Искушаемая дьяволом

– Из-за тебя у меня всего месяц, чтобы найти хренову кучу денег! Мне придется продать часть акций.

Еще один пинок в живот – и воздух с силой вырывается у меня из легких. У меня все плывет перед глазами, а с губ срывается мучительный стон.

Я чувствую, как по щекам текут слезы, от боли мне трудно дышать.

Споры и мольбы тут не помогут. Если я осмелюсь произнести хоть слово, Джорджио только еще больше разозлится. Я сворачиваюсь в позу эмбриона и обхватываю себя руками за талию.

Джорджио пинает меня ботинком в спину и наваливается на меня всем своим весом.

– Однажды я тебя прикончу, – усмехается он.

Наконец давление на мою спину ослабевает, и я слышу тяжелые шаги Джорджио – он идет в гостиную.

Ублюдок.

Поднимаясь с пола, я стараюсь не застонать от боли, пронизывающей мой живот и спину. Я оставляю сумочку под журнальным столиком и, опираясь на стену, плетусь в свою спальню.

Я закрываю за собой дверь и проверяю, что она заперта. Оказавшись наконец в безопасности, я медленно сползаю по стене на пол.

Тихие слезы текут у меня по щекам, но я даже не пытаюсь их вытирать.

Еще два года.

Но они кажутся мне вечностью. Интересно, окупят ли деньги мои страдания?

Может, лучше сбежать среди ночи в какой-нибудь городишко и найти там работу официанткой?

Ага, размечталась. У тебя за душой ни цента. Как ты собираешься туда добраться? Пешком?

Чувствуя себя в ловушке без малейшей надежды выбраться, я подтягиваю колени к груди и обхватываю их руками.

Боже, как я скучаю по папе! Я не очень хорошо помню маму, но знаю, что я на нее похожа.

До самой смерти папы я была его любимицей. Это не изменилось даже после того, как он женился на Цеттине. Я считала себя самой счастливой девочкой на свете, ведь у меня была любящая мачеха и старший брат. Все было так хорошо, пока папа и Цеттина не умерли.

А потом в мгновение ока солнце в моей жизни сменилось грозой – и эта буря до сих пор не утихла. Наоборот, мое положение становится все менее стабильным.

Я вздрагиваю от того, что Джорджио колотит кулаком в дверь моей спальни и приказывает:

– Иди приберись в гостиной!

Закрыв глаза, я проглатываю слезы и отвечаю:

– Иду.

Я слышу удаляющиеся тяжелые шаги Джорджио и, поднявшись на ноги, отпираю дверь. Я осторожно выглядываю в коридор и вижу, как захлопывается дверь в комнату Джорджио.

Он занял спальню наших родителей через месяц после их похорон. Мне показалось, что тем самым он проявил к ним неуважение, но когда я сказала об этом, Джорджио отвесил мне такую пощечину, что у меня застучали зубы. Он заявил, что заслуживает спать в главной спальне, ведь теперь он глава семьи.

Когда Джорджио впервые меня ударил, я выплакала себе все глаза. Сначала я не могла понять, почему Джорджио так изменился, но со временем осознала, что он всегда был злым, просто скрывал это от наших родителей.

Я прошмыгиваю в свою ванную и глотаю пару таблеток обезболивающего, чтобы унять тупую боль в боку.

В гостиной я останавливаюсь у журнального столика и поднимаю с пола сумочку. Я кладу ее на диван, а потом замечаю разлетевшиеся по полу осколки стекла и стекающие по стене капли виски.

Я со вздохом направляюсь на кухню, чтобы взять все необходимое и убрать устроенный Джорджио беспорядок.

Ты сможешь продержаться еще два года. Тебе нужно получить наследство, чтобы начать новую жизнь в другом месте.

Я собираю осколки стекла и выбрасываю их в мусорное ведро, потом оттираю стену.

Закончив с уборкой, я возвращаюсь на кухню.

Это мое самое любимое место во всем мире. Я люблю готовить и печь. Чтобы отвлечься от всего этого дерьма, я начинаю печь яблочные пироги к кофе, который мы всегда подаем в церкви после мессы.

Пока я чищу яблоки, напряжение медленно покидает мое тело, а после обезболивающего боль в боку стихает.

