Наследница тёмного мага. В объятиях тьмы

Подойдя к Обелиску на расстояние, когда нарушаются личные границы, Дубнрав мягко улыбнулся, задрав голову, чтобы смотреть прямым взглядом. Старик был немного ниже Мусони, а ведь Лорд был на голову выше неё.

– Иногда то, что сегодня кажется пустышкой, завтра окажется наполненным источником, – он говорит тихо, так что ей едва слышны его слова. – Семя Горемышника, в добром уходе становится прекрасным цветком, но, если уход нерегулярен, а полив скуп, он все равно взрастет, но погубит своего владельца.

Мусони не понимала, о чем речь. О каких цветах говорит наставник, и при чем они вообще в этой ситуации?

Поджав губы, Обелиск кивнул. Как это странно – сильный, жестокий Лорд, но рядом с Дубнравом он как мальчишка, который шкодит, хулиганит, но не идёт против воли родных.

Вложив в его ладонь склянку с эликсиром красного оттенка, старик похлопал Лорда по плечу и попрощался с Мусони.

– Утолила своё любопытство? Что ещё хочешь узнать? Где Блейт, наверно, – холодно произнес он, оставшись наедине. – В темнице под лабораторией. Там сухо, тепло, и почти нет крыс. Кроме нефритовых оков, я снабдил пленника книгами и постоянным доступом к воде. Можешь не переживать за его содержание, он будет жить, если его не сожрёт яд.

– Спасибо, – кивнула Мусони, заставляя себя дышать. – Я вам благодарна.

– Как же, считай, что я поверил. Однако это совсем не то, что мне сейчас нужно.

Он подошёл к Мусони, вытянув из-за уха прядь её светлых волос, и переминая их между большим и указательным пальцем, словно пробуя на вкус. Пальцы Лорда запачканы в засохшей крови, и заметив это, Мусони перестала дышать.

– Зачем вам Том? Почему вы просто не отпустите его? – сохраняя голос ровным, спросила она.

– Опять о нем. Прекрати портить мне и без того паршивое настроение, – Обелиск улыбнулся, радужка его глаз опасно отливала лиловым. – Я не для этого забрал тебя с занятий, дорогая.

– Боюсь представить для чего, – тихо ответила девушка.

– Идём, увидишь, – он вытянул вперёд руку, ту самую, которая была черная от магии, и сейчас прикрыта перчаткой. – Не бойся. Сегодня я не трону тебя, если, конечно, ты сама не пожелаешь.

– Полагаю, отказаться я не могу?

– Не можешь, но я могу заставить слушаться меня, возможно тебе нравится, когда заставляют? – ещё шире улыбнулся Лорд.

Они покинули лабораторию, и, одевшись потеплее, прошли в круглый зал со множеством дверей. Уже привычно, за одной из них выл ветер, и что-то стучало с той стороны. Остановившись у крайней двери, Обелиск поднял белый мех на воротнике пальто девушки, скрывая шею и заботливо поправил меховую шапку, также отделанную белым пушистым мехом. Из-за своей огромной любви к животным, Мусони ненавидела натуральный мех, и считала варварскими пережитками убийство животных ради мимолётной красоты. Лорд одел похожее пальто, но с отделкой из черного меха, и черную шапку.

– Надеюсь, ты оценишь, – улыбнулся он, доставая из кармана нож-иглу и, сделав небольшой надрез на ладони, открыл дверь.

«Надеюсь, этот день не станет еще хуже» – ответила про себя Мусони, страшась собственных мыслей.

Держась за руки, они на мгновение оказались в плотной тьме, которая сменилась свежим воздухом и каменными сводами – кажется, это пещера, темная и холодная. Расщелина в небольшом отдалении, к которой они и пробирались, служила источником света. Пещеру наполнял непонятный гул, что смешивался с ветром, а воздух настолько свежий, что тут же защекотал нос, и какое-то время Мусони дышала ртом.

Обелиск обернулся на неё, желая запечатлеть момент глазами, как будет меняться её лицо. Они вышли на свет. С высоты утеса ей открылся безбрежный морской простор. Водная гладь находилась в умиротворении, и казалось, что она лишь отражение белесо-голубого неба, с потускневшими остатками солнца. Каменистый берег устлан белым снегом, и его разделяет с морем тонкая льдистая полоса.

