- -
- 100%
- +
От автора
Нет, нет, дорогой читатель (а не дорогих читателей в век интернета нет, ведь так?), автор не займет твое внимание надолго. Он лишь напомнит, о чем рассказано в предшествующей книге «Танкист Мордора». В 1986 году курсант танкового училища Сергей Попов чужой волей был переброшен в 1697 год Второй Эпохи Средиземья и вынужден принять участие в войне против эльфов Эриадора на стороне Мордора.
Далеко не всем читателям понравилось, что главный герой повел себя в Мордоре, скажем так, не совсем героически. Кто-то даже называл Сережу подонком. Принимая критику, автор в ответ хотел лишь заметить, что главный персонаж не более чем обычный человек, попавший в очень необычные условия. Рискну предположить, что кто-то узнал в Попове себя. Соглашусь, что узнавание не самое приятное, но что делать, раз уж большинство из нас способно действовать лишь в рамках возможного.
И все же считать главного героя законченным трусом и приспособленцем, наверное, нельзя. В конце концов на решительный поступок он оказался способен. Правда, результат этого поступка оказался для него крайне неожиданным, и шесть лет Попов провел в закрытом спецучреждении, из которого и вышел после распада СССР. Двадцать первого апреля одна тысяча девятьсот девяносто второго года. Во вторник. В шестнадцать часов сорок минут…
21 апреля 1992 года
Облезлая железная калитка заскрипела, застонала ржавыми петлями. Попов остановился, обреченно глядя на открывшийся прямоугольник, и не решаясь шагнуть наружу. Старый санитар ободряющее похлопал Серегу по спине, одновременно подталкивая в калитку:
– Не боись, Владимирыч, свободы-то. Живут же как-то люди. Домой поедешь, мать-то заждалась.
Шаг через порог потребовал не меньшего усилия, чем когда-то соединение колец. Улица встретила весенним солнцем и голубыми с ледком лужами в разбитом асфальте. Попов поежился на холодном апрельском ветерке – старую курсантскую шинель со споротыми погонами прохватывало насквозь. В глухом больничном дворе ветра никогда не было, он лишь свистел где-то далеко наверху, гремя оторвавшимся краем кровельного листа.
Серега обернулся:
– Прощай, дядя Миша.
Санитар вдруг нашел соринку в глазу, согнал ее пальцем в угол века:
– Чей-то пыль с улицы несет. Прощевай, Владимирыч. Дай-то Бог, если и свидимся, то не здеся. Ох-ты, моченьки, забыл совсем! На-ка, я-то тебе гостинец собрал на дорожку. Конфетки тут, леденчики. Держи.
– Дядя Миша, – развел руками Попов, – мне двадцать четвертый годик стукнул. Я бы уже старлеем был. Оставь внучатам.
– Держи, держи, – засуетился санитар, – внучатам-то я отдельно приберег. В поезде-то поедешь, с чайком побалуешься, и сахар-то не нужен.
Серега сунул маленький газетный сверток в карман шинели. Калитка снова взвизгнула и с лязгом захлопнулась, отрезав бывшего пациента от странного, а иногда и страшного мира специальной психиатрической лечебницы. Закрытого, со своими законами, но уже привычного. Здесь бывший капитан Мордора прожил шесть долгих лет, не надеясь уже выйти на свободу. Письма от матери – вот все, что связывало Попова с миром внешним.
Режим содержания для бывшего курсанта был установлен в точном соответствии с распоряжениями «куратора». Сильнодействующими лекарствами Попова не терзали, но и выход за пределы учреждения был закрыт. Серега так отвык от обычной жизни, что сонная улочка на самой окраине города ошеломила звуками, запахами и красками. Пришлось даже постоять, вдыхая аромат весны и привыкая к движению автомобилей и людей.
