Отверженный воин

Глава I

Исчезновение

И Арнольд Найтон, и Эверетт Вестер были продуктами Новой Англии; но первый был сыном бедняка, который родился и вырос на маленькой ферме, бывшей единственной собственностью его отца, в то время как Вестер был единственным ребенком богатого мануфактурщика. Один, сколько себя помнил, работал от темна и до темна, и очень ценил успех, которого добился в жизни; другому все доставалось без усилий. Сперва Арнольд стал учиться, стремясь добиться власти благодаря знаниям. Как привык он работать, так же и учился, как любой мальчик, у которого есть сила духа довести до конца все то, что попадало ему в руки, и сделать все это хорошо. Наконец деревенский паренек добрался до Кембриджа, почти без гроша, робкий, не имеющий друзей, одетый в костюм, который, потрепанный и плохо на нем сидящий, был его лучшим, но столь хорошо подкованный, что все вступительные экзамены в Гарвард он сдал легко и с прекрасными оценками.

Именно там он познакомился с Эвереттом Вестером, который с трудом карабкался к этой вершине знаний с помощью самых дорогих преподавателей. Единственной для него причиной закончить колледж было то, что среди его друзей так было принято. Но есть в этой жизни вещи, которые даже богатство молодого человека не могло преодолеть без его личных усилий, и одной из них была сдача вступительных экзаменов. Поскольку Эверетт не видел необходимости прикладывать эти усилия, его попытка поступить закончилась таким полным провалом, каким он только мог быть. На деле, в то время как Арнольд Найтон возглавлял список успешных кандидатов, Эверетт Вестер замыкал список провалившихся.

Впервые в жизни сын миллионера не смог получить того, чего хотел, и впервые это разбудило его амбиции. Быстро избавившись от опытных преподавателей, чью усилия не смогли помочь ему получить необходимое для дальнейшей учебы, и на которых он теперь возлагал всю вину за свое унижение, он отыскал юношу в потрепанном пальто, над которым вначале смеялся, и сразу завел с ним деловой разговор.

– Ты Найтон? – спросил он.

– Да, – ответил Арнольд, глядя на своего прекрасно одетого, с безупречными манерами посетителя, с любопытством без малейшей примеси робости.

– И это ты только что отлично сдал все вступительные экзамены?

– Полагаю, что я их сдал.

– Ну, а я нет; но я хотел бы это исправить. Так вот, судя по твоему виду, деньгами ты отнюдь не избалован, и тебе их может не хватать даже на самое необходимое.

– Нет, – ответил Арнольд, сразу покраснев. – У меня есть только то, что на мне, а это очень немного.

– Отлично! – воскликнул другой. – Как раз на это я и надеялся; раз уж ты находишься в затруднительном положении, то не откажешься выслушать мое предложение, и надеюсь, что ты его примешь. Полагаю, ты собираешься подрабатывать во время учебы в колледже?

– Да; это единственное, на что я могу рассчитывать.

– В таком случае я рассчитываю пользоваться твоими услугами за цену, которую ты назовешь, в течение следующих четырех лет – так будет, разумеется, если ты поможешь мне сдать сентябрьские экзамены и поступить в колледж в один класс с тобой.

Лицо Арнольда снова вспыхнуло, но теперь причиной была надежда, и он ответил:

– Ты действительно хочешь сказать, что хочешь взять меня в учителя и готов за это платить?

– Ну разумеется, – улыбнулся Эверетт, – и для тебя работа эта будет нелегкой. У меня были лучшие репетиторы, и мой провал – это результат всех их усилий. Но, если ты готов взяться за столь безнадежное дело, просто назови свою цену и приезжай в Бар Харбор, где проводит лето моя семья.

– Я не знаю, какую назвать цену, – ответил Арнольд; – не думаю также, что смогу отправиться с тобой в Бар Харбор1.

– Почему нет?

– Потому что общество Бар Харбора меня не примет. У меня даже подходящей одежды нет, и нет способа выглядеть должным образом. Кроме того, насколько мне известно, Бар Харбор – одно из худших мест для учебы. Еще одна причина, по которой я не смогу туда отправиться – я обещал отцу летом помочь ему на ферме.

– Так ты не сможешь меня учить?