Море.

Мусони безгранично любит его, любое – буйное, спокойное, громкое или едва шепчущее, холодное или ласково тёплое. Любовь отражалась в её голубых глазах, и губы невольно растянулись в улыбке, настолько искренней, что даже появились ямочки.

– Любишь море? – тихо спросил Обелиск не своим голосом. – А ведь мы с ним очень похожи. Одних море губит, других спасает. Кому-то вода – жизнь, для других это верная смерть.

Поморщившись от подобной аллегории, Мусони сейчас меньше всего хотела думать о Лорде, но он уже испортил идиллию, и море теперь не казалось таким прекрасным. Капля правды в словах Обелиска всё же была, он может погубить её. Она выдохнула, стараясь насладиться видом и отгоняя от себя дурные предчувствия.

– Зачем мы тут?

– Хотел порадовать, сделать тебе приятно, – Обелиск подошёл к Мусони, и обнял её сзади, так, словно они парочка. Его голос звучал над самым ухом. – Здесь место силы, в котором я люблю бывать. Кстати, ты разве не узнаешь его?

Откуда бы ей знать, что это за место? Нахмурившись, Мусони стала внимательнее приглядываться к берегу, и её сердце вдруг стало биться чаще. Изгиб берега, вначале показался обычным, как везде в прибрежной полосе, но вглядевшись, она начала находить знакомые очертания.

– Три, два, один… – прошептал ей на ухо Лорд и словно по волшебству, в городке зажгли свет.

Знакомые малоэтажные домики, высокая долина и лес… это был Листхейл.

Кровь разгонялась по венам все сильнее, Мусони стала глубоко дышать, от тоски, которая сжимала все внутри. Листхейл…город, ставший ей родным… Где-то там, на границе с долиной, стоит её домик, с пустующими черными окнами, а из трубы не идёт дым.

– Ты рада? – спросил Лорд, все ещё обнимая её. – Я уверен, ты скучаешь и мечтаешь вернуться домой.

– Нужно было остаться в Листхейл, – с горечью произнесла Мусони. – Тогда не пришлось бы возвращаться.

– Твой отъезд был вопросом времени, – возразил Лорд, отпуская девушку и проходя к краю скалы.

– Что это значит?

– Твой отказ Тому, открыл бы двери кому-то другому, например, мне. Незадолго до нашей встречи в Авелии, я видел тебя, гуляющей по пляжу. Ты находилась вон там, – Обелиск вытянул руку с указательным пальцем.

Мусони ошарашенно вспоминала, как однажды увидела кого-то на скале. Тогда она решила, что это был Оскар, и помахала ему рукой. Неужели это был Лорд? От неприятного совпадения она нахмурилась – за что Тихе ненавидит её?

– Наша первая встреча была случайной, и я бы не заметил тебя, но ты начала махать руками. Я видел, как ты смотрела на меня, чувствовал, как радостно бьётся твое сердце, – подтвердил её догадку Обелиск, хитро прищурив глаза. – Я нашел бы тебя в любом случае, но Томберг преподнёс мне подарок.

Очерненное воспоминание заставило поежиться; Мусони подошла к краю скалы, чтобы лучше видеть город, мерцающий в последних лучах солнца, и освещаемый теплым жёлтым светом фонарей. Горожане готовились к большому празднику, и во многих местах уже сияли разноцветные гирлянды.

– Тебе неприятны мои слова?

– Мне вообще претит, что я кому-то так интересна.

– Да неужели? Претит вообще, или только, если в деле есть я?

– Вообще! – твердо ответила Мусони.

– Маленькая лгунья, – почти ласково протянул Лорд, опираясь спиной на скалу. – Ты снова провоцируешь меня.

Поджав губы, Мусони сосредоточилась на пейзаже, игнорируя пристальный взгляд Лорда, который явно хотел что-то добавить. Что бы это ни было, она решила просто насладиться моментом, и не обращать внимания на слова, которые выводят её из равновесия. Холодный свежий ветер щекотал нос и ресницы, заставив зажмуриться. Как здесь чудесно. Едва подумав, она подловила себя, что хотела бы оказаться здесь в другой раз в другой кампании. Обелиск снова завладел приятным воспоминанием, запачкав его своим присутствием.

