По местам стоять, главные машины проворачивать!
- -
- 100%
- +
Со временем понял лейтенант и эту истину. Тогда лишний раз убедился в том, что в словах его дивмеха совсем не было старческого маразма, была голая правда и суть жизни. Выбрал он в будущем для себя роль плохого начальника. Уважение, иногда даже любовь со стороны подчинённых обрёл, но хоть карьера и сложилась не так уж плохо у него, но всё-таки не та, которая могла бы быть.
– Вот тут мы с тобой о карьере заговорили. К этому же… Долго сидеть в должности не рекомендуется. Сам посуди. Положим, принял ты новый корабль или корабль после ремонта. Всё вертится и крутится, хорошо, проблем никаких. И ты в почёте, и уважение к тебе полное. Как же, задачи в море выполняются, к выходу всегда готов. Но вечного же ничего нет, железо оно тоже устаёт. И наступает момент, когда корабль начинает ссыпаться то там, то тут, то одно, то другое. И вот долбят тебя, склоняют на каждом углу все кому не лень. И корабль дерьмо, и ты дерьмо. Ничего не можешь, ни на что не способен. Так и до крайности доходит, раз и сняли. Всё карьера под откос. Весь в дерьме. И бог знает, как всё повернётся, возможно ли будет как-то выправиться и выпрямиться после этого. Как правило, нет. Так что не надо задерживаться. Раз, сливки снял и слинял куда повыше.
И это понял и осознал со временем лейтенант. Пример флотилии, на которой он долго служил. На ней так примерно и было. Вот комбриги. Их дальнейшая служба после командования бригадами предполагала дальнейшее назначение на адмиральские или более к ним расположенные должности. И вот адмиралами из них становились те, кто в должности находился относительно не долго, ну от силы пару лет. Им везло с самого начала. Принимали они бригады тогда, когда корабли начинали выходить из ремонта, приходить новые. Силы есть, гарцуй, воюй, всё хорошо, отличник и передовик, на коне, в общем. И на этой волне, именно в это момент они и уходили на вышестоящие должности, а там глядишь уже он и адмирал. Те же, кто тянул эту лямку лет по 5-7, адмиралами не становились. Ушедшие после гарцевания своего по морям и океанам оставляли как правило убитые корабли. В итоге плана боевой подготовки нет, сил постоянной готовности нет, корабли в заводах, а значит всё плохо и виноват во всём этом, конечно, командир бригады. Ну вот корабли вышли из заводов, всё завертелось, закрутилось, но через пару лет они снова начинают сыпаться, история повторяется. И вот уже комбриг то ли громко снят, то ли переведён куда-нибудь преподавателем, в какое-нибудь управление начальником отдела, оперативным флота, наконец. И всем плевать, что опыта бесценного у этого комбрига за долгое время пребывания в должности накопилось столько, что девать его некуда просто, и он в конечном итоге в большей степени способен исполнять адмиральские обязанности, чем тот, кто бригадой то и не успел толком порулить. Бывали, конечно, исключения, но уж очень они редки были в те времена. Вот такая она, правда жизни.
