Пламя в тенях

– Отойди!

Иллиарис уже стояла рядом. Воздух вокруг неё исказился, и в тот же миг из центра её ладони рванула ударная волна. Она прошла по туннелю, с глухим звуком ударив в гончих. Большинство из них взвыло и полетело вниз, сбивая своих, но часть удержалась. Когтями они вцепились в камень, и, не издавая рёва, кинулись вперёд.

Иллиарис лишь шагнула вперёд. Её глаза засветились багровым, а в воздухе вокруг неё запахло железом и кровью. Следующие мгновения превратились в жуть. Из тел гончих начала сочиться кровь, вытекая из глаз, ушей, из-под когтей, из пастей. Она текла вниз, собираясь в вязкие ручьи, и прямо на их пути вздымалась в острые шипы.

Первые из тварей не успели остановиться. Они налетели на эти кровавые пики, и звук был как пронзают сырое мясо копьём. Воздух наполнился визгом, хрипами и чавканьем. Те, что остались позади, замерли на миг, но и этого хватило. Иллиарис хищно вскинула ладонь, и новые шипы выросли из пола, проткнув последних, словно куклы из плоти.

Но двое сумели прорваться. Они рванули прямо ко мне, издавая низкий гортанный рёв. Я захлопнул гримуар, скинув его себе под ноги, и в одно движение выдернул меч из ножен.

Первая гончая прыгнула. Я сделал шаг вбок, и, развернувшись, рассек её в полёте. Лезвие вошло в бок и вышло через грудь, брызнув кровью. Вторая попыталась кинутся, но в тот же миг её тело дёрнулось. За её спиной образовались острые кровавые шипы, проткнув гончую насквозь. Иллиарис стояла в двух шагах, опустив руку, с холодным, безэмоциональным взглядом.

Всё стихло. Только эхо шагов и капли крови, медленно падавшие со стены на каменный пол.

Иллиарис, не дав отдышаться, резко дала мне подзатыльник.

– Ай! – прошипел я, обернувшись.

Она стояла передо мной с холодным раздражением, но в её голосе не было ни капли заботы, а только сталь.

– Не смей бросать мой гримуар на пол! – отрезала она. – И сколько раз мне вбивать в твою пустую голову, что нельзя использовать мощные заклинания без подготовки?! Умереть захотел? Так я могу устроить это хоть сейчас!

Я потёр место удара, сдерживая раздражение, и, не говоря ни слова, нагнулся, чтобы поднять гримуар. Кожа переплёта была испачкана кровью. Я аккуратно отряхнул его, провёл пальцем по символу на обложке и бросил короткий взгляд на Иллиарис:

– Довольна?

Она выхватила гримуар из моих рук с такой сноровкой, если бы я украл у неё что-то святое. Осмотрела, сдула пыль, и, прищурившись, бросила через плечо:

– Вытри кровь под носом. Смотреть на тебя противно…

Я непроизвольно коснулся лица. Действительно, из ноздрей текла тонкая струйка крови. В этот момент Иллиарис уже шагнула вперёд, направляясь вглубь прохода. Я успел расслышать, как она вполголоса процедила:

– Oloth D’rahn…

Я, благодаря изучению их языка, прекрасно понял значение. Глупый? Это кто тут глупый? Сама еле стоит после проклятия антимагии, а меня ещё поучает.

Вздохнув, провёл рукавом по лицу, вытер кровь, очистил меч о край одежды и сунул его в ножны. Затем, глядя на удаляющуюся фигуру Иллиарис, с ворчанием пробормотал себе под нос:

– И ведь ни капли благодарности…

И пошёл за ней, вглубь Айр’Калета, где фиолетовые отблески кристаллов освещали путь вниз.

Когда мы вернулись в Айр’Калет, никто ничего не сказал. Ни одобрительного взгляда, ни слова благодарности, ни даже лёгкого кивка. Стражи, стоящие на стенах, лишь обменялись короткими жестами и снова заняли свои посты. Для них всё это обыденность, часть бесконечной борьбы, в которой нет места эмоциям.

Гончие Погибели для жителей Айр’Калета они не враги, а ежедневное напоминание, что покой в подземельях на границе Лорена лишь иллюзия. Иллиарис говорила мне, что эти твари уязвимы почти к любой магии, но при этом и жаждут её. Они чувствуют силу, тянутся к ней, и, если достигнут цели – ничто не сможет их остановить.

