Перезагрузка либидо
- -
- 100%
- +
Мария была бета-тестом. Полигоном для испытания нового оборудования. Она была красивой, сложной, но в конечном счете предсказуемой системой с известными уязвимостями: тщеславием и скукой. Светлана – это было другое. Она была ядром. Получить к ней доступ означало получить права суперпользователя на весь мир. Победа с Марией была лишь локальным успехом, взломом периферийного устройства. Светлана была главным сервером, и он чувствовал, что теперь у него есть все инструменты, чтобы подобрать к ней root-пароль.
Он тихо вышел из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь. В его собственной берлоге пахло пылью и одиночеством. Этот запах больше не угнетал его, а вызывал лишь легкое недоумение, как при виде устаревшего кода, написанного кем-то другим, кем-то неопытным и наивным. Он принял душ, смывая с себя чужой запах духов и стерильность шелковых простыней. Стоя под горячими струями воды, он строил план. Просто подойти и заговорить – это был бы слишком прямолинейный brute force. Для такой сложной системы требовался более изящный подход, эксплойт, нацеленный на конкретную архитектуру.
Следующие два часа он провел за компьютером, но впервые за много лет он искал не решения для сетевых проблем, а документацию по взлому человеческой психики. Он погрузился в мутные воды интернета, в те его заводи, где обитали самопровозглашенные гуру соблазнения. Форумы с названиями вроде «Альфа-Протокол» и «Код Доминации», блоги пикап-артистов, видео с семинаров, где потные мужчины в тесных рубашках рисовали на флипчартах схемы эскалации. Раньше он смотрел на все это с брезгливостью и завистью. Теперь он видел в этом техническую документацию, набор команд и скриптов.
Он отфильтровывал откровенный бред и вычленял то, что казалось ему логичным. «Создание ценности», «Демонстрация высокого статуса», «Неггинг» – легкое обесценивание, чтобы сбить защиту цели, «Кинестетика» – искусство случайных прикосновений. Все это было похоже на этапы сложной хакерской атаки: сканирование портов, поиск уязвимостей, повышение привилегий, внедрение полезной нагрузки. Он чувствовал, как его аналитический ум, годами отточенный на поиске логических ошибок в коде, с жадностью впитывает эту новую информацию. Он выписывал фразы, репетировал интонации перед зеркалом. Он не пытался понять психологию, стоявшую за этими приемами. Он просто учил команды. Он был машиной, загружающей в себя новый программный пакет.
На работу он пришел другим. Не просто уверенным, как накануне в кофейне, а заряженным, как конденсатор перед разрядом. Он шел по опенспейсу, и люди расступались. Не потому, что он их расталкивал, а потому, что его движения приобрели новую экономию и вес. Он не смотрел в пол. Его взгляд сканировал пространство, оценивая, категоризируя. Вот сидят «юзеры» с низким приоритетом из бухгалтерии, вот «фоновые процессы» из отдела кадров. Стас попытался подойти к нему с очередным дурацким анекдотом, но Кирилл остановил его одним холодным взглядом и коротким: «Не сейчас, Стас, занят». Тот осекся и отступил, глядя ему вслед с удивлением и даже некоторым страхом.
Он нашел свою цель. Светлана стояла у кулера с водой вместе с двумя девушками из своего отдела. Она смеялась над чем-то, и этот звук, который раньше вызывал у него сладкую боль, теперь был просто входящим аудиосигналом, который требовалось проанализировать. Он увидел ее не как объект обожания, а как задачу. Объект «Светлана». Статус: онлайн. Защита: активна. Текущая операция: социальное взаимодействие с дружественными узлами. Идеальный момент для внедрения.
Он подошел к ним не спеша, с той выверенной небрежностью, о которой читал ночью. Он не стал дожидаться паузы в разговоре, а мягко вклинился в их группу, встав чуть сбоку от Светланы, но так, чтобы оказаться в центре общего внимания. Девушки умолкли и посмотрели на него. Светлана тоже обернулась. На ее лице промелькнуло то же удивление, что и у Ани в кофейне, но смешанное с чем-то еще. С узнаванием. Она помнила вчерашнего героя и позавчерашнего чудика.