Нарезая яблоки на дольки, я мечтаю встретить любящего мужчину в маленьком городке, в который я когда-нибудь перееду. Наш дом будет огорожен белым забором. У нас будет трое или четверо детей и собака.

Я стану домохозяйкой и позабочусь о том, чтобы мужа всегда ждал вкусный ужин, когда он возвращается домой с работы.

Я буду очень далеко от Джорджио и от «Коза Ностры», а со временем вообще забуду об их существовании.

После воскресной мессы я спешу к столикам, где все собираются за чаем и кофе, и быстро включаю чайники.

После происшествия в «Маленькой Сицилии» прошло уже две недели. Джорджио, похоже, весь на нервах из-за долга мистеру Риццо, а вымещает свое раздражение на мне. Он даже пытался заставить меня подписать согласие, что в случае моей смерти он станет моим бенефициаром.

Я качаю головой – поверить не могу, что Джорджио считает меня настолько глупой, чтобы подписать себе смертный приговор. Я уверена, что, как только подпишу этот документ, Джорджио от меня избавится. Ему нужны мои деньги, и он вполне способен на убийство, чтобы их заполучить.

Опасность растет с каждым днем, и я не уверена, что смогу продержаться еще два года, но не знаю, что еще мне делать.

Если я перееду к тете Марии, Джорджио меня там разыщет. Это поставит тетю в ужасное положение, ведь она, как и все остальные члены моей семьи, обязана соблюдать законы «Коза Ностры».

Даже если я попрошу у нее денег и сбегу, у нее будут неприятности из-за того, что она мне помогла. От «Коза Ностры» никуда не спрячешься.

Я издаю несчастный вздох.

– Ты принесла три пирога? – спрашивает Роза, присоединяясь ко мне за столиками.

Я выдавливаю из себя дружелюбную улыбку:

– Да, но, кажется, сегодня больше людей, чем обычно.

– Оставь кусочек для отца Паризи.

Я киваю, достаю из контейнеров пироги и откладываю кусочек на тарелку. Роза готовит чай и несет чашку и кусок пирога отцу Паризи, а я начинаю обслуживать прихожан, которые уже толпятся вокруг стола.

Я всем улыбаюсь и всех приветствую, и вскоре суматоха стихает, и я могу налить чашечку кофе и себе тоже.

Мой взгляд направлен куда-то вниз, когда я вдруг слышу чей-то рокочущий голос:

– Доброе утро, Виттория.

Я быстро поднимаю глаза и нечаянно проливаю горячую воду себе на руку:

– Ой!

– Ты в порядке? – спрашивает Роза, а мистер Риццо, напугавший меня до смерти, суетится вокруг столика.

Когда он приближается ко мне, у меня мгновенно пересыхает во рту, а сердце начинает бешено колотиться. Роза бросается к другому концу столика, оставляя нас наедине, и осторожно наблюдает за мистером Риццо.

Ни одна живая душа из присутствующих здесь не осмелится перечить Анджело Риццо.

Он хватает со стола кухонное полотенце, берет меня за руку и насухо ее вытирает, а затем внимательно осматривает оставшееся красное пятно.

Мои брови взлетают вверх, а губы приоткрываются от удивления.

Все тем же рокочущим голосом мистер Риццо произносит:

– Кажется, все не очень страшно. Будь осторожнее с кипятком.

Широкими, как большие блюдца, глазами я смотрю на Анджело Риццо, словно он сошел с ума.

Неужели он действительно переживает из-за того, что я обожгла руку?

Наши глаза встречаются, и – как и прежде – его жестокий взгляд ощущается как удар.

Я высвобождаю руку и, сглотнув, спрашиваю:

– Хотите чашечку чая или кофе?

На какое-то тревожное мгновение мистер Риццо прищуривается, а потом медленно качает головой:

– Пойдем со мной.

Что?!

Я нервно облизываю губы.

– Куда?

Не отвечая, мистер Риццо разворачивается и выходит из здания, а следом за ним выходят Тини и Большой Рикки.

Я никогда раньше не видела, чтобы мистер Риццо приходил на мессу, так что это не предвещает ничего хорошего.

Я чувствую на себе взгляды других прихожан, но точно знаю, что никто из них не осмелится вмешаться и помочь мне. Я сбита с толку и напугана, но скрепя сердце иду за мистером Риццо.

