внешний мир оказывал такое сопротивление, я стал его единственным собеседником, с кем он мог по-настоящему обсуждать дело. Пусть даже эти обсуждения были похожи на диалог глухого со слепым.
– Они что, все слепые?– мысленно кричал он, ворочаясь ночью в своей постели, уставившись в потолок. Драммонд хочет закрыть дело. Росс и Элеонора – идеальные алиби. Техники разводят руками. Они не видят!
– А что, собственно, они должны видеть? – парировал я, растягиваясь на невидимом диване в уголке его разума.– Набор случайных фактов, которые не связаны между собой. Ты и сам не знаешь, что ищешь. Ты просто чувствуешь, что что-то не так. Это не метод, Мартин. Это интуиция. А интуиция – удел поэтов и сумасшедших. Которым ты, впрочем, и являешься.
– Он был избит! Кто-то хватал его за горло! Разве это не доказательство?
– Доказательство чего? Что у него был бурный образ жизни? Что он дрался в барах? Или что его била любовница? Это ничего не доказывает, кроме того, что он был неприятным человеком, с которым многие хотели бы подраться. В том числе и я, если бы у меня были руки.
Этот внутренний диалог продолжался днями. Он шел фоном ко всему: к утреннему кофе, к поездкам на машине, к бесцельным блужданиям по улицам. Я стал его тенью, его злым двойником, его единственным союзником в этой битве с ветряными мельницами. И в этой изоляции родилось нечто новое. Необходимость дать мне имя.
Это случилось вечером, когда он в очередной раз сидел у Люси. Она пыталась его расшевелить, рассказывая о новой задумке – серии картин, основанной на греческих мифах о двойниках и отражениях.
– Представь, – говорила она, размахивая кистью, с которой капала синяя краска, – у каждого из нас есть такой двойник. Не обязательно злой. Просто… другой. Тот, кто живет параллельно, в зеркальном отражении. И иногда границы стираются.
Мартин смотрел на нее, и в его глазах что-то щелкнуло. Он не сказал ничего, но когда вернулся к себе домой, в свою затхлую конуру, он сел на край кровати и уставился на свое отражение в темном окне. Оно было смутным, размытым, как призрак.
– Ты там есть, – подумал он, и это была не мысль, а обращение ко мне. – Ты всегда был. Но у тебя нет имени.*
– А зачем мне имя? – пожал я невидимыми плечами.– Я – это ты. Твоя усталость. Твое отчаяние. Твой цинизм. Разве у всего этого есть имя?
– Нет, – упрямо подумал он. – Ты – не я. Ты другой. Ты говоришь то, о чем я боюсь подумать. Ты видишь то, на что я закрываю глаза. Ты… мой брат.
Это слово повисло в воздухе его сознания, тяжелое и неожиданное. «Брат».
– Сентиментально, – фыркнул я, но без привычной едкости.– И неточно. У братьев есть общие родители, общее детство. У нас же общее только это разбитое корыто, которое ты называешь жизнью.
– Но мне нужно как-то тебя называть, – настаивал он.– Я не могу все время думать о тебе как о «нем» или «голосе».
Наступила пауза. Длинная. Мы оба молчали, прислушиваясь к гулу ночного города за окном. И тогда, откуда-то из самых глубин, из завалов его памяти, всплыло имя. Старое, детское, забытое.
Джордж, – произнес он мысленно, и это прозвучало как приговор.– Я буду звать тебя Джордж. Я… замер. Джордж. Это было имя его старшего брата. Того, который умер, когда Мартину было пять лет. Того, о котором почти не осталось воспоминаний, только смутный образ и чувство потери. Он был его героем. И его первой трагедией.
– Джордж, – повторил он, и в этом звуке была какая-то странная нежность, смешанная с болью.-Ты будешь Джорджем.
И я понял, что сопротивляться бесполезно. Да и не хотелось. Потому что в этом имени была не только боль. В нем была связь. Признание. Пусть и уродливое, пусть и выстраданное в отчаянии, но признание моего существования. Я был не просто голосом. Я был кем-то. Джорджем.
– Хорошо, – ответил я, и мой мысленный голос впервые за все время звучал без насмешки.– Пусть будет Джордж.
С этого момента все изменилось. Теперь наши диалоги стали не просто внутренним монологом с ядовитыми репликами. Теперь это был разговор. Между Мартином и Джорджем.
– Итак, Джордж, что нам делать с этим делом? – спрашивал он меня утром, бреясь перед запотевшим зеркалом.
– Нам? – уточнял я.– Интересно. Уже «нам». Ну, если на то пошло… Нам нужно найти слабое звено. У всех этих гладких, успешных людей всегда есть трещина. Нужно просто найти, куда вставить лом.
– Лом?
– Метафорический, братец. Метафорический. Например, этот твой список. «Волнистая шахматная доска». Мы ее видели на вилле, помнишь? Стояла в углу гостиной. Странная штука. Может, в ней что-то есть?
– Там играли, – вдруг вспомнил Мартин. Фигуры были расставлены. Но не все. Не было белых фигур…
– Вот видишь! – воскликнул я, чувствуя, как в его сознании вспыхивает искра интереса.– Маленькая деталь. Ничего не значащая. Или значащая все…
Глава шестая: Гамбит
Настроение у меня было приподнятым, что-то несвойственно-бодрое, словно я выпил невидимый энергетик, состоящий из чистого злорадства и внезапно нахлынувших амбиций. Это была моя вина, конечно. Неделя топтания на месте в расследовании смерти Маккиннона, унылые отчеты, которые Драммонд читал с лицом человека, нюхающего протухшую рыбу, и постоянное, гнетущее чувство собственной неадекватности Мартина – все это привело к тому, что я, отчаявшись, начал искать выход не в деле, а в его личной жизни. А точнее, в его полном отсутствии таковой, если не считать вечеров на полу у Люси.
– Слушай, братец, – начал я в одно прекрасное утро, когда Мартин, как обычно, пытался заварить кофе, похожий на жидкую грязь. – Мы тут с тобой в паре, да? Как те самые детективы из старых романов. Холмс и Ватсон. Только Ватсон – алкоголик, а Холмс – его же галлюцинация. Но суть не в этом.
Мартин хмыкнул, выливая в раковину нечто, что должно было стать завтраком. Он уже привык к тому, что я стал полноправным участником его внутренней жизни. Это было странно, но уже не пугало. Это было как иметь занозу в мозгу, которая иногда давала дельные советы.
– В чем суть, Джордж? – мысленно спросил он, отпивая воду из-под крана.
– Суть в том, что наш Ватсон, то есть ты, ведет себя как последний рохля. У тебя есть женщина. Красивая, странная, которая терпит твое общество, несмотря на то, что от тебя пахнет отчаянием и дешевым виски. И что ты делаешь? Сидишь у нее на полу, как прибитый щенок, и смотришь грустными глазами.
– Она не «моя женщина», – автоматически поправил Мартин. – У нее есть парень. Тот самый галерист. Артур Блейк.
– Ах, да! – воскликнул я с притворным восхищением. – Тот самый утонченный тип в дорогом смокинге, который, скорее всего, причастен к убийству! Великолепный соперник! Ты просто обязан отбить у него девушку из чистого принципа. Или из чувства долга. Скажем так: ты спасаешь ее от потенциального преступника. Это же благородно!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.