Теневой контракт

Он видит ложь. Она её создаёт. Вместе они охотятся на монстров, рождённых из человеческих страхов.

Лондон. Город, где у страха есть тень.

Когда на набережной Темзы находят тело крупного финансиста, на его лице застыла гримаса нечеловеческого ужаса. Нет следов борьбы, нет ДНК, нет очевидцев. Есть только странный, леденящий душу запах миндаля, который чувствует лишь один человек – Лео Харгрейв, бывший следователь, чьё собственное прошлое является для него проклятием.

Лео – эмпат-аномалия. Он не верит в призраков. Он их чувствует. Он охотится на «Теней» – материальных воплощений самых тёмных человеческих эмоций, которые невидимы для обычных людей и убивают, не оставляя улик.

Для расследования ему навязывают напарницу – Джейн Стерлинг, блестящего нейропсихолога из передового частного центра. Она скептик. Она верит только в науку, в данные, в электрические импульсы мозга. Именно её технологии – единственное, что может сделать Теней уязвимыми.

Их союз – это оружие и приговор в одном лице.

Следуя за запахом лжи и привкусом страха, Лео и Джейн выходят на след «Инженера» – гения, который не просто находит Тени, а научился их создавать, очищая мир через террор.

Но чем ближе они к разгадке, тем больше Лео задаётся ужасными вопросами:

· Почему технологии Джейн так идеально подходят для борьбы с Тенями?

· Кто на самом деле является мишенью в этой игре – «Инженер» … или он сам? А может кто-то еще?..

· И самое страшное: то притяжение, что вспыхнуло между ними, – это настоящее чувство или всего лишь искусная подсадка чужого воспоминания, часть чьего-то грандиозного плана?

В мире, где нельзя доверять даже собственным воспоминаниям, последним предательством станет доверить своё сердце.

ГЛАВА 1. ПРИВКУС ЛЖИ

От лица Лео

Лондон всегда пахнет по-разному. В Сити – озоном и сталью, после того как прошел дождь и очистил воздух от выхлопов. В Ист-Энде – специями с рынка и сладковатым душком старого кирпича. А в моей конторе на задворках Блумсбери всегда пахнет пылью и тоской. Пылью от старых дел, сложенных в картонных коробках, а тоской – от их владельца.

Мое имя – Лео Харгрейв. Я был следователем Скотланд-Ярда. Ключевое слово – «был». Теперь я частный консультант. Специализация – «особые» случаи. Те, что не лезут в прокрустово ложе протоколов и не имеют логичного объяснения. Для полиции я чудак, к которому обращаются, когда все остальные варианты исчерпаны и надо списать неудачу на «действия неустановленных лиц с применением неизвестных технологий». Ирония в том, что они даже не подозревают, насколько близки к истине.

Мой дар, или моё проклятие, не имеет красивого названия. Доктора мудро называли это «синестезией с элементами соматической проекции», а потом разводили руками. Если просто – я чувствую ложь. Не так, как полиграф или опытный психолог. Я чувствую её физически. У лжи есть вкус. Старая, затхлая ложь – как прогорклое масло на языке. Свежая, паническая – как металл и жжёная пластмасса. А ещё есть запахи. Страх пахнет кислым молоком. Ярость – озоном после грозы. А вина… вина пахнет мокрой землёй, как свежевырытая могила.

Я сидел, уставившись в монитор, и пытался отогнать навязчивый привкус меди, стоявший во рту с утра. Это был тревожный знак. Знак, что где-то рядом зреет что-то плохое. Что-то, что вот-вот вырвется на свободу.

За окном сгущались сумерки, окрашивая серый камень Лондона в синеватые тона. Включенный на столе старый настольный светильник отбрасывал желтый круг, выхватывая из полумрака комнаты кипы бумаг, затертый ковер и модель парусника в бутылке – подарок от бывшего напарника, который считал, что мне нужно «хобби для души». Душа у меня, видимо, была не в порядке.

Раздался резкий, сухой стук в дверь. Не звонок, которого никто никогда не жал, а именно стук – уверенный, настойчивый. Привкус меди во рту мгновенно усилился, превратившись в жгучую волну. Я медленно поднялся.

