Пролог
Болезнь не выбирают и не любят.
Её терпят – до первой возможности
вырваться…
Над головой послышался тяжёлый рокот. Небеса рыкнули, словно предостерегая меня от происходящего. Но я лишь лениво взглянула на тёмное, затянутое тучами небо и ухмыльнулась.
Первая капля хлёстко ударила по щеке, а следом вода хлынула острыми холодными иглами.
Дождь усиливался. Сначала он бил по камням мелкими щелчками, словно кто-то высыпал горсть стеклянных бусин на мрамор. Потом стал тяжёлым, гулким – хлестал по листьям, по железной ограде. Над кладбищем гремел глухой гул, будто земля страдала от непрошеной скорби.
Я не спешила уходить, лишь перевела взгляд на плиту, где на потемневшем от влаги камне проступало имя Логана.
Сзади кто-то коснулся моего плеча, вот только обернуться я не решалась. Прикрыла глаза и стояла, стараясь собрать мысли в порядок. Позволяя воде стекать по волосам, по щекам, по пальцам, я не двигалась. Холод пробирался под одежду, но я делала вид, что не ощущаю дрожи.
Как долго я мечтала об этой встрече? Как снова и снова прокручивала её в голове?
Такого я, конечно, не ожидала.
Обида полоснула острой бритвой прямо по груди. Болезненно.
Обернулась я резко, без лишних слов, толкнув Логана – или Шарда, кем бы он теперь ни был – в грудь. Он выжил. Но посмел бросить меня. Оставить наедине с болью, с пустотой, с проклятым знанием, что мир без него – не тот.
Не могло быть прощения за это. Ни объяснений, ни слов. Только холодная ярость, усиливающаяся от дождя, стекающего по коже, и оттого, что я снова вижу его перед собой – и больше не понимаю, кто он теперь.
Рука в кожаных перчатках перехватила мои кисти, останавливая. Вопреки щенячьему чувству внутри, вопреки желанию, чтобы он притянул меня, погладил по волосам и просто всё объяснил – этого не произошло.
Шард просто смотрел. Сегодня на нём не было капюшона или балаклавы. Чёрные волосы впитывали влагу, капли стекали по лицу. На фоне тёмного неба и этого серого фильтра, созданного природой, его глаза… Они больше не были яркими. В них не светилась искра, как раньше. Синева в его взгляде угасла…
Вся злость, вся спесь моментально растворились. Я хотела кричать, бить кулаками, винить его во всём, что случилось, но не могла.
– Что… с тобой произошло? – хрипло спросила я, делая шаг ближе.
Шард кивнул на машину, не удостоив меня ответом. Берроуз сказал, что он может говорить, но предпочитает молчать. Открыв передо мной дверь, он обошёл капот и сел на водительское сиденье. Машина не тронулась с места, но Шард завёл двигатель и включил печку, направляя горячий воздух прямо на меня.
– Скажи… хоть что-нибудь. Пожалуйста, – заледеневшими пальцами я вцепилась в свои колени.
– Ты уже всё знаешь…
От его голоса мне хотелось всхлипнуть. Я не верила в то, что слышу это. В памяти, во снах он часто говорил со мной, но всё это не могло сравниться с реальностью.
Я не выдержала. Закрыла глаза и прижалась лбом к дрожащим от холода коленям. Хотелось завыть, закричать, ударить по стеклу, чтобы оно разлетелось и совпало с тем, что у меня внутри. Но я просто сидела. Молчала. И слушала, как стучит дождь по крыше машины.
– Почему ты не дал мне знать? – выдохнула я едва слышно, не поднимая головы. – Почему…ты просто исчез?
Он не ответил. Только выдохнул – медленно, чуть с хрипом, будто одно дыхание было тяжелее тысячи слов. Я услышала, как кожа натянулась на руле под его пальцами, сжавшимися в кулак.
– Я… – начал он, но осёкся. Снова тишина. Только печка, стучащий дождь и невыносимый гул в груди.
