Моя другая половина
- -
- 100%
- +
– Выпейте-ка вы оба по стакану коньяку да ложитесь спать, – мечтательным голосом посоветовал эмчеэсник. Мы вышли в безмолвие холла. Подмигнул мне еще раз. – За безопасность вашу опасаться не приходится, как я понимаю. Но двери все перед сном проверьте. А лучше – перед коньяком. Спокойной ночи.
На выходе майор обернулся:
– Такая девка! Красивая, смелая, из револьвера стреляет! И вся эта красота достанется этому говнюку, нашему директору! Почему не мне, а?
– Не плачь, майор! Иди домой. Жена, наверное, все глаза в ночь проглядела, – я засмеялась. Махнула рукой на прощание.
– Ты где?
Я услышала голос из глубины.
– Я проверяю двери. МЧС приказал, – крикнула в ответ. Шаги. Твердые и быстрые.
– Я сам, – заявил мне начальник всего здесь, выходя на свет прихожей.
Спортивный серый костюм. Влажные волосы. Снова запах Кензо. Подтянут и собран. Молодец! В лицо не смотрит. Я пожала плечами. Одеяло не удержалось и упало на ковер. Мужчина быстро нагнулся, опередив меня. Протянул. Глаз не поднимал.
– Медицина велела принять по стакану, – я улыбнулась. Завернулась в желто-черную клетку с редкой красной ниткой. Парфюм отгонял грубый запах зверя, прочно застрявший в моих ноздрях.
– Иди в кабинет, – велел мужчина. Махнул рукой в нужную дверь.
– Хеннесси или Джони Уокер? – я разглядывала обширную коллекцию алкоголя за стеклом витрины. Все нетронуто-запечатано. Безлико-неинтересный интерьер. Викинги рулят своим пуризмом на крайнем Севере. Стол, кресло и двери шкафов псевдобуковыми панелями по бледным стенам. Скукота. Только буфет радует.
– Я не пью, – обнародовал не в первый раз Евгений Олегович. Сел в свое кресло.
– Как хочете. Я предпочитаю виски, но доктор советовал коньяк. Наливай, мил-человек, не тяни, – я расстелила свое одеяло поверх толстого, серо-бежевого ковра. Тоже скандинавская дешевка. Экономные здесь ребята живут. Спасибо, что хоть револьверы заряжают. Села по-турецки, натянула на колени свою майку, изрядно загаженную разными пятнами.
– Я дам тебе пижаму, – он очень ловко умудрялся не встречаться со мной взглядом. – Выглядит омерзительно. Твоя майка. И ноги. И руки. Тебе нужно принять душ.
– ОК, но сначала по стакану Хеннесси, – я вложила в это всю свою непреклонность.
Евгений Олегович честно налил мне полную жизнь. Всклянь. Я встала. Он подошел. Протянул. Французский коньяк выплескивался через край. Капал на пальцы, на ковер янтарем двадцатилетней выдержки. Я наклонилась и провела языком по краю широкого стакана. В руки не брала. Спрятала их, грязные и вонючие, за спину.
– Если ты решил говорить мне ты, то выпей со мной, – я сделала щедрый
глоток. Огненная вода побежала по жилам, – ну же!
Он впервые поднял на меня взгляд. Глаза красные. Что это? Давление? Слезы? Аллергия на медвежью шерсть?
– Смелее! – коньяк дернул меня за язык.
Мужчина поджал и без того тонкие губы. И выпил залпом половину.
– Теперь ты, – сказал на выдохе, обдав меня приветом от одного из старейших коньячных домов Европы.
– Вот смотри, – Евгений Олегович показывал мне в своей ванной комнате, как тут и что. – Пить здешнюю воду нельзя. Даже рот полоскать. Вот здесь имеется специальный кран. Я бы советовал вымыть этой водой волосы, но боюсь, что фильтрата не хватит. Они у тебя такие пушистые.
Он снова не смотрел мне в глаза. Водил взглядом где-то в районе основания шеи. Руки за спину спрятал. Душевая кабина смахивала на спускную капсулу космического корабля. Сигнальные огни и кнопки.
