Только о ней, только о нём

– Не стоит жалеть о том, кого не вернуть. Если он не желает быть с тобой – отпусти его, не проси, не страдай. И не оставляй, как многие это делают, внутри себя даже меленькую надежду на возвращение этого человека в твою жизнь. Это самообман,  мазохизм и самопожертвование, понимаешь? Разве ты склонна получать такое удовольствие, испытывать унижения или мучения? Быть не первой? Делить свою постель с другими женщинами, будто ты – рабыня, а не царица? Да, при половом акте, большинство женщин бессознательно желают быть подвергнутыми насилию и жестокости. Мазохистическое расстройство личности было предложено психиатрами для добавления в медицинскую классификацию ещё двести лет назад. Фрейд указал на прочную связь между женственностью и сексуальной активностью, он полагал, что налагаемое на женщину социальное подавление её агрессивности «способствует образованию сильных мазохистских побуждений» и называл мазохизм «поистине женским извращением». Но, сейчас двадцать первый век, девочка моя, а ты сильная и свободолюбивая личность. Зачем сейчас тебе такая жизнь? А эгоизм – болезнь каждого из нас и, она излечима. Мы все жадные в основе своей и лживы, мы врём даже самим себе. Да, говорят, что запретный плод сладок. Однако, время затягивает раны, поверь моему личному опыту. Прежде всего, сделай шаг навстречу себе, шаг навстречу свободе. Открой дверцу, пускай он выпорхнет, словно, из металлической клетки, из твоего сердца птичкой и, летит на все четыре стороны. Забудь об уже неустойчивой связи между вами. В твоей груди освободится место для счастья – теперь ты будешь свободна. Тебе станет легче дышать, настроение улучшится и со временем даже прекратятся твои эротические сны о вашей близости. Я досчитаю до пяти и ты откроешь свои глаза. Один, два, три, четыре, пять…

       Катрина медленно заморгала веками и, улыбнулась, открывая свои безумно красивые глаза.

– Вот и прекрасно, – усмехнулся ей в ответ доктор Клаус Зильферман. Ему уже было за шестьдесят, он имел практический, годами наработанный опыт и, имел безупречную репутацию духовного мастера, в таких запутанных, как для мужчин, так и для женщин, вопросах неразделённой любви.

– Но я же обожаю его всем сердцем, всей душой и всем своим телом. Меня просто нет без него, доктор. Меня безрассудно влечёт к нему, словно, к магниту. Я несуразная, я дикая, я какая-то… Не знаю и не понимаю…

– Душа моя, Вы так молоды. Поверьте мне, у Вас всё впереди. Ваши любовные романы, все без исключения, всегда будут иметь всевозможные нюансы и, ситуации будут разными. Иногда Вы будете на его месте, а на Вашем какой-то другой, пока ещё незнакомый Вам, человек. И Вы будете обожаемы им чуть ли не до сумасшествия. И тогда Вы вспомните этот период Вашей жизни, как сон. Всего лишь сон. В воспоминаниях всё будет видеться красиво и приятно. Но не Вы должны уходить по дуновению любого ветерка в сторону неизвестности, нет. У Вас всегда должно быть чувство свободы и счастья от того, что Вы такая необыкновенная, что теперь умеете видеть всё, чувствовать всё и, отдаваться всему, что захотите, но оставаясь собой. Это же грандиозно, чёрт меня побери! Согласны?

– Да, – Катрина слушала профессора, словно, упиваясь допьяна фантазиями из собственного неминуемого будущего. Она была счастлива.

– Такая форма эгоизма для Вас единственно возможна с точки зрения повседневности, милочка моя. Только так. Остальное же разрушит, искалечит Вашу судьбу. Зачем Вам такой сценарий? Вы ещё молоды и, ещё так влюбчивы, дорогуша.

– Хорошо, я попробую, – радостно воскликнула Катрина, готовая сейчас же сорваться с места навстречу своему фееричному будущему и, быстро встав с мягкого глубокого кресла, которое само по себе могло загипнотизировать любого клиента, направилась к выходу из кабинета врача.

– Вот и чудесно! – бесшумно один раз хлопнул в ладони профессор Зильферман. – Всегда к Вашим услугам. Рекомендую встретиться и провести ещё один сеанс через недельку. Уверен, что Вы меня удивите своими открытиями и успехами!

       Катрину полностью устраивал результат сегодняшней беседы и она, торопясь,  предложила рассчитаться наличными, переплатив и, оставив денег более, чем требовалось по прейскуранту.

– Как Вам будет угодно, моя радость, – ответил, кланяясь, профессор, открывая дверь и, вежливо выпроваживая пациентку из своего кабинета. – Всего наилучшего. До встречи через неделю!

       Через минуту Зильферман схватил мобильник и, набрал годами заученный наизусть номер. Не сразу, но ему ответили. Молчание медлительно и тяжело  растягивалось до бесконечности. Он не выдержал и начал первым.

– Любовь моя, Эльза, я схожу с ума без тебя! Я не могу так больше.

– Сочувствую, – удивительно спокойно ответила дама с приятно шёлковым голосом.

– Ты – чудовище, самое прекрасное, которое я знаю. И ты знаешь об этом, моя королева.

– Знаю. И что?

– Я люблю тебя сорок пять лет! Я буду любить тебя до конца своей жизни, сокровище моё…

– Мне этого не нужно, ты же это знаешь, Зильферман.

– Ты даже никогда не называешь меня по имени!

– Ну, и что?