За дверью стояли двое. Мужчина и женщина. Мужчина – высокий, в безупречном тёмном пальто, с осанкой, кричащей о «госслужбе». Его лицо было маской вежливого нейтралитета, но от него тянуло холодом, как от открытой морозильной камеры. Инспектор. Старший.

Но моё внимание приковала к себе женщина. Она была чуть позади, одета в строгий, но дорогой костюм, её руки были засунуты в карманы пальто, а взгляд… её взгляд был сканером. Она за секунду считала всю мою дверь, меня, пространство за моей спиной. И оценила. От неё не пахло ничем. Вообще. Ни тревогой, ни высокомерием, ни любопытством. Это была аномалия. Вакуум. Так не бывает. Каждый человек несёт на себе эмоциональный шлейф. Каждый. Кроме неё.

– Лео Харгрейв? – голос инспектора был ровным, без эмоций. От него пахло мокрой землёй. Виной. Интересно.

– Это я. В чём дело?

– Инспектор Морс, Скотленд-Ярд. Это доктор Стерлинг, – он кивнул на женщину. – Мы бы хотели поговорить. По поводу одного дела. Срочного.

Доктор Стерлинг молча кивнула, её глаза продолжали буравить меня. Её молчание было громче любых слов. Я отступил, пропуская их внутрь.

Они вошли, нарушив привычную геометрию моего уединения. Морс сел в кресло, Стерлинг предпочла остаться стоять у окна, будто занимая стратегическую позицию.

– Убийство, – без предисловий начал Морс, доставая планшет. – Сегодня утром. На набережной Виктории. Жертва – Майлз Харрисон, управляющий директор хедж-фонда «Авалон».

Он положил планшет на стол передо мной. На экране – фотография.

Мужчина в дорогом костюме, лежащий ничком на мокрой от дождя брусчатке. Его лицо было повёрнуто набок, и на нём застыло выражение такого чистого, немого ужаса, что по спине пробежал холодок. Это был не просто страх смерти. Это был страх перед чем-то невообразимым.

– Причина? – спросил я, отводя взгляд от экрана. Картинка уже отпечаталась в мозгу.

– Официально – остановка сердца. Стресс. – Морс фыркнул, дав понять, что сам в это не верит. – Но есть нюансы. Никаких следов борьбы. Никаких повреждений. Кошелёк, часы на месте. Камеры наблюдения фиксируют, как он вышел из своего клуба, дошёл до этого места… и упал. Больше никто не подходил.

– И что же привело вас ко мне, инспектор? Слишком много здоровых финансистов, падающих замертво от «стресса»?

– Запах, – тихо сказала Стерлинг. Её голос был низким, ровным, и в нём не дрогнула ни одна струна.

Я медленно повернулся к ней.

– Запах?

– Со слов первого патрульного, – продолжил Морс, с некоторым раздражением посмотрев на неё. – Он сказал, что почувствовал у трупа странный запах. Горького миндаля.

В воздухе что-то щёлкнуло. Привкус меди у меня во рту стал таким сильным, что я едва не поперхнулся. Горький миндаль. Цианид? Нет, слишком банально, и это оставило бы следы. Но для меня этот запах… этот запах всегда ассоциировался с одним. С вмешательством. С тем, что оставляет после себя Оно. Тени.

– Я не химик, инспектор, – я сделал вид, что откашливаюсь, прикрывая рот платком.

– Мы знаем, кто вы, мистер Харгрейв, – снова вступила Стерлинг. Она сделала шаг вперёд, выходя из тени. – Ваше… досье. Ваша прежняя работа. Ваша уникальная восприимчивость. Мы считаем, что этот случай попадает в вашу область экспертизы.

От неё по-прежнему не исходило ничего. Ничего, кроме абсолютной, леденящей уверенности. Она знала. Она знала о Тенях. Или, по крайней мере, догадывалась.

– Моя экспертиза стоит дорого, – сказал я, отыгрывая время, чтобы собраться с мыслями.

– Счёт выставите мне, – парировала она. – Я представляю частный исследовательский центр «Омега». Мы консультируем Ярд по нестандартным угрозам. Вам будет предоставлен полный доступ к месту преступления и отчётам. При условии, что вы будете работать в паре со мной.

Вот так. Ловушка захлопнулась. Это была не просьба о помощи. Это было приглашение. Или приказ. Инспектор Морс смотрел в сторону, явно не в восторге от такого расклада. От него теперь пахло мокрой землёй ещё сильнее. Он что-то скрывал. Что-то большое.