Я подняла голову. Посмотрела на него сбоку. Он сидел, глядя вперёд, будто боялся снова встретиться со мной взглядом. На лице – ни следа той мягкости, которая когда-то сводила меня с ума. Только угловатая боль в скулах, только обрубки эмоций в мимике, только пустота.
– Я умер, Каяна, – сказал он наконец. – Всё, что осталось… – это не он. Не тот, кого ты помнишь.
Я смотрела, не мигая, не двигаясь. Даже сердце на миг перестало биться.
– Но ты здесь, – прошептала я, глотая болезненный ком в горле. – Значит, хоть часть тебя всё ещё со мной.
Он повернулся. И впервые за всё время встретился со мной взглядом. На одну секунду. На один удар сердца. И я увидела. В глубине этой выцветшей синевы – боль. Узнавание. И то, что он изо всех сил старался спрятать.
– Если ты правда считаешь, что я всё знаю, – сказала я ровно, – тогда пойми: даже смерть не изменила главного. Я всё равно бы пришла. Всегда бы пришла.
– Каяна, я здесь только чтобы сказать тебе, что между нами ничего не выйдет. Единственное моё желание – это кровь. Ни о чём другом я думать не могу. Ты должна понять, что всё кончено раз и навсегда.
Тяжело вздохнув, я на миг позволила злости одержать верх.
– Ты… мог бы хотя бы написать! Позвонить! Придумать историю, что решил бросить меня и сбежать. Мне бы было больно, я бы была убита морально, но это лучше, чем искать тебя! Лучше, чем не спать ночами, не зная, что с тобой случилось! Ты хоть представляешь, через что мне пришлось пройти?
Я не пыталась сдерживаться – он не дал мне этого права. Он лишил меня даже глупой возможности проститься, поверить в ложь, научиться жить в отсутствии, а не в неведении.
– Кто обратил тебя? Почему ты с ИКВИ?
На его лице не было ни гнева, ни сожаления. Только усталость – глубокая, застарелая, пропитавшая кожу. Его губы дрогнули, но он всё ещё молчал, будто боялся, что если скажет хоть одно слово – всё рухнет.
– Не делай вид, что хочешь защитить меня, – продолжила я уже тише, почти выдохом. —Это не забота. Это трусость. Ты бежишь. Ты прячешься. Ты не хочешь бороться.
На миг в его взгляде что-то скользнуло. И я поняла: он всё слышит. Он всёчувствует. Просто пытается утопить это глубже, чем сам способен выдержать.
– Лучше бы ты умер, – прошептала я глухо, закрывая глаза. – По-настоящему. Тогда бы у меня хотя бы осталось что-то светлое. А теперь…
– Я не могу быть с тобой ради твоей же безопасности. Без лекарства… это всё равно что жить с диким зверем, который будет пытаться тебя сожрать.
Зло рассмеявшись, я закрыла лицо ладонями.
–Лекарство, да? Скажи Берроузу, что его умелая, изощрённая манипуляция сработала. Я достану его…
Потянувшись к ручке, я собиралась выйти, но Шард остановил меня, закрывая мою кисть своей. Медленно повернувшись, я столкнулась с его лицом почти вплотную, но он резко отстранился, будто потянулся к огню, но вспомнил, что это опасно.
Шард не сразу отпустил мою руку. Его пальцы были холодными. Я ощущала лёгкую дрожь даже сквозь перчатки.
– Не нужно, – глухо выдохнул он, отводя взгляд. – Не ради меня.
– Не льсти себе, – прошептала я, выдёргивая ладонь. – Я делаю это ради себя. Ради того, что осталось от меня после тебя. Считай, прощальный подарок за нашу любовь… Чёрт, Логан, я ведь так любила тебя… Неужели это не стоило того, чтобы попытаться хотя бы всё объяснить?
Голос готов был сорваться на крик, но я держалась из последних сил.