До вокзала решил идти пешком. Благо, улочка выводила на перекресток, от которого путь был прямой, хоть и долгий. Два часа неторопливой ходьбы позволяли вернуться в обычный мир. Мир прохожих, спешащих куда-то. Мир отдыхающих с пивом на скамейках, и стоящих на автобусных остановках. Мир озабоченно бегущих куда-то бродячих собак, и сонно щурящихся на солнце котов. Мир серых воробьиных стаек и наглых голубей, шныряющих прямо под ногами.
Этот мир не обращал внимания на Попова. Равнодушно скользил глазами по стоптанным сапогам и старой шинели. Другой одежды у Сереги не было. В чем привезли в приемник «специализированного лечебного учреждения», в том и вышел. Денег тоже не было. Государство обеспечило плацкартным билетом. Главный врач, по доброте душевной, дал десятку1 на еду и мелкие расходы.
Правда, была еще одна вещица сомнительной ценности. Подарок Майрона2. Честно говоря, Серега и не думал, что когда-нибудь вновь увидит железное колечко3. Но, утром, отдавая бывшему пациенту его нехитрые вещи, сестра-кастелянша выложила на стол и металлический ободок.
– А это откуда? – изумился Попов, с недоверием ощупывая вещественное доказательство своего путешествия.
– От верблюда, – не любезно буркнула женщина, – что в описи обозначено, то и выдаю. Не нужно – выброси. Вот урна.
– А золотого не было? Эльфийского4?
Санитарка с подозрением посмотрела на Серегу:
– А ты точно выздоровел? Может зря одежду получаешь – через пару дней обратно вернешься?
– Не вернусь, – твердо ответил Попов, пряча кольцо. Сунул в карман, и забыл. Вспомнил вдруг, уже выходя на привокзальную площадь. Кольцо словно просилось на палец и Попов вытащил железный ободок. Покрутил в руках. Когда-то гладкую поверхность теперь покрывали черные каверны ржавчины, однако, кольцо показалось ему очень красивым. Никогда не носил украшений, но все же решил примерить подарок иного мира.
Кольцо село на палец, как влитое. Металл приятно холодил кожу, придавая какой-то непонятной уверенности, и даже наглости. Серега покрутил кулак, рассматривая кольцо, и решил оставить. Огляделся по сторонам.
Грязную привокзальную площадь по краям оккупировали такие же неопрятные киоски. Кто торговал подозрительными пирожками, кто – жевательной резинкой и сникерсами. Между тем, солнце скрылось на западе в тяжелых, с оттенком свинца, тучах. Быстро темнело, и начал пролетать мокрый снежок. До поезда было еще полтора часа.
Главный врач советовал сразу идти к военному коменданту:
– Мимо такого красавца милиция точно не пройдет. Шинель без погон, шапка без кокарды. Пока разберутся, кто ты и откуда – поезд пропустишь. А коменданту нашу справку покажешь, и у военного патруля до отправления пересидишь.
Совет был хорошим, но идти к патрулю самому? После ощущения полной свободы, впитанного за последние два часа, общаться с комендантом совсем не хотелось.
– Переживем как-нибудь, – сказал сам себе Серега, – комендант без меня, а я – без коменданта.
Странно, но пропало чувство голода. Кормили Попова последний раз еще утром, и жидкая больничная кашка давным-давно растворилась в молодом организме. Входя на площадь, Серега умирал от голода, и сразу приметил ближайший киоск с беляшами. Теперь же, одев кольцо, Попов остановился в нескольких шагах от ларька. Сознание вдруг обостренно выцепило и сложило вместе все отрицательные детальки: неопрятный фартук толстой тетки с золотыми зубами, грязный поднос на некоем подобии скатерти, и просто отвратительный, чуть ли не трупный запах самих беляшей.