– Смогу, если лето ты проведешь в моем доме.

– Ты думаешь, что сможешь помочь мне сдать проваленные экзамены?

– Уверен, что смогу, если ты будешь учиться.

– Как насчет условий?

– Если ты будешь платить моей матери десять долларов в неделю, это покроет все расходы, включая учебу.

– Что за ничтожная цена! Да ведь мой отец платил преподавателям по десять долларов в день!

– Это все, что я могу потребовать, пока ты не сдашь экзамены. Если сдашь, и твой отец сочтет нужным удвоить эту сумму, я получу эти деньги.

– Как насчет того, чтобы помочь мне учиться в колледже, если я поступлю?

– Если это произойдет, у нас будет достаточно времени для того, чтобы обсудить этот вопрос.

На том и порешили; и, хотя Эверетт с явной неохотой отказался от удовольствий летнего времяпрепровождения в Бар Харбор, его стремление попасть в колледж заставило его пойти на эту жертву и отправиться на маленькую ферму в глубине страны с учителем, в которого он так верил.

Никогда в своей жизни Арнольду не приходилось работать столь тяжело и в таких малоприятных условиях, как этим летом. Тем не менее он столь преуспел, что в сентябре Эверетт Вестер успешно сдал все экзамены и стал полноправным студентом выбранного им курса. По его собственному выражению, у него «кожа с зубов слезала»; но все же то обстоятельство, что он смог поступить в колледж, заставило мистера Вестера быть столь благодарным своему учителю за столь великий подвиг, что он решил преподнести Арнольду чек на тысячу долларов. Последний, правда, с гордостью отказался, сказав, что цену свою уже назвал и больше взять не может. Тогда мистер Вестер сделал ему прекрасное предложение на четыре следующих года, и его Арнольд с благодарностью принял. В соответствии с этими условиями он должен был жить с Эвереттом в одной комнате и нести все его связанные с учебой расходы. Кроме того, он должен был до окончания учебы получать тысячу долларов в год, за что должен был помогать в учебе своему соседу, чтобы последний смог вместе с ним окончить четырехлетний курс. Когда же произойдет это радостное событие, Арнольд должен получить дополнительную награду в тысячу долларов в тот самый день, когда Эверетт получит свой диплом.

Так и получилось, что усердный и работящий Арнольд Найтон тащил легкомысленного, любящего удовольствия Эверетта Вестера весь курс обучения. Наконец, хотя один из них все время был в числе первых, а другой тащился в конце, все это подошло к концу, Эверетт получил свой диплом и вместе с ним все уважение, которое заслуживали выпускники университета.

На этом, судя по всему, закончились все его устремления, и теперь он посвящал свое время погоне за удовольствиями. Скоро он стал известен как предводитель компании молодых людей, без которого не обходилось ни одно их развлечение. Формально он вошел в дело своего отца, но на деле появлялся в его конторе не чаще, чем любой случайный посетитель. Выйдя из-под сдерживающего влияния своего соседа по комнате сразу после выпуска, Эверетт так избегал его общества, что за два года молодые люди виделись не более чем полдюжины раз. Все это время Найтон изучал медицину и дополнительно занимался химией. Иногда он обедал с Вестерами, и во время одного из таких обедов встретил Молли Кентон, девушку из Кентукки, в которую влюбился всем сердцем, прежде чем узнал, что она предназначена в жены его прежнему соседу по комнате.

Поле этого он всячески избегал встречаться с ней, и, когда Эверетт сказал, что приглашает его шафером на свадьбу, Арнольд столь резко отказался от этой чести, что тот посмотрел на него с удивлением. В конце концов, поскольку он не мог сказать о причине своего отказа, не выдав своих чувств, он все же согласился на просьбу Эверетта. За этим последовал самый несчастливый месяц в его жизни, и, по мере того, как приближался этот столь ужасный для него день, его подавленное состояние стало влиять на его здоровье.

Тем временем Эверетт, заметив, что все познания его друга в медицине и химии не в состоянии вывести его из состояния, в которое он погружался все глубже, стал частым гостем в комнате Арнольда. Формально он заходил, чтобы обсудить детали предстоящего события, но каждый раз просил успокоительные капли или порошки.

