- -
- 100%
- +
© Андрей Морель, 2025
ISBN 978-5-0067-1265-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава I. Пять точек до тишины
«Город – это не место. Это испытание. Если пройдёшь, он тебя запомнит. Если нет – ты забудешь, что был.»
– Из устного предания Петроградской линии
С детства я мечтал ехать. Куда угодно. Лишь бы ехать. Мне не нужен был повод – достаточно было, чтобы мама сказала: «Собирайся». В этот момент дом менялся. Воздух становился другим: пахло клеёнкой, шампунем в дорожной упаковке, свежевыстиранной рубашкой, которая поедет в поезде. Мы собирались неспешно, но с азартом. Вещи укладывались в сумку с ромбиками, термос щёлкал крышкой, бутерброды ждали в фольге. Я замирал: скоро поезд. Скоро – за окном всё пойдёт назад.
Путешествия с мамой были ритуалом. Поездки к бабушке, на Байкал, даже просто на автобусе до Шелехова – неважно. Главное – путь. Мы ехали вдвоём. Отец… как сказать… он существовал. Где-то. Не в нашей семье, а в пространстве. У нас было своё маленькое кочевье: мама и я. И чемодан, у которого постоянно ломалась ручка.
Когда я вырос, это чувство не ушло. Оно затихло, спряталось. А потом – прорвалось.
Въезд
Летом 1999 года я впервые поехал один. Совсем один. До этого – институт в Иркутске, диплом, жара. Потом – билет до Ленинграда, который снова стал Петербургом. Меня ждала двоюродная сестра – студентка университета культуры. Летнее общежитие, почти пустое. Стены, пропахшие студенческими ночами и супом из кубика. Всё было непривычно. Но вкусно. Свободно.
На третий день я пошёл гулять один. Город был как песня, у которой я знал мотив, но не помнил слов. Я плутал по улицам, перепрыгивал через лужи, пил газировку из автомата. И вдруг – свернул.
Кафе на Васильевском. Смена
Узкий переулок, тень от мокрого фасада, облезшая вывеска. Я толком не понял, как оказался у двери. Внутри – кафе. Странное. Почти пустое.
Бариста – женщина в сером свитере, с лицом, будто списанным с дореволюционного фото. Она даже не спросила, чего я хочу. Только указала:
– Садись. Сейчас к тебе придут.
На столе стоял саквояж. Потёртый, с латунными пряжками. Я сел. Смотрел на него, будто он мог что-то объяснить.
Через пару минут вошли двое – мужчина и женщина, в чёрных плащах и тёмных очках. На улице не было солнца.
Они подошли, не обратив на меня внимания. Один саквояж – забрали. Поставили другой, такой же. Мужчина сказал:
– Тут всё в порядке?
Я только пожал плечами. Они ушли.
Бариста открыла саквояж. Там была улитка. Живая. Медленно шевелилась, оставляя за собой блестящий след.
– Тебе повезло, – сказала она. – Документы они забрали. Ты ещё очень молодой, чтоб сидеть.
Я не стал спрашивать, что она имеет в виду. Просто вышел.
Петербург захватил сразу. Он был не городом, а сценой, на которой всё уже началось, а ты – просто опоздал к началу действия. Петропавловка, Эрмитаж, Невский, Пушкин, Павловск – я бегал, впитывал, смешивал в голове стили, эпохи, запахи, звуки. Всё было впервые. Всё было – навсегда.
Я пытался найти знакомого, с которым переписывался ещё из Иркутска. Он дал адрес. Я пришёл. Постоял. Нажал на домофон. Тишина. Ни записки, ни ответа. Только старая кошка на балконе – и взгляд, как у хранителя тайн, которые тебе не расскажут.
Вечером того же дня я свернул не туда. И начался маршрут.
1. Лопухинский сад. Незавершённое движение
Карта, купленная у перехода у «Гостинки», ничего не говорила. Я пошёл наугад. Солнце было косым, воздух – влажным, как после сна. Калитка, стёртая надпись: сад Лопухинский. Деревья – будто забытые фразы. Дорожки – как мысли, потерявшие направление.