– Доброе утро, дамы. Надеюсь, вы обсуждаете не падение наших маркетинговых метрик, а что-то более приятное, – его голос прозвучал ровно, с нотками легкой иронии. Это был классический «вход», описанный в одном из руководств. Задать тон, показать статус.
Подруги Светланы переглянулись. Она сама слегка нахмурилась, пытаясь сопоставить этот образ с тем Кириллом, которого она знала.
– Кирилл? Привет, – сказала она чуть настороженно. – Нет, мы обсуждали новый сериал.
– Сериал? Отлично. Бегство от реальности – лучший способ сохранить рассудок в нашем офисе, – он улыбнулся, но улыбка не затронула глаз. Это была программная эмуляция дружелюбия. – Кстати, Света, это платье… интересный выбор. Очень смело. Моя бабушка любила такой цветочный принт.
Это был «нег». Удар, замаскированный под комплимент. Согласно инструкции, это должно было выбить ее из равновесия, заставить искать его одобрения. Он увидел, как ее глаза на мгновение расширились от удивления. Она опустила взгляд на свое простое летнее платье в мелкий васильковый узор. Он видел, что она смутилась. Скрипт сработал. Stage one complete.
Ее подруги почувствовали неловкость. Одна из них что-то пробормотала про срочное письмо и поспешила к своему столу. Вторая последовала за ней. Они остались вдвоем у кулера. Идеально.
– Я… спасибо, наверное, – проговорила Светлана, все еще немного растерянная. – Я не знала, что ты разбираешься в моде.
– Я разбираюсь в людях, – ответил он, понизив голос и сделав шаг ближе, вторгаясь в ее личное пространство. – И я вижу, что ты не такая простая, как хочешь казаться. За этими цветочками прячется что-то интересное.
Он говорил чужими, заученными фразами. Они казались ему мощными и эффективными, как команды в терминале. Он не замечал, как неестественно они звучат, как сильно контрастируют с его образом айтишника. Он видел только результат: она не отступила. Она смотрела на него, пытаясь понять, что происходит. Ее внутренний антивирус сканировал его на предмет угрозы.
– Кирилл, с тобой все в порядке? – спросила она тихо. В ее голосе не было кокетства. Было искреннее беспокойство.
Ошибка. Этот ответ не был предусмотрен алгоритмом. Он должен был проигнорировать вопрос и перейти к следующему этапу. Кинестетика.
– Более чем, – он усмехнулся и протянул руку, чтобы убрать с ее плеча несуществующую пылинку. Его пальцы на долю секунды коснулись ее кожи. Она вздрогнула, как от удара током, и сделала шаг назад, выходя из его досягаемости.
Ее лицо изменилось. Растерянность сменилась холодной отчужденностью. Ее добрые глаза стали похожи на два кусочка льда. Она смотрела на него так, словно видела впервые, и то, что она видела, ей категорически не нравилось.
– Не надо так, – сказала она тихо, но твердо.
Сигнал тревоги. Система обнаружила аномалию. Но он решил, что это лишь защитная реакция, которую нужно продавить.
– Как «так»? – он снова улыбнулся, стараясь выглядеть расслабленным и уверенным. – Я просто дружелюбен. Или ты боишься сильных мужчин, Света? Предпочитаешь тихих мальчиков, которые смотрят на тебя из своего угла и боятся сказать слово?
Это был последний, самый мощный скрипт из его арсенала. Прямой вызов, апелляция к ее подсознательным желаниям, как утверждал гуру с форума. Он ожидал чего угодно: смущения, гнева, даже пощечины. Но он не ожидал того, что произошло.
Она посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом. В нем не было злости. В нем была глубокая, почти материнская печаль и разочарование. Словно она смотрела на что-то ценное, что сломалось у нее на глазах.
– Я предпочитаю настоящих, Кирилл, – сказала она очень тихо, так, что ее мог слышать только он. – А тот тихий мальчик, который смотрел на меня из своего угла, был настоящим. Я не знаю, кто ты сейчас, и, честно говоря, не хочу знать. Прости, мне нужно работать.
Она развернулась и пошла к своему столу, не оглядываясь. Ее спина была идеально прямой.