Свадьба должна была состояться в Бостоне, в доме тетушки миссис Кентон, и родители невесты прибыли туда с запада только накануне. Церемония началась рано утром, поскольку новобрачные должны были отбыть в Европу на пароходе, который отчаливал за час до полудня. Вечером накануне этого великого события Эверетт Вестер устроил для своих друзей по колледжу мальчишник столь великолепный, что потом его девять дней обсуждали в клубе и гостиной. Разумеется, Арнольд Найтон тоже получил на него приглашение, но в последний момент прислал записку, что не может принять в нем участия, так как ему нездоровится. После этого он заперся в своей комнате наедине со своими печальными мыслями.

Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким несчастным и лишенным надежд и стремлений на будущее. Родители его скончались, пока он учился, и во всем мире у него не осталось ни одного родного человека. Теперь единственный человек, с которым он смог бы счастливо прожить свою жизнь, покидала его, а он обещал спокойно стоять и смотреть, как ее отдают другому. Сможет ли он? Хватит ли его сил, чтобы выдержать столь ужасное испытание? Он так сильно в этом сомневался, что решил убежать прежде, чем ему придется выполнять это ужасное поручение, и для этого забрал из банка все свои скромные сбережения. Потом ему пришло в голову, что мысль о побеге выставит его трусом. Сейчас, в ночном одиночестве, она вернулась к нему, и долгие часы он боролся с нею, как другие борются за свою жизнь.

До утра оставалось совсем немного, когда он поборол свои стремления и заставил себя лечь, чтобы вздремнуть час или два. От беспокойного сна его пробудил стук колес повозки, остановившейся, похоже, прямо под его окнами. Потом послышались нетерпеливые шаги – сперва на лестнице, потом они приблизились к его двери. В следующий момент Эверетт Вестер, вырываясь из объятий кучера, который довел его досюда, просунул голову в комнату, бормоча что-то, как пьяный.

– Прошу прощения, сэр, – сказал кучер, – снимая шляпу перед Арнольдом, – но он дал мне только этот адрес, и я подумал, что это его дом.

– Все в порядке, – ответил Арнольд, огромным усилием воли стараясь сохранить спокойствие. – Этот дом принадлежит ему, и вы можете войти.

– Но он не уплатил мне, сэр.

Тут Эверетт, с трудом сидевший на кровати, бросил к ногам кучера полный бумажник и велел тому убираться.

Арнольд поднял бумажник и, уплатив кучеру, вернул его владельцу, который тут же выбросил его в открытое окно. Потом он разразился рыданиями, сопровождаемыми обвинениями в адрес его друзей.

Успокоив его, Арнольд заставил пьяного принять сильное успокоительное, и в следующий момент с удовольствием увидел, как тот повалился на кровать, погрузившись в глубокий сон. Следующий час он просидел, глядя на красное, отупевшее от пьянства лицо, слушая его неровное дыхание.

И это был тот, кому единственная в мире женщина должна быть отдана на всю жизнь всего через несколько часов! Мог ли он стоять и спокойно смотреть на это жертвоприношение? Нет, не мог, и даже пытаться не мог.

Приняв такое решение, Арнольд поднялся, торопливо уложил сумку для путешествий и оставил записку, что уходит и не вернется до вечера этого дня. Ее он приколол снаружи к двери, которую запер и положил ключ в свой карман. Потом он вышел из дома, как раз в тот момент, когда первые серые проблески появились на восточной части небосклона.

Несколько часов спустя нареченная невеста и группа приглашенных гостей удивлялись и все более беспокоились отсутствию жениха. Дома его не было, и никто не видел его со вчерашнего дня. Кроме того, его шафер тоже не появился. Посыльный, отправленный в комнату последнего, вернулся с запиской, написанной хорошо всем знакомым почерком Арнольда Найтона и датированной этим днем, которую наше приколотой к стене.

Назначенный для бракосочетания час давно прошел, пароход, на котором новобрачные должны были отправится в свадебное путешествие, отчалил без них, гости, перешептываясь, постепенно разошлись, нареченная, расстроенная до последней степени, отложив свадебное платье, сидела у окна, прислушиваясь к разговорам родителей, которые должны были сразу уехать в свой дом на западе. Внезапно ее внимание привлекла фигура в проезжавшей мимо повозке. Это был мужчина, без шляпы и в помятом вечернем костюме, который поднял к ней измученное лицо, проезжая мимо. На мгновение их глаза встретились; потом он исчез.

