Пролог: Холодный Блеск Вакуума
2142 год. Союз Советских Социалистических Республик не только выстоял, но и распространил свое влияние далеко за пределы терраформированной Земли. Красные флаги реяли на пыльных равнинах Марса-Красного, в подводных городах Европы-Океании и на исполинских орбитальных станциях, опоясывающих планету и ее луны. Одной из таких станций была «Заря-7» – монументальное сооружение из титана, керамики и бронестекла, вращающееся на геостационарной орбите. Это был не просто научный аванпост, а целый город в космосе: жилые блоки на тысячи человек, промышленные модули, гравитационные фермы, стыковочные узлы для межпланетных кораблей и, конечно, секретные лаборатории Государственного Комитета Безопасности (ГКБ) и Академии Наук СССР.
Эстетика станции была квинтэссенцией советского ретрофутуризма. Огромные залы с мозаичными панно, изображающими покорителей космоса и триумф коммунизма. Массивные консоли управления с рядами аналоговых индикаторов, тумблеров и светящихся электронно-лучевых трубок, соседствующие с плоскими голографическими дисплеями. По коридорам, отделанным бакелитом и рифленым алюминием, скользили бесшумные роботы-уборщики и сновали люди в функциональных комбинезонах серых и синих тонов. Воздух пах озоном, стерильностью и едва уловимым ароматом синтетической пищи из автостоловых. Все подчинялось строгому распорядку и централизованному планированию. Но даже в этом высокотехнологичном, зарегулированном мире оставалось место для человеческих страстей, ошибок и преступлений.
Глава 1: Нештатная Ситуация
Майор Особого Отдела Милиции (ООМ) Арсений Волков не любил орбитальные станции. Перепады искусственной гравитации вызывали у него тошноту, а замкнутое пространство давило, напоминая о службе на подводных лодках Северного флота десятилетия назад. Но приказ есть приказ. «Нештатная ситуация» в секторе «Гамма», лаборатория биокибернетики. Смерть научного сотрудника.
Волков, мужчина средних лет с усталыми серыми глазами и жесткой линией подбородка, облаченный в строгую форму ООМ – темно-синий китель с едва заметными вкраплениями армированных волокон, – вышел из гравилифта. Его встретил начальник службы безопасности станции, капитан первого ранга ГКБ Игорь Лазарев – высокий, подтянутый мужчина с холодным взглядом и безупречной выправкой.
«Товарищ майор», – кивнул Лазарев, его голос был ровным, почти механическим. – «Идемте».
Они прошли по стерильно чистому коридору к гермодвери с надписью «Лаборатория №12. Кибернетическая Адаптация». Внутри царил контролируемый хаос. Медицинские дроиды уже убрали тело, но на полу виднелся силуэт, очерченный световым маркером. Воздух был тяжелым от запаха горелой изоляции и чего-то еще, незнакомого и неприятного.
«Доктор Алексей Рябинин, 45 лет, ведущий специалист по нейроинтерфейсам», – доложил Лазарев, указывая на пустой лабораторный стол, заваленный схемами, инструментами и разобранным кибернетическим имплантом, похожим на сложный металлический обруч с множеством тонких проводков. – «Обнаружен сегодня утром дежурным техником. Предварительная причина смерти – обширный электрический разряд при работе с экспериментальным оборудованием».
Волков подошел ближе. Оборудование выглядело внушительно: массивный генератор поля, стойки с осциллографами и анализаторами спектра, подключенные толстыми кабелями к креслу, похожему на зубоврачебное, но с дополнительными фиксаторами и сложной системой датчиков на подголовнике. Один из кабелей питания был обуглен у разъема.
«Несчастный случай?» – спросил Волков, хотя интуиция уже подсказывала иное. Слишком аккуратно для несчастного случая.
«Так считает предварительная комиссия станции», – подтвердил Лазарев. – «Но учитывая специфику исследований Рябинина и… некоторые сопутствующие обстоятельства, Центральное Управление ООМ решило направить вас».
«Сопутствующие обстоятельства?» – Волков поднял бровь.
«Рябинин работал над проектом «Эхо». Глубокое сканирование и архивация нейронных паттернов. По сути, создание цифровых копий сознания. Проект под грифом «Особой Важности». Кроме того, пару недель назад он подавал рапорт о странных аномалиях в работе оборудования и попытках несанкционированного доступа к его данным».
«И что предприняла ваша служба безопасности?»
Лазарев слегка пожал плечами. «Провели проверку. Следов взлома не обнаружили. Списали на паранойю ученого и перегрузку сети. Знаете, эти гении… часто видят заговоры там, где их нет».
Волков промолчал, осматривая лабораторию. Его взгляд зацепился за небольшой предмет на полу у ножки стола, частично скрытый кабелем. Он наклонился и осторожно поднял его пинцетом из своего следственного набора. Это был крошечный кристалл данных, не стандартного армейского или научного образца. Грани переливались тусклым светом.
«Это что?» – спросил он Лазарева.
Капитан ГКБ прищурился. «Не похоже на наши носители. Возможно, личная вещь Рябинина».
«Возможно», – Волков аккуратно упаковал кристалл в контейнер. – «Мне нужен полный доступ к личным файлам Рябинина, его переписке, графикам работы, списку контактов. А также записи с камер наблюдения в этом секторе за последние 48 часов».
Лазарев помедлил. «Доступ к файлам проекта «Эхо» ограничен. Даже для ООМ».
«Меня интересует не сам проект, товарищ капитан, а все, что может пролить свет на смерть доктора Рябинина. Если это был несчастный случай, мы быстро это подтвердим и закроем дело. Если нет… то гриф «Особой Важности» не должен мешать правосудию. Не так ли?»
Взгляд Лазарева оставался холодным, но он кивнул. «Хорошо, майор. Вы получите необходимое содействие. Мой помощник, лейтенант Соколов, будет в вашем распоряжении».
Волков знал, что «содействие» от ГКБ часто означало и «наблюдение». Но выбора не было. Он начал осмотр места происшествия, методично фиксируя каждую деталь, каждый провод, каждую царапину на металле. Что-то в этой стерильной лаборатории смерти было фундаментально неправильно.