Я тогда не поверил. А теперь… теперь понимал. Их движение несло в себе не просто ярость – они страдали, горели изнутри от той силы, что разъедала их тела и души. Иллиарис рассказывала, что все они подвержены проклятью времени. Каждый раз, когда их тела погибают, время для них сбивается, превращается в петлю, и они вновь возвращаются, снова и снова, в то же место, где пали. Без надежды на конец.

Именно за это их и прозвали Гончими Погибели. Существами, для которых смерть не освобождение, а возвращение.

Теперь я знал, что тянет их сюда. В сердце Айр’Калета, глубоко под бастионами, скрыт кристалл защиты, который видел ранее. Древний источник силы, созданный, чтобы удерживать враждебную магию за пределами крепости. В нём заключено столько энергии, что она зовет всех, кто чувствует магию, как зов крови зовёт хищника.

Через день я вновь сидел за столом, погружённый в изучение тёмно-эльфийского языка под руководством Лоринтара. Его манера преподавания отличалась от Иллиарис. Сухая, скучная, без всякого старания донести смысл. Казалось, он просто исполнял обязанность, а не обучал. Мне приходилось постоянно переспрашивать, уточнять, просить повторить. В какой-то момент я перестал удивляться, почему среди тёмных так мало настоящих учёных. Если каждый учит, как Лоринтар, то знаний они передают ровно столько, сколько требуется, чтобы не вызывать вопросов. Или… он делает это специально? Но с чего бы ему скрывать что-то от меня?

Скоро должны прибыть дипломаты, и занятия подойдут к концу. На этом моё погружение в их язык завершится. Впрочем, я не был уверен, что сильно огорчён. Магия тёмных эльфов, их культура и история действительно завораживали, но дни, проведённые в этом подземном мире, начинали тянуться вязкой скукой. Я скучал по пшеничным полям и гулким дорогам, по запаху пыли и дыма костров, по ветру, что бьёт в лицо, когда идёшь навстречу рассвету. Здесь не было ни рассвета, ни ветра, ни простора. Только мрак, камень и вечное эхо шагов, от которого уже начинала болеть голова.

Ещё через день я позволил себе короткую передышку. Утро, если это можно было так назвать, было спокойным. Светящиеся грибы у стен источали ровный фиолетовый свет, а по площади перед вратами суетились десятки тёмных. Они очищали камни, выносили мусор, устанавливали новые символы охраны. Казалось, весь Айр’Калет готовился к чему-то важному.

Я спустился по ступеням у самой крепости и присел на нижней, облокотившись локтями на колени. Взгляд скользил по площади, по эльфам, что работали в тишине, прерываемой лишь глухими командами. В воздухе висел слабый запах металла и сырости. Я достал кисет, машинально проверил – пусто. Курево давно закончилось. Хоть убей, но без дыма табака в груди будто зияла пустота.

Я сидел так, раздумывая о глупостях, о доме, о дороге, когда услышал позади лёгкий звук шагов. Ни один тёмный не ходит впустую, у них всегда есть цель. Поэтому я даже не стал оборачиваться. Через мгновение кто-то опустился рядом.

Это оказался Лоринтар. Он сел так же, как и я, не произнеся ни слова. Ни приветствия, ни вопроса, ни взгляда. Просто молча устроился рядом. Некоторое время мы оба смотрели на площадь, где кипела работа.

– Может, останешься? – внезапно спросил Лоринтар, не отводя взгляда от площади.

Я не сразу ответил. В его голосе не было привычного холода, но и теплоты тоже. Просто спокойное, тихое предложение. Я медленно выдохнул, не поднимая глаз, и сказал:

– Мне тут не место. Сам же видишь.

Он кивнул, выдержав короткую паузу. Затем тихо произнёс:

– Многие здесь тебе благодарны. Особенно Лаэримель.

Я усмехнулся, покосившись на него.

– Не сильно-то и заметно.

Лоринтар повернул голову, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление.

– Лаэримель – единственная из всех нас, кто… не такая, как остальные. Разве ты не заметил?

Я нахмурился, глядя на него с лёгким недоумением. Откинулся на ступень, опёрся локтем и буркнул:

– Да, заметил. Пока она не хотела меня повесить как это хочет Иллиарис. Прямо нежность сплошная.

Краем губ Лоринтар едва заметно усмехнулся.

– Не это я имел в виду. Сестра… мягкая и нежная натура. Я бы даже сказал женственная.