Серегу едва не стошнило, и он поспешил отойти от ларьков. Решил заглянуть в вокзал, но справа от входа заинтересовался группкой мужчин, которые азартно спорили о чем-то. Зайдя чуть сбоку, Попов увидел кусок фанеры, лежащий прямо на заплеванном асфальте, а на нем – три перевернутых металлических стаканчика и вырезанный из поролона грязный шарик. Перед фанеркой на корточках сидел молодой, с нехорошими глазами человечек в спортивном костюме и кепке, чем-то неуловимым напоминая погибшего под днищем танка Зиргана5. «Снага»6, как его мысленно окрестил Серега, поцыкивал слюной через прореху в передних зубах, и подзуживал собравшихся:
– Ну, че, пацаны, давай! Давай, мужик, не ссы! Давай, сыгранем по-бырому!
Два Серегиных ровесника, которых «Зирган» называл пацанами, толкали плечами здорового мужика в шапке-формовке и расстегнутой дубленке:
– Да давай мужик, че ты? Шансы один к трем! Видел же, как Санёк выиграл? Один раз проиграл, второй раз шансы выше!
За спиной мужчины в дубленке стояли двое приятелей, пытаясь за локти оттащить игрока от фанерки с шариком:
– Пойдем, Иваныч! Сотку уже спустил! Поезд скоро!
Мужик сопел, вытирая носовым платком мокрое от пота лицо. Наконец, решительно стряхнул руки товарищей и вытянул из толстого бумажника купюру:
– Давай!
– Мужчина! – обрадовались «пацаны», – Счас втроем смотреть будем, точняк выиграем!
«Снага» засуетился, засунул шарик под стаканчик, загнусил:
– Верчу, кручу, запутать хочу!
Стаканчики заскользили по фанере, и Серега вдруг отчетливо увидел шарик, который будто светился через стенку стакана. Руки «Зиргана» остановились, в последний момент пристукнув пальцем по стаканчику с шариком. «Пацаны» тут же заорали, как бешенные, указывая на верный стаканчик:
– Вон там он! Да точно тебе говорю! Здесь он!
Мужчина колебался, но в конце концов пошел на поводу у новых друзей:
– Ладно, вот этот!
Хозяин фанерки разочарованно перевернул стаканчик, выпуская шарик. «Пацаны» взорвались восторгом:
– Во! Молодец, мужик! Фартовый! Отыграл сотку! Эй, давай, гони деньги!
«Снага» с видимой неохотой протянул мужчине сторублевку. «Пацаны» аж взвыли от восторга:
– Так его! Будет знать, как рабочий класс облапошивать! Слабо еще сыграть? Давай на пятисотку!
Мужчина в дубленке засопел еще сильнее, потом махнул рукой, и вытащил деньги. Хозяин шарика снова загнусил «верчу-кручу», но теперь Попов, как в замедленной сьемке увидел, что шарик скользнул в ладонь «Зиргана». Когда стаканчики остановились, под всеми была пустота. Серега с удивлением посмотрел на лицо мужчины – неужели он не увидел обмана? Но «дубленка» задумчиво хмурила брови и шевелила губами, выбирая заведомо пустой стакан. «Пацаны» тоже замолкли, не мешая жертве.
Мужчина ткнул пальцем в средний стаканчик, и «пацаны» «разочаровано» вздохнули:
– Эх, блин, не угадал! Вот обидно! Может отыграемся?
Друзья уже силой выдернули «дубленку» от фанерки:
– С ума сошел! Счас все спустишь! Пошли, уже посадку объявили!
Мужчины прошли мимо Попова, обдав его перегаром. «Пацаны» оглянулись вокруг, и один из них кивнул Сереге:
– Че, солдатик, сыграешь?
Второй «пацан» отрицательно покачал головой и сплюнул:
– Ты слепой? У него нет ничего. Айда, по вокзалу пробежимся.
«Пацаны» ушли, а Попова словно дьявол толкнул под руку:
– На часы сыграем?
«Снага» длинно сплюнул сквозь зубы:
– Ну, покажи, че.
Серега снял с руки «Командирские», купленные еще в далеком восемьдесят пятом, и протянул «Зиргану». «Снага» покрутил часы в руке, послушал зачем-то и снизошел:
– Полсотни, не больше. Играешь?
