Перезагрузка либидо
- -
- 100%
- +
Плацебо. Конечно. Он почувствовал укол разочарования, такой острый и горький, что на глаза навернулись слезы. Его развели, как последнего лоха. Старая эксцентричная сумасшедшая впарила ему пустышку, насладившись его отчаянием. Он сжал инъектор в кулаке, готовый швырнуть его об стену.
И тут он заметил. Что-то было не так. Он стоял посреди кухни, но стоял иначе. Его плечи, обычно сведенные вперед, словно он инстинктивно пытался защитить грудную клетку, сами собой расправились. Спина выпрямилась. Он почувствовал, как с мышц шеи и плечевого пояса спало напряжение, которое он носил так долго, что перестал его замечать. Словно с него сняли тяжелый невидимый рюкзак, набитый камнями его страхов.
Он подошел к зеркалу в прихожей. Из мутного стекла на него смотрел тот же парень – высокий, худой, в очках. Но что-то изменилось во взгляде. Пропала загнанность, вечная извиняющаяся тревога. Глаза смотрели прямо, спокойно и… холодно. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, и сам удивился звуку.
– Раз, два, три, – произнес он, и голос прозвучал ниже, глубже, с какой-то новой, незнакомой ему грудной вибрацией. Не осталось и следа от привычного сдавленного сипения.
Он недоверчиво провел рукой по горлу. Это был его голос. Но словно после профессиональной студийной обработки, с вычищенными шумами и поднятыми низкими частотами. Это было невероятно. Это работало.
Его охватила эйфория, похожая на ту, что он испытывал, когда после бессонной ночи находил ошибку в тысячах строк кода. Он захотел действовать. Проверить. Ему нужен был внешний отклик, подтверждение, что изменения видит не только он. Кофе. Ему срочно нужен был кофе. Не растворимая бурда из банки, а настоящий, из кофейни на первом этаже их дома.
Он накинул куртку, сунул в карман телефон и кошелек и выскочил из квартиры. На лестничной клетке он двигался иначе – не семенил, вжимаясь в стену, а шел широким, уверенным шагом. В лифте он не уставился в пол, а посмотрел на свое отражение в металлической панели. И впервые за много лет ему не захотелось отвести взгляд.
Кофейня «Бодрый пингвин» была его постоянным местом. Маленькое помещение, два столика, стойка. За стойкой всегда работала одна и та же девушка, кажется, ее звали Аня. Симпатичная, с пирсингом в носу и вечно уставшим, но вежливым выражением лица. Он заходил сюда сотни раз. Их диалог всегда был одинаков: «Здравствуйте. Большой капучино, пожалуйста. Да, с собой. Спасибо. До свидания». Она никогда не смотрела ему в глаза, пробивая заказ и протягивая стаканчик. Он был для нее частью интерьера.
Сегодня он толкнул стеклянную дверь, и колокольчик над ней звякнул как-то особенно звонко. В кофейне никого не было. Аня протирала кофемашину, повернувшись к нему спиной.
– Добрый вечер, – сказал он.
Она вздрогнула и обернулась. И замерла на долю секунды, словно увидела его впервые. Ее взгляд скользнул по его лицу, и на нем промелькнуло удивление. Она смотрела ему прямо в глаза.
– Здравствуйте, – ее голос был другим, не таким отстраненным, как обычно. – Что для вас?
– Двойной эспрессо. И, пожалуй, ваш самый оптимистичный круассан, – слова слетели с языка легко, без единой запинки. Он даже не думал, что сказать, фраза родилась сама.
На ее губах появилась тень улыбки. Настоящей, не дежурной.
– С оптимизмом сегодня напряженка, но миндальный вполне себе жизнерадостный. Подойдет?
– Более чем. Жизнерадостность – это именно то, чего мне не хватало, – он улыбнулся в ответ. И почувствовал, как мышцы лица, непривычные к такому движению, послушно растягиваются.
Пока она готовила кофе, она продолжала на него поглядывать. Не навязчиво, а с легким любопытством. Он не стал прятать взгляд. Он спокойно рассматривал плакаты на стенах, наблюдал за ее ловкими движениями. Внутри не было ни капли привычного напряжения, желания поскорее заплатить и сбежать. Было спокойно. Абсолютно, кристально спокойно.