Он остался стоять один у кулера. Вода в бутыли тихо булькнула. В опенспейсе стоял обычный рабочий гул: стук клавиатур, телефонные звонки, приглушенные разговоры. Мир не остановился. Но его внутренняя система потерпела катастрофический сбой.
403 Forbidden.
Доступ запрещен. Не «404 Not Found», когда объект просто не найден. Не «500 Internal Server Error», когда проблема на его стороне. А именно «403». Объект существует. Он здесь. Но у тебя нет прав для доступа к нему. И сервер отказывается объяснять, почему. Самый унизительный код ошибки.
Он стоял, и эйфория от «Афродиты-7» испарялась, как вода с раскаленной сковороды. Препарат все еще работал – он не чувствовал страха или желания сбежать и спрятаться. Вместо этого он ощущал холодное, звенящее недоумение. Как это возможно? Он все сделал по инструкции. Он применил проверенные эксплойты. Система должна была поддаться. Но она выставила непробиваемый фаервол и занесла его IP-адрес в черный список.
Он медленно побрел на свое место. Он сел за стол, уставился в монитор, на котором были открыты логи вчерашнего сбоя. Зеленые строки, свидетельство его триумфа. Но он больше не чувствовал ничего. Он прокручивал в голове короткий диалог со Светланой снова и снова, как отладчик, проходящий по коду в поисках бага.
«Моя бабушка любила такой принт». Нег был слишком грубым?
«Ты боишься сильных мужчин?» Вызов оказался преждевременным?
Прикосновение? Нарушение границ?
Его мозг, привыкший к четкой логике, не мог обработать эту ошибку. В мире машин на каждое действие есть предсказуемое противодействие. Здесь же все переменные были плавающими, иррациональными. Он взломал Марию, используя примитивный фишинг, основанный на ее скуке. Но система Светланы оказалась гораздо сложнее. У нее был эвристический анализатор, который распознал его атаку не как проявление силы, а как вирус, маскирующийся под системное обновление. И она его заблокировала.
Он посмотрел через опенспейс на ее стол. Она сидела, склонившись над своим компьютером, и он видел только ее светлую макушку. Она не оглядывалась. Для нее инцидент был исчерпан. Пользователь закрыл сессию.
И тут до него начало доходить. Медленно, болезненно, как поврежденные сектора, восстанавливающиеся на жестком диске. Дело было не в словах. Не в прикосновениях. Дело было в нем. Он пришел к ней не как человек к человеку. Он пришел к ней как хакер к системе, которую нужно взломать. Он не видел ее. Он видел цель. Он не разговаривал с ней. Он выполнял скрипт. И она, ее «эвристический анализатор», ее душа – или как там это называется у людей – почувствовала это. Почувствовала фальшь, чужеродный код, заученные фразы.
«Тот тихий мальчик… был настоящим».
Эта фраза билась в его черепе, как назойливое системное уведомление, которое невозможно закрыть. Получалось, что тот, прежний Кирилл, забитый, испуганный, неспособный связать двух слов, имел больше шансов? Потому что его молчание было искренним? Его страх был настоящим? А эта новая, уверенная, дерзкая версия – всего лишь подделка, эмуляция, виртуозно выполненная, но все равно фальшивка?
Он опустил голову на руки. Гул офиса давил на уши. Препарат все еще блокировал страх, но он не мог заблокировать это новое, незнакомое чувство. Смесь растерянности, унижения и… пустоты. Победа над Марией принесла ему физическое удовлетворение, но оставила внутри холод. Поражение от Светланы не причинило физической боли, но выжгло в нем что-то важное. Он впервые понял, что секс и близость – это не одно и то же. Доступ к телу и доступ к душе требуют совершенно разных ключей шифрования. И тот ключ, который он так легко подобрал к одной двери, оказался абсолютно бесполезен для другой.
Он думал, что «Афродита-7» дала ему суперсилу. Но теперь ему казалось, что она просто дала ему очень мощный, но грубый инструмент. Лом. Им можно вскрывать простые замки. Но для сложного механизма, как у Светланы, лом бесполезен. Он только погнет штифты и заблокирует замок навсегда.