– Ха! – фыркнул я. – Впервые слышу, чтобы эльф был мягким и нежным. Разве что под пытками может об этом вспомнить.

– Я серьёзно, Калдрин, – ответил он, и в голосе прозвучала тихая боль. – Ты бы видел её раньше… в саду Варнарета. Под светом кристалла матери… Всё бы отдал, чтобы снова увидеть ту улыбку.

Я взглянул на него, и впервые в Лоринтаре увидел не наставника, не холодного тёмного, а брата, потерявшего близкого человека. Не умершего, но изменившегося. Понимающе похлопал его по спине и снова облокотился на колени.

– Всё равно не могу остаться. – сказал я после короткой паузы. – Дорога зовёт. Да и тёмные… могут неправильно меня понять. Не из страха смерти дело, просто… не привык я к такому.

Лоринтар, не отводя взгляда от площади, тихо спросил:

– А если бы привык… остался бы?

Я пожал плечами и сделал загадочное лицо, словно взвешивая что-то невидимое между пальцев.

– Возможно. Кто знает… – ответил я уклончиво и перевёл тему, кивая в сторону суетящихся эльфов. – Лучше скажи, что они делают? К встрече с дипломатами готовятся?

Лоринтар помолчал, прежде чем ответить:

– Нет. Мы готовимся проводить в последний путь наших братьев и сестёр. – он чуть опустил голову. – Похороны, на вашем языке.

Тишина вновь легла между нами. Теперь я понял, почему в воздухе стояла такая глухая, тянущаяся тяжесть. Айр’Калет не знал праздников, только вечные тени и память о тех, кто не вернулся.

Мы с Лоринтаром ещё немного посидели, обмениваясь редкими фразами, а потом молча разошлись.

Когда настал поздний час, я вновь вышел из своей башни и заметил, что на площади уже собралась толпа. Мягкое свечение кристаллов крепостью озаряло мрачный камень, превращая его в нечто похожее на застывшую скорбь. Я не мог просто стоять и смотреть издалека, но и приближаться не посмел. Для чужака там не было места. Потому остался на ступенях крепости чуть выше, чтобы видеть всё, но не мешать.

Передо мной стояли сотни тёмных эльфов. Около пяти сотен, не меньше. Ровные ряды, будто единое тело. Ни одного голоса, ни одного движения лишнего. Только мерцающий свет и едва слышное дыхание сотен существ, объединённых одной болью. На каждом – доспехи, но без шлемов и клинков. Лишь странные полотна в руках глубокого фиолетового цвета. Ткань переливалась в отблесках света, и на неё они аккуратно сыпали золотистый порошок. Он ложился на ткань тонкой дымкой, будто след луны на воде, и воздух над рядами начинал мерцать.

В конце строя, под тяжёлыми каменными арками, покоились пятьдесят постаментов. На каждом – тело павшего эльфа. Всё выглядело безупречно: вымытые, ухоженные лица, без следов боли, будто спящие. Их доспехи отполированы до зеркального блеска, волосы аккуратно уложены, руки сложены на груди. Было странно видеть, как в смерти они сохранили ту же гордость, что и при жизни. Я поймал себя на мысли, что эти тела должны были быть давно погребены, ведь прошло уже два месяца с битвы у стен Айр’Калета. Почему только сейчас? Где они держали их всё это время?..

Пока я размышлял, за спиной тихо раздался скрип древних створов. Врата крепости медленно распахнулись, и наружу вышли четверо. Впереди – Лаэримель. Она шла уверенно, неся в руках такое же фиолетовое полотно, украшенное золотой пылью. Её походка была величественной и скорбной одновременно. Ни гордыни, ни страха, лишь холодное достоинство и внутренний огонь, сдерживаемый силой воли.

Позади неё шли Лоринтар, Иллиарис и ещё одна эльфийка, чьё лицо я помнил лишь смутно. Я видел её в тот день, когда впервые оказался в Айр’Калете. Тогда она стояла рядом с Лаэримель и Иллиарис. Все четверо были облачены в боевые доспехи, чёрные как сама ночь, с серебристыми рунами по краям. Металл тускло отражал свет кристаллов, словно поглощая его.

Когда они проходили мимо, каждый на миг задержал на мне взгляд. Ни слов, ни улыбок, только короткие, одобрительные кивки. И этого оказалось достаточно. В ту секунду я понял, что им не нужно было благодарить. Для них я был всего лишь свидетелем. Но всё же… частью их скорби.