– Из-за тебя я стала донором, попала к первокровным. Меня едва не сожрали заживо. Я не могу иметь детей. Не могу спать с другими мужчинами… – после этих слов он поморщился, будто ему было до этого какое-то дело. – И из-за тебя сейчас я буду шпионить за Морвелями, выискивать и врать в глаза. Ты до сих пор на первом месте. Всё… только ради того, что я ещё не могу забыть тебя.
Он поднял глаза.
– Я не просил тебя… – выдохнул он с тяжестью. – Не просил тебя делать всё это.
– Зато ты молчал, когда должен был кричать. Ты мог бы просто сказать: «Я жив. Мне плохо. Я стал монстром». Я бы поняла. Я бы пришла. А ты просто исчез.
Он опустил голову. И всё, что я услышала – это его глухое, почти неразличимое:
– Я хотел, чтобы ты жила. Без меня. Без этой боли.
– А ты, значит, думал, что знаешь, как мне будет лучше, – горько усмехнулась я. – Как все они. Как Берроуз. Как Морвели. Спасибо, Логан. Превосходный выбор. Только знай: с этого момента я тоже выбираю. Ради себя. Не ради любви. Не ради тебя. Только ради того, что от меня осталось.
Я потянулась к двери. И он больше не удержал меня. Дождь мгновенно ударил по коже, будто пытаясь смыть всю боль, что больше не умещалась внутри.
1
Три месяца спустя
В дом к Морвелям мы с Лидией приезжали только по выходным. В будние дни мы старались целиком сосредоточиться на работе, часто задерживаясь допоздна, но я не жаловалась, наконец-то получая удовольствие хоть от чего-то. Плюс постоянное утомление помогало лучше заснуть. Как только голова касалась подушки – я моментально выключалась. Случались, конечно, огрехи в системе, когда я до самого утра сжимала подушку на лице, чтобы заглушить крики, но это было не так часто.
– Отведаете стейк из лосося, мисс Деваль? – услужливо спросил сотрудник, кивая на блюдо.
Недавно я узнала, что мужчину, который обслуживал гостей за столом, зовут Клод. Он отвечал за составление меню, закупку продуктов и организацию всех бытовых мелочей на кухне.
– Да, спасибо. И вина, Клод. Самого дорогого, что хранится в погребах этого дома.
Венера подняла на меня взгляд, всем видом выражая удивление. На моих губах растянулась улыбка. С тех пор, как мать семейства мягко намекнула, что я стала здесь лишней, мне доставляло удовольствие выводить её. Ненависть к ней никуда не ушла. Ей было плевать, чего я лишилась, а мне было плевать, чего лишится она… Вино лишь малая часть того, на что я собираюсь покуситься этим вечером.
Медленно, так, чтобы женщина заметила, я перевела взгляд на Демиана и подмигнула ему. Пусть чувствует, как её идеальный фасад медленно трещит. Она могла бы быть умной и отстранённой, но она – мать. И никакая женщина не вынесет, когда другую принимают в её доме за свою. Даже если всё это – обязанность.
Голубоглазая стена оставался холодным в присутствии своей семьи, но я прекрасно знала, каким он может быть на самом деле. Память подбросила брёвен в пламя воспоминаний. Его пальцы на моей талии, на шее, на бёдрах.
В животе вспыхнуло предательское тепло, но едва оно прокатилось вниз, как тут же его смыло чужой болью. Тяжёлой, вязкой волной. Я не смотрела на клыкастого, не метнула ни одного взгляда в его сторону. Но этого и не нужно было – я чувствовала.
Конечно, ему это не нравилось. Конечно, первокровный чувствовал каждую искру, которая вспыхивала между мной и Демианом. Чувствовал и не мог ничего сделать. Ведь я выбрала. Я сама пришла к его брату. Сама отдала ему то, что предназначалось для другого.
И от этой боли внутри него пульсировало так, что я едва не качнулась. Она не была злостью. Не ревностью. Это была утрата. Ужасающая, опустошающая. В его мире не существовало второго шанса. Не было иной женщины. Не было иного пути. Только я. Только связь, начертанная богами, впаянная в кровь…
– Как твоя работа? – Астория заговорила, будто специально заставляя меня обратить на неё внимание.