– С вас триста пятьдесят рублей, – она поставила на стойку чашку и круассан на тарелке. Он собирался взять с собой, но почему-то передумал.
Он протянул ей пятисотрублевую купюру. Их пальцы на мгновение соприкоснулись, и он не отдернул руку, как сделал бы раньше. Она тоже не спешила ее убирать.
– Вы не местный? – спросила она, отсчитывая сдачу. – Не видела вас раньше.
Сотни раз. Она видела его сотни раз. Но она не видела этого человека.
– Местный, – ответил он. – Просто сегодня решил выйти из тени.
Она рассмеялась. Настоящим, легким смехом.
– Хорошее решение. Вам идет.
Она протянула ему сдачу и чек. Кирилл взял деньги и увидел, что на обратной стороне чека, под списком позиций, ее аккуратным почерком написан номер телефона и имя «Аня».
Он поднял на нее глаза. Она слегка покраснела и быстро отвернулась к кофемашине.
– Спасибо, – сказал он, и в этом простом слове теперь был вес, была уверенность.
Он сел за столик у окна, отпил эспрессо. Кофе был обжигающим и горьким, и эта горечь казалась ему самой прекрасной вещью на свете. Он смотрел на улицу, на спешащих по своим делам людей, на огни машин, на мокрый асфальт. Мир не изменился. Изменился протокол его взаимодействия с этим миром. Он достал из кармана телефон, занес новый контакт. Аня.
Он допил кофе, съел круассан, встал и направился к выходу.
– Хорошего вечера, – бросила она ему вслед.
– И вам, – он обернулся и подмигнул ей. Он. Подмигнул. Девушке. Движение получилось естественным, не отрепетированным.
Выйдя на улицу, он вдохнул холодный ноябрьский воздух. Он не чувствовал холода. Он чувствовал, как внутри него начинает работать новая, мощная операционная система. И это была только первая ее загрузка. Впереди – еще девятнадцать инъекций. Девятнадцать дней. Отсчет начался.
Первый контакт
Номер телефона Ани, нацарапанный на кассовом чеке, лежал в кармане его куртки, как артефакт из параллельной вселенной, доказательство того, что он успешно прошел авторизацию в мире, который раньше выдавал ему ошибку 401. Поднимаясь в лифте на свой этаж, Кирилл смотрел на свое отражение в затертой до матовости стальной панели. Отражение было другим. Дело было не в расправленных плечах или новом, прямом взгляде, а в чем-то более фундаментальном. Прежний Кирилл был набором программных ограничений, заплаткой поверх заплатки. Этот новый – ощущался как чистая установка, система с правами суперпользователя. Он чувствовал каждый мускул, каждое движение воздуха на коже, слышал гул лифтового механизма не как раздражающий фон, а как часть общей звуковой карты реальности. Его сенсоры работали на полную мощность.
Двери лифта с шипением разъехались на его двенадцатом этаже. Он шагнул в тусклый коридор, пропахший смесью вчерашнего борща и дешевого освежителя воздуха с запахом «морского бриза». И замер. Из соседней, 124-й квартиры, выходила она.
Ее звали Мария. Он знал это, потому что однажды видел ее имя на извещении, торчавшем из почтового ящика. Для себя он называл ее «Объект „Недоступность“». Она была божеством этого унылого панельного пантеона. Высокая, с такой фигурой, что казалось, ее вылепили в 3D-редакторе по идеальным лекалам. Длинные, цвета воронова крыла волосы, острые скулы, полные губы, которые всегда были либо чуть надуты, либо изогнуты в презрительной усмешке. Она работала моделью, или кем-то вроде того – он часто видел ее в холле с профессиональными фотографами или в такси бизнес-класса, уезжающей в ночь.
Раньше при виде нее его система уходила в аварийную перезагрузку. Он бы вжал голову в плечи, уставился в пол и постарался бы дематериализоваться. Он бы молился, чтобы ей не понадобился лифт в ту же секунду. Сегодня он остался на месте. Он не отвел взгляд. Он запустил процесс сканирования. На ней были обтягивающие спортивные легинсы и короткий топ, открывавший полоску идеально плоского живота. В одной руке – айфон последней модели, в другой – маленький клатч от какого-то бренда, название которого он не мог прочитать, но интуитивно понимал, что его стоимость эквивалентна трем его зарплатам. Пользователь с максимальным уровнем привилегий.