На скамейке сидела старуха и читала вслух:
– Если путь не завершён – не уходи. Не отворачивайся. Не рвись обратно. Город ещё не высказался.
Я сел рядом. Слушал.
Мимо прошёл парень. Без рубашки, в тёмных спортивных штанах и кроссовках на босу ногу. Невзрачное лицо, короткая стрижка. Но тело – как у пловца: сухой рельеф, идеальная осанка. Это было неуместно. Слишком подчёркнуто. Слишком неслучайно.
Он не смотрел на меня, но я знал – видел.
2. Смольный собор. Высота забвения
Белый, слепящий, неподвижный. Смольный был как приговор, который ещё не огласили. Я вошёл. Своды давили. Свет резал. Подошёл к колонне – там, под слоем потертости, была надпись:
Один раз забыл – теперь ты обязан помнить.
Я записал. Не сфотографировал – плёнка дорогая, а память – бесплатная.
На выходе – трое подростков, глядящих в стену. И чуть дальше, у ограды, – он. В майке. С тем же телом, теми плечами. Курил, отвернувшись.
3. Квартира Бродского. Камень
На Литейном музей был закрыт. Под дверью – белый камень. На нём – записка:
Читай молча. Пиши громко. Но не здесь. Здесь всё уже сказано.
Я взял его. Он был тёплым.
Через улицу, в окне напротив – он. На подоконнике, без рубашки. Курил. И смотрел не на меня – мимо. Но точно.
4. Сенная площадь. Шум как проверка
Шум. Переход, лотки, жареный запах. Мальчик с аккордеоном играл одни и те же ноты. Цикл.
Он сел рядом. Парень. Уже в чёрной куртке. Глянул:
– Ты дошёл. Теперь можешь выбирать.
– Что выбирать?
– Всё. Или ничего. Пятая точка – это ты.
Он ушёл.
5. Финал. Ты
Я стою на мосту. Камень в кармане. Город позади. Город – передо мной. Я думал, будет разгадка. Но она – в тишине. В этой паузе между вопросом и ответом.
Пятая точка – это я. В этот момент. На этом ветру.
На противоположной стороне моста – он. Стоит, как я. Не двигается. Не торопится. Ветер – и обнажённая грудь, будто снова нет куртки. Я не вижу лица. Но знаю: он знает.
6. Он. Тот, кто был раньше
(от лица другого)
Я знал, что он дойдёт. Он был пятый. Я – тоже был. Когда-то. Камень – мой. Но теперь его. Я не наставник. Я – эхо. Его маршрут – не мой. Но шаги я узнаю.
Шестая точка – не место. Это выбор. Если он вернётся – станет шестым. Если нет – останется пятым. Как я.
7. Выход
Я остался ещё на один день. Просто чтобы прожить до конца. Петербург ничего не сказал. Но что-то замолчал. Это даже больше.
Когда я уезжал – камень был со мной. Но, может быть, это я теперь – с ним.
Глава II. После Петербурга
«Путешествие – это не всегда дорога. Иногда это пауза, в которой ты остаёшься живым.»
– Из записей, сделанных на обороте ваучера санатория
Авторская ремарка
После Петербурга жизнь не оборвалась, но замедлилась. Я не ушёл из города – я остался, и это было труднее, чем уехать. Потому что остаться в Петербурге – значит принять его таким, как он есть: без романтики, без режиссуры, без поводов для удивления.
И тогда всё, что раньше было открытием, превращается в фон. Надолго. Иногда – почти навсегда.
Но спустя годы путь снова начал проступать.
Не в грандиозных событиях, а в простых попытках вынырнуть: выбраться на свет, дышать, ехать. Не за смыслами – за воздухом.
Город, который стал системой
Через два года после той первой поездки я всё-таки переехал. Вошёл в город не как гость, а как часть структуры. Без иллюзий.
С пропиской, с больничным халатом, с проездным, который постоянно терялся в карманах.
Петербург перестал быть образом. Он стал системой.
Не враждебной – просто равнодушной.
Работа в городской больнице №15 съедала дни. Смены, запах антисептика, фразы в духе: «подержите, сейчас будет немного неприятно».