– Вот вспомнил ещё одно, лейтенант… В молодости ещё столкнулся в ресторане с одним капитаном 2 ранга, командиром эсминца. Понятное дело познакомились. Сидели, пили, само собой о службе говорили. Вот слова его как-то в душу запали. Так вот он так сказал, что вот если вдруг он, командир, когда-нибудь выйдет на мостик и при швартовке, или при плавании при хреновской видимости, не почувствует напряжения и лёгкого мандража, то это означает одно – пора сходить с мостика. Это всё. И только потому, что появляется самоуверенность. Уверенность в себе и самоуверенность вещи разные. Мнение, что ты всё знаешь и умеешь, уже взял бога за бороду, за яйца и ещё там не знаю за что, в конечном итоге приводит к угроблению пароходов, а что ещё чего хуже так и с экипажем вместе. Замечено уже давно, что корабли гробят либо зелёная молодёжь, которая ни хрена ещё ничего не знает и толком не понимает, либо зубры, хочешь асы, которые всё знают и умеют. С обычными середняками, которые осторожны, совсем не числят себя суперспециалистами, прежде чем что-либо сделать подумают, надо и в букварь заглянут, это происходит гораздо реже. Ну нам, механикам, понятно, что никогда не дотянутся до рукояток машинного телеграфа. Потому как руки слишком грязные, да и соляркой за версту воняет. Мойся, не мойся, хоть мылом, хоть шампунью, прыскай на себя литрами одеколон, один хрен всё будет грязно и будет пахнуть. Тем не менее, переверни историю эту на нашу жизнь механическую. Знавал я и таких механиков. А, херня, подумаешь, а что тут смотреть, и так пойдёт… Кончалось это плачевно. Ты это, лейтенант, учти, если чего-то хочешь добиться. К любой машине надо подходить осторожно, с уважением, какое-то напряжение надо ощущать с ней рядом. Специалиста из себя больно не строй, старайся вникнуть во всё, до мелочей вникнуть, постарайся видеть дальше носа своего, думай, что дальше будет, не знаешь, спроси, не хрена кого-либо стесняться. Надо в букварь загляни. В общем, не отмахивайся, не думай, что пронесёт, поверь, никогда не проносит. Тогда всё будет хорошо и удача будет. Вот что ещё. Запомни, лейтенант, работать может только система. Даже никудышная система может работать, правда, уже с перебоями и остановками. Я к тому, что в твоей работе система должна быть. Она проста, много времени и сил не требует. Подчинённый тебе народ должен тебя чувствовать. Начинается система с того, что каждый день перед тобой после развода должны стоять твои дежурные с кучей журналов и докладывать о смене. Обходи корабль, заведование своё, тыкай своих носом в грязь и дерьмо. Дал команду, так обязательно проверь исполнение. Эффект будет, точно тебе говорю.
И всё это стало очевидным для лейтенанта. Полутора-двумя годами позже вот так отмахнулся, людей пожалел, посчитал, что и так сойдёт. Не сошло. Угробил машину. Знающие люди, похлопывали по плечу и говорили, что ещё повезло. Могла она и развалиться, разлететься во все стороны по машинному отделению тысячами больших и маленьких осколков, убивающих людей и приводящих к большим пожарам, гробящим корабли. Понял и речи своего начальника о системе, даже плохой, убедился, что она и плохая работает.
Так и учил старый капитан 3 ранга подчинённого ему зелёного лейтенанта долгими осенними вечерами. Много ещё чего другого было в этой вроде бы простой науке. Всего и не перескажешь. Тот, молодой, повзрослел, уже и перевалили возраст своего начальника, многое понял в жизни. Но науку ту не может до сих пор забыть.
542-я СТАТЬЯ.
В клубах пыли на пирс вылетел УАЗик. На номере очко – 00-21. Еще машина не остановилась, как на всех кораблях, ошвартованных у пирса, ютовые начали давить на кнопки звонков. Вразнобой и разноголосо звякнули они свои положенные пять раз, руша идиллию воскресного дня. Началось в колхозе утро… Появился главный колхозный бригадир. Комбриг появился.