А от доктора Стерлинг по-прежнему не исходило ничего. Она была чистым листом. И в этом была её главная опасность.

– Хорошо, – я медленно кивнул, чувствуя, как тяжёлый каток судьбы начинает своё движение. – Я посмотрю.

Я знал, что это ложь. Я не «посмотрю». Я уже был внутри. Потому что горький миндаль – это не просто запах. Это предвестник. Первая нота в симфонии кошмара. И я, единственный в этом городе, слышал, как дирижёр поднимает палочку.

ГЛАВА 2. ТЕОРИЯ ХАОСА

От лица Джейн

Порядок – единственная защита от хаоса человеческой психики. Моя квартира – его прямое воплощение: открытое пространство в стиле лофт в районе Кэнэри-Уорф, где каждая вещь имеет своё место. Ничего лишнего. Стекло, сталь, полированный бетон. Никаких фотографий, безделушек, эмоционального шума. Только необходимый минимум, подобранный по принципу эргономики и эстетической целесообразности. Даже вид из панорамного окна – идеально упорядоченный лес небоскрёбов, математическая модель урбанизма.

Я стояла у этого окна, держа в руке чашку с зелёным чаем. Не из фарфора, а из японской керамики – грубой, тактильной, напоминающей, что даже в порядке есть место естественной, необработанной текстуре. Я анализировала вчерашнюю встречу.

Лео Харгрейв.

Его досье было у меня на столе, но цифры и сухие строки биографии не могли передать главного – того животного, почти звериного напряжения, что исходило от него. Он был воплощением того самого хаоса, который я призвана изучать и, по возможности, нейтрализовывать.

В его глазах читалась настороженность раненого волка. Он сканировал меня так же интенсивно, как я его, но его методы были… иными. Он не смотрел на покрой моего пальто или модель часов. Он вслушивался в тишину вокруг меня. И, кажется, она его тревожила.

Мой работодатель, «Омега», давно отслеживал аномалии, подобные Харгрейву. Людей с гипертрофированной лимбической системой, способных считывать эмоциональные паттерны на соматическом уровне. В большинстве случаев этот дар разрушал своих носителей, приводя к клинической паранойе, шизофрении, зависимостям. Харгрейв был редким исключением – он не сломался. Он научился с этим жить. Более того, он превратил свой недостаток в инструмент.

Именно поэтому он был жизненно необходим. «Инженер», чьи следы мы начали находить полгода назад, оперировал на том же поле – поле чистой эмоции. Но он не считывал её. Он её конструировал. Проективное внушение, материализация аффекта… его технология была на порядок сложнее всего, с чем мы сталкивались. Обычные методы профайлинга и криминалистики были бесполезны. Нам нужен был свой собственный сенсор. Своего рода живой детектор лжи, настроенный на частоту этого нового оружия.

Харгрейв был этим сенсором.

Мой план был прост и сложен одновременно: приблизиться к нему, завоевать его доверие, использовать его уникальные способности для выхода на «Инженера», а затем… затем сценарий разветвлялся. Вариант А: нейтрализовать угрозу и предложить Харгрейву место в «Омеге» – под жёстким контролем. Вариант Б: если он окажется нестабилен или станет угрозой сам по себе – нейтрализовать и его.

Эмоции в эту схему не входили. Они были помехой. Переменной, которую я не учитывала.

Я отпила чая, поставила чашку точно в центр стеклянной столешницы и направилась к своему рабочему терминалу. Три монитора ожили, показав сводки данных, биометрические показатели и модель случая с Харрисоном.

Биография Харгрейва была испещрена красными флажками.

· Смерть напарника при загадочных обстоятельствах три года назад. Официально – несчастный случай. Неофициально – необъяснимый психоз, приведший к самоубийству. В деле фигурировали показания Харгрейва о «запахе паники, смешанной с чем-то чужим».

· Уход из Скотленд-Ярда по собственному желанию. Версия – профессиональное выгорание. Реальность – растущее недоверие со стороны коллег и начальства, которые считали его методы лженаукой.

· Отсутствие близких социальных связей. Ярко выраженная мизантропия. Лёгкая агорафобия.