«Пацаны» ушли, но откуда-то сбоку в круг света вокзального фонаря вдвинулся хмурый мужик неопределенного возраста в кожаной куртке. «Снага» зачем-то показал ему часы:
– Полсотни.
Мужик пожал плечами:
– Мне-то что? Вы играете. Я посмотрю.
– Только шарик не убирай, – предупредил Попов, – я вижу.
– Ты, че, пацан? – захохотал «Зирган», – Тут все по-честному. Смотри – верчу, кручу, запутать хочу!
Убирать шарик «снага» не стал, и Попов очень четко видел его. «Как это? Я же не могу смотреть через металл? Галлюцинация? Но в первый раз я же не ошибся? Да, будь, что будет!» – и Серега ткнул в заветный стаканчик:
– Здесь!
«Зирган» поморщился, но достал пятьдесят рублей:
– Держи, везунчик. Еще сыграешь? Видишь, все по-честному.
Благоразумие толкало Попова прочь, но дьявол не унимался:
– Теперь на сто. Согласен?
«Снага» ухмыльнулся:
– Да не вопрос, солдат. У тебя теперь как раз сотня. Смотри опять – верчу, кручу…
И снова «Зирган» не убрал шарик, и снова Серега почему-то точно знал, где он. В третий раз ставили на двести рублей и Попов опять выиграл. «Снага» резко поскучнел:
– Все, не будем больше играть, я так сам в минус уйду. Иди откуда пришел.
Неожиданно вмешался молчавший до сих пор мужчина:
– А че ты, зассал? Играй сразу на пять сотен, все вернешь.
– Да у него только триста пятьдесят моих и часы, – начал слабо сопротивляться «снага», – чего я верну?
– Вот на все и играй, – с нажимом в голосе сказала «кожанка», – давай, крути!
«Снага» втянул голову в плечи, но спорить почему-то не стал, и дрожащими руками начал вертеть стаканчики. Время вдруг вновь потекло, как кисель, и Серега так же ясно, как и в первый раз, увидел, что «Зирган» вытянул мягкий шарик из-под стакана. Попов хмыкнул, удивляясь собственной наглости:
– Пусто. Шарика там нет.
– Че? – взвился «снага», – Ты, че, пацан, попутал? За базар ответишь?
– Отвечу, – окончательно обнаглел Серега, и, хотя где-то глубоко внутри корчился от ужаса, поддел носком сапога фанерку. Стаканчики опрокинулись, бренча по асфальту. «Зирган» бросил затравленный взгляд на мужика в куртке, и сунул руку в карман. «Нож, – мгновенно проинформировал Попова кто-то посторонний прямо в голове, – выкидной, лезвие восемь сантиметров, заточка двусторонняя. Бить будет сразу, удар колющий на уровне груди». Одновременно начало замедлятся время, а кто-то в голове продолжил тоном инструктора по рукопашному бою: «Правой ногой шаг назад и в сторону, тяжесть тела переносим на нее, разворачивая корпус и убирая его с линии удара. Ладони – вперед, отбиваем руку с ножом и одновременно захватываем рукав, проворачивая руку в плечевом суставе». Серега почувствовал, как напрягаются, в полном согласии с полученной инструкцией, мышцы, но «снагу» резким жестом остановил мужчина в куртке:
– Не думай даже. Тебя, дурака, повяжут, а ты всех сдашь. Отдай пятисотку, а «перо» себе в задницу засунь. Поглубже.
«Зирган» шмыгнул носом, и протянул Попову смятую купюру.
– Спасибо, – сказал Серега мужчине.