Голос Пугачевой, выдававший из корабельных динамиков по верхней палубе на всю округу – так же как все, как все, как все …– оборвался на полуслове вдруг заевшей пластинкой, так и не успев попросить себе счастья. С верхних палуб тут же, как ветром, сдуло народ и занятый делом, и праздно шатающийся. Напряглись все, даже команды стоящих здесь же у пирса тыловских буксиров, состоящие исключительно из членов профсоюза, гражданских то есть, и не подчинённых вдруг появившемуся начальнику. По коридорам уже неслись на ют дежурные, вслед за ними одетые командиры кораблей или старшие на борту, не одетые, расслаблявшиеся в тапочках и негляже в своих каютах, экстренно одевались, вставляли ноги в башмаки и вперед, прыжками на ют, не успев даже зашнуровать ботинки и застегиваясь на ходу. Из тех же, кому по штату встречать комбрига не положено, срочно одевались, опорожняли пепельницы от окурков и прятали их, некурящего комбрига это раздражало страшно, заправляли койки, уничтожали следы случившегося ночного разгула и разврата, разминали свои физиономии после ночного бдения. На мостики вылетели дежурные сигнальщики с флагами бригадирского ранга и в спешном порядке пристопоривали их клевантами к стеньговым фалам. Вот сигнальщики уже готовы, застыли в ожидании. Как только нога комбрига ступит на палубу какого-нибудь корабля, на нем сразу до места будет вздернут его флаг. Везде беспокойство, учащенное дыхание и сердцебиение, дрожь в поджилках, стремление несуществующей матки опуститься вниз до самой палубы. У всех один вопрос: куда он направится, кого драть сегодня будет, кому так повезет… И мольба: хоть бы не к нам…
Машина встала у избушки выдачи на корабли воды. К ней подлетел дежурный по бригаде с вздернутой к козырьку ладонью, оглашая округу истошным воплем: «Смирно!». Можно было и не орать, все уже давно, после третьего звонка сразу без команды приняли положение «Смирно», включая и тех, кто глубоко в трюмах отрабатывали свои наряды на работу. Комбриг махнул рукой и, не слушая доклада, устремился к борту, стоящего у торца пирса морского тральщика с бортовым номером 719. На корабле все по боевому напряглись, на всех остальных облегченно вздохнули, расслабились без команды «Вольно».
По обыкновению своему комбриг, как молодой, не смотря на свои совсем не малые габариты и обычно некоторую медлительность, взбежал по трапу, отдавая честь флагу.. Красное полотнище с военно-морским флажком в левом крыжу и одной звездой на красном полотнище взлетело до места.
– Смирно! Товарищ комбриг, командир морск…, – попытался представиться комбригу командир корабля.
Комбриг, не говоря ни слова, обогнул командира и устремился к двери надстройки. Командир растерянно опустил руку, с недоумением развел их и, забыв дать команду «Вольно», засеменил за ним, уже то холодея, то потея, судорожно соображая что не исполнено, где и на чем прокололся, кто и как залетел… Неожиданное обстоятельство встречи комбрига вышибли из памяти доклад помощника о вчерашнем неожиданном визите его на корабль. Поэтому никак и не мог найти ответа, и от этого всё больше напрягался.
Комбриг, нигде не задерживаясь, проскочил до каюты командира. Тот за ним. Вошел, сел в командирское кресло, раздражённо снял фуражку и швырнул её на стол. Перед ним застыл навытяжку командир…
– Ну, что ко-ман-дир…– зловеще и у угрожающе начал цедить сквозь зубы комбриг.
