Глава 1 – Письмо без подписи
Лос-Анджелес начинал утро с глухим рычанием автобусов и ароматом дешёвого кофе, смешанным с гарью шин и влажным асфальтом. За окнами юридической конторы Харриса Колдвелла Сансет-Бульвар просыпался нехотя – как актёр, которому предстоит играть роль, которую он терпеть не может.
Колдвелл сидел за столом, потягивая остывший кофе из керамической кружки с отбитым краем. На нём был слегка мятый серый костюм, который, кажется, был свидетелем большего количества допросов, чем некоторые судьи. Окно было приоткрыто – ровно настолько, чтобы пустить в кабинет тёплый утренний воздух и звуки города, но не настолько, чтобы они помешали думать. На стене тикали часы – дешёвые, но надёжные.
Дорин, его секретарша, положила на стол утреннюю почту – в основном счета и рекламные буклеты от страховых компаний. Но среди них оказался один конверт – без марки, без обратного адреса, даже без имени получателя. Только надпись от руки: «Для мистера Х. Колдвелла. Лично».
Харрис приподнял бровь. Бумага – грубая, сероватая, как из почтового отделения в переулке. Открыл аккуратно, с осторожностью, как хирург вскрывает тело, зная, что под кожей может быть что угодно.
Внутри – вырезка из газеты Los Angeles Examiner, пятничного выпуска, с короткой заметкой:
«Известный кинокритик Делл Уэстон найден мёртвым в своём доме на Голливуд-Хиллз. По подозрению в убийстве арестована актриса Вивиан Роуз, звезда недавней драмы "Золотая Пыль". Обвинение предъявлено на основе вещественных доказательств, найденных на месте преступления…»
На краю вырезки была прикреплена чёрно-белая фотография. Женщина с усталым, но красивым лицом, в строгой прическе, с тенью боли в глазах. Подпись: Вивиан Роуз, 1953 год. Студийный снимок, но не глянцевый. Кто-то специально выбрал именно его – фото, на котором она выглядела не как актриса, а как человек.
Под газетной вырезкой – на обрывке бумаги – всего одна фраза, напечатанная на пишущей машинке:
«Она не виновата. Найдите шрам на запястье».
Колдвелл перечитал записку трижды. Пальцы постучали по столу в ритме, в котором раньше он печатал апелляции – когда ещё работал в прокуратуре. Это было давно. Тогда он верил, что закон может спасти мир. Теперь – только в то, что он может оттянуть падение.
– Дорин! – позвал он.
Секретарша вбежала почти сразу. Её юбка чуть задела дверной косяк – так она торопилась.
– Да, Харрис?
– Позвони в тюрьму округа. Хочу встретиться с Вивиан Роуз. Сегодня. Чем раньше – тем лучше.
Она замерла, удивлённо вскинув брови.
– Это по делу?
– Скоро узнаем.
По дороге в тюрьму Харрис заехал на заправку, взял крепкий чёрный кофе и сигареты. Он не курил с прошлого года, с тех пор как доктор сказал, что у него «плохой кашель», но сигарета в руках – как старая привычка держать револьвер даже в мирное время. Просто так спокойнее.
Пока ехал по Вайн-стрит, его догоняли воспоминания: судебные процессы, где правда гнила под тяжестью улик; люди, которых он защищал – виновные и невиновные, – и те, кто никогда не получил второго шанса. Всё это – призраки города, в котором каждый улыбается, но никто не говорит правду.
Он припарковался у главного входа в округ. Поднялся по лестнице, показал удостоверение адвоката, прошёл через рамку. Офицеры в форме кивнули – узнавали. Колдвелл здесь бывал. Иногда чаще, чем дома.
– Вивиан Роуз, – сказал он дежурному. – У меня назначено.
– В комнате №4, – буркнул тот, не отрываясь от донатса.
Комната для допросов была похожа на все такие комнаты: бетонные стены, стекло, металлический стол. Холодная, как кабинет дантиста. Внутри – женщина, уже не похожая на звезду. Волосы собраны в небрежный пучок, серое платье заключённой, глаза подведены усталостью.
– Мистер Колдвелл? – её голос был низким, почти хриплым.
– Да. Я получил странное письмо. С вашей фотографией.
– С фотографией? – она слегка отстранилась от стола. – И… что в нём?
– Сказано, что вы невиновны. И что я должен найти шрам на вашем запястье.
Она медленно опустила взгляд на свои руки.
– Кто вам это прислал?
– Без подписи.
– Тогда, возможно, кто-то всё ещё верит.
– Вы виновны? – спросил он просто.
– Я… – она замялась. – Я не знаю. Я была у Делла. У нас был разговор. Потом… всё как в тумане. Я проснулась от шума, увидела кровь. А потом сирены. Я стояла с ножом в руке.
– Почему вы пошли к нему?
– Он позвал. Он сказал… что у него есть кое-что. Что, если всплывёт – меня больше не позовут даже в рекламу зубной пасты. И добавил: "есть роль, ты мне подойдёшь".
– Шантаж.
– Да.
Он кивнул.
– И вы не можете сказать, как он умер?
– Нет.
Он достал из кармана фотографию, которую прислали. Показал ей.
– Это было до… – начала она, потом замолчала. – Я не видела этот снимок давно.
– Кто мог вас подставить?
– Делл был врагом многих. Он писал рецензии так, что после них карьеры гибли. Кто-то радовался его смерти. Но… – она посмотрела ему в глаза. – Кто-то знал о шраме. Это не то, чем я делилась. Не после той аварии.
– Расскажите.
– Это длинная история. Однажды… на съёмках… Я могу рассказать. Но вы должны пообещать, что докопаетесь до правды.
Колдвелл встал.
– Я ничего не обещаю. Но если вы лжёте – узнаю. И не буду вам помогать.
– Тогда придётся рассказать правду, – тихо сказала она.
Харрис не двинулся. Он просто смотрел на неё, позволяя тишине наполнить комнату. Она опустила глаза, сцепила пальцы и заговорила, будто читая с внутренней плёнки, которую давно не решалась воспроизвести.
– Я встретила Делла два года назад. Это было не похоже на обычное знакомство… Мы столкнулись на премьере фильма, куда меня едва пустили – через связи. Он тогда уже был влиятельным. Критик, которого боялись даже продюсеры. Но он был не просто язвой в колонке. Он был… умным, страшно умным. Он видел людей насквозь, и мне тогда показалось, что это – редкость. Что он может помочь.
Она на мгновение прикусила губу, пытаясь подобрать слова.
– Он начал писать обо мне. Пару восторженных строк в колонке – и мне стали звонить. Маленькие роли, потом чуть больше. Он открыл двери. А потом… стал требовать.
Харрис всё ещё молчал. Он чувствовал: сейчас она идёт по тонкому льду. Слишком лично, слишком больно.
– Сначала – просто внимание. Потом – ревность. Он приходил на съёмки, устраивал сцены, если я задерживалась где-то. Я пыталась от него уйти – он угрожал. Не открыто, конечно. Он не был глупцом. Он просто напоминал, как всё начиналось. Что он может и закрыть двери, если захочет. И однажды я поняла, что он уже это делает.
Она вздохнула, медленно.
– Потом случилась та съёмка. Четыре месяца назад. Меня утвердили на главную роль в нуарном триллере. Всё было готово. И вдруг – студия отзывает контракт. Без объяснений. Я знала: это Дэлл. Только он мог так щёлкнуть пальцами. Когда я пришла к нему… он смеялся. Сказал, что либо я стану его, либо могу петь в подземке.
– А вы?
– Я ушла. Пыталась забыть. Но тогда он начал писать обо мне. Ядовито, подло. Статьи, которые разрушили бы любую карьеру. Он знал, что делает. Он был как паук, вплетающий меня в паутину. А потом… три дня назад… он позвонил.
– Что сказал?
– Сказал, что жалеет. Что хочет поговорить. Что у него есть кое-что, что «изменит всё».
– И вы пошли?
Она кивнула, не глядя на него.
– Я пришла. Он был спокоен. Даже доброжелателен. Мы выпили по бокалу вина. Потом он сказал… что нашёл старую плёнку. Съёмка. Что-то, что якобы касается продюсера Марлоу. Сказал, что на ней – вещь, способная «перевернуть Голливуд». Он хотел обмен: он отдаёт мне эту запись, а я помогаю ему уехать. Сбежать.
– Сбежать? От кого?
– Он не сказал. Только повторял, что «они не простят». Потом… всё пошло странно. Вино ударило в голову. Я… не помню, когда он начал кричать. Помню только, как он схватил меня за руку. Я пыталась вырваться. Удар. Тьма. А потом… кровь. Нож. Его глаза. Пустые.
Она подняла рукав. На левом запястье – белый, неровный шрам. Старый. Зарубцевавшийся, но отчётливо видимый.
– Он знал, что этот шрам значит для меня. Он шантажировал не только карьерой. Он знал о прошлом. О том, чего никто не должен знать.
Харрис взглянул на шрам, но ничего не сказал. Он просто положил руку на стол, медленно, спокойно, и тихо произнёс:
– Вы не убийца, Вивиан. Кто-то подставил вас. И я это докажу.
Харрис встал, давая понять, что допрос окончен. Он взглянул на часы: прошло больше сорока минут. Он поклонился Вивиан лёгким движением головы – жест уважения, но и прощания. Она в ответ едва заметно кивнула, снова спрятав шрам под рукав.
– В следующий раз я приду с бумагами, – сказал он. – Вам нужно будет подписать доверенность. Я должен официально стать вашим защитником.
Она не ответила. Лишь посмотрела ему в глаза, как будто проверяя, верит ли он ей по-настоящему.
Охранник открыл дверь с хриплым скрежетом. Харрис прошёл в коридор и задержался, когда тот запер за ним камеру. На стенах – облупившаяся краска, запах хлора и пота. Как и всегда. В коридоре – ещё одна камера, ещё одна судьба. Пахло не просто унынием, а тупиком. Тюремный воздух не прощал иллюзий.
– Как вам она? – хмыкнул охранник, ведя его к выходу. – Красивая, да? Но у всех этих звёзд одна беда – считают, что слава делает их невиновными.
Харрис не ответил. Его ботинки глухо стучали по плитке, а в голове уже крутились детали: имя продюсера – Лестер Марлоу, запись, которой не существует, таинственный звонок, и… шрам. Этот чёртов шрам.
На выходе из тюрьмы он вдохнул сухой воздух Лос-Анджелеса. Солнце стояло высоко, жара поднималась от асфальта дрожащими волнами. Машина ждала его на стоянке – чёрный Nash Ambassador, слегка запылённый. Он сел за руль и достал сигарету. Закурил, выпуская дым, и открыл окно.
– Во что ты вляпался, Харрис? – пробормотал он вслух. – Снова в это грязное болото…
Телефон зазвонил, как по сценарию.
– Харпер, – сказал он в трубку, не дожидаясь приветствия.
– Колдвелл, привет. Ты был у актрисы?
– Да. И чем дальше, тем хуже.
– Хочешь, чтобы я начал копать?
– Начинай с Марлоу. Смотри, кто из его людей работал на съёмках последние два года. И, Харпер…
– Что?
– Постарайся не засветиться. Уж слишком это дело пахнет дорогим парфюмом и дешёвой кровью.
Он повесил трубку, заглушил окурок, завёл мотор и выехал со стоянки.
Город жил своей жизнью. По Сансет-Бульвар катились кадиллаки, женщины с идеальной укладкой выходили из магазинов, студийные курьеры спешили по поручениям. Но Харрис знал – под этой глянцевой плёнкой была другая плёнка. Чёрно-белая, царапанная, где каждый кадр – обман. И теперь ему предстояло перемотать плёнку назад.
Через двадцать минут Харрис свернул на Беверли и припарковался у здания, где располагался офис Джека Харпера. Никакой вывески, только металлическая дверь со стёртым номером и надписью Private. Раньше здесь был стоматолог. Теперь – частный детектив, которого боялись даже коррумпированные копы.
Он постучал. Ответ пришёл не словами, а характерным хрипом – Харпер всегда умел встречать без церемоний.
Внутри пахло дешёвым кофе, сигарами и кожаной мебелью. Джек Харпер сидел за столом, ноги на ящике с документами, в зубах – сигара, в руке – стакан с виски. Его мятый пиджак висел на вешалке. На нём была только рубашка с закатанными рукавами, раскрывающая старый шрам на предплечье.
– Ты выглядишь так, будто снова связался с голливудским дерьмом, – сказал Харпер, не вставая.
– Потому и пришёл, – ответил Харрис, усаживаясь напротив.
– Значит, та актриса? Вивиан Роуз?
– Уже знаешь?
Харпер ухмыльнулся и показал пальцем на радиоприёмник в углу.
– Радио гудит с утра. "Кровавая Роуз", "Звезда со шрамом", "Девушка с кинжалом". Публика обожает, когда актрисы плачут в зале суда. Они забывают, что в Голливуде все играют роли – даже в морге.
Харрис вытащил из папки вырезку из газеты и бросил на стол.
– Это прислали мне. Без подписи. Вырезка, фото Роуз и надпись: "Она не виновата. Найдите шрам на левом запястье."
Харпер убрал стакан, стал изучать вырезку. Потом нахмурился:
– А почерк?
– Печатными. Без эмоций. Как записка убийцы в фильме.
– А почта? Штампы?
– Местная. Отправлено вчера. Без отпечатков.
Харпер встал, прошёлся к кофеварке, налил себе ещё и плеснул в кружку для Харриса.
– Пьёшь чёрный?
– С утроенной дозой цинизма, если можно.
– Бери. Значит, у нас есть:
1) подозреваемая, у которой шрам;
2) мертвец – Делл Рид, критик с характером;
3) продюсер – Лестер Марлоу, чьи фильмы Делл кромсал в рецензиях.
– И 4) студия, у которой исчезают плёнки, появляются поддельные страховки, и свидетели меняют показания, – добавил Харрис.
Харпер кивнул.
– Есть ещё кое-что. Я уже посмотрел, кто работал с Роуз в последних трёх фильмах. Оператор – Фрэнк Мэллоу, уволился после несчастного случая на съёмках год назад. Сценаристка – Джудит Кейн, её имя всплывало в паре скандалов. И, угадай, кто руководил продакшеном?
– Марлоу?
– Верно.
– Дьявол, – пробормотал Харрис. – Всё крутится вокруг него.
Харпер загасил сигару, поднял бровь:
– Поедем к нему?
– Сначала – нет. Пусть не чувствует, что мы за ним. Ты копни. Узнай, кто и за что платил Деллу. Может, у него был компромат.
Харпер вытащил из стола пистолет, проверил обойму, сунул в кобуру на поясе и сказал:
– Тогда я – в архив студии. Ты?
– К прокурору Киннеру. Хочу узнать, почему они так спешат с делом.
Харрис поднялся. Прежде чем уйти, он огляделся.
– Здесь у тебя всё по-прежнему.
– Только кофе стал хуже, – хмыкнул Харпер. – А дело, похоже, только начинается.
Офис окружного прокурора находился в здании из красного кирпича, которое бросало длинную тень на Бродвей. Внутри – ламинат, стекло и глухие взгляды. Харрис зашёл без записи. Его знали здесь – не все любили, но уважали.
Том Киннер, окружной прокурор, сидел в своём кабинете, заваленном папками. Высокий, с вечно напряжённой линией челюсти и взглядом человека, читающего между строк, он поднял глаза от бумаг.
– Колдвелл. Не думал, что ты возьмёшься за дело Роуз.
– Не я выбрал дело. Оно выбрало меня, – усмехнулся Харрис.
Киннер поджал губы.
– Ты знаешь, что она виновна. Всё указывает на неё. Отпечатки, кровь, мотив.
– Она не может вспомнить, как оказалась с ножом. Ты когда-нибудь видел виновного, который сомневается в своей вине?
– Видел. И слишком часто – это актёры. В Голливуде границы между реальностью и сценой размыты.
Харрис подошёл ближе.
– Ты давишь на судью?
– Осторожно, Колдвелл.
– Ты боишься, что кто-то потащит за собой всю студию, если она заговорит?
Киннер молчал. Потом тихо сказал:
– Будь осторожен. Это не просто актриса. Это бизнес. Это миллионы.
Харрис вышел, не оглянувшись.
Снаружи город продолжал жить: машины мчались, пальмы гнулись под ветром, радио в витринах магазинов играло джаз.
Но Харрис знал – в этой партии фальшивые карты уже на столе. Ему оставалось лишь найти тех, кто их сдал.
Офис Харриса Колдвелла утопал в мягком свете настольной лампы. За окнами сгущался вечерний Лос-Анджелес – золотисто-розовые отблески на стеклянных фасадах, неоновая рябь рекламы, шум далёких моторов. Колдвелл сидел в кожаном кресле, расстёгнутый галстук висел на спинке, а рубашка, помятая и влажная от дневного зноя, прилегала к телу как вторая кожа.
На столе – чашка с недопитым кофе, пепельница с обломками сигар, жёлтые листы с заметками и диктофон, на который он записывал всё, что не хотел забыть.
Харрис снова и снова вспоминал её лицо в допросной. На первый взгляд – маска страха. Но за ней скрывалось что-то ещё. Тень. История, которую она не решалась вытащить на свет.
Он достал из ящика записную книжку и начал чертить схему:
Вивиан Роуз – актриса. Шрам. Связь с Деллом. Потенциальная жертва.
Делл Рид – критик. Мертв. Манипулятор. Конфликт с Вивиан, Марлоу, Джудит.
Лестер Марлоу – продюсер. Деньги, влияние, мотив.
Джудит Кейн – сценаристка. Подруга Вивиан, но скрывает часть правды.
Эдди Страйк – актёр. Вражда с Вивиан. Эмоционален. Потенциальный свидетель или манипулятор.
Том Киннер – прокурор. Подозрительно быстрое обвинение. Прессинг. Возможная связь со студией.
Зазвонил телефон. Старый, с металлическим поворотным диском, он громко трещал на фоне тишины.
Харрис снял трубку:
– Колдвелл.
– У нас проблемы, – голос Харпера. – Я был в архиве студии. Знаешь, чего там нет?
– Чего?
– Плёнки с дублями сцен из последнего фильма Вивиан. Их просто нет. Удалены. Всё, где она с Деллом на площадке – исчезло. Как будто их никогда не было.
– Думаешь, заметают следы?
– Думаю, кто-то боится, что на этих плёнках – больше, чем актёрская игра.
Харрис помолчал.
– И это ещё не всё, да?
– Конечно, не всё. Я нашёл тех, кто был на съёмках той ночи. Один – электрик, старик по имени Луис. Сказал странную вещь: видел, как Роуз и Делл ругались в перерыве. Но, по его словам, выглядело это… как сцена. Репетиция. Он даже подумал, что это новый проект.
– А может, они и правда репетировали. Может, кто-то использовал это, чтобы подставить её.
– Или она – отличный лжец.
Щелчок трубки. Харрис откинулся назад, прижал пальцы к вискам. Всё больше пазлов, но картинка не складывается.
Внезапно в дверь что-то просунули. Конверт. Он распахнул дверь, но в коридоре уже никого не было. Лишь удаляющиеся шаги эхом отдавались у лестницы.
На конверте – ничего. Ни имени, ни марки. Внутри – фотография.
Чёрно-белая, слегка размытая. На ней – трое. Делл, Вивиан… и кто-то третий, повернувшийся боком. Мужчина в шляпе. Почти не видно лица, но Харрису хватило и этого.
Он уже видел его сегодня. На стене офиса Киннера.
Фотография с банкета – прокурор, пожимающий руку Деллу.
А теперь – всё совсем запуталось.
Харрис вернулся за стол, приложил фотографию к свету и тихо сказал:
– Кажется, ты тоже играешь свою роль, Киннер. И, чёрт возьми, она мне не нравится.
Сквозь стекло окна неоновая реклама клуба на углу вспыхнула красным. Словно предупреждение. Или сигнал к началу новой сцены.