Вечером – сырость, автобусы, редкие окна тишины.
Не было ни денег, ни пространства для дороги. Всё, что оставалось – жить, не проваливаясь.
Не искать свет – держаться хотя бы за электричество.
Город стал ближе. Но не добрее.
Огни за границей
И всё же в этом полумраке появились огни.
В 2008 году мне предложили поездку в Израиль.
Она не была самостоятельной – церковная группа, маршрут, организаторы.
Но я согласился. Потому что почувствовал: где-то там, за границей паспорта, снова начинается движение.
Это был мой первый штамп в загранпаспорте.
И первая страна, в которой я почувствовал, что мир – действительно существует.
Глава III. Израиль: первая страна
«Иногда важно не то, как ты уехал, а то, что ты впервые увидел мир по ту сторону загранпаспорта»
– Запись в дороге, октябрь 2008
Авторская ремарка
Это была моя первая зарубежная поездка.
Не самостоятельная, не спонтанная – но настоящая.
Всё было устроено: церковная группа, организаторы, маршрут, гостиницы.
Я просто согласился. Потому что давно хотел выбраться – из больничных стен, из сырости, из Петербурга, где всё закольцовано.
Израиль стал первой страной, которая открылась не на карте, а в дыхании.
Иерусалим и за его пределами
Мы прилетели в октябре. Было жарко.
Воздух – густой, каменный. Солнце – как правило.
Всё казалось настоящим: камни, на которых ступала история; слова, которые звучали без перевода; вода, которую ты пил и понимал, что пьёшь не просто жидкость – а часть чего-то древнего.
Иерусалим ошеломил. Не красотой. А силой.
Тут не надо было верить – всё уже дышало смыслом.
Я ходил за группой, смотрел, слушал – но внутри происходило что-то своё.
Это не был отдых. Это был опыт.
Первый настоящий контакт с другим миром, с другой страной, с собой – в другом климате.
Север, Галилея, Мёртвое море
Мы были в Назарете, у Галилейского моря, на Иордане.
Слушали экскурсоводов, заходили в храмы, ехали по пыльным дорогам.
Казалось, всё идёт по сценарию – но внутри росло что-то личное.
Мёртвое море удивляло: плотность воды, в которой ты не тонешь, а лежишь, как на руках мира.
И всё это – будто специально для того, чтобы ты впервые сказал: «Я за границей. Я живу это».
Эйлат: южный конец света
Финальной точкой стал Эйлат.
Город на юге, у Красного моря.
Здесь всё было иначе: воздух – солёный, горизонт – открытый, пальмы, лодки, вечерний бриз.
Граница с Иорданией – рукой подать. Египет – за горизонтом.
И при этом – безопасность, чистота, лёгкость.
Я помню, как смотрел на море. Как будто всё путешествие свелось к этому взгляду: я здесь. Это мой путь.
И теперь я знаю, как он начинается.
Финал. География, которая остаётся
Израиль не стал началом постоянных поездок – ещё нет.
Но он стал точкой отсчёта.
Первая виза. Первый штамп. Первый свет за пределами того, что казалось жизнью.
Я вернулся в Петербург – но уже не совсем тот.
Потому что теперь знал: есть другие маршруты.
И однажды – я пойду по ним сам.
Глава IV. Скандинавия. В одиночку
«Когда идёшь один, слышишь не только дорогу, но и самого себя.»
– Из блокнота, июль 2010
Авторская ремарка
Это было первое по-настоящему самостоятельное путешествие. Не одиночество – именно самостоятельность. Без турфирмы, без сопровождения, без группы. Всё – сам. Маршрут, визы, билеты, трансферы. Сам выбираешь, сам ошибаешься, сам находишь – и тем острее каждая деталь. После долгих лет, в которых путешествие было либо невозможным, либо подчинённым чужому ритму, я вырвался. В Скандинавию. И прошёл этот маршрут, как проходит узкий мост: не потому, что страшно, а потому что красиво – по краям.