Он был идеальной мишенью для манипуляции. Одинокий, травмированный, обладающий знанием, которое делает его изгоем. «Инженер» мог бы легко сыграть на этом. Мне же предстояло сделать то же самое, но с противоположной целью.

Мой планшет издал мягкий сигнал.

Поступили первые данные с места убийства Харрисона, к которым я получила удалённый доступ через «Омегу». Помимо стандартных протоколов, там были показания того самого патрульного.

«…подойдя к телу, я почувствовал сильный, сладковато-горький запах. Как миндаль. Но не обычный, а именно горький. Прямо в горле першило. Больше ничего примечательного».

Следов цианида или любого другого из отравляющих веществ в воздухе и на теле обнаружено не было. Запах был фантомом. Как и предполагалось.

Я открыла отдельный, зашифрованный файл. «Проект: Бабочка». Внутри – теория. Гипотеза, что сильное, вытесненное эмоциональное переживание может создавать устойчивый анаграммный комплекс – «эмоциональную личинку». При определённых условиях, возможно, искусственно создаваемых, эта «личинка» может «окукливаться» и «вылупляться» в виде материального проявления – «Тени». Физического воплощения одной доминирующей эмоции.

«Инженер», судя по всему, научился этот процесс катализировать. Ускорять. Направлять.

Харгрейв, со своей аномальной чувствительностью, был единственным, кто мог отследить этот процесс до источника. Он чувствовал «личинку» до её «вылупления».

Мой коммуникатор вибрировал. Сообщение от зашифрованного номера. Мой куратор в «Омеге».

«К.19: Наблюдения?»

«Д.Стерлинг: Объект Х соответствует профилю. Высокая чувствительность, выраженная паранойя. Установление контакта прошло в рамках прогноза. Он ощутил мою… нейтральность. Это его насторожило.»

«К.19: Это предпочтительнее, чем слепое доверие. Недоверие заставит его проверять, а значит – активнее использовать свои способности. Ускорите процесс интеграции. «Инженер» активен. Следующая цель может быть определена в любой момент.»

«Д.Стерлинг: Поняла. Приступаю к фазе «Симбиоз».»

Я отложила коммуникатор. «Фаза Симбиоз». Предполагала максимальное сближение. Совместная работа, обмен данными, создание иллюзии партнёрства. Возможно, даже проявление ограниченной эмпатии с моей стороны. Рассчитанные жесты. Случайные прикосновения. Всё, что может закрепить связь на подсознательном уровне.

Я взглянула на свою руку. Холодную, сухую. Я мысленно представила, как касаюсь ею руки Харгрейва. Как считываю напряжение его мышц, пульсацию крови под кожей. Это был бы просто тактильный контакт. Набор биометрических данных. Ничего более.

Почему же тогда мысль об этом вызвала у меня лёгкое… сопротивление? Сбой в логике. Неучтённая переменная.

Я отбросила ощущение. Это был хаос, пытающийся проникнуть в мой порядок. Я не могла этого допустить.

Встав из-за терминала, я подошла к сейфу, встроенному в стену. Отсканировала сетчатку, ввела код. Дверь бесшумно отъехала. Внутри, на чёрном бархате, лежал небольшой прибор, напоминающий усовершенствованный тахометр с двумя шкалами и тонкой иглой-антенной. «Эмо-детектор». Разработка «Омеги». Он не чувствовал эмоции, но улавливал микрофлюктуации в морфическом поле вокруг аномалий, подобных Харгрейву или «Теням». Это была моя защита. Моё оружие. И инструмент для сбора данных.

Я взяла его в руки. Холодный металл приятно отдавал прохладой.

Завтра мы с Харгрейвом посетим место убийства Харрисона. Он будет искать свои «запахи» и «вкусы». А я буду снимать показания с него и с места, собирая по крупицам портрет «Инженера».

Он будет верить, что мы партнёры. Что я его якорь в мире безумия.

Он и не подозревал, что я веду его не к свету, а в самую гущу тьмы. И что самый большой обман – это не ложь, которую ты говоришь, а правда, которую ты умалчиваешь.

Правда о том, что «Омега» знала об «Инженере» гораздо больше, чем я могла ему сказать. И что одна из его главных целей, возможно, был он сам.

Я закрыла сейф. Порядок был восстановлен. Все переменные учтены. Все, кроме одной. Той, что тихо зрела во мне, подобно «эмоциональной личинке», и ждала своего часа.

