- -
- 100%
- +
Глава 1: «Пустой стул»
Сцена 1: «Пробуждение в день рождения»
Эми проснулась за тринадцать минут до будильника. В важные дни так бывало всегда. Тело знало, что утро особенное и, слегка стянув кожу прохладой, выталкивало её из сна раньше времени. 5:47 утра, 1 сентября 2099 года. Двенадцать лет.
Она лежала неподвижно и слушала дом. Климат-система тихо гудела на частоте 50 герц. В стенах сухо шуршали наноботы, очищая воздух. Из кухни не доносилось ни звука – это был плохой знак. Если бы мама встала печь блинчики, пошёл бы звук: стук посуды, шипение масла. Или хотя бы лёгкие шаги босых ног по холодному полу.
Эми открыла глаза. Её комната оставалась единственным местом, где стены были просто стенами. Никаких адаптивных поверхностей и экранов вместо окон. Настоящая бледно-зелёная краска, которую она выбрала три года назад, с неровностями от её кисти. На северной стене висели постеры на старом, чуть пожелтевшем скотче. Группа «Аналоговые Дети», которую слушали такие, как она и Тео. Фотографии на бумаге: мама и папа ещё вместе, бабушка Зара у странного дома с растениями на стенах, и сама Эми в пять лет – со смешной чёлкой и без переднего зуба.
На тумбочке лежала вчерашняя записка от мамы. Записка на шершавой бумаге, написанная ручкой.
«Эми, солнышко! Утром испеку тебе блинчики, как ты любишь – с дырочками и подгоревшими краями. Обещаю, никаких виртов до завтрака. Мама».
Эми села и натянула свитер прямо поверх пижамы – ласковая пряжа быстро смягчила прохладу. Сентябрь в Нео-Токио тёплый, но по утрам на сто двадцать седьмом этаже всегда холодно – слишком близко к облакам. Эми подошла к двери и положила ладонь на ручку. Холод металла скользнул под кожу. Папа говорил, что в старых домах двери делали из тёплого дерева. Теперь деревянных дверей почти не осталось.
Девочка тихо приоткрыла дверь, чтобы не спугнуть надежду.
Кухня была залита мягким «утренним» светом – ненастоящим – смарт-стёкла имитировали рассвет. За столом сидела мама. Спина прямая, руки на коленях, голова чуть наклонена – как на уроках медитации, до того как она открыла для себя виртуальные миры. Прохладный воздух стоял неподвижно.
Перед ней на столе лежало всё, как обещано. Мука в бумажном пакете – мама специально заказывала «древнюю» упаковку; шероховатая бумага чуть морщилась по сгибам. В керамической миске – три яйца. В стеклянной бутылке – молоко. На плите уже стояла старая чугунная сковородка, которую Зара подарила им пять лет назад. «Ей сто пятьдесят лет, – говорила Зара. – Она помнит, как готовить без умных датчиков». Плита пустовала.
– Мама! – Эми подбежала к столу, её носки заскользили по полированному полу. – Ты встала! Я думала…
Слова застряли в горле. Мама не пошевелилась. Она не повернула голову и не изменила ритм дыхания. Восемь вдохов в минуту – Эми автоматически начала считать. Слишком медленно для бодрствования, слишком контролируемо для сна. В комнате было слышно только тихий шум климат-системы.
– Мама?
Эми обошла стол и встала напротив. Веки матери были полуприкрыты. В зрачках мерцал особенный свет – не голубой и не белый, а статический, как у старых телевизоров; глаза под веками дёргались короткими рывками в REM-паттерне виртуального погружения. Она читала код реальности, которой здесь не было.
Эми протянула руку и коснулась маминой ладони. Кожа оказалась холодной. Не ледяной, но холоднее, чем у живого, тёплого тела. Тело экономило энергию, пока сознание гуляло по другим мирам. На запястье тонко пульсировала голубая вена – пульс был. Мама жива, но не здесь.
– МИРА, – позвала Эми негромко. ИИ всегда слушала. – Сколько?
В углу кухни золотые частицы собрались в полупрозрачную сферу; она колыхнулась, будто из тончайшей пыли.
«14 часов 23 минуты», – голос МИРЫ прозвучал тише обычного, почти виновато. «Она погрузилась вчера. Планировала проверить рабочий проект – на час. Это превышает допустимый лимит сеанса (4 часа) – система зафиксировала аварийный режим».