Улыбка получилась выдавленной, но я старалась. Блондинка очень помогла мне, я бы даже сказала, что спасла. Если бы не лекарство, которое удалось разработать специально для меня – я бы наверняка… либо спилась, либо сдалась и примчалась к клыкастому скуля, что не справляюсь.
– Всё стабильно, – ответила я, – иногда даже слишком.
Препарат на основе крови Демиана помогал избавиться от привязки. Я не чувствовала болезненной пустоты, не корчилась в бессонных ночах от потребности быть рядом, не сходила с ума при одной мысли о прикосновениях клыкастого. Всё стало… тише. Как будто шум в голове, этот постоянный фон желания, наконец-то заглушили.
Правда, пользоваться им постоянно я не могла – увы. Процедура оказалась такой болезненной, что в первый раз я просто выключилась от боли, провалившись в беспамятство почти на сутки. Очнулась в постели, с ватной головой, дрожью в руках и тяжёлым ощущением… чужого взгляда. Клыкастый сидел рядом. Просто смотрел, будто буря жила в его зрачках, едва сдерживаемая. Эти глаза обвиняли молча, но больно, словно он винил не только меня – но и себя.
Тогда он не сказал ни слова. Как только я пошевелилась, первокровный встал. Просто… вышел, будто этим молчаливым уходом признал своё бессилие. Будто смирился. Или сделал вид, что смирился.
В конце концов, я стала вкалывать кровь только когда становилось невыносимо. Все смирились с моим протестом и делали вид, что ничего необычного не происходит. Хотя каждый знал, что это не так.
С того дня, как я узнала, что Логан жив… Казалось, я начну жить сама, смогу вдохнуть полной грудью и, наконец-то, освободиться. Вот только всё оказалось гораздо сложнее, чем я предполагала.
Как только все узнали, что Шард и есть мой пропавший парень, вокруг меня будто поднялся невидимый барьер. Для Венеры я стала ядовитой змеёй, что проникла в их дом. Вот только меня нельзя было так просто вышвырнуть.
Её можно понять.
Исчезнувший парень, объявившийся живым, да ещё и превратившийся в актира, работающего на Берроуза – идеальный способ манипулировать. Идеальный способ выжать всё, чего только пожелает руководитель ИКВИ.
Тогда клыкастый прямо спросил, чего он хочет, а я прямо ответила:
– Лекарство. Ему нужно лекарство от вампиризма.
Врать я не могла. Даже если бы попыталась – это бы ничего не изменило. Все знали, как Юрий работает. Все понимали, что если он в деле – значит, игра идёт на высоких ставках.
Я могла бы сделать вид, что шпионю. Притвориться, будто выискиваю улики, будто собираю крохи информации. Попробовать добраться до разработки через Асторию, надавить, сыграть на её доверии, но всё это было бессмысленно. С того момента, как я вышла из кабинета Берроуза, каждый знал, что я у него на крючке.
Отказаться? Сказать, что мне плевать на его условия? Теоретически – да. Но на деле всё было иначе.
– У нас нет лекарства. Мы работаем над этим, полагаю, что Берроузу это известно, – не повернув головы, ответил клыкастый.
– Как появится – отдадите? – с надеждой спросила я.
– Нет. Только не ему. Ты идиотка, если думаешь, что он собирается вылечить всех актиров на планете. Это не добрая сказка, Каяна, – грубо ответил клыкастый.
– Зачем ему тогда препарат?
– Попробуй выяснить, – зло усмехнулся зеленоглазый.
Тогда он просто ушёл, оставив меня со вкусом пепла на языке. Я не собиралась делать это ради Юрия. Ни ради его амбиций, ни ради его красивых речей.
Но внутри – где-то глубоко, под всем моим цинизмом, усталостью и злобой – скулила жалкая, настырная влюблённая девчонка. Та самая, что до последнего цеплялась за мысль: а вдруг я всё ещё могу его спасти.