ГЛАВА 3. ЭХО НА БРУСЧАТКЕ

От лица Лео

Рассвет в Лондоне – это не яркий всполох, а медленное, неохотное высветление серых тонов. Именно в этот час, когда город ещё спал, мы с Джейн Стерлинг стояли на набережной Виктории. Место убийства было оцеплено жёлтой лентой, которая хлопала на влажном ветру, словно прося отпустить её.

Патрульные, получившие указания от Морса, кивнули нам и отошли в сторону, их лица выражали смесь скуки и нездорового любопытства. Они слышали слухи.

Джейн была воплощением собранности. В её руках был не планшет, а более сложный прибор, напоминающий геодезический теодолит. Она методично сканировала пространство, её пальцы порхали над сенсорным экраном. От неё по-прежнему не исходило ничего. Ни утренней зевоты, ни раздражения от холода, ни профессионального азарта. Она была функцией в дорогом пальто.

Я же закрыл глаза, позволив ощущениям накатить на меня.

Сначала фон. Запах реки – мокрые водоросли, ржавчина и что-то ещё, сладковато-гнилостное. Влажный камень. Выхлопы от машин, проносящихся по дальнему мосту. Это был привычный, многослойный букет Лондона.

А потом… я почувствовал это.

Сначала вкус. Тот самый, утренний привкус меди, но теперь он был в десятки раз сильнее, обжигал язык, заставляя сглотнуть. Затем запах. Не просто горький миндаль. Он был смешан с чем-то ещё. С чужим страхом. Не своим, не органическим. Как если бы страх синтезировали в лаборатории, очистили от всех человеческих примесей и оставили только самую суть – леденящий, абстрактный ужас.

– Что-нибудь? – её голос прозвучал совсем рядом, ровно, без ожидания.

Я не сразу смог ответить. Я сделал шаг вперёд, к месту, где нашли тело, отмеченному мелом. Ощущения усилились. Воздух здесь был гуще, тяжелее.

– Он здесь, – прохрипел я. – Не его призрак. Его… отпечаток.

Я открыл глаза. Мир поплыл. Краски стали кислотно-яркими, а звуки – приглушёнными, как под водой. Это был побочный эффект, предвестник перегрузки.

– «Он»? – уточнила Джейн. Её прибор тихо пищал.

– Не человек. Эмоция. Чистая… и мёртвая. Как скальпель. Она пахнет миндалём и… озоном. Как после мощного электрического разряда.

Я обвёл взглядом площадь. Моё восприятие выхватывало странные детали. Ворона на фонаре сидела не шелохнувшись, её чёрный глаз был прикован ко мне. Вода в луже у края набережной странно подрагивала, будто по её поверхности бежала невидимая рябь.

– Покажите мне, где именно концентрация максимальна, – попросила Джейн, её пальцы замерли над экраном.

Я, покачиваясь, двинулся вдоль невидимой траектории. Это было похоже на след, оставленный на мокром асфальте раскалённым железом – невидимый, но ощутимый для моих чувств.

– Он шёл от клуба… – я вёл пальцем по воздуху. – Он был взволнован. Нет… не так. Он был напуган. Старый, затхлый страх. А потом… тут… он остановился.

Я сам замер на месте. Эффект был таким сильным, что у меня перехватило дыхание. Перед глазами поплыли тёмные пятна.

– Здесь он его увидел, – выдохнул я.

– Увидел кого?

– Этого. Того, что пришло за ним. Это было не снаружи. Это вышло из него. Как… тень.

В этот момент прибор Джейн издал пронзительный, нечеловеческий визг. Она взглянула на экран, и я впервые увидел на её лице нечто, кроме холодной концентрации. Микроскопическое удивление, смешанное с удовлетворением.

– Скачок, – сказала она коротко. – Энергетический выброс, необъяснимый с точки зрения известной физики. Он… зарегистрирован. Вы правы.

Её слова не принесли мне облегчения. Только подтвердили, что я не схожу с ума. Или схожу, но это безумие имеет материальное подтверждение.

Я отступил на шаг, пытаясь стабилизировать дыхание. И тут моё внимание привлекло что-то ещё. В метре от основного «отпечатка» был другой след. Слабый, едва уловимый, как дуновение.

– Здесь кто-то ещё стоял, – сказал я.

– Свидетель?