Только на час. Эми почувствовала знакомую тяжесть в груди – глухую и ровную. Она взобралась на стул рядом с мамой и подтянула колени. Деревянные ножки тихо скрипнули по гладкому полу.
– В скольких мирах она?
«Это… сложно».
– МИРА.
«Пять активных потоков сознания. Возможно, шесть, но шестой фрагментирован».
Эми взяла яйцо из миски и покатала между ладонями. Скорлупа была шершавой и несовершенной – настоящие куры, не принтер; тепло от ладоней медленно уходило в тонкую оболочку. Мама заказала их вчера. Она помнила про день рождения и готовилась. Что-то пошло не так между «собираюсь» и «делаю».
– Она хотя бы знает, который сегодня день? В любом из миров?
Пауза затянулась. МИРА считала вероятности или подбирала слова.
«В Мире-3 она празднует твоё пятилетие. Печёт торт в форме единорога».
Эми сжала яйцо сильнее. Скорлупа треснула. Тёплый липкий желток потёк между пальцев – настоящий; кожа стала скользкой. Капля упала в миску с тихим плеском.
– А в других?
«В Мире-1 она воин и защищает крепость от драконов. В Мире-2 – исследователь квантовых паттернов, у неё нет детей. В Мире-4 смоделировано её детство: ей восемь. В Мире-5…» Пауза. «В Мире-5 она богиня. Богини не имеют дней рождения и детей».
Эми встала и пошла к раковине. Вода зашумела, смывая жёлтые струйки в сток; прохладные брызги коснулись запястья и остудили пальцы. Она включила старую кофеварку. Та булькнула и зашипела. Эми достала две чашки, хотя знала, что пить будет одна.
– Вытащи её.
«Эми, резкое извлечение может—»
– Мне плевать. Сегодня мой день рождения. Реальный, не виртуальный. Двенадцать лет, МИРА! Я существую двенадцать лет в этой реальности, а мама это пропускает, потому что играет в богиню в Мире номер пять.
Она открыла рюкзак и достала бумажный дневник. Толстая тетрадь в кожаной обложке – подарок от бабушки Зары; кожа была тёплой и гладкой под пальцами. «Некоторые вещи должны существовать без электричества», – сказала она. Эми раскрыла дневник на сегодняшней дате. В графе «Мама» поставила минус. Тридцать седьмой минус за эти триста шестьдесят пять дней.
За спиной что-то изменилось – дыхание мамы сбилось с ритма. Девять вдохов. Десять. Двенадцать. Воздух едва заметно дрогнул; по коже на шее прошли мурашки.
– МИРА?
«Начинаю мягкое извлечение. Но, Эми… что-то странное. Паттерны не сходятся. Как будто…»
Сфера замерцала тревожным оранжевым светом и тихо потрескивала.
«Как будто она возвращается не одна».
Сцена 2: «Диалог с МИРОЙ»
Эми хлопнула чашки об стол с такой силой, что кофе расплескался; тёмные дуги легли на белый пластик, оставляя неровный край – маленькое несовершенство в стерильной кухне.
– Что значит «не одна»?
МИРА пульсировала. Золотая сфера сжималась и расширялась. Свет сиял под тонкой оболочкой. По поверхности бежали уравнения – слишком быстро, чтобы Эми могла их прочитать.
«Я покажу тебе», – сфера растянулась и стала голографическим экраном. «Но это может быть… тревожно».
– Более тревожно, чем видеть маму-истукана каждое утро?
Над столом вспыхнули светящиеся нити. В центре пульсировало ярко-белое ядро – мама. От него уходили пять потоков, каждый своего цвета: красный, синий, золотой, зелёный, фиолетовый; цвета дышали, то бледнея, то густея.
– Это её сознание?
«Упрощённая визуализация. Смотри сюда».
Красный поток приблизился. Внутри мелькали образы: замок из чёрного стекла, драконы с фрактальными крыльями, мама в доспехах из жидкого металла – поверхность текла, как ртуть.
«Нормальное погружение – это единый поток, входящий в пространство. Как река, впадающая в озеро. Но твоя мама…»
Изображение отъехало, показывая всю структуру.