Исключением среди них была лишь Иллиарис. На ней не было привычных металлических доспехов, ни блеска стали, ни звона клинков при каждом шаге. Вместо этого она облачилась в одеяние из плотной ткани чёрного цвета с золотистой вышивкой и прожилками тёплого янтарного оттенка. Наряд скрывал тело куда больше, чем её обычная форма мага, но при этом казался почти ритуальным, строгим, возвышенным и в то же время пугающе прекрасным. Каждая складка ткани двигалась точно и плавно, как если бы сама тьма подстраивала под неё свои волны.

Когда четвёрка приближалась, плотные ряды воинов медленно расходились, как единое живое море, расступающееся перед бурей. Никто не осмеливался поднять взгляд и лишь короткие, едва заметные поклоны сопровождали их путь. Шаги Лаэримель и Лоринтара отдавались глухим эхом по каменному полу, и этот звук казался тяжёлым.

Они двигались медленно, и с достоинством. Когда дошли до центра площади, воинство вновь сомкнулось за ними, заполнив каждый шаг их пути ровной тишиной. Иллиарис, не обмолвившись ни словом, прошла дальше всех и остановилась посреди освещённого круга, где с потолка падал мягкий свет фиолетового кристалла. Она скрестила ноги, опустилась в позу лотоса и медленно приподнялась над камнем. Её тело парило без усилия, едва заметно покачиваясь, а руки сложились в те самые мудры, что я уже видел во время её медитаций.

Лаэримель подошла к незнакомой эльфийке и передала ей фиолетовое полотно. Та приняла его с глубоким поклоном, прижала к груди и, не произнеся ни слова, заняла своё место в строю. Теперь рядом с Лаэримель остался только Лоринтар. Они стояли перед воинством, обращённые лицом к своим собратьям, и не произносили ни звука.

Повисла тишина. Плотная, давящая, почти осязаемая. В ней было что-то древнее и священное. Где-то вдалеке слышались редкие капли воды, падающие на камень, и этот звук эхом отражался от стен, придавая всему происходящему почти мистический оттенок. Никто не двигался, не шептал, не дышал громко. Всё застыло в ожидании.

Внезапно, Лаэримель начала свою речь. Громким, властным но чистым, красивым голосом:

Сыны и дочери Тьмы…

Сегодня земля пьёт кровь наших братьев и сестёр, павших не от страха – но от верности.

Их клинки погасли, но не их честь. Их дыхание угасло, но не их песнь.

Мы стоим здесь, среди пепла и теней, не для того, чтобы оплакивать —

а чтобы помнить.

Айр’Калет жив, и его имя теперь вплетено в саму ткань Лорена.

С каждым ветром, касающимся наших лиц, мы слышим их шёпот —

он не о смерти. Он о долге.

Когда тьма сжимает наши сердца, когда сомнение тянет руки к нашим душам, —

вспомните их глаза, что горели, когда солнце отвернулось от нас.

Они остались, когда другие ушли.

Они стояли, когда мир падал.

Пусть же их тени будут нашим щитом,

пусть их имена будут нашими клятвами.

Мы не изгнанники. Мы – наследие.

Мы – кровь тех, кто не склонился ни перед светом, ни перед бездной.

Сегодня мы предаём их тела земле,

но сердца – вечности.

И пока бьётся хоть одно сердце тёмного эльфа,

Лорен не падёт.

Пусть ночь станет нашим союзом.

Пусть Тьма – нашим домом.

И пусть павшие знают:

мы не забудем. Никогда.

После её слов настала короткая, тяжёлая пауза. Казалось, сам воздух в подземелье дрожал, пропитанный болью и памятью. Ни один взгляд не отвёлся от Лаэримель. Даже свет кристаллов будто стал мягче, затеплел, скользя по лицам собравшихся. В каждом взгляде читалась скорбь, в каждом дыхании – немая клятва, что их павшие братья не будут забыты.

И вдруг – из глубины строя, протянулся низкий, глубокий голос. Один, затем второй, третий. Их голоса начали сливаться, переплетаясь в мощный, медленно набирающий силу хор. Гулкая, торжественная мелодия наполняла площадь, и каменные стены подземья отвечали им эхом, будто сами пели вместе с ними.