Дальше из-за дверей начал слышаться нарастающий рев, сопровождаемый топотом ног по палубе, ударами рук по столу. Комбриг топтал… Нет, драл… В общем любил командира. Страстно и самозабвенно…
Звуки, вылетавшие из командирской каюты, начали растекаться по всему кораблю, заполняя его, доходя до самых удалённых шхер. Ещё до их появления, как только за командиром закрылась дверь каюты, помощник с механиком на цыпочках спешно покинули офицерский отсек. Зам со штурманом и минером проходить мимо командирской каюты не решились. Отсек покинули срочным порядком через люк над кладовой сухой провизии. При этом даже субординацию не соблюли: зама вперед не пропустили, – он вылез последним. В общем, в момент все трое были уже на верхней палубе. Всякий прочий люд тоже начал прятаться по постам и всяким там шхерам. Начальники офицерского и мичманского звания по корабельным понятиям вроде бы в народ не входящие, так как койки их были совсем не в кубриках, да и пищу они принимали за отдельным баком в кают-компании, тут как-то в народ влились, соединились и сплотились с ним. От греха подальше. Хоть комбриг ничего и не говорил по поводу того, что кто не спрятался, он не виноват. И разговаривали, даже в кормовых отсеках на значительном удалении от каюты командира, исключительно шепотом. Небольшое отвлечение…
Вообще на флоте прячутся все, в прятки, так сказать играют: вот здесь на корабле от комбрига порятались, комбриги тоже прячутся, правда, уже от начальников еще более высокого ранга. Начальник их начальников то же. Примерно в эти же годы два комбрига, зашхерились на сетевом заградителе, и пока флот тряс Главком со своими нукерами, они бороздили морские просторы, конечно осуществляя боевое управление своими силами, выполнявшими, конечно, боевые задачи. Никак не хотели они появиться перед очами многочисленных проверяющих. При этом на корабле периодически «выходили» из строя то машины, то связь, не позволяя исполнить приказание командного пункта флотилии подойти к пирсу. Вернулись они в базу и ошвартовались только тогда, когда Главком улетел к себе в Москву. Уместно заметить, что со временем стали они многозвездными флотоводцами в прямом смысле слова, один самым главным флотским начальником в одной стороне света, другой самым главным над всеми четырьмя сторонами света, правда, уже не советского, а российского флота. Имен называть не будем по понятным соображениям. Они должны это помнить…
Ну, это так кажется, что попрятались. На самом деле у всех в раз возникли неотложные дела, которые надо было исполнить незамедлительно, исключительно в целях поддержания, нет, существенного повышения боевой готовности корабля. И все дела ниже палубы, на которой сейчас стоит комбриг. Вразнобой залязгали закрываемые люки категории «П», задраиваемые по приказанию. На сей раз они закрылись без приказания. Даже большие и тяжёлые, ведущие в кубрики и машинные отделения, задраиваемые, исключительно, по тревоге да и то с большой неохотой. С шорохом провернулись маховики задраивающих устройств, задрайки, вошедшие в свои пазы на комингсах люков глухо стукнули…Все задраились. Наглухо. Без криков и понуканий. Сами не выйдут. Только, в соответствии с маркировкой люков, по приказанию то есть. Уйдет комбриг, тогда в нарушение корабельного устава, без приказания. В гиропосту, где место по расписанию только электрика штурманского, рулевые и сигнальщики. И не только, в гирояме вся штурманская боевая часть во главе со своим начальником. Комендоры в носовом погребе. Минеры в тральной кладовой. Мотористы, электрики, трюмные в своих машинных отделениях. В руках одних уже ветошь и инструменты. У сообразительных уже вымазаны руки, у самых сообразительных и лица то же. Другие, достав из нагрудных карманов свои дацзыбао, книжки боевой номер, повторяют про себя шевеля губами обязанности по тем или иным расписаниям. Не приведи господь, комбриг зацепит и спросит. Только коку некуда деться от кипящих бачков и шкворчащих сковородок. А ещё дежурному по кораблю, затихшему в своем дежурном очкуре и спешно заполняющему вахтенный журнал. И ютовому, стоящему у трапа. Что народ… Громкое буйство комбрига дошло и до существ мышлением человеческим не обладающим. Корабельный пес забился под стол в ПЭЖе. Если бы был способен прыгать по вертикальным трапам, наверное, тоже бы укрылся где-нибудь ниже палубы. Пёс один там. Дозорный по живучести, оставив его за себя, срочно побежал обходить помещения корабля, хоть ещё не просохли чернила записей по проведённому минут двадцать назад обходу. Кошка забилась в кранец с водяными шлангами на рострах. Крысы и тараканы, в списках экипажа не значащиеся, но с ним живущие и столующиеся, тоже затихли. Стайка корюшки, ищущая пропитание у борта, испуганно отпрянула и ушла в глубину. Сидевшие на реях мачты чайки сначала насторожились, покрутили головами, а потом, дружно взмахнув крыльями, улетели вдруг по возникшим экстренным делам.