– Бывай здоров, – мужик уже отвернулся от Попова, перешагнул фанерку и неожиданно ударил носком ботинка «снагу» в колено. Жертва всхлипнула и осела на асфальт, зажимая ногу. Обидчик нанес еще несколько ударов кулаком по голове скорчившегося человека:
– Так, что, сука, ты готов уже? Ты научился? Любой фраер твою тупую работу видит. Девять сотен просадил, ублюдок. Ищи, теперь где хочешь, чтоб к утру были.
Дальше Серега смотреть не стал, нырнув в двери вокзала. В полупустом зале ожидания Попов выбрал местечко в самом углу, за выступающим фасадом закрытого газетного киоска. Из зала Серегу видно не было, и он смог пересчитать неожиданно свалившееся в руки богатство. Десять рублей у Попова остались, на беляши так и не потратился. Теперь же плюсом пришло восемьсот пятьдесят: пятисотка, две по сто и три купюры по пятьдесят. С такими деньгами можно было идти в вагон-ресторан, не размениваясь на подозрительные пирожки. Правда, есть, по-прежнему не хотелось, и Попов аккуратно рассовал деньги по разным карманам.
Вдоль стены зала, прямо за гнутой фанерной спинкой жесткой скамьи проходила труба отопления, и Серегу быстро разморило. Негромкий гул вокзала стал отдаляться, сливаясь в однотонный шум прибоя, и очень скоро Попов оказался на берегу Нурнена, на веранде собственного дома7. Искрилась ровная соляная поверхность, в высоком хрустальном кубке рдел гранатовый сок с кубиками льда, а от воды к нему шла обнаженная Дина8. Длинные черные волосы почти скрывали смуглую грудь, и лишь темные соски с блестящими капельками воды задорно торчали вверх и в стороны.
Этот сон в больничке Попов смотрел регулярно на протяжении шести лет. Несмотря на любые медикаменты, подавляющие либидо. Дина шла и шла к веранде, и все не могла дойти до ступенек. Серега знал почему – девушки нет в живых. Магия колец выбросила чужеродные тела в свой мир9, а Дина была рождена в Хараде10. Обычно видение исчезало в нарастающем сиянии Нурнена, но сейчас на веранду вбежал Гудрон11:
– Очнитесь, господин, беда!
Попов открыл глаза и сразу увидел «пацанов», с двух сторон обходящих зал, внимательно разглядывая немногочисленных пассажиров. Выскользнуть незаметно было уже нельзя, и Серега в тщетной надежде поднял воротник шинели, старательно изображая спящего. Прошло три напряженных минуты, и когда Попов собирался приоткрыть глаза, с двух сторон от него на скамейку плюхнулись два тела. Тот, что слева, толкнул бывшего курсанта локтем в бок:
– Рота, подъем.
Расположившийся справа коротко хохотнул, и Серега почувствовал твердый предмет, упершийся под ребра:
– Только вставать не надо. Сиди, как сидел.
Внутренний всезнайка, к которому Попов уже начал привыкать, коротко сообщил: «Нож финский, длина лезвия десять сантиметров, направлен между ребрами в печень. Сделать сейчас ничего не можем, потяни время, помощь идет».
Серега помотал головой, словно только что проснулся, и «включил дурака»:
– А в чем дело-то, ребята? Сплю, никого не трогаю.
– Ребята в детском саду остались, – «левый» сплюнул сквозь зубы прямо на пол, – деньги давай.
– Какие? – вполне искренне удивился Попов, – Нашли, у кого попросить.
– Ты кого обмануть хочешь? – ощерился «пацан», – Гони бабки, которые в наперстки выиграл.
– А, эти. Так они в чемодане. В камере хранения.
– В какой?
– Автоматической, – Серега увидел, что в зал вошел военный патруль. Начальник патруля привычно оглядел пассажиров, и тут же зацепился взглядом за офицерское сукно курсантской шинели. У Попова от радости замерло сердце – патруль направлялся прямо к ним. «Пацаны» тоже заметили военных и заерзали:
– Номер ячейки и код! Быстро!
– Забыл, братан, прикинь? – уже поверил в спасение Серега.