– Хорошо, мама, я поеду с вами, – сказала девушка, отвернувшись от окна, и следующий поезд на запад навсегда увез ее.

Глава

II

Совет на «техасской» палубе

Маленький пароходик, толкаемый кормовым колесом, тяжело продвигался против бурного течения верхней Миссури, когда три человека серьезно что-то обсуждали в лоцманской рубке на «Техасской» палубе. Это суденышко сильно отличалось от тех больших, ярко изукрашенных судов, перевозящих по Миссури пассажиров и почту, могущих взять на борт целый склад груза и проделать двести миль за день против сильного течения. Он так сильно отличался от всех них, что на нем не было ничего, предназначенного для пассажиров, он не перевозил ни почту, ни грузов под заказ – ничего такого на нем не было, хотя он был нагружен гораздо более ценным грузом, содержавшимся в бочонках и ящиках. Капитан пароходика, бывший и его владельцем, называл себя мехоторговцем и по сути им и был, но принадлежал он к низшему их слою, тем, кто старается избегать правительственных постов и агентств, вкруг которых крутится большая часть торговли с индейцами на северо-западе, и посещал только отдаленные лагеря как белых, так и индейцев, лагеря лесорубов и тому подобные места, где ни один чиновничий глаз не мог видеть его махинаций. Он торговал виски и имел дело только с этим товаром, который правительственный указ запрещал продавать своим краснокожим подопечным.

Закон этот был правильным, но в те времена, в конце пятидесятых, перед самой гражданской войной, в верховьях Миссури он был практически мертвой буквой, чему были очень рады как белые, так и индейцы. Кроме того, кто стал бы защищать права индейцев, когда три четверти населения Соединенных Штатов относились к ним как к вредителям, которых следовало уничтожить как можно скорее? Так что старый маленький «Ацтек» поднимался по большой реке от Сент-Луиса, как только по весне река вскрывалась, нагруженный жидкой смертью, и каждую осень спускался по быстрому течению, нагруженный дорогими мехами, на которые в обмен шел самый дешевый и смертоносный из ядов.

Хотя это дело приносило неплохой доход, капитан Бэт Креншоу не отказывался брать на борт попутных пассажиров, хотя, поскольку он не имел лицензии на пассажирские перевозки, эти путешественники должны были представляться членами экипажа. Разумеется, об индейцах речь не шла, потому что их право на жизнь в глазах белых ничего не стоило, поэтому, если один из них выражал желание проплыть на «Ацтеке» большее или меньшее расстояние, капитан Бэт никогда ему не отказывал, назначая непомерную цену, но любезно принимая в качестве платы все предложенное.

Во время предыдущего плавания корабль с виски имел честь везти только одного белого пассажира, который был представлен судовым хирургом и носил прозвище Док, и все называли его только так. Это был приятной внешности молодой человек, высокий, крупный, с гладким лицом, но более похожий на мальчика, и абсолютно необщительный во всем, что касалось его самого. Он поднялся на борт в Сент-Луисе за час до отплытия, найдя самый дешевый, быстрый и наименее заметный способ добраться до истоков Миссури, и был, по всей видимости, вполне доволен условиями, которые мог предложить ему «Ацтек».

Кроме него единственным пассажиром в этом путешествии был молодой индеец арикара, по имени Пенина, сын вождя Две Звезды, который в компании нескольких торговцев прошлой осенью спустился до Сент-Луиса, чтобы изучить язык белых и их образ жизни – в племени это обеспечило бы ему почетное положение как переводчика. Теперь он возвращался домой, и никакой школьник не радовался больше после долгого отсутствия, когда он узнавал знакомые места, или был более нетерпелив в желании добраться док конца пути, как этот молодой дикарь, увидевший вдали холмы, отмечающие земли его народа.

Сильно возбужденный, н ворвался в маленькую душную каюту, где лежал его приятель-пассажир, терзаемый лихорадкой и беспокойно мечущийся на своей грязной койке, чтобы сообщить ему великую новость:

– Моя видеть земля арикара! – крикнул он. – Не больше чем два солнца, и я видеть мой отец, моя мать, моя брат, моя сестра, моя нарот!