– Я поняла, – объявила я в тепле ванной комнаты. – Врубай воду.
Скинула вонючую майку и залезла в космотесноту. Потолок честно уперся в макушку. Ву-ле-ву-дансе? Полилась веселенькая музыка одновременно с приятно-горячей водой. Снова итальянское диско? Да ладно!
–Бу-бу-бу, – донеслось до меня сквозь потный пластик стен.
– Не слышу! – пропела я, переступая невольно в такт славной мелодии.
– Я говорю, можно к тебе? – неожиданно громко в паузе треков. Евгений Олегович всунул обнаженного по пояс себя в узкую дверцу.
Недурно. Качается, явно. А что ему еще делать в этом белом безмолвии? В свободное от начальствования время.
– Нет! – сказала я и отвернулась. За кого он меня держит? Не хочу!
Честно. Ждала, что станет настаивать и канючить. Ничего такого. Ушел сразу. Даже полотенца сухого не оставил для меня. Я нашла на вешалке махровый халат. Волосы вытерла коротким квадратом для рук. Как там толстяк Лукьяныч? Мелочи быта проседали без его твердой вездесущей руки.
Я остановилась в коридоре. Три двери глядели на меня с разных сторон. Кабинет. Кухня и холл, за одной из дверей которого ждала меня моя комната. Куда?
Я вошла в кабинет. Никого. Початая бутылка коньяка на столе. Два стакана. Я забрала Хеннесси и направилась к себе. Хлебну еще раз от души и высплюсь. Револьвер манил меня длинноствольным телом. Где он? Глотнула из горлышка и пошла на кухню.
Холодный ветер из открытой настежь рамы окна выстудил помещение и убил морозом животный смрад. Кровяные разводы на полу. Осколки битых тарелок и мусор разоренных трапез. Человечьей и медвежьей. Револьвер исчез. Я прошла до входных дверей тамбура. Заперто на ключ и щеколды. Надежно.
Я налила в блестящий чайник воду из кулера. Подожгла синее газовое пламя. Чай. Нашла в кухонных ящиках заварку и рафинад в красной коробке.
– Неужели ты хочешь есть? – услышала знакомый голос от входа.
Евгений Олегович подпер косяк плечом. Входить не спешил. Трусит?
– Да. Я хочу пить. Я хочу спать, – заявила я с улыбкой. Не поворачивала лица. Могла бы добавить еще кое-что. Да вряд ли меня здесь поняли бы.
– Игорь рассказал мне, что ты профессионалка. Не ожидал, что настолько, – услышала я в спину. Все с той же точки у двери. Не вошел в страшную кухню.
В смысле? Хотела уточнить я. Но передумала. Не стану влезать в эту братскую тему. Нечего не знаю и не понимаю. Я приехала сюда делать свою работу. Я ее сделаю и свалю, знать ничего не хочу. Что кому кто рассказывал и обещал. Нет.
– Чай? – чайник вскипел. Я заварила черный липтон в прозрачной кружке. Стояла спиной к хозяину.
– Спасибо, не нужно, – уверенный ответ. – Коньяк?
Я рассмеялась. Хеннеси стоял передо мной известной кривизной бутылки. Ничье предложение никому не требовалось. Мне – точно нет.
– По стаканчику? – не унимался Евгений Олегович. Вдвинулся в холод кухни, преодолев себя. Накинул, походя, на мои плечи свою белую дубленку.
– Нет, – я поднесла большую чашку к губам. Горячо. Размешала сахар, звеня ложкой о края.
– Игорь сказал мне, – упрямо желал продолжать свое брат своего брата. – Ты сделаешь все, что я захочу, если…
– Я не знаю ничего, – перебила я. Душистый сладкий чай исходил паром в стекле. Я осторожно прихлебывала, чтобы не обжечься. Вкусно. Французский коньяк манил меня в хрустале низкого стакана. Нет. – Спокойной ночи.
В замке двери моей узкой комнаты оказался ключ. Я повернула его дважды, запираясь. Я не путаю вкусовое с принципиальным. Никогда.