– Мусони, – раздался вдруг голос, холодный и хриплый, но настолько приятный, что по всему телу прошла искрометная дрожь.

На месте, где только что стоял Обелиск, стоял другой. Скрестив руки на груди, в длинном черном кожаном плаще. Высокий ворот черной водолазки обрамляет подбородок, губы четко очерчены, нижняя губа пухлая и чувственная, верхняя тонкая. На левой половине лица длинный шрам, кончающийся у бледно голубых как льдины глаз, обрамленных густыми черными ресницами. Волосы, черные как смоль, распущены и спускаются по плечам.

Ухмыльнувшись, он достал из кармана пачку сигарет, и прикурив, выпустил клубы синеватого дыма.

Тело обмякло, Мусони впилась взглядом в парня, позабыв про море и Листхейл, оглохнув от стука своего сердца, который заглушил все прочие звуки.

Оскар.

Нет, это обман, мираж, иллюзия.

Это не может быть правдой.

Сметение завладело всем телом, не давая шанса другим чувствам. Желание верить в обман огромно, но это не по-настоящему. Разумом Мусони понимала, что это всего лишь иллюзия, но глаза не могли оторваться и начать верить, что это только обман.

Оттолкнувшись лопатками от скалы, он медленно подошёл к Мусони, которая как очарованная, не сводила с него глаз, и нежно коснулся щеки кончиками пальцев. От прикосновения она вздрогнула, но не отстранилась. Оскар, или его образ, нагнулся к лицу девушки, близко –близко, прищурив глаза.

– Мусони, я так долго искал тебя, – повторил он тем же голосом, от которого по телу разливалось тепло. – Ты прокололась, дорогая.

Осознавая, кто перед ней на самом деле, что это магия, и что она одновременно прекрасна и ужасна, Мусони не отстранилась, не в силах сопротивляться. Его дыхание, его аромат с оттенком табака… Как можно настолько хорошо изображать другого?

Лицо Оскара, его черты, вдруг исказились в злобной маске.

– Ты делаешь мне больно прямо сейчас. Ты так сильно влюблена в него?! – прорычал Оскар, искривив губы. – Маленькая лгунья!

Очнувшись, Мусони отступила на шаг назад, быстро заморгав. Хоть маска хороша, но это не Оскар, это Обелиск, и он взбешён. Играет на её чувствах и снова лезет под кожу, вызывает эмоции.

Трюк сработал, но вместе с принятием обмана, Мусони почувствовала ненависть, и прямо сейчас в её голове проносились сцены, в которых она мстит Лорду за все. Ярость застилала ей взор и туманила рассудок. Пусть она не в силах справиться с ним, но кое-что она всё-таки может.

Замахнувшись, чтобы дать Лорду пощёчину, Мусони чувствует, как её ноги скользят по обледенелым камням, и, теряя опору, срывается вниз. В голове промелькнула мысль: «Вовсе неплохо, видеть перед собой Оскара в последний момент, пусть это и обман.»

Однако рука, занесённая для удара, подхвачена твердой хваткой – он удержал её, повисшую над ледяной пропастью. Её шапка слетела, вероятно навсегда потерянная в пучинах вод. Вцепившись другой в его рукав, Мусони изо всех сил старалась не выскользнуть. Рефлексы работали отдельно от её разума, и не соглашались свалиться в ледяную воду или разбиться о скалы. Стиснув обнаженные зубы, Оскар тянул её назад. Пришлось полагаться только на силу мужчины – обледенелые камни не давали возможности уцепиться за них и помочь. Скорее своими попытками упереться ногами в скалу она стащит в пропасть их обоих. Наконец, он справился и Мусони оказалась в безопасности, уронив голову на его плечо и тяжело дыша. Сердце стучало, отдавая в горло.

– Ты космос как невезучая, – прозвучал вдруг голос Лорда, и Мусони отпрянула.

Обелиск снял маску, и она сидела в его объятиях. Страх таял, на замену ему приходило раздражение – она хотела отстраниться, но объятия, сродни тискам, стали только крепче. Лорд держал её, вглядываясь с неприкрытым презрением.

– Любить мертвецов заведомо провальное дело, – вдруг спокойно сказал он. – Их нужно отпускать и наслаждаться жизнью.