Хотя знакомство их не было долгим, все же между этими двумя, находившимися бок о бок с самого отплытия из Сент-Луиса, возникло некоторое подобие дружбы. Доктор был весьма впечатлен силой характера, честностью и немногословностью первого встреченного им индейца, а теплые чувства другого по отношению к нему были следствием благодарности. За несколько минут до отправления парохода из Сент-Луиса молодой индеец, который бежал по набережной, боясь опоздать на судно, столкнулся с чернокожим рабочим, катившим тележку, и упал на булыжную мостовую, где с минуту лежал, оглушенный и с кровоточащей раной на голове. Большинство видевших это, как черных, так и белых, только посмеялись, увидев «инджуна» в таком положении, и только один, увидевший это происшествие с палубы «Ацтека», спрыгнул на берег, поднял несчастного парня и перенес его на борт, где заботился о нем, проявляя все свое искусство и заботу. Если бы не он, тот остался бы на берегу, а если бы не его уход, последствия ранения могли бы оказаться серьезными. Как бы то ни было, молодой арикара через три дня полностью оправился, за что был очень благодарен своему новому знакомому.

Первое время они много беседовали, в основном о земле и народе Пенины; но несколько дней спустя белый стал угрюмым и молчаливым. Глаза его загорелись лихорадочным блеском, и он потерял интерес к своему окружению. Он лежал на своей койке и, несмотря на лекарства, которые сам себе прописал и принимал, ему становилось все хуже, пока не стало ясно, что он болен смертельной лихорадкой. Это и обсуждали сейчас капитан Бэт Креншоу, его лоцман и помощник на «техасской» палубе в начале этой главы.

– Говорю вам, – решительно сказал капитан, – у Дока оспа, никак иначе. Я знаю ее признаки. Насмотрелся, отличить могу. К тому же в Сент-Луи ее полно.

– Но он в городе почти не был, – возразил помощник. – Высадился с «Магнолии» за день до нашего отплытия, и утром уже поднялся к нам на борт. К тому же если это так, как вы говорите, признаки появились бы уже давно.

– Не обязательно, – возразил лоцман. – Я знал одного, так он две недели как покинул место, где мог ее подхватить, и тогда появились признаки. И ему сразу стало очень плохо, и она очень быстро его убила. Я с'гласен с кап’таном Бэтом, что от него нужно избавиться прежде, чем доберемся до нашего места, а то всем нам крышка. Я так думаю, что нужно высадить на берег его вместе со всеми его вещами и постелью в первом же иджунском поселке, который будем проплывать. У ближайшего лагеря арикара мы должны оказаться к завтрашнему вечеру.

– Не дело, – возразил капитан. – Во-первых, арикары его не примут, оспа и среди них дел натворила, и они ее боятся больше, чем своих соседей-сиу. К тому же, если они из-за нее начнут помирать, это повредит нашей торговле. Во-вторых, чем быстрее мы от него избавимся, тем будет лучше. Где ближайший лагерь лесорубов, Сэм?

– Большой Хлопок, напротив поселка арикара, – ответил лоцман. – Хотя нет, – добавил он. Я теперь вспомнил, что Слим Айзек говорил мне, как раз перед отправлением, что люди из Данфи поставили еще один в устье ручья Жирной Коровы, а это тут рядом. Мы там будем примерно через час.

«В течение часа» опустилась ночь; но, медленно пробираясь вдоль берега и, словно ведомый инстинктом, избегая опасностей, «Ацтек» наконец добрался до нового лагеря лесорубов и пришвартовался к большому хлопковому дереву, росшему прямо у кромки воды. На судне не зажигали огней и не производили никакого шума, обычно сопровождающего прибытие речного парохода. Разумеется, многих звуков избежать было невозможно, но и их старались приглушить, насколько это было возможно, и даже помощник, который в таких случаях обычно подгонял своих подчиненных зычными окриками, сейчас старался говорить хриплым шепотом. Наконец трап был перекинут, и дюжие негры перенесли по ним ношу, которая была оставлена на земле, едва они на нее ступили, и от которой сразу убежали со всех ног. Несколько предметов были перенесены на берег или переброшены туда, когда трап уже был втащен на борт, и, не простояв там и двух минут, «Ацтек» снова был в пути и продолжал бороться с течением.