– Хорошо, не называй, мне плевать на собственное имя, на карьеру, на всю свою жизнь.

– Это твой выбор, можешь, выбрать что-то другое.

– Нет, не хочу и не могу. Я люблю и ненавижу тебя. Извини… Ещё больше я не могу терпеть себя самого. Но я согласен на всё, лишь бы быть с тобой, сердце моё. Я полвека испытываю не угасающие ни на минуту романтические чувства к тебе, а ты не отвечаешь мне тем же самым. Я неоднократно испытан тобой, временем и обстоятельствами. В твоих бедах, даже в похоронах обоих твоих мужей, я поддержал тебя, как это требовалось.

– Конечно, ты же всегда надеялся на взаимность, особенно в те времена, когда я испытывала утрату близких мне людей. И сейчас ты упрекаешь меня моим горем?

– Нет, ни в коем случае, я не это имел виду.

       Наступила пауза. Они оба думали. Он, что сказать, а она о том, что он ещё ей скажет.

– Зачем же ты так со мной, Эльза? Ты – единственная для меня на всём свете. Я даже не пытался на ком-нибудь жениться и завести семью.

– Ты бы всё равно был бы с ними несчастлив.

– Почему?!

– Потому, что ты любишь меня, – она выдержала многозначительную паузу. – Любишь по-настоящему.

       Он сорвался и зарыдал в трубку. Она дождалась пока он успокоится.

– Да, соглашусь, – сняв и, спешно вытирая краем халата, запотевшие от волнения очки, продолжал профессор. – Я не знаю, сколько нам суждено жить, но, может быть, хватит находиться в невыносимой разлуке.

– Это бестактно с твоей стороны, Зильферман, напоминать мне о моём возрасте…

– Прости, но мои муки больше, чем целая вечность, дорогая Эльза.

– Я всегда уважала тебя, твою постоянную заботу обо мне. Это так. Я помню всё, что ты сделал для меня за всю жизнь. Это бесценно, правда.

       Он снова зарыдал.

– Я, – продолжила она, признаю, что совершила неисправимую ошибку. Мне стоило  сорок лет назад выйти за тебя замуж и, кто его знает, возможно, я смогла бы быть с тобой счастлива. Об этом мечтает каждая женщина.

– Да…

– Но, жизнь не переписать начисто. Она жестока, коварна, нечестна.

– Да…

– Поздно, милый ты мой, ангел.

– Почему? Никогда не поздно, радость моя!

– Хорошо, – Эльза снова взяла передышку, будто бы набиралась смелости что-то сказать.

       Он боялся нарушить её молчание и, с дрожью в руках, ждал её голос.

– Во-первых, неразделённая любовь встречается довольно часто, – он услышал её волнение. – Во-вторых, я всегда оценивала себя выше, чем тебя – это моя идиотская ошибка. В-третьих, после наших редких, но признаюсь, интимных, а ещё точнее, постельных связей, я каждый раз боялась, что полюблю тебя и превращусь в рабыню своих чувств. Помнишь, поговорку, что, «если не можешь поцеловать руку, то лучше отрежь её»? Это из этой истории.

       Зильферман потерял дар речи. Он впервые в жизни услышал от любимой женщины эти слова. Головокружение было настолько сильным, что он едва не промахнулся мимо кресла, в которое ему сейчас необходимо было скорее присесть. В висках, как и по всему телу, бешено стучал пульс.

– Да, я понимаю, что ты  удивлён, но я решила признаться тебе сейчас.

– По-че-му? – протяжно произнёс он.

– Потому, что это последний раз, когда ты слышишь мой голос, мой дорогой Клаус…

– Как это, последний?

– Моя жизнь подошла к концу. Я кончилась, мой Зильферман. Я безнадёжно больна. Это такая банальность…

– Как это больна? Я найду лучших врачей, я всё сделаю, чтобы ты жила, Эльза!

       Она с трудом, но негромко рассмеялась.

– Что с тобой?

– Неважно.

– Я должен знать, чтобы помочь тебе, дорогая. Я умоляю тебя, скажи, что происходит? Я сейчас же всё брошу и приеду к тебе.

– Я уже месяц живу на другом континенте земли, тебе не найти меня. А телефон, после разговора с тобой я отключу.

– Но…

– Не будем продолжать эту тему. Я прошу тебя о последнем, Зильферман.

– Но…

– Не стоит жалеть, дорогой. Спасибо, что мне посчастливилось знать тебя. Открой клетку. Пора. Прощай.

– Нет! Нет! Нет!

       В ответ на том конце раздались короткие гудки. Связь прервалась.

       Он не пережил этого. Разорвав свой белый халат и, скрутив из него верёвку, через несколько минут профессор повесился в своём кабинете.

       Причина его самоубийства осталась для всех необъяснимой загадкой, потому как она была сокровенной тайной, связывающей его с Эльзой и, покончившей с собой этим же вечером, выпив до дна целый флакон сильнодействующего снотворного.

       Их похоронили за десятки тысяч километров друг от друга. Невероятно, но словно, по чьему-то заказу, оба похоронных оркестра в завершение церемоний прощания исполнили заупокойную мессу Моцарта.

       Р.S. Я же узнал об этом совершенно случайно, когда мне через несколько лет после смерти Клауса и Эльзы, странным образом попали в руки их два прощальных письма, написанные в один и тот же день и, нашедших друг друга. Он писал только о ней, а она только о нём.

* Обложка создана и оформлена самим автором