Я закуталась в чужой мех белого тулупа. Запах кензо приятно тревожил обоняние. Свернулась калачиком на жестком матрасе и закрыла глаза. Знакомый веселый гул толкался белым зверем в стены и стекла дома. Баюкал. Спи-спи-спи.
Медведь наклонил тяжелую башку и потерся о мое плечо. Не обижался.
Взрослая женщина по имени Наталья, напоив с утра чаем в рабочей столовой, отвезла меня сначала на замер в старый дом, а потом в аэропорт. Никаких хаммеров. Белый патриот громоздкой пулей несся по трассе, чтобы я успела на боинг в пятнадцать ноль-ноль. Сине-оранжевая Сабетта осталась далеко внизу. Я перевернула эту страницу.
ГЛАВА 12. Ехать, так ехать
– Вот это да! Вот это туша! – Марек листал фото с моим убиенным мишкой. – А это повар, да? Бедный! Нет, все дальше смотреть не буду, ну его нафиг! Ты че в инсту не выложишь? Это же бомба!
– Это срок от пяти до семи. И штраф мильон. У нас дома есть, что поесть? – я бросила осточертевшую шапку на заднее сиденье. Села за руль.
Парень занял место рядом. Пригнал мой джимни в аэропорт. Прав у красавчика Марека не видал никто и никогда. Ни я, ни работники дорожной полиции.
– У нас дома нет, что поесть, – отчитался блондин. Вернулся к созерцанию мертвого медведя. Вертел мой айфон в разные стороны. – Сколько же он весит, этот белый зверь? Надо погуглить. Сегодня четверг. Жратвы нету. Я купил вчера батон. Сегодня он скончался. На ту штуку, что ты забыла в кармане черного пальто, я купил бензин и сигареты.
– Я не хочу тащиться в магаз, ждать и готовить. Поехали, поедим, – распорядилась я, вливаясь в поток многополосной Окружной.
– Только не в Вафлю! – высказался Марек. Знает, что это заведение в первой десятке моего личного списка едален. Выключил смартфон. Измучился читать про габариты и стати медведей.
– Это еще почему?
Красный свет. Я поглядела на приятеля. Он провел пальцами по длинной челке, заглаживая ее назад. Красивый, гаденыш!
– Потому что я толстый. У меня лишний вес. А в твоей Вафле слишком вкусно, – выдал он на голубом глазу.
– Интересно! Кто же это такой умный? Кто рассказывает тебе про то, какой ты? – я приткнула машину в хвосте длинной череды желающих поесть. Вот еще один плюс этого милого заведения: всегда найдется место для парковки. Сунула сигарету в рот. Марек моментом поднес мне огоньку. Я узнала свой любимый зиппо. Пылился он забыто в старой хрустальной вазе со всякой мелочью месяца три без зарядки.
– Ты бы хоть разрешение иногда спрашивал, – упрекнула парня без обиды.
– Прости, что взял твою древнюю зажигалку без спросу. Отремонтировал и заправил бензином. Я не хотел. Можно я поиграю с ней чуточку, мамочка? – он обнял меня за плечи и заглянул в лицо. Вытянул пухлые губы дудочкой. – Ну, мамуся! Ну, можно, можно, можно?
Сюсюкал и вертел высокой попой в узких джинсах. Прижался гладкой щекой. Пах хорошо и незнакомо. Взрослая пара, выходящая из дверей кафе, поглядела на нас с веселым интересом.
– Три дня, не больше, – разрешила я.
– Ну, мам! – возмутился спасатель антикварных зажигалок. Открыл передо мной двери.
– И два из них уже прошли, – я была непреклонна. Я люблю старые вещи. Все это знают.
Нам повезло. Отыскался свободный столик на двоих у стеклянной стены в зале для курящих. Темнота февралем опустилась на тротуары и дороги. Легковесные снежинки делали мир белым. Позволяли разглядеть шапки и плечи прохожих.