Синдром спасателя плохая штука. Особенно если тот, кого ты пытаешься вытащить, давно перешёл точку невозврата. А граница, через которую он переступил – это ты. Твоё терпение, твоя любовь, твои чувства…
К счастью, ужин подошёл к концу, и мы с Лидией и Демианом начали собираться. Я даже не пыталась скрыть, что поеду с первокровным. Нагло усевшись на его байк, я ухмыльнулась, когда голубоглазый вышел из дома.
– Вы играете в опасную игру, мисс Деваль, – протянув второй шлем, специально купленный для меня, прошептал Демиан.
– Боишься осуждения матери? Наверняка она уже проводила с тобой беседу, что я – не самая удачная партия и рекомендовала не связываться с такой, как я. Верно?
Демиан усмехнулся, застёгивая ремешок на моём шлеме. Его пальцы задержались чуть дольше, чем требовалось, прежде чем он отстранился и тихо сказал:
– Я давно вышел из возраста, когда родительские наставления хоть что-то значили.
Он метнул взгляд в сторону особняка.
– Она просто переживает… что ты разобьёшь мне сердце.
Я фыркнула, не удержавшись.
– Что-то новенькое. И как там твоё сердце, Демиан? Трещины уже появились?
Он не ответил, сел на байк, включил двигатель, и весь мир снова стал проще – шум ветра, ночная дорога и тепло его спины передо мной.
До его квартиры мы домчались быстро. В лифте я ощущала на себе пристальный взгляд голубых глаз, но делала вид, что ничего странного не происходит. Кожей ощущала, что первокровный хочет поговорить, но пусть лучше сделает это после…
Пентхаус Демиана располагался в самой сердце Ноктилии – высотка с панорамными окнами, откуда открывался безупречный вид на город. Пространство внутри полностью соответствовало хозяину: тёмные тона, чистые линии, лаконичная строгость. Кожаный диван цвета мокрого асфальта, массивный стеклянный стол, встроенная акустика, чёрные матовые шкафы. Идеальный порядок, ни одной лишней детали. Мужская эстетика без попытки произвести впечатление – просто его способ жить.
Я скользнула взглядом по квартире, привычно оценивая интерьер, но тут же развернулась к первокровному:
– Сейчас вернусь.
Он кивнул, не задавая лишних вопросов, а я уже шагала в сторону ванной, вжимая ногти в ладони.
Увы, к основному я больше не могла приступать просто так. Без дозы – никак. Препарат лежал в сумке «на всякий случай», но этот случай теперь представлялся почти каждый раз после ужина в доме Морвелей.
Забежав в туалет, я закрыла за собой дверь и нащупала в сумке кожаный чехол. Пальцы работали автоматически: достать шприц, сорвать защитную крышку, прикусить губу, чтобы не закричать.
Игла вошла в бедро без промедления, и тут же в теле вспыхнула боль – жгучая, вырывающая изнутри, как будто каждую клетку обдало кислотой. Я вцепилась рукой в раковину, спина выгнулась, губы сжались до белизны. Боль была… адская.
Прикусив губу до крови, я не могла сдержать слёз. Яростная мысль: это того не стоит, ни черта не стоит, полоснула сознание.
Но спустя несколько минут в венах разлилось тепло. Пара минут, а я будто умерла и воскресла… В теле всё ещё была слабость. Я подняла голову и посмотрела в зеркало. Бледная кожа, слипшиеся от пота волосы, кровавый след у уголка губ.
Тело покачивало, когда я вышла в коридор, касаясь стены, чтобы не свалиться. Такая себе сексуальность, но ничего другого у меня не было…
– Вина? Не такое изысканное, как в подвале моей матери, но тоже ничего, – Демиан сделал вид, что не обращает внимание на то, что со мной творится.
Когда это произошло впервые… Мне буквально пришлось умолять его переспать со мной. Тогда я несла какую-то чушь про позитивное подкрепление, но он почему-то шутки не оценил.