Какой бы короткой ни была эта остановка, этого времени хватило, чтобы произошел спор между капитаном Бэтом и его индейским пассажиром.

– Что ты делаешь с Доком? – спросил последний, видя, что его друга переносят на берег.

– Все в порядке, – беззаботно ответил капитан. – Они слишком болен, чтобы продолжать путешествие, и попросил высадить его на берег там, где он сможет найти тех, кто о нем позаботится.

– Но в этом месте нет люди. Он может помирай.

– Да никогда! Лесорубы о нем позаботятся. У него достаточно денег, чтобы заплатить им за уход.

– Нет, нет! Если он уходить, я тоже уходить. Его добрый человек, делать мне хорошо, теперь я уходить с ним.

С этими словами индеец вскочил на трап, но капитан, схватив его за руку, с силой дернул его назад, воскликнув:

– Стой где стоишь, молодой ты придурок! Это дело тебя совершенно не касается; но могу тебе сказать, что этот человек болен оспой, и, если ты присоединишься к нему, тебе это будет стоить жизни. Не то чтобы твоя жизнь была дороже жизни любого другого краснокожего ниггера, но я должен доставить тебя в полной безопасности и получить в лагере арикара плату за твой проезд. Так что сиди спокойно и не рыпайся, а то придется тебя повалить и связать.

– Хорошо, кэп. Моя не любить оспа, – ответил юноша, так спокойно, что это сразу усыпило подозрения капитана. В следующий момент он бесшумно и незаметно подбежал к корме корабля, с которого, едва тот начал отчаливать от берега, спокойно соскользнул в быструю воду и был унесен назад быстрым течением.

Его исчезновение было обнаружено только утром следующего дня, что привело капитана Бэта Креншоу в неописуемую ярость.

– Подлый койот! – вопил он. – Я с ним еще поквитаюсь, вот увидите. Подумать только, этот жалкий подлый инджун сыграл со мной такую штуку! Что теперь мне делать?

Положение было затруднительное. Про Пенину знали, что он плывет на «Ацтеке», где бы ни появилось это судно с дурной репутацией, и вождь Две Звезды очень ожидал прибытия своего сына. Если судно остановится в поселке и капитан станет утверждать, что юноша с ним не плыл, то он не только лишится платы за проезд Пеннины, но и ложь эта рано или поздно всплывет. Если же он скажет правду, то всем станет известно, что он оставил белого человека на берегу на верную смерть, и тогда конца его неприятностям не будет. Пенин оставил на борту хорошее ружье и еще несколько вещей, купленных в Сент-Луисе. Кроме того, среди его вещей нашлось ружье, принадлежавшее Доку, которое юноша чистил накануне. Поскольку стоимость этих вещей с лихвой окупила бы стоимость проезда молодого индейца, расставаться с ними было бы очень жаль. Поэтому капитан Бэт наконец решил проскользнуть мимо селения арикара под покровом темноты, не останавливаясь там, чтобы что-то сообщить или хотя бы поторговать.

Так и получилось, что много дней вождь Две Звезды с беспокойством ожидал приезда своего любимого сына, который так и не приехал, а в это время в сотне миль от него этот самый сын, храбро сражаясь с болезнями и голодом, с тяжелым сердцем ждал помощи, которая, как ожидал, пришлет к нему отец, как только узнает от капитана «Ацтека», почему его мальчик не вернулся домой на торговом пароходе.

Глава

III

В лагере лесорубов «Жирная Корова»

Поскольку лагерь лесорубов, где были оставлены пассажиры «Ацтека», располагался на землях индейцев сиу, причем без разрешения краснокожих владетелей этих мест, вскоре после его основания они совершили на него набег, убили, взяли в плен или прогнали его обитателей, предали огню его единственное солидное строение и удалились, весьма довольные тем, что сделали. Таким образом, усилия капитана Бэта не шуметь были напрасными – все равно его присутствия обнаружить никто бы не смог. Больному он сказал, что хочет высадить его на военном посту, где есть хирург и госпиталь, где он найдет необходимый уход, заручившись тем самым согласием последнего.