– Все как всегда? – спросил меня в кожу щеки Марек. Обожает на публике строить из нас пару. Я кивнула. Он забрал мой пуховик, приткнул на вешалке вместе со своим норковым бушлатом и ушел к стойке.
– Рассказывай, – велела я. Помешивала суп-пюре из шампиньонов. Горячо. – Так кто там считает тебя толстым?
Все двое суток, что меня не было, красотуля Марек искал работу. Болтался по модельным агентствам. Нарвался на одну фотосессию и два предложения прогуляться в койку. Про первое врет, наверняка. Второе, следовало ожидать. Благоразумие в его лохматой башке неожиданно победило, и он отказался от всех трех способов заработать. Горд был собой необычайно. Вертел блестящий нож в длинных пальцах и трындел весело про себя любимого. Как до сих пор не попался на зуб мадам Кирсановой, загадка.
Две женщины за соседним столом. Приличные серые костюмы. Умеренный макияж. Офис и не крайнее звено. Сестры, старшая и младшая? Мать и дочь? Подруги? Курили обе. Их пицца забыто покрывалась льдом. Старшая сидела ко мне боком. Я видела ее лицо в отражении черного стекла. Тоска в тщательно подведенных глазах. Младшая что-то говорила. Плохое, резкое. Глядела на оживленного Марека с отвращением. Партнер ей изменил, к гадалке не ходи.
– Ты меня не слушаешь, – стукнул сердито ручкой ножа по столешнице мой визави. Стал нарочито громко хлебать травяной чай. Ничего больше не заказал для себя, дурачок.
– Старый ты уже для модели. Сколько тебе? Девятнадцать? – я не хотела сочувствовать. Говорила, как думаю.
– Я не старый. Я толстый, – гнул свое мой дружок. Полюбовался на себя в зеркало ночи раз двадцать. И так, и эдак. Барышня за соседним столом сточила белые зубы до корней.
Парнишка, ровесник моего балбеса, принес хороший кусок ростбифа на широкой тарелке. Средняя прожарка. Картофельные вафли в крупную клетку. Черная редька с медом и льняным маслом. Кайенский перец в узкой плошке. Лично. Для меня.
– Приятного аппетита! – официант улыбнулся веселым веснушчатым лицом. Бицепс левой руки приятно натягивал рукав его белоснежной рубашки.
– Спасибо! Принесите нам еще одну тарелку, вилку и нож, – я улыбнулась в ответ. Провела зачем-то пальцами по кудрям на лбу. Рыжий сморгнул.
Передвинула блюдо в центр стола. Марек отвернулся.
– Будешь ломаться, я передумаю, – пригрозила. Знала, что он не устоит. Дело тут не в голоде. Голод – это в последнюю очередь. Мой друг захочет попробовать. Узнать, правильно ли приготовлено, посолено-не-посолено и дальше по списку. Откуда-то он всегда знал, как должно быть. Как положено. Кухня очевидно манила душку-Марека, но признаваться в этом он отказывался напрочь.
– Ну как? – я ждала, когда Марек закончит жевать. Пусть скажет.
– Неплохо, – начал он.
Дзынь! Звон тарелки по гладкому полу. Грохот отброшенных стульев. Мне даже не надо было оборачиваться на скандал. Видела все в отражении витрины, как в кино. Алый след ладони горел на левой щеке старшей из девушек за соседним столиком. Ого! Вот это они продвинулись в выяснении позиций! Младшая ушла, звеня каблуками. Старшая прижала руку к пощечине. Закурила новую сигарету. Рыжий парень в черном фартуке собрал пиццу с пола.
– Ростбиф так себе, – вынес приговор местной кухне знаток напротив меня. Вернул к еде.
– Скажи, Марек, тебя часто били по физиономии? – я откинулась на спинку стула. Аппетит ушел вслед за чужими каблуками.
– В морду? – уточнил тот, нормально уплетая так себе мясо. Мою черную редьку и жгучий перец не оставил пропадать.
– По морде, – улыбнулась я. Протянула руку и сняла каплю меда с его красивых губ. Поймала взгляд женщины за соседним столом. Та смутилась и отвернулась к прозрачной немой стене.