Патруль стоял перед ними, и лезвие ножа вдруг перестало давить между ребер. Хмурый капитан помедлил, но все же приложил руку к краю фуражки:
– Начальник патруля капитан Попов. Приветствовать старших по званию не учили? Что за форма одежды? Документы и увольнительную записку!
«Пацаны» попытались «наехать»:
– Да брось, капитан, ты че? Отслужил уже свое чувачок, мы счас на такси и домой! Пойдем, лучше по пивасику врежем! Угощаем на радостях!
Капитан демонстративно расстегнул кобуру:
– Вы можете и пиво выпить, и на такси покататься. Я ваши физиономии на этом вокзале каждый патруль наблюдаю. Там, кстати, ОМОН подъехал, документы проверяет.
«Пацаны» переглянулись и вскочили с места, направляясь к выходу из зала:
– Мы тебя на улице подождем. Разбирайся пока.
Капитан проводил их глазами и застегнул кобуру.
– Разбираться будем не здесь. Следуйте за мной.
* * *
Комната патруля была совсем крохотной, чуть больше домика, построенного плотниками Анариона12 на платформе. Двухярусные нары, стол и пара стульев. Капитан сел за стол, аккуратно положил перед собой фуражку и пригладил волосы. Вопросительно посмотрел на Серегу:
– Я слушаю, боец. Документы?
Попов с большим удовольствием предъявил строгому капитану военный билет и справку из спецлечебницы. Начальник патруля хмыкнул:
– Понятно, тезка. Ну что ж, задержать не могу, хотя и надо бы. Армию и так в дерьмо окунули, еще ты глаза гражданскому населению мозолишь в форме военнопленного. Не мог переодеться, что ли?
– Не во что, товарищ капитан. В чем забрали, в том и вышел.
– Как ты вообще к ним попал? Служить не хотел?
– А зачем я тогда в училище поступал? – удивился Серега.
– Ну да, – согласился капитан, – верно. Только теперь интересно получается. Когда ты в психушку попал, тебя из армии комиссовали по болезни, так? А сейчас врач пишет, что ты здоров, верно?
– Верно, – подтвердил Серега, – а что?
– Так в училище-то ты прослужил всего полгода. Тебя теперь еще на полтора можно призвать, – засмеялся капитан. Патрульные за спиной Попова тихо захихикали.
Серега опешил:
– И что теперь?
– Ну, задержу тебя, как уклониста, – серьезно сказал начальник патруля.
– Как это?
– Ну, вот так.
«Наставник» в голове Попова сразу оживился: «Резко поворачиваемся и бьем ногой по голени старшего сержанта. Как в футболе, ты умеешь. Рядового отталкиваем в сторону, полгода еще не прослужил, всего боится. Проскакиваем в двери – и ходу! Капитан стрелять не будет».
К счастью, начальник патруля снова засмеялся:
– Расслабься, боец, шучу. Придешь в военкомат, на учет вставать, там все и решат. Правда, до него еще добраться надо. Поезд у тебя когда?
Серега посмотрел на часы:
– Через двадцать минут. Если не опоздает.
Капитан поправил фуражку, лежащую на столе:
– Я тебе приказывать не могу, но лучше у нас посидеть, пока паровоз не приедет. Те охламоны что от тебя хотели?
– Денег.
– Денег, – покачал головой начальник патруля, – все сейчас денег хотят. Ты бы видел, что здесь творилось, когда «дембеля» из Германии осенью ехали. Им там западными марками теперь платят. Мизер, но все же. Они подарков домой накупили, магнитофоны, в основном, ну и так, по мелочи. Так местные братки дембелей вытрясти попытались. Они – к нам. Спасите, помогите! Набилось как селедок в бочку, сидели в осаде, пока ОМОН не подъехал. Так что – повезло тебе, что мы подошли.
Капитан снова пригладил волосы и задумался:
– А что это мы на вокзал сорвались? Я ведь на ужин собирался?