Первокровный не был идиотом. Он прекрасно знал, чего я от него хочу и это желание оказалось выше той боли, которую приходилось терпеть каждый раз чтобы переспать с ним.
– Можно что-нибудь покрепче? – доползя до столешницы и забравшись на стул, попросила я.
– Виски?
Я кивнула, наблюдая за тем, как первокровный потянулся к бару. Достав низкий стакан, он кинул туда кубик льда из морозилки и налил немного алкоголя.
Горечь коснулась языка, и я прикрыла глаза. Раньше бы ещё поморщилась, но те времена прошли. Молча отодвинув низкий хайбол на край столешницы, я медленно поднялась.
Голубые глаза пристально следили за мной пока я приближалась. Пальцы скользнули по лёгкой колючей щетине, и я улыбнулась.
– В это раз мы доберёмся до твоей спальни? – хрипло произнесла и подалась вперёд так, чтобы грудь упиралась в него.
– Нет, ты же знаешь – это священное место, – пошутил первокровный.
– Что нельзя очернять святыню?
– Естественно. Никакого секса до свадьбы, – очерчивая пальцами изгибы талии, тихо ответил первокровный, а после добавил: – В спальне по крайне мере…
– Фух, – засмеялась и уткнулась носом в его грудь.
С Демианом всегда был легко. В первую очередь, потому что он обо всём знал и никогда не просил большего прекрасно понимая, что я не дам этого. Мне, итак, приходилось травить себя каждый раз чтобы просто прикоснуться к нему, что говорить про что-то излишнее.
Но всякий раз, когда я ловила его взгляд – долгий, горячий, будто он пытался прожечь во мне дыру – понимала: внутри него всё кипит. Полыхает протестом. Он не был тем, кто привык делить. Особенно с тем, чью кровь знал с рождения, но он молчал и не требовал.
Хреново, когда боги заранее определили твою судьбу. Твою принадлежность. Когда ты ещё не знала, кто ты такая, а они уже решили – вот он, твой единственный. Только не тот…
И в итоге приходится разбираться самой. Бороться. Выжигать чувства, как инфекцию.
А ещё жить с тем, что даже собственное тело не могу отдать без боли перед этим. Словно это цена за то, что делаю неверный выбор. Вот только мне было плевать, потому что этот выбор именно мой, а не чей-то ещё…
– Посмотри на меня, – тихо велел первокровный, осторожно приподнимая лицо, а после нежно целуя.
Мне не нравилось целоваться. Если бы я могла, исключила этот этап перед основным действием. Поцелуй были менее болезненные, чем инъекция, но каждый раз приходилось отгонять образы из головы.
Приходилось контролировать себя, вытравливая воспоминания о чужих губах. Я сильнее сжала руки на плечах первокровного. Восприняв это как сигнал к действию, Демиан поменял нас местами, подхватывая меня за бёдра и усаживая на стол.
Прикрыв глаза, я наслаждалась тем, как он принялся осторожно расстёгивать пуговицы рубашки, а после скользить языком сначала по ключицам, а после спускаясь к груди.
Это был короткий, почти иллюзорный промежуток времени, в котором я могла отключиться. Уйти из тела. Забиться в темный уголок сознания и не чувствовать ни вины, ни боли, ни отголосков воспоминаний, которые выжигали меня изнутри.
Но всё равно…
После всегда был душ. Горячий, обжигающий, с трением кожи до скрипа. С отчаянными попытками смыть с себя его прикосновения, словно они были чем-то грязным.
Тело ломало от последствий препарата – тупая, упорная боль, отдающая в суставы, будто во мне что-то крошилось. А ещё сильнее ныло внутри. Та самая часть, которая скулила, извивалась, отказывалась принимать происходящее. Потому что это не то, чего она хотела. Не тот, кого она жаждала.
Клыкастый был прав.
Он говорил, что никто не сможет сделать со мной то, что он делает одним лишь поцелуем. И я ненавидела его за это. И себя – ещё больше.