Она захлопнула дверь и повернулась, чтобы идти к лифту. Их взгляды встретились. Обычно она смотрела сквозь него, как сквозь дефект на стене. Сейчас ее глаза, темно-карие, почти черные, на мгновение сфокусировались на нем. В них промелькнуло удивление, смешанное с легким раздражением, как будто привычный элемент пейзажа вдруг начал вести себя непредсказуемо. Она нажала кнопку вызова лифта, демонстративно отвернувшись.
Старый Кирилл бы уже ретировался в свою берлогу. Но фаервол был отключен. Внутренний цензор, который раньше бы забил тревогу и оборвал все исходящие соединения, молчал. Вместо этого его мозг, освобожденный от оков страха, сделал простое наблюдение. Она нажала на кнопку, хотя кабина лифта все еще стояла на этаже с открытыми дверями.
– Он ждет вас, – сказал Кирилл. Голос прозвучал ровно и спокойно, без малейшей дрожи.
Мария вздрогнула и медленно обернулась. Она посмотрела на него, потом на открытые двери лифта, потом снова на него. На ее лице отразился сложный процесс: от раздражения к недоумению, а затем к чему-то похожему на любопытство.
– Что? – переспросила она. Ее голос был низким, с легкой хрипотцой.
– Лифт. Он не уехал. Ждет, – повторил он, слегка наклонив голову. Он не улыбался. Он просто констатировал факт, но сама интонация превратила это в нечто большее, чем простое замечание.
Она фыркнула, но в этом фырканье не было прежнего высокомерия. Скорее, смущение.
– Да. Точно. Задумалась.
Она сделала шаг к кабине, но Кирилл остался на месте, не давая ей пройти и не давая дверям закрыться. Это был бессознательный жест, блокировка процесса, но он выглядел как намеренный ход в сложной партии.
– Тяжелый день? – спросил он. Прямой запрос на получение данных, без шифрования и обиняков.
Она снова остановилась, теперь уже глядя на него в упор. Она изучала его, как странный новый гаджет, пытаясь понять его функционал. Он выдержал ее взгляд. Он видел в ее глазах отражение себя – и это был не сутулый задрот, а высокий, спокойный мужчина.
– Можно и так сказать, – протянула она наконец. – Съемка двенадцать часов. Чувствую себя манекеном, которому забыли выключить питание.
– Иногда полезно перезагрузиться, – заметил он.
Эта фраза, такая естественная для него, прозвучала в контексте их разговора как тонкая, почти философская метафора. На ее губах появилась слабая улыбка. Первая, которую он видел адресованной не экрану телефона.
– Может, и так, – она шагнула в лифт. Он посторонился, пропуская ее, и вошел следом. Двери закрылись, отрезав их от мира.
Кабина была маленькой. Слишком маленькой. Ее духи – что-то терпкое, мускусное, с нотами ванили – заполнили все пространство, проникая в легкие, оседая на рецепторах. Это был сенсорный ввод такой интенсивности, что его система на мгновение подвисла. Он чувствовал тепло ее тела, хотя они и не соприкасались. В зеркале он видел их рядом: он, в своей серой, бесформенной толстовке и джинсах, и она – произведение дизайнерского искусства. Два объекта из разных классов, случайно оказавшиеся в одном массиве.
Лифт дернулся и поехал вниз.
– А вы? – вдруг спросила она, нарушив тишину. – Тоже тяжелый день? Спасали мир?
В ее голосе слышалась легкая ирония, но не злая. Это был стандартный тест на совместимость протоколов.
– В каком-то смысле, – ответил он. – Восстанавливал целостность данных в одной очень капризной системе. Почти то же самое, что спасение мира. Только без спецэффектов и благодарности.
Она усмехнулась.
– Понимаю. У нас тоже. Только система называется «глянец».
Лифт остановился на первом этаже. Двери открылись, возвращая их в реальность холла с его выцветшей плиткой и тусклым светом. Казалось, на этом все должно было закончиться. Они разойдутся, и этот странный сбой в матрице останется лишь короткой записью в системном журнале. Мария вышла первой и направилась к выходу на улицу. Кирилл двинулся к своей почтовой ячейке, решив проверить корреспонденцию, которой там никогда не было. Просто чтобы продлить момент, оттянуть возвращение в свою квартиру.