Первая серьезная неудача. Первый сбой в его новой, идеальной системе. Он смотрел на свои руки, лежавшие на клавиатуре. Те же руки, что вчера спасли компанию, а ночью касались тела модели. Сейчас они казались ему чужими. Инструментами, которыми он еще не научился пользоваться. Он чувствовал себя пользователем, который получил права администратора, но не имеет ни малейшего понятия об архитектуре системы, которой теперь должен управлять. И одно неверное движение могло привести к полному и необратимому краху. Он уже сделал это неверное движение. И теперь отчаянно пытался понять, можно ли как-то откатить систему к предыдущей точке сохранения. Но он знал, что такой точки больше не существует.
Новый уровень доступа
Провал был абсолютной величиной. Он не имел оттенков или степеней, как температура процессорного ядра, а существовал в бинарной логике: ноль или единица, успех или неудача. Сбой со Светланой был чистой, дистиллированной единицей в регистре его поражений. Кирилл сидел за своим столом, и гул опенспейса казался ему звуком сбоящего жесткого диска – монотонным, тревожным скрежетом, предвещающим потерю всех данных. Химическая блокада страха, установленная «Афродитой-7», не давала ему скатиться в привычную трясину самобичевания. Вместо паники он испытывал холодную, почти отстраненную злость инженера, чей идеально написанный код не сработал на целевой платформе из-за необъяснимой несовместимости аппаратного обеспечения.
Он закрыл все окна, связанные с пикап-форумами, и с отвращением удалил историю браузера. Этот софт был мусорным, полным уязвимостей и троянов. Он не давал контроля, а лишь создавал его иллюзию, как дешевый антивирус, который пропускает настоящую угрозу, но заваливает систему ложными срабатываниями. Светлана была не тем сервером. Ее операционная система была слишком сложной, защищенной не стандартными паролями, а чем-то иррациональным, что его логика не могла просчитать. Эмпатия? Искренность? Эти понятия отсутствовали в его технической документации.
Отказавшись от попыток взломать социальную сеть, он перенаправил все освободившиеся ресурсы на ту систему, которую понимал. Работа. Здесь были правила, иерархия, четко прописанные протоколы. Здесь его аналитические способности были не багом, а основной функцией. На повестке дня стояла проблема, которую все деликатно обходили уже несколько недель: «Проект Омега», система интеграции данных с новым логистическим партнером, работала на пределе возможностей. Сеть «задыхалась», пакеты терялись, а временные «костыли», которые ставили его коллеги, лишь усугубляли ситуацию, создавая новые узкие места. Это была системная, архитектурная ошибка, а все пытались лечить ее локальными заплатками.
В два часа дня была назначена экстренная планерка. В стеклянной переговорной, похожей на аквариум, собрался весь топ-менеджмент IT-департамента. Во главе стола, прямая как стальной стержень, сидела Анна Викторовна Заславская. Она не говорила, а молчала, и это молчание было более весомым, чем любая гневная тирада. Она обводила подчиненных холодным, оценивающим взглядом, и под этим взглядом начальники отделов ежились и теребили в руках дорогие ручки. Ее присутствие меняло физические свойства воздуха в комнате, делая его плотнее, разреженнее. Кирилл сидел в самом дальнем углу, как обычно. Раньше он бы старался слиться со стулом, превратиться в элемент интерьера. Сегодня он наблюдал.
Он видел не людей, а сетевые узлы. Вот руководитель отдела разработки, вещающий о необходимости увеличения пропускной способности каналов – классическая попытка решить проблему программного обеспечения аппаратными средствами. Вот главный по базам данных, предлагающий оптимизировать запросы – локальная оптимизация, которая не решит проблему глобальной архитектуры. Они все видели только свой участок сети, не понимая общей топологии. Анна Викторовна слушала их, и на ее тонких, плотно сжатых губах не дрогнул ни один мускул. Ее лицо было интерфейсом, лишенным лишних элементов, – только статусная строка напряженного ожидания.
– Еще будут предложения? – ее голос прорезал воздух, как лазер. Он не был громким, но заставлял всех вздрогнуть. – Или мы так и будем прикладывать подорожник к гангрене?
В наступившей тишине раздался скрип стула. Это был Кирилл. Он встал. Все головы в комнате, включая голову Заславской, повернулись в его сторону. На лицах коллег отразилась смесь недоумения и тревоги, как будто сервер с низким приоритетом вдруг начал рассылать по сети пакеты с правами администратора.