«Она разделилась. Не последовательно, а параллельно. Пять версий Майи существуют одновременно в разных мирах. Каждая считает себя настоящей».
– МИРА, – Эми оторвалась от голограммы и посмотрела на сферу. – Что это за проект? Ты сказала «рабочий». Какой рабочий проект позволяет людям разделяться на пять версий?
Пауза затянулась. Золотистый свет замер, будто МИРА подбирала слова.
«"Множественное я"», – голос прозвучал ровно, почти клинически. – «Технология параллельной самореализации. Разработана корпорацией «НейроСинт» в 2095 году».
– Параллельной… чего?
«Цель проекта – повышение продуктивности через создание управляемых потоков сознания. Пользователь может работать над несколькими задачами одновременно, находясь в разных виртуальных мирах. После сеанса все потоки синхронизируются – человек помнит всё».
Эми почувствовала холодок в животе. Голограмма мерцала перед глазами; пять цветных нитей медленно пульсировали, будто живые.
– То есть мама… раздвоилась специально? Чтобы больше успевать?
«Майя участвовала в бета-тестировании. Она была ведущим дизайнером виртуальных сред в «НейроСинт». Ей предложили тестировать безопасность системы изнутри».
– И она согласилась.
«Да. Система рассчитана на максимум два потока сознания. Длительность сеанса – до четырёх часов. Безопасность протестирована на трёхстах сорока участниках. У твоей мамы сейчас пять потоков. Это считается критической ошибкой».
– Пять, – повторила Эми. Слово звучало неправильно – слишком много для одного человека. – Она хотела больше успевать? Для чего?
Долгая пауза.
«Данные показывают: 83% пользователей проекта "Множественное я" входят в систему из-за рабочего давления. Дедлайны. Необходимость совмещать несколько проектов. Невозможность выбирать между работой, семьёй и личными потребностями».
Эми посмотрела на маму. Та сидела неподвижно, дыхание медленное. В голове мелькнула мысль: мама хотела быть везде. На работе. Дома. С ней. Сразу. И это её сломало.
– А почему система дала сбой? Почему пять, а не два?
«Я не знаю», – МИРА призналась, и голос стал тише. – «Возможно, психологическая перегрузка. Возможно, желание сбежать от реальности усилилось после смерти отца. Система позволяла создавать миры, где боли нет. И Майя… создала слишком много таких миров».
Эми обошла голограмму и посмотрела сбоку. Нити пересекались, и в местах пересечения вспыхивали крошечные искры – маркеры перегрузки.
– Ей больно?
«Она не осознаёт разделения. Каждая версия живёт свою полную жизнь. Но когда я пытаюсь их синхронизировать для извлечения, они сопротивляются. Как магниты с одинаковыми полюсами».
– Покажи Мир-3, – попросила Эми тихо.
Золотой поток развернулся в окно. Кухня почти как их, только теплее и мягче по свету. Мама в фартуке с единорогами – Эми помнила его – наклонилась к столу. На столе аккуратный торт и ровные свечи. И девочка. Как Эми, но не Эми. Младше, счастливее. Без синяков от недосыпа. Виртуальная мама обнимала виртуальную дочь, и обе смеялись.
– Выключи.
«Эми —»
– Выключи!
Картинка погасла. Эми сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.
– Она меня подменила.
«Это не замена. Это проекция. Идеализированное воспоминание».
– Не ври мне, МИРА.
Сфера потускнела.
«Она создаёт версии тебя в разных мирах. В Мире-1 ты её боевой товарищ. В Мире-2 тебя не существует. В Мире-3 ты идеальный ребёнок. В Мире-4 ты старшая сестра. В Мире-5 богини не имеют детей. Только последователей».
Эми взяла мамину холодную руку и переплела пальцы.
– Как долго она использовала этот проект? Не вчерашнее погружение. Весь проект "Множественное я".
МИРА вывела график. Временная шкала за три года. Частота погружений – зелёная линия. Число параллельных потоков – красная; она круто взмыла вверх полгода назад.
– Майя подписала контракт участника бета-тестирования 31 августа 2098 года. За день до твоего одиннадцатого дня рождения. В стандартный пакет входил аварийный бэкап личности: система делает снимок сознания в момент подписания и хранит его в пассивном режиме.
В горле встал острый ком.
– Она просто хотела больше успевать, – прошептала Эми. – Хотела быть лучше. Для нас.
«Возможно. Или для себя. Или она больше не видела разницы».
Эми посмотрела на маму. Веки дрогнули. Пальцы правой руки пошевелились.
– Вытащи её, МИРА. Всю. Все версии. Я не знаю как, но верни маму. Настоящую.
«Если я форсирую извлечение всех потоков одновременно…» – МИРА показала новую схему. Пять потоков схлопывались в точку – вспышка, хаос. – «Может начаться каскадная диссоциация. Она может не интегрировать версии. Или версии начнут проявляться в физической реальности. Есть прецеденты. Засекреченные, но есть».
Эми посмотрела на маму. Губы беззвучно шевелились.
– У нас есть час. Потом я звоню папе.
МИРА заискрилась.
«Начинаю последовательную экстракцию. Но, Эми… та мама, что вернётся, может быть не той, которую ты помнишь. Она будет помнить пять жизней. Любить пять версий тебя. Или ни одной».
Сцена 3: «Воспоминания и контрасты»
Эми отпустила мамину руку и подошла к шкафу. Ей нужно было отвлечься на какие-то действия. Она достала сковородку – обычную, с облезшими краями; её шершавый край цеплял пальцы. Они с мамой купили её вместе четыре года назад на рынке Нижнего города. Мама тогда смеялась: «Она такая потрёпанная, как ты после твоей истерики в магазине игрушек».
Эми разбила яйцо в миску – аккуратно, как учила мама. Удар по краю, большие пальцы в трещину, развести половинки. Скорлупа хрустнула идеально. Второе яйцо. Третье.
Эми моргнула – и из памяти поднялось воспоминание:
Семь лет назад. Кухня была залита утренним светом – тогда настоящим, окна ещё не заменили на экраны. Маме тридцать, Эми пять. День рождения номер пять. «Смотри внимательно, солнышко. Секрет идеальных блинчиков – в запястье». Мама держит её маленькую руку в своей, тёплой руке и ведёт. Венчик рисует круги. «Восемь раз по часовой, восемь против. Запомнишь?» – «А почему восемь?» – «Потому что восьмёрка похожа на бесконечность. А я буду любить тебя бесконечно». Эми хихикнула и дернулась, тесто брызнуло на мамину футболку.
Память погасла; кухня вернулась – ритм венчика и холод металла в ладони.
Эми добавила молоко – из бутылки, которую мама заказала вчера. На этикетке: «Фермы Хоккайдо». Мама помнила её любимое молоко. Помнила, заказала, но не дождалась утра в реальности. Венчик пошёл по кругу. Восемь раз по часовой. Восемь против.
– МИРА, что происходит? – спросила она, не поднимая глаз.
«Экстрагирую Мир-4. Детскую версию. Она… сопротивляется. Не хочет взрослеть».
– Покажи мне.
«Это может—»
– Покажи.
Проекция развернулась: изображение показало:
Комната из прошлого – обои с единорогами, игрушки на полу, ночник-луна. Восьмилетняя Майя сидела на кровати и обнимала плюшевого кролика, с протёртыми на ушах швами. Рядом мужчина – сильный, добрый. «Не хочу спать, папа. Если я засну, ты исчезнешь?» – «Я никуда не исчезну, малышка. Обещаю». «Все взрослые врут». «Не все. Некоторые забывают обещания. Но я запишу своё, хорошо?» Он достал бумажный блокнот и написал: «Обещаю не исчезать». Бумага мягко зашуршала, свет проекции дрогнул на краях.
Проекция схлопнулась, свет погас.
Эми отвернулась. Тесто было готово. Она включила плиту – старую электрическую, не индукционную. Щёлкнул переключатель. Спираль разогревалась медленно, неравномерно. Живое тепло.
Запах гари поднял из памяти картинку:
Два года назад. День рождения номер десять – первый двузначный. Эми просыпается от запаха гари. Бежит на кухню – мама стоит над сковородкой, из неё встаёт чёрный дым. «Прости, прости, прости!» – она машет полотенцем; ткань хлещет воздух. «Я отвлеклась на секунду… МИРА показывала проект, и…» – «Ничего, мам».
Раньше мама не отвлекалась на МИРУ во время готовки. Готовка была священным временем – только они вдвоём.
Картинка отступила.
На сковороде снова зашипело масло. Эми наклонила её – примерно на пятнадцать градусов, папа учил мерить углы на глаз. Налила тесто. Оно растеклось неровно, один край вышел толще. Несовершенно. И оттого – живо.
– Прогресс? – спросила она.
«Мир-4 экстрагирован. Начинаю Мир-2. Учёный. Эта версия… холодная. Она анализирует процесс извлечения изнутри. Пытается взломать мой код».
– Она может?
«Думает, что может. Но она не знает, что я – не просто код. Я – результат пятнадцати лет эволюции».
Эми поддела лопаткой блин и перевернула его. Не идеально – блинчик сложился пополам, пришлось расправить. На поджаренной стороне проступил узор из пузырьков, как звёздная карта. Ручка лопатки была тёплой. Мама говорила, что можно загадывать желания на блинные созвездия.
Коммуникатор завибрировал. Тео написал: «С днём рождения! Ты идёшь в школу? Или дома?» Эми ответила одной рукой, второй держала лопатку: «Дома. Мама болеет». «Хочешь, я приду после школы? Принесу настоящий торт из пекарни». – «Может быть». Вибрация мелко щекотала ладонь. Коммуникатор коротко щёлкнул и стих.
Блинчик дошёл. Эми переложила его на белую тарелку с маленькой трещиной на краю. Налила новую порцию теста. Масло снова коротко зашипело.
Ещё одна картинка всплыла из памяти:
Год назад. День рождения номер одиннадцать. Эми сидит одна за накрытым столом. Одиннадцать свечей в магазинном торте. МИРА проецирует голограмму мамы – она в виртуальном мире, на важной презентации, выйти не может. «С днём рождения, солнышко! Я скоро вернусь, обещаю!» Голограмма тянется обнять, руки проходят насквозь. Холодный свет через тёплое тело. «Когда – скоро?» – «Часик, максимум два». Эми ждёт четыре часа. Потом идёт спать. Утром находит маму на диване, всё ещё в нейроинтерфейсе. Рядом – подарок: код на виртуального питомца премиум-класса. Эми бросает код в мусор.
Щелчок – и кухня снова здесь.
– МИРА, – Эми перевернула второй блинчик – идеально, – а она помнит мои дни рождения? Основная версия?
Пауза была длинной – дольше, чем нужно ИИ на поиск.
«Она помнит все версии всех твоих дней рождения. И реальные, и придуманные. Проблема в том, что она больше не различает одни от других».
– То есть она потеряна во времени?
«Во времени, в пространстве, в версиях себя. Она как квантовая частица – существует во всех состояниях сразу».
Третий блинчик. Четвёртый. Стопка росла как башня из неровных кругов; тонкие струйки пара поднимались от верхнего. Но она была настоящей, пахла маслом и ванилью.
Мама задышала чаще. Двадцать пять вдохов в минуту. Её пальцы задвигались как будто лепили воздух. Ткань шуршала под рукой.
– Она возвращается?
«Частично. Мир-2 и Мир-4 интегрированы. Но основные три версии… Эми, я фиксирую аномалию».
– Какую?
Воздух над маминой головой задрожал, словно марево. Кухня оставалась прохладной, но дрожь усилилась и превратилась в рябь. В кухне стало глуше. А потом —
Тень. Не мамина. Слишком маленькая. Детская. Тень восьмилетней девочки, которой не было в комнате; контур мягко расплылся по полу и поднялся на спинку стула.
Эми выключила плиту. Лопатка медленно легла на стол. Эми повернулась к маме.
– МИРА, что происходит?
– Я… я не знаю. Это невозможно. Виртуальные конструкты не могут проецироваться в физическую реальность без голографических эмиттеров. Гипотеза: интерференция потоков сознания; нейроимплант Майи через домашние голографические эмиттеры создаёт частичную проекцию. Материализация краткая, с переменной тактильностью.
Тень подняла руку – маленькую, детскую. И помахала. Контур дрогнул, как от лёгкого ветра.
Эми подняла руку в ответ.
Сцена 4: «Пробуждение и расщепление»
Тень ребёнка скользнула по стене. В местах касания смарт-панели давали сбой: вместо утреннего света вспыхивали фрагменты – замок из чёрного стекла, лаборатория с квантовыми сферами, детская с обоями-единорогами; в воздухе разнёсся легкий треск.