– Черт! – услышал он ее раздраженный голос.
Он обернулся. Она стояла у выхода, дергая ручку тяжелой металлической двери подъезда.
– Что случилось?
– Заклинило, кажется. Или я такая слабая стала после этой съемки, – она снова с силой потянула на себя массивную ручку. Дверь не поддавалась.
Кирилл подошел. Он сразу увидел проблему. Не в двери. А в ней. Она тянула дверь на себя, хотя на табличке рядом старославянской вязью было выведено «От себя». Классическая ошибка пользователя.
Он не стал ей этого говорить. Вместо этого он просто положил свою руку поверх ее ладони на ручку. Ее кожа была прохладной и гладкой. Она замерла, удивленная этим жестом. Он почувствовал, как под его пальцами напряглись ее тонкие пальцы. Секунду они стояли так, в этом странном, почти интимном контакте. Затем он мягко, но настойчиво нажал. От себя. Дверь с легким скрипом открылась.
– Ох, – выдохнула она, отнимая руку, как будто обжегшись. Ее щеки слегка порозовели. – Я… Спасибо.
– Иногда достаточно просто изменить вектор приложения силы, – сказал он, глядя ей в глаза.
Она смотрела на него, и ее взгляд снова изменился. Любопытство перерастало в явный интерес. Она видела перед собой не соседа-недотепу, а мужчину, который только что решил ее проблему – пусть и пустяковую – легко, без лишних слов и с какой-то скрытой силой.
– Вы… странный, – сказала она, но в ее голосе это прозвучало как комплимент. – Мы ведь соседи, да? Я вас видела. Вы обычно… другой.
– Обновил прошивку, – ответил он с абсолютно серьезным лицом.
Она рассмеялась. На этот раз громко и открыто.
– Ладно, «мистер Обновил-Прошивку». Чем я могу вас отблагодарить за спасение из этой железной тюрьмы?
Его мозг мгновенно просчитал варианты. Пригласить на кофе? Слишком банально. Попросить номер телефона? Уже есть один, от Ани, и этот трофей казался чем-то более ценным, потому что был получен без боя. Сказать «не стоит благодарности» и уйти? Это был бы старый сценарий. Он выбрал третий путь. Прямой и неожиданный.
– У вас есть штопор? – спросил он.
Она моргнула.
– Что?
– Штопор. Я собирался купить бутылку вина, но понял, что мой сломался. А все магазины в округе уже не продают алкоголь.
Это была чистая импровизация, ложь, сгенерированная его новым процессором за доли секунды. У него не было вина. И штопора у него, кажется, тоже никогда не было.
Она несколько секунд обрабатывала этот нестандартный запрос. Затем на ее лице появилось хитрое выражение.
– Штопор есть. Но он идет в комплекте с вином. И со мной. Поднимайтесь ко мне через пятнадцать минут. Квартира сто двадцать четыре. Если, конечно, ваша новая прошивка поддерживает такой функционал.
Она подмигнула ему, вышла на улицу и, не оглядываясь, пошла в сторону круглосуточного магазина на углу. Кирилл остался стоять в подъезде, оглушенный произошедшим. Это было похоже на взлом пентагона с помощью калькулятора. Он только что получил приглашение от «Объекта „Недоступность“». Системные требования для этого квеста были запредельными, но он, кажется, только что прошел проверку.
Ровно через пятнадцать минут он стоял перед ее дверью. Все эти четверть часа он провел в лихорадочной деятельности. Принял душ, почистил зубы до блеска десен, нашел единственную не мятую черную футболку и даже попытался причесаться. Он смотрел на себя в зеркало и вел внутренний диалог.
«Это ловушка. Она сейчас откроет дверь, а за ней будет стоять ее огромный парень-качок».
«Ответ системы: вероятность крайне низка. Не было замечено мужских вещей или признаков постоянного присутствия второго пользователя в ее зоне».
«Она просто посмеется надо мной».
«Ответ системы: смех уже зафиксирован, оценка – положительная. Повторный смех не несет угрозы».
«Я не знаю, что говорить. Что делать».
«Ответ системы: импровизация. Фаервол отключен. Доверься ядру».