Лето и свобода
Лето 2010 года было не просто жарким – аномально жарким. Петербург запекался. Я работал тогда в медсанчасти авиакомпании «Россия» и впервые смог взять отпуск летом – сразу, целиком, все семь недель. Это было как вдох после задержки дыхания.
Я уже ездил по Скандинавии – с турфирмой. Но теперь решил: пора по-настоящему. У меня остался буклет «Северной короны», я изучил один из маршрутов и понял – это то, что нужно. Только не под чьим-то флагом, а сам. Весной оформил финский шенген – на полгода, открыл визу однодневной поездкой в Хельсинки. А летом – отправился.
Паром. Начало
Я вышел из Петербурга на пароме St. Peter Line. Ночь на воде, палуба, шоу-программа, коктейли, мороженое. Всё было не новым, но другим – потому что теперь всё было моё. Завтрак – предоплачен. День – Хельсинки. На этот раз город открылся. Было +35. Я взял экскурсию в Суоменлинну, потом гулял сам. И впервые подумал: вот он, ритм, который мне подходит.
Тем летом я начал учить финский. Просто потому, что хотел.
Через города
Дальше – всё по воде и по рельсам. Хельсинки – Стокгольм. Ужин на борту. Не просто пища – ощущение путешествия. Потом – Мальмё, Копенгаген, Осло. Каждый город – не точка, а ритм, отдельная интонация. Я шёл через них, не захватывая, а вслушиваясь.
Берген стал первой отельной ночёвкой. Рыбный рынок, гавань, фьорды – и редкое чувство, что ты не зритель, а вписан. Три дня, два вечера. Потом – снова поезда: Осло, Гётеборг, Стокгольм, Турку. Оттуда – Тампере. Тогда – мимолётно. Потом я туда вернусь. А пока – только намёк.
Север. Полярный день, которого не случилось
На севере – Рованиеми. Хотел полярный день, но тот, видимо, уже ушёл. Осталась только тишина. Город – неяркий. Но север – всегда звучит по-своему. Даже если молчит.
Палуба. Финал
На обратном пути – снова паром. Вечером я стоял на палубе. Всё было пройдено. Не подведено, не зафиксировано – просто прожито.
Рядом оказался финн – лет сорока, в шортах и футболке, с лёгким животом и добрым лицом. Ел мороженое, пил пиво. Мы разговорились на английском – финский я только начинал учить. Его звали Микко. Электрик. Ездил в Питер на день.
– Сам ехал?
– Да.
– Правильно. Самое лучшее – самому.
Когда стемнело, он пожал мне руку:
– Good trip, friend. Finland – quiet. Good for soul.
И ушёл. А я остался – с чувством, что теперь я точно знаю, как звучит движение в одиночку. Без надрыва. Но с правдой.
Глава V. Южный поворот
«На юге всё по-другому: люди говорят громче, море ближе, а время… оно просто не торопится.»
– Наблюдение, записанное в блокноте на пляже Хосты
Авторская ремарка
После самостоятельной Скандинавии, расписаний, ночных паромов, северных фасадов и полярного недосна – я поехал в Сочи. Впервые. Не с замыслом, не за открытием. Просто – потому что юг ближе, чем кажется, а море в России не хуже моря за границей, если правильно выбрать ритм.
Шенген закончился. Продлевать – дорого. А отпуск был. Причём – редкий подарок: все семь недель сразу. Я тогда уже почти два года работал в авиакомпании «Россия» и накопил на бесплатный авиабилет. И вот – август, юг, солнце. Не в рамках плана. Просто – как было нужно.
Теремок, жара и простые радости
Отель «Теремок» в Хосте стоил 800 рублей в сутки. Сейчас такие цены вызывают воспоминания или зависть. Тогда – это было нормально. Комната, вентилятор, лёгкий запах влажного текстиля и вид на склон с балкона, где сохли полотенца и плавки.
Первую неделю я не думал. Просто жил. Купался, загорал, ел арбузы, лежал, читал, снова купался. Песок забивался в рюкзак, в обувь, в душу – и это тоже было нормально.
Южная жизнь была ленивой и плотной, как кусок персика в полдень.