– Ни разу! – радостно объявил красавчик блондин. Мало что осталось из еды на квадратной тарелке. Так, ерунда: декор из сушеного базилика по периметру. Толстая несостоявшаяся звезда подиума приговорила все. – Что за тема, детка? Айда в клуб!
Айда-шмайда! Где только такие слова берет? Марек нагло увел у меня из-под носа гляссе в высоком бокале. Выхлебал в один заход. Кинул в рот крошечную шоколадку с блюдца.
– Я готов!
Я кивнула. Он подал мне правую кисть, поднимая со стула. Потом галантно поймал руки пуховиком. По части манер этот мальчишечка мог дать фору многим. Где наблатыкался? Дамы поглядывали на его высокую задницу с одобрением.
Задергался в кармане мобильник. Я ответила, не глядя. Марек, держа крепко за руку, вел меня на выход.
– Здравствуйте, Ольга, – услышала осторожный голос. Удивилась и посмотрела на дисплей.
Леня. Мы снова на «вы»?
– Здравствуйте, Леня, – я не стала нарушать предложенный тон.
Зря. Пауза повисла бесконечная.
– Мне отключиться или вы начнете говорить? – усмехаясь, пикнула центральным замком. В клуб мне не хотелось. Совсем. Как и спать одной. Я обрадовалась звонку.
– Нет. Не надо вешать трубку! – на другом конце связи отчетливо возник испуг. Снова пауза. Завис.
Марек влез в машину. Махал лапками и тыкал пальцем в запястье на несуществующие часы. Ничего не понимал. Нажал на клаксон.
– Ты за рулем? – разморозился Ленечка. – Не можешь говорить?
– Я могу говорить. Особенно, слушать, – засмеялась я. Показала придурку Мареку кулак. Тот сразу бибикнул два раза. Схватил себя за горло и стал душить. Спешит, бедолажка, в ночь.
Я увидела сбоку женщину в тонкой шубе. Ветер принес запах вишневого табака. Она коротко затягивалась коричневой сигаретой. Ждала кого-то. Прятала в высоком воротнике след от пощечины.
– Я хотел бы увидеться, – родил мужчина с другой стороны разговора. – Я хотел бы… нет. Я приглашаю тебя в субботу в кино.
– Кино – это прекрасно. Это просто мечта, – проговорила я, разглядывая мир рядом. Интересно.
Черный «прадо» остановился напротив женщины. Невысокий, крепкий мужчина энергично выпрыгнул из-за руля. Синий костюм и блестящие туфли. Напомнили мне кое-что. Почему они все ездят на крузаках? Диагноз? Даже сквозь мелкий снег и слепоту фар я видела, что он моложе подруги. Лет двенадцать, а то и все пятнадцать. Он обнял ее и, подавив слабое сопротивление, поцеловал в губы. Дела.
– Нет. Я не могу. Она меня никогда не простит, – я услышала красивое контральто.
– Она тебя не простит, по любому, – мужской голос звучал подкупающе-нежно. – Поехали, любимая. Поехали.
Шлеп-шлеп. Закрылись двери. «Прадо», сияя стопаками и габаритами, пропал за моргающим желтым огнем светофоров.
– Ехать, так ехать. Как сказала старая леди, выходя замуж за своего юного кучера, – подумала я вслух. Держала телефон у щеки.
– Это Диккенс, – рассмеялся Леня. Я слегка забыла про него за весельем настоящей жизни. – Ты перепутала, Оля. Это сказал попугай.
– А что сказала дама? – мне вдруг стало легко. Как домой вернулась.
– Не помню. Надо перечитать, – он улыбнулся и стал собой. Уверенным в себе и сильным. Я видела его таким. – Ты пойдешь со мной в кино?
– Нет, прости. Я занята в выходные. Приезжай сейчас, – я хотела этого. Точно.
– Завтра у меня важная встреча, я не могу, – ответил он после паузы. Отказывал.