– Нет. Этот след… он другой. Он не испуган. Он… наблюдает. Холодный. Чистый. Как… – я поднял на неё глаза, – как вы.

Джейн, не моргнув глазом, выдержала мой взгляд.

– Возможно, это был сам «Инженер». Он наблюдал за результатом своей работы.

– Или его помощник, – парировал я.

Мы смотрели друг на друга через невидимое поле битвы, над которым всё ещё витал запах синтезированного ужаса. Она была моим единственным союзником в этом безумии, и она же была самой большой загадкой.

– Мы закончили? – спросил я, чувствуя, как начинается мигрень. – Мне нужен… глоток воздуха. Настоящего.

– Почти, – она снова уткнулась в свой прибор. – Мне нужно зафиксировать остаточные явления. Подождите в машине.

Я не стал спорить. Отвернувшись от неё и от этого проклятого места, я побрёл к служебному «Лексусу», припаркованному в переулке. Каждый шаг давался с трудом. Вкус меди и озона преследовал меня.

Перед тем как сесть в машину, я обернулся. Джейн всё так же стояла на том месте, строгая и нечеловечески прекрасная на фоне седой Темзы. Её прибор был направлен не на место убийства, а.. на меня.

И в тот момент, когда наш взгляды встретились через расстояние, мне показалось, что уголки её губ дрогнули в чём-то, отдалённо напоминающем улыбку. Быструю, как вспышка, и такую же холодную.

Это было страшнее, чем любой запах горького миндаля.

Она не просто изучала место преступления. Она изучала меня. И я был для неё таким же, а может, и более интересным объектом, чем сама Тень.

Я рухнул на пассажирское сиденье, закрыл лицо руками. В ушах стоял звон, а на языке плавилась медь. Охота началась. Но я всё больше задавался вопросом: кем я в ней был – охотником, приманкой или следующей жертвой?

ГЛАВА 4. ИГРА В ТРОИХ

От лица Джейн

Данные, собранные на набережной, были одновременно ошеломляющими и неутешительными. Прибор зафиксировал аномальный энергетический всплеск, совпадающий с точными координатами, указанными Харгрейвом. Корреляция 99.8%. Его способности были не просто реальны – они были измеримы. Это был прорыв.

Но сам след был мёртв. Как отпечаток пальца, оставленный на перчатке. Он подтверждал факт вмешательства, но не вёл к «Инженеру».

Мой рабочий кабинет в «Омеге» был залит холодным светом, отражавшимся от многочисленных экранов. На центральном мониторе была выведена трёхмерная модель места преступления, поверх которой были наложены цветовые зоны интенсивности аномалии – красное пятно именно там, где стоял Харгрейв.

– Он был на грани, – сказала я вслух, обращаясь к пустой комнате. На самом деле, микрофоны передавали мой отчёт куратору. – Соматические реакции: тремор, тахикардия, повышенное потоотделение. Его психика работает на пределе. Он не просто «чувствует» – он проживает отпечаток эмоции.

Голос К.19 прозвучал из динамиков, лишённый тембра, обработанный вокодером. – «Оценка устойчивости?»

– Высокая. Несмотря на стресс, он сохранил когнитивные функции и способность к анализу. Он обнаружил вторичный след. «Наблюдателя».

На схеме места преступления замигал новый маркер – слабый, синий.

– «Ваша интерпретация?»

– Два варианта. Первый: сам «Инженер». Второй: конкурент. Тот, кто также охотится за этой технологией. След чистый, без эмоционального шума. Профессионал.

– «Гипотеза о конкуренте приоритетна. Имеются новые вводные. Инициируйте протокол «Перекрёсток».»

Протокол «Перекрёсток». Подключение к расследованию третьей, независимой силы. Для давления. Для создания контролируемого хаоса.

– Поняла. Цель?

– «Эвелин Шоу. Отдел по борьбе с киберпреступлениями, MI5. Она вышла на дело Харрисона через его финансовые операции. Шоу умна, амбициозна и не любит, когда на её территории работают посторонние. Она станет идеальным катализатором.»

На соседний экран вывелась фотография. Женщина лет сорока с острым, умным лицом, короткой стрижкой и взглядом, который, казалось, просверливал монитор. Эвелин Шоу. Её досье пестрело громкими, хоть и не всегда этичными, операциями.