Рядом с собором расположены заросшие сады, а сзади – очень старое кладбище.

Я следую за тремя мужчинами на безопасном расстоянии, но в животе у меня все сжимается. Мистер Риццо рассматривает полуразрушенные надгробья.

Я обнимаю себя руками. Тишина все больше затягивается, и я начинаю дрожать всем телом.

Отче, не дай этому человеку убить меня на освященной земле.

А лучше вообще не дай ему меня убить.

После нескольких самых долгих минут в моей жизни мистер Риццо смотрит на Тини и Большого Рикки и слегка наклоняет голову. Когда два сторожевых пса мистера Риццо оставляют нас наедине, мой страх многократно усиливается.

Налетевший легкий ветерок чуть приподнимает подол моего платья. Я быстро прижимаю руки к бокам и хватаюсь за ткань, удерживая платье на месте.

Мистер Риццо по-прежнему молчит, и я дрожащим голосом спрашиваю:

– Зачем вы попросили меня пойти за вами?

Засунув одну руку в карман, а другой потирая челюсть, мистер Риццо снова прищуривается и смотрит на меня.

Господи, если он в ближайшее время не заговорит, я умру от нервного напряжения.

Мистер Риццо хмурится и произносит:

– Ты выглядишь уставшей.

Ого, прекрасный способ сказать, что я плохо выгляжу!

Испытывая неловкость после такого комментария, я тоже хмурюсь и качаю головой:

– По правде говоря, все это ужасно меня нервирует. Объясните, пожалуйста, о чем вы хотели со мной поговорить.

Заткнись, Тори!

Наверное, из-за того, что я все время ощущаю себя загнанной в угол и испытываю страх, я и не могу держать язык за зубами!

Должно быть, мне померещилось, но кажется, уголки губ мистера Риццо приподнялись в легкой улыбке, а потом его рот снова принял форму привычной мрачной линии. Это длилось какую-то долю секунды.

Мистер Риццо подходит ко мне ближе, он двигается как волк, преследующий добычу. Меня охватывает ужас, а дыхание учащается.

Остановившись прямо передо мной, мистер Риццо наклоняет голову и смотрит мне в глаза:

– Меня вчера навестил твой брат.

– Сводный брат, – поправляю я его.

Терпеть не могу, когда Джорджио называют моим братом.

Мистер Риццо приподнимает правую бровь, и я быстро извиняюсь:

– Простите, что перебила вас, сэр.

– Называй меня Анджело и обращайся ко мне на «ты».

Ни разу не слышала, чтобы кто-то называл мистера Риццо по имени.

Застигнутая врасплох, я хлопаю глазами.

Мистер Риццо скрещивает руки на груди и смотрит на меня. Выглядит он при этом просто устрашающе.

– Джорджио сообщил мне, что ты непорочна.

Что. За. Черт?!

Я продолжаю хлопать глазами, но лицо у меня вспыхивает, а внутри все горит от смущения.

Обижаться мне не на что, потому что главари «Коза Ностры» имеют право знать статус любой женщины, достигшей брачного возраста. Как правило, они должны дать свое благословение на брак, поэтому для Анджело это вполне обычный разговор.

Покраснев от кончиков пальцев до корней волос, я киваю.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Отче. Не дай этому человеку выдать меня замуж. Иначе я никогда не отделаюсь от Джорджио.

Анджело снова прищуривается:

– Ты девственница?

О боже!

Я снова киваю.

– И ты никогда ни с кем не встречалась?

Щеки у меня горят еще сильнее, и я киваю в третий раз.

Внезапно Анджело проводит рукой по моим волосам, и я инстинктивно вздрагиваю – эта реакция из-за насилия, которому я много лет подвергалась со стороны Джорджио.

Черт!

Анджело на мгновение останавливается и пристально смотрит мне в лицо, а затем накручивает на палец локон моих волос.

– Ты вздрагиваешь так, словно боишься, что я тебя ударю.

От его слов у меня внутри все холодеет, а дрожь во всем теле усиливается.

Я не могу лгать на освященной земле, поэтому признаюсь:

– Вы меня пугаете.

Анджело выпускает из пальцев мой локон и шепчет:

– Я не нахожу удовольствия в том, чтобы бить женщин.

Но легче от его слов мне не становится.

Сноски