– Значит, сегодня у тебя не важная встреча? – я пошутила. Выделила насмешкой свое «не». Легкий душок пренебрежения успел отравить невесомость между нами.
– Так. Я буду через, – вот он явно прикинул по часам. – Через сорок минут. Хорошо?
– Хорошо! – я ответила громко. Обрадовалась.
– Я странно чувствую себя. У тебя, – сказал Леня. Натянул одеяло до подбородка. Спрятал голого себя.
Я включила свет. Все тот же цокольный этаж моего любимого дома. Кухня-столовая. Старый скрипучий диван и запах недавней любви. Скоро. Уже скоро примчится весна. Обрадует теплом и свободой. Откроет окна и заставит цвести все, что может. И все, что не помнит, как это.
– Почему? – я натянула пижаму. Хотела есть. И курить. Поставила чайник на огонь.
– Без тебя у меня нормальная жизнь, – сообщил Леня. Нашел свои трусы и встал на холод красных кирпичей пола. Я бросила ему под ноги тапки Марека. Он сомневался. Как хочет. Я пожала плечами и ушла к холодильнику.
– Когда тебя нет, то все идет по плану, – он двигал в своей теме. Шлепал голыми ступнями по каменному полу. Замер неловко между плитой и мной.
Я подняла взгляд. Ну?
– Лаборатория. Кафедра. Грант. Статьи. Подготовка к конференции…
– Марек купил чай. Будешь? – я перебила поток нескончаемых перечислений.
Леня кивнул.
– Сколько сахара?
– Три. Я, как мне кажется, люблю тебя, – он взял чашку со стола и посмотрел задумчиво. Как на объект исследований. Так смотрит влюбленный мужчина? Да ладно!
– Когда ты делаешь какие-то выводы и заключения, то обнародуешь это сразу? – я размешивала аккуратно сахар в его кружке тусклой серебряной ложкой. Бретель пижамы сползла опасно с моего плеча.
– Никогда! – тут же откликнулся мой высоконаучный любовник. Вот про это он знал все.
– Проверяешь долго и нудно, прежде чем выставить на суд общественности. Согласовываешь и сверяешься с мнениями маститых и уважаемых, – я отвернулась. Пилила тупым столовым ножом каменный сыр, случайно забытый Мареком в отсеке для фруктов пустого холодильника. Я выросла в академической среде. Я знаю алгоритм.
– Я понял! – Леня поднял руки вверх, сдаваясь.
Но я договорила.
– Чем же любовь твоя хуже, милый? – я рассмеялась в его идиотски-серьезное лицо. – Не знаешь наверняка, незачем пиз…еть!
– Ольга! – он задохнулся от возмущения. Красный сделался, как свекла. Обиделся на мат. Напрягся.
Я обняла его сзади. Погладила по плечам. По животу. Опустила пальцы вниз. Под резинку трусов. Жизнь там откликнулась мгновенно. Сама шла в руки.
– Я…– мяукнуть что-то хотел. Я гладила и целовала в колючую уже шею. М-м-м.
– Завтра рано вставать. У тебя конференция горит. Мне отчет по командировке сдавать маньяку братской дружбы. Пошли бай, мой милый, –уговорила.
Когда он успел? Научился целоваться и делать, как я люблю. Молодец! Получила все, что хотела.
ГЛАВА 13. Тринадцатая
Длинный шестидесятисекундный светофор приковал меня к линии стоп красным сигналом. Восемь тридцать утра. Час пик. Я приспустила боковое стекло и закурила.
– Эй, сестричка! Угости сигареткой, – услышала я слева. Зеленый уаз-таблетка с красными крестами по дверям. Лукавое, бородатое лицо. Если бы не его «сестричка», то послала бы к известной матери. Протянула коробку через белую полосу разметки.
– Дякуэмо, – хохол вынул две. Вернул. Смеялся.
– Будь ласка, – я знаю отзыв на этот пароль. Бородатый поднял большой палец. Я кивнула.
Зеленый. Я слегка прижала педальку газа. Сорокет. Разгоняться нет смысла. Светофоры и перекрестки через каждые сто метров. Центр.