Он нажал на звонок. Дверь почти сразу открылась. На пороге стояла Мария. Она переоделась в легкий шелковый халат темного-вишневого цвета, который почти ничего не скрывал. Ее волосы были распущены и падали на плечи. От нее пахло вином и теми же духами, но теперь они казались еще более концентрированными. В руке она держала бокал.
– А ты пунктуальный, – сказала она, отступая вглубь квартиры и пропуская его. – Проходи, не стесняйся.
Кирилл шагнул за порог и оказался в другом мире. Если его квартира была заваленным складом старого железа, то ее – была похожа на страницу из журнала по дизайну интерьеров. Белые стены, белый глянцевый пол, огромные окна без штор, выходящие на ночной город. Минимум мебели: низкий белый диван, стеклянный столик, на котором стояла открытая бутылка красного вина и два бокала, и огромная плазменная панель на стене. Никаких книг, никаких фотографий, никаких личных вещей. Стерильная, холодная красота, как в операционной. Воздух был прохладным и пах чем-то искусственным, как в новом автомобиле.
– Располагайся, – она махнула рукой в сторону дивана. – Я сейчас.
Она ушла вглубь квартиры, и он услышал шум воды в ванной. Он сел на краешек дивана. Кожа была холодной и скользкой. Он чувствовал себя инородным телом в этом белом, выверенном пространстве. Его черная футболка и потертые джинсы казались здесь грязным пятном. Он взял в руки бокал, который она оставила для него. Вино было терпким и густым. Он сделал глоток. Оно обожгло горло, но принесло какое-то странное успокоение.
Мария вернулась через пару минут. Она села на диван рядом. Не близко, но и не далеко. На достаточном расстоянии, чтобы он чувствовал тепло ее тела.
– Ну, рассказывай, «мистер Прошивка», – сказала она, глядя на него в упор. – Кто ты такой? Я живу здесь два года и впервые слышу твой голос.
Он сделал еще один глоток вина, собираясь с мыслями. Правда была не вариантом. Ложь должна была быть убедительной.
– Я системный администратор, – сказал он. – Моя работа – делать так, чтобы все работало, оставаясь при этом невидимым. Чем лучше я работаю, тем меньше меня замечают. Видимо, я очень хороший работник.
Она усмехнулась.
– А что изменилось сегодня? Решил поработать плохо?
– Решил, что невидимость – это неэффективный режим энергосбережения. Пришло время перейти в активный режим.
Они помолчали. Она отпила вина, не отрывая от него взгляда. Напряжение в комнате нарастало, оно было почти физически ощутимым, как статическое электричество перед грозой. Он не знал, каким должен быть следующий шаг, и просто ждал, анализируя ее микровыражения, язык тела. Она слегка подалась вперед. Сигнал был получен.
– Знаешь, что я думаю? – прошептала она, ставя свой бокал на столик. – Я думаю, ты очень интересный сбой в моей скучной, идеально отлаженной системе.
Она придвинулась ближе. Теперь их колени соприкасались. Она протянула руку и сняла с него очки, медленно, словно совершая какой-то ритуал. Мир без очков поплыл, превратился в набор размытых цветовых пятен. Но ее лицо, находившееся всего в нескольких сантиметрах от его, было в фокусе. Он видел каждую ресничку, видел золотистые искорки в ее темных глазах.
– Так лучше, – сказала она. – Так я вижу, что ты настоящий.
И она его поцеловала.
Это был протокол, к которому он был абсолютно не готов. Его мозг, привыкший обрабатывать информацию, столкнулся с таким объемом сенсорных данных, что чуть не завис. Мягкость и тепло ее губ, вкус вина на ее языке, запах ее кожи, ее рука, которая теперь лежала на его шее, прохладные пальцы, зарывшиеся в его волосы. Он попытался ответить, неуклюже, неловко, копируя то, что видел в кино. Вероятно, получалось плохо, но ей, кажется, было все равно. Она взяла инициативу на себя, направляя, подсказывая, доминируя.
Когда она отстранилась, он тяжело дышал.
– Твоя прошивка точно новая, – усмехнулась она. – Еще не все драйверы установлены.
Она встала и протянула ему руку.
– Пойдем. Я помогу тебе с установкой.
Он, как во сне, взял ее руку и поднялся. Она повела его в спальню. Там было так же стерильно и бело, как и в гостиной. Огромная кровать с белым покрывалом, занимавшая почти все пространство. Единственным цветным пятном была черная шелковая маска для сна на подушке.