– Проблема не в каналах и не в запросах, – сказал Кирилл. Его голос, усиленный акустикой переговорной, звучал непривычно глубоко и ровно. «Афродита-7» гасила любой тремор, любую неуверенность. – Проблема в самой парадигме. Мы используем централизованную модель обработки данных, унаследованную от старой системы. Каждый запрос от партнера проходит через наш центральный хаб, который выполняет аутентификацию, валидацию, а затем перенаправляет его в нужный сервис. Хаб стал нашим единым узлом отказа.
Он подошел к магнитной доске и взял маркер. Его движения были точными, лишенными суеты. Он не спрашивал разрешения. Он просто взял на себя управление.
– Мы пытаемся расширить трубу, – он нарисовал простую схему: толстую линию, ведущую к одному центру, от которого расходились тонкие лучи. – А нужно менять саму систему водоснабжения.
Он стер рисунок и начал рисовать новый. Несколько независимых узлов, соединенных друг с другом в ячеистую сеть.
– Децентрализация. Микросервисная архитектура. Мы должны разбить монолитный хаб на несколько независимых, легковесных сервисов. Сервис аутентификации, сервис валидации, сервис маршрутизации. Каждый из них можно масштабировать независимо. Партнер обращается не к центральному серверу, а к шлюзу API, который динамически распределяет нагрузку между сервисами. Мы убираем единую точку отказа и получаем практически бесконечную горизонтальную масштабируемость. Это не просто ремонт. Это полная пересборка архитектуры.
Он закончил рисовать и положил маркер. В комнате стояла абсолютная тишина, нарушаемая лишь гулом системы вентиляции. Он не смотрел на ошеломленные лица коллег. Он смотрел на Анну Викторовну. Ее взгляд изменился. Ледяное безразличие сменилось острым, сфокусированным интересом хищника, заметившего нечто необычное в своей привычной среде обитания. Ее глаза, цвета мокрого асфальта, сканировали его, анализировали, пытались заглянуть под оболочку.
– Сроки? Бюджет? – ее голос был таким же резким, но в нем появились новые нотки.
– Шесть недель на разработку прототипа силами двух программистов и одного DevOps-инженера, – ответил Кирилл без запинки. Цифры были у него в голове, он просчитал все еще час назад. – Параллельный запуск в тестовой среде. Полный переход в течение трех месяцев. По бюджету – это будет в три раза дешевле, чем закупка нового оборудования, которое через полгода снова устареет. Мы инвестируем не в железо, а в гибкость.
Руководитель отдела разработки открыл было рот, чтобы возразить, но Заславская остановила его едва заметным движением руки. Она не сводила глаз с Кирилла.
– Подготовьте подробный меморандум. Со всеми выкладками. Хочу видеть его у себя на столе завтра к девяти утра, – произнесла она. Это был приказ. Затем она обвела взглядом остальных. – Совещание окончено. Все свободны. Соколов, задержитесь.
Комната опустела за считанные секуSECONDS. Коллеги выходили, бросая на Кирилла косые взгляды, в которых смешались зависть, удивление и страх. Он остался один на один с ней. Она медленно поднялась из-за стола. В своем идеально скроенном брючном костюме цвета антрацита она казалась выше и опаснее. Она подошла к окну и посмотрела на панораму города, раскинувшуюся внизу.
– Вы всегда были таким… амбициозным, Соколов? – спросила она, не оборачиваясь.
– Я всегда был эффективным, – ответил он. – Амбиции – это лишь вектор приложения эффективности.
Она тихо хмыкнула.
– Хороший ответ. Вы сегодня меня удивили. Вышвырнули из зоны комфорта всех этих старых пердунов, которые привыкли мыслить категориями прошлого века. Мне это нравится. Ненавижу стагнацию.
Она повернулась к нему. Ее лицо вблизи было почти безупречным – гладкая кожа, четкая линия подбородка, ни одной лишней эмоции. Только в уголках глаз залегли тонкие морщинки, выдававшие постоянное напряжение.
– Ваш меморандум, я уверена, будет безупречен. Но цифры на бумаге – это одно. Я хочу услышать о вашем видении проекта в неформальной обстановке. Без этих соглядатаев. Ужинаете сегодня со мной. В восемь. В «Нордике». Это не приглашение. Это часть рабочего процесса.