Вот так, появился всего на всего капитан 2 ранга и наделал вот такой переполох, поставил всех по стойке смирно. Это флот. В училищах этих капитанов 2-х рангов, в прочем 1-х тоже, как собак нерезанных. Народ ещё думает при встрече с ними махнуть ли им рукой в воинском приветствии, оторвать ли задницу от баночки и привстать, когда они проходят мимо. А тут всё иначе. Тут и каплеи напрягают. Флот то флот, да и он разным бывает. В соседней бухте дивизия атомоходов. Там и капразов предостаточно, про капдва и говорить нечего. Там на них так беспокойно точно не реагируют. ОВРа тут. Тут так. На всю бригаду всего два капдва, комбриг да начпо. Правда, ещё четыре должности в наличии, да занимающие их звёзды эти ещё не выслужили или же ещё не достойны их.
Напор комбриговской любви держал один командир, брошенный своим экипажем. Он молча стоял перед комбригом, сосредоточенно следя за траекторией полета струй фонтана его слюней, мелькающим перед его лицом раскрытым корабельным уставом, чтобы во время сманеврировать и увернуться. То потел, то краснел, то бледнел.
– Ты, видишь? Ты, понимаешь… – тряс уставом комбриг, тыкая пальцем в одну из его статей.
В голове есть аргументы в оправдание свое. Есть, что сказать. Но молчал и как – то отрешенно смотрел на начальника. Опыт его более чем четырехлетней службы на действующем флоте говорил о том, что лучше молчать. Полемика здесь совсем неуместна. Его аргументы восприняты не будут, а только усугубят дело, затянут этот любовный процесс. Вздыхал, ждал конца, что бы наконец раскрыть рот и выдать комбригу дежурное: так точно, есть, виноват, исправлюсь…
– Для кого он написан? Устав писан кровью! Здесь весь опыт корабельной службы и жизни. – изрыгал яростно комбриг, – Вот, статья 542-я! Чёрным по белому…
Не более 30%. Не более!!!
– Да все уже давно и всем ясно. Последний матрос это знает. Ну, пролетел, как фанера, из-за мелочи этой. Что теперь, на рее шкертануться, – думал про себя командир, отрешенно глядя на комбрига, уже не вникая в его слова,– Чего тут рассусоливать. Исправимся. Больше не допустим.
Комбриг не унимался.
– А, ты, подумал как обеспечивать постоянное и полноценное поддержание готовности корабля? А если внезапно поставленная задача? – все больше распалялся комбриг, – А если внезапное нападение противника? Как ты будешь выводить корабль из-под удара?
– Как, как? Каком к верху, – думал про себя командир, глянув на часы, – Уже полчаса дерет, когда у него хрен только затупиться.
– А, если резкая перемена погоды? И надо будет срочно сниматься и выходить на рейд! Норд-ост задует. Ты, знаешь, что здесь стоянка при норд-осте не только опасна, вообще не возможна, – между делом продемонстрировал комбриг знание района, – и при этом личного состава не хватает.
– Я, то знаю. Ты здесь первый год, а я пятый, – про себя отметил командир,– И первая моя «Машка» в 81-м при норд-осте загнулась. В отпуске был. Лучше бы штурмана своего флагманского дрючил, чтобы прогнозом занимался, а заодно и начальника штаба своего, он тогда на мель корабль посадил. Дрова в результате… Вон, за диспетчерской остов сожженного корпуса.
– А, если пожар, поступление воды? Тогда что? Кто за живучесть бороться будет, – все никак не унимался комбриг…
Долго драл комбриг командира, похоже, сам устал. Наконец-то закончил процесс. Вытер пот со лба, явно испытал чувство глубочайшего удовлетворения. В прочем вряд ли достиг глубочайшего. Вон собрался на ту сторону бухты ехать, в Норд-ост на береговую базу, там, может быть, дойдет и до глубочайшего, отодрав командира базы. Комбриг ушёл, объявив командиру очередной то ли строгий, то ли строжайший выговор с «занесением» в соответствующую карточку, заодно оргпериод на неделю кораблю в целях организации увольнения личного состава и схода офицеров и мичманов на берег. Сходам дробь. К 22 часам план оргпериода на стол. Слава богу, еще комдив под раздачу не попал. Перед подъемом флага снялся и на 711-м и в море ушел. Жалко деда, и так его уже бригадир задрал. Дней десять квасил с тоски, по пароходам прятали. И начальник штаба дивизиона к счастью своему с одним из кораблей дивизиона в Стрелке завис.