Мусони фыркнула, отвернув лицо. Она не хотела соглашаться, не желала верить, что Оскара больше нет. Ветер трепал её волосы, холодным воем задувал в уши, отчего всему телу становилось невыносимо холодно. Неожиданно Обелиск проявил акт заботы, и одел ей на голову свою шапку, открывая ветру свои каштановые кудри.

– Поверь, я знаю, о чем говорю, – вдумчиво продолжил он. – Помнишь мою руку? Конечно помнишь, можешь не отвечать. Магический след, ошибка молодости. Мне было тринадцать, когда её не стало, моей матери. Внешне она была прекрасна, но как мать – сущий дьявол. Тем не менее, я её любил, и принимал со всеми недостатками. С её смертью я смириться не смог. Повсюду видел её лицо. Она снилась мне и однажды я пошел на риск, и хотел воскресить её.

Обелиск откинул голову, его глаза приняли голубой оттенок – никогда ранее Мусони не видела у Лорда таких глаз. Судя по интонации, он скорбел. Неужели сильный, могучий маг способен на что то, кроме жестокости? Не успев по-хорошему размыслить над этим, Лорд сказал нечто, отчего волосы на голове зашевелились, распугав всё прочее:

– Ты так на неё похожа, что кровь стынет в жилах. Тот же взгляд, разрез глаз. У тебя точно такие же волосы, их мягкость и блеск. Твой смех, губы, твоя улыбка. Ты даже пахнешь как она, и это сводит меня с ума…

Не зная, что ответить, Мусони молчала, ошарашенно вглядываясь в лицо Обелиска. Неужели она правда настолько похожа на его мать? В прочем, какое это имеет значение. Она не испытывала жалости к Лорду, хотя какая-то часть неё была благодарна за откровенность. Возможно когда-нибудь эту информацию можно будет использовать против него. Да что за мысли! Разве о таком нужно думать, когда чудовище изливает тебе душу?

Обелиск продолжал сидеть с запрокинутой назад головой, и могло показаться, что он сушит слёзы. Хотя, больше вероятно, его глаза просто слезятся от порывов ветра. Его руки ослабли, и Мусони без раздумий использовала шанс, чтобы подняться. Глядя на его бледное лицо сверху, что-то больно кольнуло её изнутри.

Она собирается жалеть монстра?

Он выглядел совсем иначе – без маски высокомерия и жестокости, без тени издевательства или насмешки.

Нет, встряхнув головой, она отбросила от себя жалость. Мимолётная ностальгия – то, что испытывает Лорд, а когда она пройдет, истинное лицо этого человека оскалится, обнажая свои клыки и когти. Он монстр, и к тому же психически болен. Сейчас он дал волю слабости, но это точно скоро пройдет. Манипулятор, жестокий Лорд, играющий с судьбами людей – вот его натура, и нет гарантии, что это не очередная его прекрасно сыгранная роль.

– Здесь слишком холодно. Пора возвращаться, – голос звучал мягко, хотя она пыталась сказать совсем иначе.

Лорд встал, подойдя лицом к обрыву, и достал склянку, которую ему передал Дубнрав. Осушив её, он с размаха бросил пустышку в море, ещё некоторое время сопротивляясь потокам ветра, которые лизали его ресницы и волосы, распахивали плохо застегнутое пальто и срывали шарф. Коснувшись скалы ладонью, он в пол голоса произнёс заклинание, и на голых камнях проступили ледяные цветы, по форме похожие на розы. Красивые, но холодные и острые, и этот жест заставил Мусони и восхититься, и отпрянуть.

Вернувшись в особняк, Лорд снова достал нож-иглу, и запер дверь. Багряная от крови ручка впитала её словно губка. Рассекая воздух, он быстрым шагом проводил Мусони до двери спальни, а сам тут же направился в кабинет, на ходу кинув ей через плечо озлобленную фразу:

– Ты снова всё испортила.

Выдох. Мусони вдруг поняла, что любой её шаг, слово или действие станут разочарованием, но разве её это должно беспокоить? Отмахнувшись от навязчивого чувства псевдо вины, она переоделась и залезла в горячую ванну. Ложный предлог внезапно оказался настоящим – она в самом деле сильно замёрзла, её сильно знобило, а образ Оскара снова не выходил из головы.