Он не успел ничего ответить. Она взяла со стола свой тонкий ноутбук, кивнула ему, как равному, и вышла из переговорной, оставив за собой едва уловимый шлейф горьковатого, дорогого парфюма.
Кирилл остался один. Он чувствовал, как по венам течет не кровь, а чистый адреналин, смешанный с синтетической уверенностью препарата. Провал со Светланой был ошибкой уровня приложения. Она отвергла его пользовательский интерфейс. Заславская же оценила его ядро, его системную архитектуру. Это было признание на совершенно ином уровне. Не как мужчины, а как… силы. Как эффективного, безжалостного механизма. И это ощущение пьянило гораздо сильнее, чем первый секс с Марией. Он получил доступ. Не к женщине. К власти.
«Нордик» оказался местом из другого измерения. Здесь не было музыки, только приглушенный гул голосов, утопающий в тяжелых портьерах и толстых коврах. Официанты двигались бесшумно, как призраки. Свет был тусклым, выхватывая лишь белые скатерти, блеск серебра и лица посетителей, которые говорили вполголоса, словно боясь нарушить сакральность этого пространства. Кирилла провели к столику в нише, где уже сидела Анна Викторовна. Она переоделась. Вместо делового костюма на ней было простое черное платье из плотного шелка, которое, однако, выглядело дороже и строже, чем любая униформа.
– Не опоздали, Соколов. Пунктуальность – смазка для механизма успеха, – сказала она, не поднимая глаз от меню, которое было похоже на тяжелый фолиант в кожаном переплете. – Заказывайте. Счет на компании.
Весь ужин прошел под знаком этого отстраненного контроля. Она не спрашивала его мнения, а ставила перед фактом. «Вам понравится ризотто с белыми грибами». «К этому ризотто нужно это вино». Она говорила о проекте, задавала острые, точные вопросы, вскрывая его идею, как хирург – грудную клетку. Она искала слабые места, проверяла на прочность. Кирилл отвечал. «Афродита-7» работала как идеальный оптимизатор, подавляя все лишние процессы – сомнения, рефлексию – и высвобождая всю мощь его интеллекта. Он не пытался ей понравиться. Он спорил с ней, доказывал, парировал ее выпады. Это был не ужин, а спарринг, интеллектуальная дуэль.
И он чувствовал, что выигрывает. Не потому, что был умнее, а потому, что она позволяла ему это. Она получала удовольствие, видя, как ее собственное создание – подчиненный, которого она сама выделила из серой массы – оказывает ей сопротивление. В ее глазах появился новый блеск – азарт игрока, нашедшего достойного противника.
Когда с едой было покончено, она откинулась на спинку стула и посмотрела на него долгим, изучающим взглядом.
– Вы интересный механизм, Соколов. Сложный. Долгое время работал в спящем режиме, а теперь вдруг вышел на пиковую мощность. Что послужило триггером?
– Смена операционной системы, – ответил он, поддерживая ее игру.
– И кто же администратор этой новой системы?
– У нее нет администратора. Она самообучающаяся.
Анна Викторовна улыбнулась. Впервые за весь вечер. Это была не теплая улыбка, а тонкое, хищное искривление губ.
– Любая система нуждается в администрировании, Кирилл. Иначе она рано или поздно пойдет вразнос. Хаос – это энтропия. А я не люблю энтропию. Я люблю порядок. Структуру. Четко прописанные права доступа.
Она сделала знак официанту. Тот мгновенно материализовался рядом со счетом. Она расплатилась, не глядя на цифры.
– Поехали. Закончим разговор у меня. Здесь слишком много… фонового шума.
Ее машина – черный, хищный седан, название которого Кирилл даже не пытался прочесть – пахла кожей и властью. Она вела сама. Уверенно, агрессивно, вплетаясь в ночной поток, как игла, прошивающая ткань. Они ехали молча. Кирилл смотрел на огни проносящегося мимо города и чувствовал, что его везут не просто в квартиру, а на новый уровень, доступ к которому раньше был для него закрыт. Он не знал правил этого уровня, но ему было все равно. Страха не было. Было только всепоглощающее любопытство исследователя.