После таких разборов наступает полная апатия, и все желания одной направленности: послать все и всея на…, в…, к…, за…, в общем в разные там места и направления, высоко вверх, глубоко вниз, только от себя подальше. А еще плеваться, материться, наконец, просто принять на грудь спирт в количестве позволяющем забыться. Командир сел в кресло, взял в руки устав, закрыл его и, с остервенением, запустил им в дверь каюты. Выудил из пачки папиросу, закурил…
– К о з з е л, – процедил сквозь зубы, подводя итог произошедшего, и глубоко затянулся.
Корабль тем временем оживал. Лязгали открываемые двери и люки, народ вылезал из своих шхер. Стали слышны голоса, они набирали силу, смех, топот идущих и бегущих. Собака и та голос подала. Вот ушел человек и столько радости, и жизнь началась, обычная, давно сложившаяся.
В дверь командирской каюты стукнули. Командир поднял глаза. Вошел зам, за ним протиснулась и кошка.
– Товарищ командир, добро кино народу закрутить? – задал вопрос зам.
В голосе зама сочувствие, других вопросов нет. Спрашивать, только травить.
– Давай, – командир кивнул заму, – Пусть помощник зайдет. Будем бригадиру план оргпериода рожать.
Да, пролетели вчера… 542-я статья корабельного устава гласит, что норма увольнения с корабля на берег матросов и старшин срочной службы не должна превышать 30% общего наличного состава. Норму вообще-то устанавливает комбриг. Ну, поскольку его указаний на сей счет не было, значит 30 % и ни грамма, ни сантиметра больше в глубь, в ширь, вправо, влево. Да, 30%, а то у некоторых с арифметикой не все ладно, считают одну треть, а одна треть это 33,3333…%. И это существенно, так и погореть можно. Вчера с борта из наличных 54-х бойцов, сошли в увольнение 17. А 30% – это 16,2 человека. 0,2 – это не человек, а только часть его, и она, часть, отдельно от целого существовать не может, тем более обслуживать боевой пост по боевой тревоге, при борьбе за живучесть корабля и его съемке с якоря и разных там бочек и швартовов. Значит норма – это 16 человек. Так комбриг растолковал. Устав то написан, но ведь как уж принято у нас в Рассее-матушке, надо толкование дать, чтобы не было разночтений, а было единое понимание сути. Да и где бойцы были то? Вон в базовом матросском клубе (БМК), что на сопочке стоит, на танцах, меньше километра до туда по пыльной дороге, нормальным шагом 10 минут. Всё по уму было: заинструктировали народ на смерть, разными карами запугали, отправили не одних, старшим мичмана определили, чтобы народ не заблудился, не усугубил чего-нибудь запретного, строем как положено… Бербазовские да тыловские матросы те да, как стадо, не управляемы и ничего.
В суточном плане бригады субботний день был определен как парко-хозяйственный, каких-нибудь там проверок назначено не было. Похоже, комбриг сам себе задачу вчера поставил проверить организацию увольнения матросов и старшин и схода на берег офицеров и мичманов. Наверное, так, живет не по плану, который сам и утверждает. В плане после 18.00 нет ничего, по логике море на замок закрывалось. У комбрига на уме одно только – служба, и плевать выходной ли день или другой, какой-нибудь проходной, и «счастливый», время вообще не наблюдает, ночь-полночь, всё ему едино. Флагмана уже на автомате в воскресенье к 8.00 появляются в штабе, кучкуются в рубке оперативного, появляется комбриг, начинается утренний доклад и, вперед, полноценный рабочий день, в лучшем варианте, по случаю выходного дня, часиков до 18-19. Вот такая жизнь у комбрига, а значит и всей его паствы. Лучше бы, как прежний комбриг, по вечерам в преферанс с флагманами играл или шило жрал, разбавленное и нет. Нет же, в карты не играет, водку не пьет.