Экскурсии, Абхазия и человек, забывший жену
Каждый второй день я ехал на экскурсию. Это был особый жанр. Водопады, дегустации, чача, разговоры в автобусе. Люди – как один временный народ, объединённый микрофоном экскурсовода.
На «33 водопадах» один воронежский турист забыл жену на остановке. Автобус вернулся через 15 минут – его встретили аплодисментами. Женщина вошла, как актриса в последний акт, гордая и в панаме.
Абхазия – как мираж. Эвкалипты, старая советская архитектура, шашлыки, взгляд пограничника, в котором – не злость, а скука. Я был как будто в другом времени. Всё говорило: ты не дома. Но и не вдалеке.
Мюзикл за миллион
На седьмой день я решил «выйти в люди» – пошёл в Зимний театр Сочи. Шёл мюзикл «Мышки», заявленный как проект с бюджетом более миллиона долларов.
Это был спектакль между Бродвеем и домом культуры с новыми шторами. Одна мышка потеряла ухо, но мышь в костюме сыра подобрал его с такой грацией, что зал затаил дыхание. Ухо стало символом вечного возвращения.
Слева от меня женщина рыдала. Справа – пожилой мужчина спал. Это был миллион, распределённый по зрительским реакциям.
Возвращение
Прожил я в «Теремке» 12 дней. Загорел, подустал, но как-то пришёл в себя. Не от работы. От всего. Иногда море – это не отпуск, а средство настройки.
Сочи ещё не стал Олимпийским. Всё строилось, гремело, пылило. Но город был живой. Настоящий. Его ещё не покрасили. Я успел его увидеть до фасада.
Я вернулся не другим, но и не тем же. Просто – в форме. А это в те годы было почти как счастье.
Глава VI. Европа в одну нитку
«Если ты едешь не за контролем, а за дыханием – маршрут сам найдёт тебе путь. Иногда – через отмену рейса.»
– Путевая заметка, 2012
Авторская ремарка
Есть поездки, в которых ты следуешь заранее спланированному маршруту. А есть такие, где маршрут – это то, что происходит вопреки. Я начал этот путь с планом. А вернулся с историей. Эта история протянулась через пол-Европы, собрала города, языки, жару, перелёты, сбои, поломки и – в конце – восстановление веры в случай.
Маршрут звучал стройно:
Санкт-Петербург – Хельсинки – Берлин – Париж – Мадрид – Лиссабон – Афины – Прага – Варшава – Рига – Хельсинки – Петербург.
Но реальность сделала его лучше – жизненнее. Со сдвигами, обломками, удачей, задержками, чудесами. Всё как надо.
Шторм – солнце – Берлин за четыре часа
Началось всё в Петербурге, с дождя и шторма. Паром St. Peter Line – качало изрядно. Но мы ушли. И доплыли. В Хельсинки – солнце, синее небо, ровный ветер. Город уже был почти родным: я открывал шенген не в Лаппеенранте, а именно здесь.
Но в этот раз – без прогулок. С порта – прямо в аэропорт. С пересадкой. Далее – Берлин. У меня было четыре часа между рейсами. Я выскочил в город. Успел доехать до Александрплац, увидеть Рейхстаг, выпить кофе. Воздух – плотный, точный. Город – не для отдыха, а для движения. Подходит.
Париж: то, чего ждал с детства
Париж был вечером. Пока добрался до отеля – стемнело. Свет мягкий, дома – как в иллюстрациях. Всё было узнаваемо, как будто уже было в памяти. Потому что и было: школьный французский, книги, мечты.
На Эйфелеву башню я стоял шесть часов. Шесть. Без преувеличений. И ни капли не жалею. Наверху – ветер, вечер, город под тобой. Ни одного лишнего движения. Это был момент встречи с собой.
В Лувре не был. На Монмартре – тоже. Ещё вернусь. Дважды. А пока – достаточно просто дышать этим воздухом.
Мадрид и Лиссабон: от сомнения до любви
Из Парижа – поезд до Мадрида. Утром – +30. Город – красивый, сильный, собранный. Жарко, но не душно. Структура. Стиль. Страсть без пафоса.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.