– Привет, – услышала я в телефоне.
Скорая, раздвигая криком ряды, неслась по разделительной. Я резко взяла вправо, прижавшись к желтой маршрутке. Притянула аппарат плечом к щеке.
– Как дела?
Кто? Я отвлеклась на перестроения в ряду. Машины впереди меня мигали поворотниками. Авария.
– Нормально. Ты как? – ответила нейтрально.
– Прекрасно. Как съездила? – я узнала мягкий голос в трубке и выронила аппарат от удивления. Нет. С чего бы вдруг такая забота? Ловко поймала айфон коленями. Иван. Зачем?
– Командировка как командировка. Все хорошо, – доложилась я. Почему я должна перед ним отчитываться?
– Ничего не случилось? – мой родственник по линии Вареньки явно усмехался.
– Ничего, вроде, – я вырвалась на простор Окружной дороги. Полетела.
– А мне известно, что сорок четвертый калибр заводит тебя на раз-два. Вплоть до благодарности хозяину револьвера, – он смеялся. Дышал в микрофон так близко, словно разговаривал со мной с заднего сиденья. Не поняла.
– Че тебе надо? – спросила резко. Что за новая засада? Какая благодарность? Кому? Белому мишке? Скинула скорость до ста и перестроилась.
– Почему ты так напряглась? – Иван усмехался.
Я на уровне крови чуяла, как изгибаются его губы. Я не стану говорить. Нет.
– Молчишь? – раздался его голос после хорошей паузы. Разочарованно. – Я заеду за тобой завтра в двенадцать дня. Сходим в гости и поговорим.
Я ничего не издала в ответ. Ни звука. Завтра в девять тридцать прилетает Пепе из Рима. Вот с ним я стану ходить в гости и разговаривать. Заборы по краю трассы сливались в одно серое полотно.
– Леля! Почему ты молчишь? Ты мне нужна будешь завтра. Действительно надо поговорить. Ответь! – мужской голос настаивал. Злился.
Я нажала на красную кнопку сброса. Заблокировала абонента, кинула айфон на полку торпедо любимого джимни. Я подумаю об этом завтра. Не хочу.
Как славно начался день!
– Мы не сможем вечером увидеться, прости, – Леня снял мою правую руку с руля и поцеловал. М-м-м. Мне не часто целуют руки. – Сегодня конференция…
– Да поняла я, поняла. Ты самый занятый человек в этом Городе. Беги, – я поцеловала его в губы на глазах у человека в форме. Тот шел ко мне через площадь, покачивая укоризненно полосатым жезлом. Увидел, почесал смущенно нос. И пошел в другую сторону. – До понедельника!
Что самое главное в этих самых близких отношениях? Вовремя свалить. Чтобы не сдохнуть от передоза.
– Привет, Перова! К шефу, – прозвенела детским голоском крошка Оленька. Сунула коготки в стеклянный круглый аквариум, куда я высыпала кучу разных конфет. У нас есть такая традиция: вернулся из командировки – угости общество тамошними сладостями. Или любыми, какие попадутся.
– Стоило же ехать на далекий Север, чтобы привести оттуда «Мишку на севере»! Да еще нашей городской фабрики! – рассмеялась счастливо красавица. Сунула конфетку за щеку. Человек-мозг.
– Представь себе, они там дороже в три раза, – я сделала большие глаза. Купила сладости в симпатичной лавочке на углу проспекта.
– Кошмар, как там люди живут? – испуганно-очаровано в спину.
Я стучала каблуками в сторону знакомой двери. Готова была к любому повороту.
– Рассказывайте, Ольга, – милостиво разрешил Игорь Олегович. Поглядел привычно в точку за моим ухом и переключился на монитор.
Все двадцать восемь минут своего отчета я ждала. Вот-вот взорвется. Он скажет: «Стоп! А теперь расскажи-ка мне, девочка, как застрелить медведя в глаз». Ничего не случилось. Наоборот.
Впервые за три месяца шеф на пару секунд зафиксировался на моем лице. Сморгнул. Кивнул. Сказал: