- -
- 100%
- +
– Приводил, в воспитательных целях, чтоб знали, что я женат, и губу не раскатывали, и ты чтоб не воображала, будто я к тебе навеки пришвартован.
– И это хорошо, нормально, правильно так поступать, когда твоя жена тебе говорит «я беременна», а ты отвечаешь «меня это не интересует»?
– Вода у тебя кончилась. Хочешь ещё воды? Да? Я принесу. Ты очень выгодная партнёрша, не пьёшь, не куришь… Мне тогда не до тебя было. Я одно предложение получил и над ним думал. А про твои слова решил, что это опять новое коленце в семейной войне, теперь будешь меня беременностью шантажировать. «Не уходи, мне вредно волноваться»… «Я хочу апельсинчиков»…
– Лев, я была твоей женой, это был твой ребёнок. Я не знаю, что ещё говорить и зачем.
– Ну ладно, прости. Я не утверждаю, что был прав! У человека бывают разные настроения, неужели это непонятно? Сегодня огрызнулся, завтра покаялся. Зачем ты ушла? Ушла, бросила меня. Я вообще, может, обиделся. Нет чтобы простить, подождать, потерпеть… Нет в тебе терпения Божьего, Александра, горячечная ты. Чужому бы простила, а любимому простить не можешь. Кстати, насчёт «была твоей женой» – ты по закону и сейчас моя жена. Мама умерла ещё в девяносто четвёртом, тётка есть двоюродная, но та в Израиле, так что случись со мной поганка, ты мой прямой наследник. И отчего бы нам опять не сойтись?
– Так Вера Филипповна умерла… мир её праху.
– Надо говорить: царство ей небесное.
– А за что ей царство небесное? Кого она любила, кроме своего Иосифа и Льва, сына Иосифа?
– Для женщины этого достаточно – любить мужа и сына.
– Нет. Не достаточно. И вот что, избавь меня от этой темы про наследство. Про «сойтись» я и говорить не буду.
– Напрасно, наследство неплохое. В наше практическое время, как говорится, не стоит сбрасывать со счетов… Квартира четырёхкомнатная в центре, приватизирована, потом серебро, фарфор, картины, мебель… Я чуток продал, перед Германией, самую малость. Дача в Соснове, на это лето сдана, а потом всё, сам въезжаю. Мамины бриллианты не забудь – брошь и серьги, ширпотреб, конечно, но – позапрошлого века. Счёт имею в Дойче банке как немецкий шпион и в Сбербанке как примерный россиянин. Александра, миллионы твоих современниц сейчас смотрят на тебя и кричат: дура! Соглашайся! Вот гордячка. Ты что, много пером зарабатываешь? И где живёшь, кстати? Ведь не с родителями? Они уже спились, я надеюсь? А то не хватает мне новых-старых родственничков…
– Дело не в гордости, а в том, что я с чужим, равнодушным и предавшим меня человеком жить не хочу, не могу и не буду. Давай разведёмся, и ты на свои приманки много рыбок поймаешь. Женщины нынче дёшевы. А мне комфорт, знаешь, по барабану. Кстати, я зарабатываю мало, а живу с любовником.
– Молодой, богатый?
– Молодой, богатый.
– Ясненько. Это не он сейчас у дверей стоит и пять минут на нас ошарашенно смотрит?
– Это с работы, наш фотограф Андрюша, стесняется подойти. Андрюша, привет!
– К чёрту, к чёрту твоих сослуживцев. Тут разговор третьей степени секретности. Давай-ка, Саша, обменяемся телефончиками, мне ещё много надо тебе порассказать…
7
Не помню, как вышла, куда шла… Так часто случалось в той жизни, когда от боли и обиды я убегала прочь и шаталась часами, шепча невысказанные слова, складные, убедительные, которые придумываешь всегда потом и которые никогда не говоришь наяву. Город наш идеален для несчастных, выхаживающих своё разбитое сердце, он стелется им под ноги, услужливо объясняя, точно опытный и расчётливый экскурсовод, что всласть порыдать хорошо в нелюдимом конце Фонтанки, завыть – так это на бывшем Семёновском плацу, на пустырях, а если ревёшь беззвучно, можно и посреди Марсова поля. У меня не было от Коваленского никакой защиты, нет её и сейчас.
Старая история: если уж существо собралось на землю с целью пострадать – будьте уверены, из великого множества людей оно выберет именно того, кто причинит ему наибольшее количество страданий. О, его не собьёшь с пути истинного, оно растопчет любого хранителя, неосторожно сунувшегося со своими писками насчёт «не ходи туда – сюда ходи»
«Ты не помнишь». Я помню даже, какого числа ты повёз меня ночью в дежурную поликлинику лечить больной зуб – двадцать третьего сентября. Тебе нравилось, когда у меня что-то болело, когда я была слабой и с восторгом зависела от тебя…
«Я никогда не желал тебе зла». О, я не сомневаюсь.
Однажды я прочла обстоятельную статью – не в жёлтой прессе, а в солидном научном сборнике, – речь шла о мужских и женских убийствах. Типичное бытовое убийство происходит в одних и тех же обстоятельствах. «После совместного распития спиртных напитков с половым партнёром…» Дальнейшее известно, для него годится любой нож, каким бы тупым он ни был. В бедняцких хозяйствах обычно нет острых ножей, но убивает-то не нож.
Мужское убийство характерно тем, что, как правило, на теле жертвы обнаруживают множество колотых ран, их отвратительное количество поражает, оно фантастично своей бесцельностью – ведь если хочешь убить, для чего наносить тридцать, сорок ран? Но вот в чём и соль, они не хотят именно убить. Они осуществляют акт агрессии в отношении ненавистного, раздражающего предмета, а любой акт имеет некоторую длительность. Когда они приходят в себя – дело закончено. Тут мужчины обычно скрываются в самом идиотическом месте – типа, у мамы, – а пойманные бормочут «сам не понимаю, что на меня нашло». Это правда, они не собирались убивать, просто когда хватаешь нож и тыкаешь в мерзкую плоть, чтоб она замолчала, та лишается жизни. Кто же это мог знать.
Женщины убивают иначе. Они знают, что делают. Они хотят именно убить и убивают. С одного раза. Прямо в сердце.
Потом они собирают вещи, одеваются, подкрашивают губы – и идут сдаваться в милицию.
Женщины убивают редко, гораздо реже, чем мужчины, но я вот всё думаю об этом одном-единственном ударе какой силы этот удар и откуда берётся эта сила и эти женщины всегда стёртые тихие кто бы мог подумать Кассирша Леночка двое детей что-то прорывается сквозь них а если когда-нибудь оно сорвёт фиговый листочек нашего сознания и вывалит раскалённым зверем в мир оно Нет Она Она Она ненавидящая немилосердная несправедливая ведь справедливость не женское ремесло
Неужели он вправду собрался жить со мной, это катастрофа, он задавит меня, сегодня слова не могла вставить, пусть он постарел и расплылся, но чары те же, и тот же повелительный тон. Курица не птица. Я курица, за мной хозяин пришёл.
Стоп-стоп. А белый конверт, а Владимир Иванович, а… что они от меня хотят? Насколько я поняла, Коваленский спущен сверху что-то вкручивать нашему губернатору. У него крепкие связи в центре и туманный немецкий хвост из прошлого. Местные спецслужбы, видимо, недовольны. В конверте были фотографии Коваленского с немцами и финансовые документы, в которых я не разбираюсь. Они целыми жизнями играют в игры, и я нынче у них где-то числюсь… в разработках. Может, сказать ему? А вдруг он сам знает, ловит меня… Раз в такие дела замешался, всё возможно. Дали инструкцию: в целях укрепления репутации проверить и обезвредить бывшую жену. Нет, всю волю собрать в стальной кулак и разбить ловушку. Ловушки ловушки из гнилых слов а слова им давали мне не было слов и завет с ними заключали со мной не было завета
Уже поздно вечером добралась домой и, только лёжа в горячей воде, поняла, как зазябла, как измучилась сегодня. Вот бы мне сократить и упростить свою психику. Есть способы отключения, но я их презираю, а волей тут ничего не сделаешь, разве что – удержишь душу в границах тела. Что за анафемское рассуждение – «чужому бы простила, а любимому не прощаешь». Я видывала множество пьющих женщин и оставалась равнодушна, но как я могу простить своей матери убогий быт, безразличие, остекленевшие глаза, вечные истерики и эти их мерзкие алкоголические хоры. Любой посторонний человек имел право сказать мне в ответ на объявление о беременности: «Меня это не интересует», но не ты, властитель моей жизни. Не понимаю, никогда не пойму, как можно так жить – ни за что не отвечая? Всю жизнь бить горшки, так останешься с черепками.
Егор посмеивается, что я завела в нашей квартире корабельную чистоту (он говорит – как в морге), но если бы он знал, какую мне сделали прививку ненависти к любой грязи. Правда, Лев всегда уверял, что протестного существования хватает ненадолго и, опровергнув родителей, бунтарь воспроизводит затем их формы жизни с небольшими вариациями. По этой логике, девочка из распавшейся семьи подсознательно склонна уничтожать свои половые союзы, а сын пьющего скитальца обречён куролесить по отцовскому образу и подобию, единственное, что он в силах изменить, так это качество быта – скажем, пить дорогие напитки и путешествовать в первом классе, в то время как папашка довольствовался пригородными электричками и пивком для рывка. Что-то есть верное (как всегда – не для всех, ибо нет рассуждений, справедливых для всех) в Львовых соображениях, вот ведь он, виртуоз безделья, презиравший отца, советского профессора, за корыстное угождение проклятой власти, сам стал государственным служащим…
Злосчастные пленники случая и судьбы что вы там чирикаете о свободе в мире где Марс это дешёвая шоколадка
Господи, только бы Егор не пришёл. Не звонит – и я не буду звонить. Пусть думает, что у него дома ручной зверёк сидит и есть не просит… а я сегодня вообще что-нибудь ела?
8
Я стараюсь питаться разумно, принимать полезное, хотя и далека от религиозного трепета, с которым оформляет эту сторону жизни друг Карпиков. Но сегодня я не чувствовала голода, а это опасно. Теряю границы, выхожу из берегов. Надо заземляться. Что-нибудь съесть, прочитать, телевизор посмотреть… загрузить себя обычненьким.
Заземляться… Всю жизнь и слышу – успокойся, не волнуйся, забудь…
Ничего не забывай. Никого не прощай. Никогда не успокаивайся
Кое-как выбралась из-под завала, построила жизнь. Нет, они заявились. О, где ты беззащитен – туда тебя и ударят.
Ты беззащитна? Ты всесильна. Только прикажи, царица, – мы всё исполним
Я ведь никогда этим не злоупотребляла, я знаю, что запрещено, разве в шутку, по мелочи…
Запрещено? Да кем запрещено? Кто может тебе запретить?
В детстве я всё лето проводила на природе, не ближней пригородной – дальней, сильной, обнимавшей меня, как ласковая мама, которой у меня не было. И словно кто-то смотрел на меня с неба, шептал, шелестя листвой, гладил по бедной голове и всегда одаривал, за чем бы я ни шла – хочешь гриб, бери гриб, цветы – держи цветы, и вода всегда была тёплой для меня, даже в плохую погоду, и молоко у нас с Федосьей не скисало в грозу…
Доченька
Я хочу, чтобы он убирался из моей жизни. Чтобы он больше никогда не приближался к ней. Чтобы на этом месте отсюда и в вечность было пусто.
Сделай это
Я взяла фотографию, где Коваленский красовался на фоне загородного дома вместе с типом, на лице которого было написано, что он немец. Это не каждая нация так умеет. Лев там был похож и на себя нынешнего, и на того, что сказал мне когда-то «меня это не интересует». Такой был переходный. Конечно, улыбался. Полосатая футболка.
Один удар
Я положила фотографию на разделочную доску. Взяла из сушилки первый попавшийся нож. Перевернула доску так, чтобы изображение легло вертикально. Придавила края фотографии большим и указательным пальцем.
Хеть! И конец, а ты боялась
Примерно там, где сердце, наверное там, не знаю. Нож на полсантиметра вошёл в доску. Я ничего не чувствовала – ни ярости, ни радости, ни облегчения.
Странно как-то было. Пусто. А потом что-то подошло, подкатило, ворвалось в голову, я будто растворилась в горячем красном тумане и, выдернув нож, стала бить ещё, ещё, ещё, в лицо, в глаза, в губы.
Довольно хватит это лишнее
Я нанесла более сорока ударов. Поверхность фотографии покрылась дырчатыми буграми, кончик ножа загнулся, а на месте лица у Коваленского… Это следовало сжечь. Я разорвала фото на мелкие клочки, положила на тарелку и по очереди подносила спичку то к одному клочку, то к другому. Фотографии очень плохо горят.
Вот и всё вот и хорошо сделала дело гуляй смело правда немчуре тоже досталось но он из бесчисленных резервных а воображает дурачок иди спать
Я выбросила пепел и обуглившиеся частички фото в мусорное ведро, вымыла тарелку, положила нож обратно, прошла в комнату и упала на постель.
ТРИ – СРЕДА
1
Я проснулась разбитой, с пустой головой и тяжёлым сердцем. Несколько мгновений длилось зависание – мне не удавалось вспомнить, кто я. Потом всё хлынуло сразу и в беспорядке, среди самых противных воспоминаний был остов объеденной Коваленским курицы и загнувшийся кончик ножа. Неистребимые инстинкты бедного человека обеспечили мой выбор: для воплощения своей беспомощной истерики я выбрала самый никудышный нож. Дешёвый, китайский. Чёрная ручка располовинилась и разъехалась, держась на одной нижней клёпке. На незащищённом остове быстро завелась ржавчина. Вряд ли этот инвалид домашнего труда подсобил воплощению моей преступной ментальности.
То был мой нож, не Егоркин, взяла у мамаши, когда вернулась из Москвы и сняла комнату. Я тогда получила в наследство несколько жалких вещей для кухни, а эта сфера всегда была у нас в доме подавлена свирепой материнской ненавистью. Никогда не получалось увидеть на столе даже трёх-четырёх одинаковых рюмок или вилок кряду; предметы, удручённые своим одиночеством и некрасивостью, служили нам как-то невесело, точно их угнетала доля сгинувших товарищей. Ведь бои на поражение велись чуть не каждый день, то и дело обугливался чайник, падала в помойное ведро лихо сметённая вместе с остатками пищи ложка, трескалась облитая крутым кипятком чашка…
Среда. Ненавижу. Среду – ненавижу. Наверное, шустрый забавник Меркурий, заведующий всеми складами среды, не любит таких, как я. Мы, тяжёлые психические люди, не умеем видеть в жизни приятную выгоду, мы противны его циничной летучей сути. Занятное совпадение, но я ненавижу всё, что обозначено этим словом. И та среда, которую кто-то из совписателей воспевал как «поворотное колёсико недели», и та, что, по утверждениям второстепенных персонажей Достоевского, заедает людей, – мне враги.
Истина – удел второстепенных персонажей; главные герои обязаны заблуждаться, главные молотят в монологах свою высокомерную чушь, а второстепенные знают, что знают: например, среда действительно заедает.
Ничего значительного в моей жизни не происходило в среду, но клейкая бесформенность этого дня частенько доставляла мне изнурительную досаду. Так бывает во сне, когда хочешь куда-то доехать и до кого-то дозвониться. У меня никогда не получалось – средства передвижения и связи рассыпались, разваливались, обнаруживали свою глубинную ненадёжность, поскольку были созданы земной памятью о них, не имели опоры в материи сонного мира, где нет ни поездов, ни телефонов, где по сговору о вечном обмане кто-то, притворившись автобусом, вдосталь кривляется перед тобой, попавшим в сонную беду.
Среда – редакция, Лиза, потом Ваня и Фаня, потом вечером наверняка Егорка. Опять на людях целый день.
Надо вынести мусорное ведро. Там улики – самой смешно стало: надо же так осатанеть, всю фотографию истыкала, мало показалось – сожгла. Но любезный Владимир Иванович снабдил меня кучей материала, для верности можно потом повторить…
Что повторить, безумная девочка, что ты хочешь повторить, ты убьёшь его, это в твоих силах
Ну, прямо. Это… это просто так, для облегчения психики. Вот теперь я буду смотреть на него как равная – ты виноват, и я виновата, и расстанемся на том.
Неужели нельзя расстаться ещё в земных пределах, но – вечным расставанием? Неужели ни с кем нельзя расстаться без возврата?
А ведь наверняка, подумала я за утренним кофе, есть женщины, осознающие ту силу. Они спокойно распоряжаются ею в личных интересах, только помалкивают об этом. Без всякой неопрятной чепухи, без зарезанных петухов и растерзанных куколок.
Нет, я не имею в виду ярмарку шарлатанства, где снимают «венчики безбрачия» и «возвращают мужей в семью», по-настоящему властные люди должны быть скрытны… Что за гадость, кстати, эта индустрия семейной магии, и ведь как расплодилась. В любой газете объявлений потомственные ворожеи обещают вернуть мужа в семью, излечив по пути от пьянства. И никто не заикается о правах человека, никто этого мужа не спросит, хочет он в семью, нет ли. Бедные мужички, ни выпить на воле, ни потрахаться. Тут же возникнут целительница Пелагея и провидица Марфа с мистической клюкой. А ну как действует? И во вред здоровью? Старинные-то письма в партком погуманней были…
Сегодня решила надеть фиолетовую рубашку. По многолетним наблюдениям, Меркурий не реагирует на синее – фиолетовое – лиловое, но попробовали бы вы нацепить в среду красное! Коса надоела, заколю волосы на две шпильки. Да только две и осталось.
Дом наш построили недавно, он имеет видимость приличного, снабжён домофоном и мусоропроводом, а всё-таки Вася уже побывал здесь и расписался в лифте и в подъезде. Большевики добились своего: реализовано безумие всеобщей грамотности. Гориллы пишут!
Снег раскис, и ноги сразу промокли. Иду уверенным путём в насморк. Господи, бросить эту битву за честный кусок хлеба, обречённую в России, сойтись опять с Коваленским, буду советница губернатора…
В маршрутке, как всегда, граждане орут по мобильным телефонам. Волны вселенского вздора пронизывают исчерпанное отечественное пространство. Начинка мира сожрана и подменена отходами. Всё размякло, разболталось. Какой собачий интерес Провидению смотреть это кино? Списать в убыток и начать по новой. Наверное, там, в небесном Голливуде-Мосфильме, споры идут насчёт доделывать нашу земную комедию или ну её на фиг. Жалко, большой был бюджет.
2
– Саша, когда подоспеют ваши матери-одиночки?
– В понедельник, Илья Ефимович, без вариантов, вы меня знаете.
– Запомни сам, скажи другому, что честный труд – дорога к дому. – И Карпиков забавным фертиком упёр руки в бока. – Ну что, небось насмотрелись на матерей-то?
– Ничего страшного, даже полезно. Здорово люди бьются за жизнь… Вот и я так могла бы. Скоро Лиза придёт чай пить.
– А, овца спасённая?
– Это вряд ли. Там на три погибели скоплено…
Однажды я получила на адрес «Горожанина» электронное письмо, отчаянное и нахальное. Оно начиналось так: «Госпожа Зимина, я прочла кусок вашей статьи в клозете, где рвало. Вы пишете о проститутках, что это люди даже не второго сорта, а мусор и они сами себя презирают. Мне восемнадцать лет, я даю за деньги, и это моё личное дело. Деньги мне нужны для кайфа, а кайф нужен, чтобы никого вас не видеть. Я только хотела бы спасти морских котиков, потому что они прикольные, а люди уродские. Скоро я улечу обратно в свою страну из этого fucking world, потому что я эльф…» Подписано «Миранда». Я ответила следующее:
«Эльфинстон, госпоже Миранде, лично.
Хочешь улетать – улетай, миру нужна помощь, миру нужны трезвые честные работники, а не безграмотные наркоманы-предатели, и знай, что морским котикам без тебя конец. Не тебя, кретинку, жалко, а твоих несчастных родителей, которые тревожились, что это деточка так мало ест, что это она худая да бледная, а деточка решила свою жизнь спустить в унитаз. Я тебе вот что скажу – это не world fucking, а ты fucking дура. Женщинам органически, абсолютно не нужны ни алкоголь, ни табак, ни наркота, у них в этом нет ни малейшей потребности. Они стали это делать из подражания мужчинам, из смехотворного желания присвоить часть их «могущества», повторить их движения, присоединиться. Какая нечистая сила внушила тебе вредные иллюзии равенства? «Они ширяются, значит, это интересно, и мне интересно, им можно, и мне можно». Нет, мир ещё не видел такой скучной, такой пошлой молодёжи. Из-за таких, как ты, землю населят одни китайцы, и правильно сделают. Чего зевать, когда само лезет в рот…»
Моя искренняя злость поразила «Миранду». Она снова написала мне. «Я не думала, что вы мне ответите. Здорово, что вы так рассердились. Я сама хочу соскочить, но пока не получается. Вы написали, что миру нужна помощь, но разве ему можно помочь?» И так далее. Миранда оказалась Лизой Чекаловой с проспекта Ветеранов.
Честно говоря, я в душе согласилась, что она эльф, – такая Лиза была тщедушная. «Цветочки растут в Булонском лесу, дружочки живут в глубине моего сердца»… Мы полюбили гулять по городу – я, в своих длинных юбках, нарочито строгая, как учительница, и Лиза, с непременным рюкзачком за плечами, разномастными перышками на голове, нервно-оживлённая или заторможенная, сжатая в боевой кулачок и всё-таки доверчивая зверушка.
Она никак не могла согласиться, что жизнь – серьёзная и трудная работа; всё её крошечное мечтательное существо желало цветных уютных миражей, соразмерных её детской девятиметровой комнатке, и от нарядных мультиков про королей и принцесс так легко было перебраться к грёзам собственного изготовления, к анимации заресничной страны. Невозможно было представить, что кто-то осмеливался купить это невесомое тельце, и я надеялась, что Лиза соврала мне, но нет.
– Лиза, скажу тебе честно: однажды, на спор, в шутку и спьяну, «я пошла на панель», но я была взрослая оторва, и, кстати, ничего и не было, мы с этим парнем потом подружились… А ты, чистая девочка, воспитанная студией Диснея пополам с Союзмультфильмом, как могла свалиться в такую грязь? Зачем?
– Да вы, Александра Николаевна, не понимаете, что это всё… мимо, это всё равно не про меня, это – там.
– Как это – там? В твоё тело вторгается чужая отвратительная плоть, а тебе всё равно?
– Да никуда она не вторгается, это ей так кажется. Ладно, вот попробую объяснить. Вы, например, случайно попадаете на одну планету с другой какой-нибудь планеты. Вы тут ничего не знаете, но обратно никак не вернуться. Почему-то. Н у, надо тут, значит, как-то побыть. А вы питаетесь, например, только ананасами, больше вам ничего здешнего не подходит. И можно попасть туда, где ананасы растут, и сколько-то времени продержаться, а потом вас, конечно, друзья найдут и спасут. Обязательно. Но чтобы попасть к ананасам, нужно сто семьдесят красных квадратиков из фольги. А в этом странном мире, где вы сейчас, там есть места, где, если вы разденетесь, дают два квадратика, если разденетесь и закроете глаза – три квадратика, а если ещё ноги раздвинете и немножко потерпите – целых пять. И что, – торжествующе взглянула на меня Лиза чёрными мохнатыми глазами, – вы будете с голоду умирать или пойдёте собирать свои квадратики?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
В тексте сохранена пунктуация автора. – Ред.