Появился на корабле где-то после 21-го. Командир минут за двадцать до его появления сошел с борта и пошёл домой. К счастью на глаза бригадирские не попался, через болото по дощатому тротуару пошел, а не по дороге, а то точно бы тот его обратно на корабль завернул. И крутил комбриг помощнику мозги чуть ли не до нулей часов. Так корабль в ППРе. Дежурств никаких. Понятно. Где командир? На сходе… Кто добро дал? Комдив. Так, нормально, все по закону. Кто за него? Помощник. Допуск к управлению кораблем у него есть? Есть. Хорошо. И со 167-й статьёй полный порядок в части несовместимости с должным исполнением своих ответственных обязанностей частое оставление корабля помощником. Значит, помощник обязанности свои исполняет должно. А то, как же, помощник – это цепной пёс корабельной службы. Постоянное пребывание его в корабельной будке, да ещё на цепи, длина которой позволяет залезть в самую дальнюю корабельную шхеру, дойти до трапа, сойти на пирс, чтобы мог осмотреть корабль с берега, но не дальше, делает его злым, более свирепым, порвёт всех. Спустить его с цепи, на берег отпустить, так пригреется под боком у жены, расслабиться, подобреет, лаять и кусать всех перестанет и пойдёт тогда вся корабельная организация прахом. Хороший помощник – это злой помощник. Неблагодарная должность, надо заметить. Всё на нем, а если корабль ухожен, вылизан, экипаж отработан, то командир хороший, а если везде бардак, то однозначно плох помощник, а командир вроде бы и ни при чём совсем. Вот такая правда флотской жизни. К сидящему на корабле помощнику нужен ещё сидящий механик. Где механик? На борту! Сюда его. Ага, живой, к тому же трезвый. В спецовке, руки грязные. Работает, молодец. Ну что, 537, 540-я статьи исполнены. А ну-ка, расход остальных офицеров на сегодня? Из шести штатных и наличествующих по списку на корабле четверо. Две трети это сколько будет? Шесть умножаем на двойку числителя, делим на тройку знаменателя, ага, посчитал в уме комбриг, четыре человека могут сойти. А тут, на два больше. Это хорошо, точно они не лишние. Мичмана? Из живых пяти на борту четверо. Ну что. С 536-й статьей все нормально. Матросы и старшины? Так, суббота, день увольнения по недельному распорядку. Моих указаний не пущать не было. Все ясно, право имели. Когда уволились? После ужина. До скольких? До 23-х. Не нарушены 534, 544 статьи. Книгу увольняемых на стол. Так пронумерована, прошнурована и скреплена печатью, как положено – для пакетов, список увольняемых на сегодня в наличии, помощником подписан. Все честь по чести, порядок и по 546-й статье. И не ухватить их за цугундер, выскальзывают. Идем дальше…А сколько человек уволено? Вот, 17 человек. По списку у вас на корабле? Ага, 54 человека. Комбриг составил пропорцию соответствующую, как положено иксом искомое определил, составил уравнение, из которого вытащил неизвестное, столбиком помножил, в уме на сто разделил… 16,2… Еще раз проверил, 16,2… Что это такое! Бардак! Копать дальше не стал, нашел, что искал. В его руках и речах забился несчастный помощник командира, проклиная свою несчастную долю…Слава богу, что еще уволенный народ вернулся вовремя, да еще с джентльменским зазором, за 15 минут до истечения времени, в полном составе, без недоразумений типа алкогольного амбре или расквашенных физиономий, в случавшихся регулярно драках с тыловскими и бербазовскими матросами, чувствовавших себя хозяевами на берегу, во главе со старшим, строем, правда без песен.