– Вы, товарищ капитан, нас на ужин отправляли, – вмешался в разговор старший сержант, – и прямо на полуслове остановились. Фуражку схватили – и на вокзал. Да так быстро, что мы за вами еле успели. Разрешите, мы сейчас на ужин пойдем?
– Идите, – разрешил начальник патруля, и потер подбородок, – точно, как я забыл? Словно меня кто-то повел к тебе. Ерунда какая-то.
Попов пожал плечами:
– Повезло, вы же сами сказали.
– Повезло, – все также задумчиво повторил капитан, – ну ладно, пусть будет так. Пойдем, посажу на поезд. Добрый я сегодня какой-то. Милиция с тобой должна возиться, а не я. А бросить тебя не могу – прямо душа не на месте. Как будто ты мне родственник какой.
Под задумчивое ворчание начальника патруля пришли на перрон. Один из «пацанов» уже болтался здесь, через некоторое время появился и второй, но подойти не решились – по платформе прогуливалось два милицейских наряда. Капитан хмыкнул:
– Надо же. То их днем с огнем не сыщешь, то сразу два! Эти вон вообще с автоматами. Или встречают кого, или провожают. Тебя, наверное, – он подмигнул Сереге.
Ответить Попов не успел. Пыхтя локомотивом, на первый путь втягивался поезд. «Пацаны» направились было в сторону Сереги, и тут же ими заинтересовались сразу оба милицейских наряда. Не теряя времени, Попов шмыгнул к открытым дверям вагона. Неопределенного возраста проводница равнодушно посмотрела на билет:
– До Златогорска? Любую боковушку занимай – все свободные, – и отвернулась от пассажира. Серега забрался по высоким ступенькам, козырнул сверху начальнику патруля:
– Спасибо, товарищ капитан!
– Счастливо доехать, – капитан помотал головой, словно приходя в себя, пожал плечами, поправил портупею, и медленно пошел вдоль состава, о чем-то размышляя. Попов нырнул в теплый полумрак плацкарта.
Боковые полки, как и обещала проводница, были свободны. Серега выбрал местечко посредине вагона. Повесил на крючок шинель, раздвинул застиранные серые шторки на окне. Звуки с перрона не проходили через закрытые на зиму рамы, и Попов как в немом кино посмотрел последние акты драмы.
«Пацанов» уже скрутили, уложив лицом вниз на покрывшийся ночным ледком асфальт, и старший наряда с кем-то говорил по радиостанции. Задержанные, изрядно помятые тяжелыми ботинками, лежали смирно и Серега невольно потрогал деньги во внутреннем кармане. Минуты через две прямо на перроне появился милицейский уазик, «пацанов» загрузили, и машина уехала. Следом ушли милиционеры. Платформа опустела, и лишь бродячий пес жадно заглатывал брошенный кем-то беляш.
Поезд медленно тронулся. Покачнулся и поплыл назад вокзал. Застучали по стрелкам колеса, замелькали рядами фонарей улицы, побежали шпалерами пятиэтажки, которые сменились темными одноэтажными окраинами. Еще десять минут, и за окном черной стеной встал лес.
Попов выдохнул и прикрыл глаза – все позади. И хорошее, и плохое. Впереди – сутки дороги, и столь долгожданный родной дом. Бабушку он уже никогда не увидит – третий инсульт почти всегда смертелен. На похороны из Серегиного «учреждения», конечно, не отпускали, и мать даже телеграмму отправлять не стала, все рассказала в письме.
После смерти бабушки мама осталась одна в двухкомнатной квартире. Перспектив на возвращение сына не было, и в последнем полученном письме Попов с удивлением прочитал о том, что квартиры теперь можно продавать. Более того, какие-то неведомые Сереге «добрые люди» уже помогают матери найти подходящий вариант. После этого сообщения прошло более двух месяцев, и Попов боялся, что письмо с новым адресом где-то затерялось.