Это было не просто пение – это была молитва, воплощённая в звуке. Голоса тёмных были густыми, насыщенными, глубокими, проникающими прямо в сердце. Никаких инструментов, только их голоса, несущие древнюю скорбь и гордость народа, который никогда не сдаётся. Их мелодия шла не вверх, к небесам, а вниз – вглубь земли, в самое нутро мира, где покоятся их предки.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. В груди что-то сжалось, и на глаза подступили слёзы. Эти голоса… в них была сила, в них было всё, что нельзя выразить словами – боль, верность, любовь, горечь утраты и гордость за тех, кто пал, но не был забыт.

Лаэримель стояла с закрытыми глазами, её губы шевелились – она пела вместе с ними.

Хор тёмных эльфов, как сама душа Тьмы, заполнил всё пространство подземного зала. Голоса – глубокие, густые, переплетающиеся, и казалось сама земля плакала вместе со всеми. Казалось, что камни вокруг дрожат, а воздух звенит от этой скорби и силы.

Над гробами, где покоились павшие, проявился он – драконий лик, прозрачный, как лунный туман, и столь древний, что сам взгляд на него внушал благоговейный трепет. Его глаза, потухшие и вечные, следили за происходящим. Сам дух древнего покровителя пробудился, чтобы принять тех, кто отдал свои жизни.

Когда глаза Лаэримель и остальных потемнели, став бездонно-чёрными, по их щекам потекли слёзы – тягучие, как смола, и блестящие, как обсидиан. Эти слёзы несли не боль, а память. Они падали на камень, оставляя следы, словно печати судьбы. Даже Лоринтар, всегда холодный и сдержанный, не мог сдержать дрожь в губах, продолжая петь – и с каждым словом его голос становился всё мощнее, отчаяннее, проявление желания удержать ушедших.

Золотые потоки, что поднимались от полотен, закружились в воздухе, осветив зал мягким, неестественным сиянием. Иллиарис стояла в центре, как жрица между мирами – её руки двигались плавно, с величественной точностью, и каждый жест отзывался вибрацией в воздухе. От мёртвых тел поднимались призрачные образы – не призраки ужаса, а отражения душ, спокойные, тихие, и прекрасные. Они тянулись вверх, к свету, как дети к матери.

Когда золотые реки начали втекать в ромбовидный разлом на лбу драконьего лика, зал словно замер. Песня сменилась – голоса потянулись вверх, ввысь, и последние аккорды звучали, как дыхание вечности. Существа уходили – и с каждым мигом становилось светлее, чище, тише.

Я стоял, едва дыша. Пальцы дрожали, сердце билось, как загнанный зверь. И я не понимал, что вижу, но чувствовал, что это не просто прощание. Это обряд, который соединял мир живых и мёртвых, оставляя в каждом, кто присутствовал, след вечной скорби и благоговейного ужаса.

Я ощутил, как ком в горле не даёт вдохнуть. Мир вокруг будто рассеялся, и остались лишь голоса… и лёгкое эхо золотых рек, растворяющихся в небытие.

– Это прекрасно… – услышал я за спиной женский голос, и сердце ударило со страху о грудную клетку.

Резко обернувшись, я встретил взгляд Талис, стоявшей всего в нескольких шагах. Её серебристое одеяние мерцало в мягком отблеске золотого сияния, исходившего от всё ещё парящих над гробами потоков. На миг показалось, что она соткана из самого света и пепла, её присутствие нарушало ту вязкую, гнетущую тишину, что опустилась на площадь после обряда.

– Чёрт… – выдохнул я, проведя рукой по лицу. – Ты меня напугала. Откуда ты взялась?

Она не ответила сразу. Её взгляд оставался прикован к процессии, к уходящим в небытие золотым рекам. По щекам Талис текли слёзы, и я заметил, что они не чёрные, а вполне обычные и в них отражался свет кристаллов.

– Многие, кто погиб, – прошептала она, – наконец обрели покой.

Я глубоко вдохнул.

– Да… – тихо ответил я.

– Хочешь уйти? – неожиданно спросила Талис.

Я перевёл взгляд на неё. Вопрос прозвучал просто, но за ним пряталось нечто большее.

– Мне здесь не место, – ответил я, не раздумывая.

– В тебе больше от тёмного эльфа, чем ты думаешь. – намекнула она.

Эти слова повисли в воздухе, как капля чернил в воде. Я не понял, что она имела в виду, но спорить не стал. Всё происходящее казалось настолько хрупким, что любое лишнее слово могло разрушить этот странный миг.