То, что произошло дальше, было для Кирилла полным системным сбоем и триумфом одновременно. Он был на чужой территории, с неизвестным интерфейсом и без мануала. Все его теоретические знания, почерпнутые из терабайтов просмотренного порно, оказались бесполезным мусором. Реальность работала по другим алгоритмам.
Снять с нее халат оказалось нетривиальной задачей. Шелковая ткань путалась в его дрожащих пальцах. Стянуть с себя футболку он смог только с третьей попытки, запутавшись в ней головой. Каждый шаг был похож на отладку кода вслепую. Он чувствовал себя нелепым, неуклюжим, и ждал, что она вот-вот рассмеется и выгонит его. Но она не смеялась. Она наблюдала за ним с тем же странным, изучающим любопытством, иногда тихо подсказывая, направляя его руки.
Ее тело было произведением искусства. Гладкая кожа, упругие мышцы, ни одного изъяна. Он прикасался к ней с благоговением и ужасом, как будто трогал бесценный экспонат в музее. Его собственный организм отвечал на это бунтом, который он едва мог контролировать. Это была DDoS-атака на его нервную систему.
Сам акт был катастрофой и откровением. Он пытался следовать каким-то заученным сценариям, но его тело не слушалось. Он был слишком напряжен, слишком быстр, слишком неловок. Это было больше похоже не на акт любви, а на отчаянную попытку взломать файрвол самой природы. Все закончилось быстро, скомканно, и он рухнул на кровать рядом с ней, чувствуя себя опустошенным и одновременно наполненным чем-то новым, ошеломляющим. Он ждал унижения, саркастичного комментария. Он провалил главный тест.
Но Мария повернулась к нему, провела пальцем по его мокрой от пота груди и сказала тихо:
– Ничего. Для первого раза неплохо. Драйверы со временем обновятся.
В ее голосе не было насмешки. Только какая-то странная, отстраненная нежность, как у инженера, который смотрит на работу собранного им механизма. И тут Кирилл понял. Для нее это тоже был эксперимент. Он был для нее не мужчиной, а интересной аномалией, экзотическим вирусом в ее стерильной системе. И от этого осознания ему стало не обидно, а наоборот, как-то спокойно. Они были квиты. Оба использовали друг друга.
Он лежал на ее шелковых простынях, в ее белой, безликой квартире, и слушал, как за окном гудит ночная Москва. Он впервые в жизни был в постели с женщиной. Он перестал быть девственником. Одна из главных, самых болезненных ошибок в его коде была исправлена. Перезагрузка началась. Он не знал, к чему приведет эта новая система, какие в ней скрыты уязвимости и баги. Но он точно знал одно: он никогда больше не будет прежним. Он закрыл глаза, и впервые за много лет в его голове было тихо. Никакого самоанализа, никакой рефлексии. Только пустота. Чистый, отформатированный диск, готовый к записи новой истории.
Ошибка 403: доступ запрещен
Рассвет над Москвой Кирилл встретил на балконе сто двадцать четвертой квартиры. Он стоял, одетый в свои вчерашние джинсы и футболку, и смотрел, как серая предрассветная дымка медленно окрашивается в холодные оттенки розового и оранжевого. Внизу, на двенадцать этажей ниже, город просыпался: первые машины шипели по мокрому асфальту, одинокие точки фонарей гасли одна за другой. Воздух был резким и чистым, он пах озоном после ночного дождя и выхлопами мегаполиса. За его спиной, в стерильной белой спальне, спала Мария. Ее дыхание было ровным и тихим, она лежала в идеальной позе, словно манекен, который забыли убрать в витрину.
Прошлая ночь не принесла ему оглушительной радости или чувства триумфа. Ощущение было другим. Оно походило на успешную компиляцию сложнейшего кода после недели отладки. Не восторг, а глубокое, холодное удовлетворение от того, что система работает. Он получил доступ, выполнил операцию, вышел из сессии. Физиологический голод был утолен, но он обнаружил, что это был лишь фоновый процесс, потреблявший минимум системных ресурсов. Главный запрос, тот, что годами вызывал перегрузку его центрального процессора, оставался необработанным. И у этого запроса было имя: Светлана.