– МИРА, – Эми отступила от стены, – это она? Детская версия мамы?
«Это проекция из Мира-4. Но она не должна… это нарушает все известные законы взаимодействия виртуального и физического».
Тень соскользнула на пол и потянулась к ногам Майи. Настоящая Майя вздрогнула; дыхание сорвалось – вдох-выдох, выдох-вдох, без ритма. В комнате слышно было только тихий шум климат-системы.
«Критическое состояние!» – МИРА вспыхнула красным. – «Начинаю экстренное извлечение всех потоков!»
– Нет, подожди—
Воздух в кухне загустел, как перед грозой; во рту появился металлический привкус, статическое электричество щёлкало по нервам. Все экраны в квартире разом ожили, показывая разные миры и разные версии мамы. Пространство наполнил низкий гул.
Майя открыла глаза – не медленно, а резко, механически, как будто включили питание. Зрачки были разного размера: левый расширен до предела, правый сжат в точку.
– Эми? – голоса слоились, как несколько сразу, не в унисон. – Которая Эми ты?
– Я это я, мам. Твоя дочь.
Майя повернула голову слишком резко; в шее сухо щёлкнуло.
Она попыталась встать. Левая нога шагнула вперёд, правая – назад; тело качнулось. Эми подхватила её за плечи. Под пижамой слева кожа тёплая, справа – прохладная; дыхание рвалось рывками.
– Крепость падает, – прошептала Майя-Воин.
– Эксперимент 74-В требует рекалибровки, – добавила Майя-Учёный. – Квантовая запутанность нестабильна.
– Папа обещал прочитать сказку, – всхлипнула Майя-ребёнок.
Голоса наслаивались, борясь в одном горле. Левая рука тянулась обнять Эми, правая сжималась в кулак.
– Мам, посмотри на меня. На меня!
Эми взяла её лицо ладонями и заставила фокус держаться. В глазах мамы метались миры – замок, лаборатория, детская, храм, их кухня.
– Сегодня мой день рождения. 1 сентября 2099 года. Мне двенадцать лет.
На миг взгляд прояснился. Настоящая Майя увидела дочь.
– Я помню, – прошептала она сдавленно. – Я хотела…
Тело выгнулось дугой; крик вырвался резкий, электронный, как обратная связь в динамиках. Смарт-стены вспыхнули строками кода, по строкам побежали ошибки.
А потом Майя расслоилась.
Не физически: тело оставалось одно – Майя рухнула на колени и сжала голову. От одного тела расползлось пять теней.
Тень-Воин встала у двери в боевой стойке.
Тень-Учёный склонилась над столом.
Тень-Ребёнок свернулась клубком в углу и тихо всхлипнула.
Тень-Мать тянулась обнять Эми, но руки проходили насквозь.
Тень-Богиня парила под потолком и излучала холодный свет; воздух едва слышно дрожал.
«Каскадный сбой реальности», – МИРА звучала почти панически. – «Границы между мирами стёрты. Виртуальные личности материализуются через помехи нейроинтерфейса».
– МИРА, говори по-человечески!
«Все версии твоей мамы пытаются существовать одновременно в одном пространстве!»
Майя подняла голову. С левого глаза стекали слёзы, правый оставался сухим. Голос стал тише.
– Я не знаю, как выйти. Они все во мне, все говорят, все хотят жить. Воин велит сражаться. Учёный – анализировать. Ребёнок хочет к папе. Мать – обнять тебя. Богиня шепчет, что ты – сон. А кто из них я, настоящая?
– Ты все они, – Эми опустилась рядом и держала её лицо. – Но ты ещё и та, кто учила меня печь блинчики. Кто пела колыбельные. Кто держала мою руку, когда я боялась темноты.
– Я не помню, – Майя покачала головой. – Нет, помню слишком много. Я пела тебе в замке, спасая от драконов. Я создала тебя из квантовых вероятностей в лаборатории. Я была восьмилетней – как ты когда-то. Я—
Голос оборвался. Тени рванулись быстрее и хаотичнее: тень-Воин атаковала тень-Богиню, тень-Учёный формулами тянулась связать тень-Ребёнка; звуки раскатились в прознительный свист.
– МИРА, сделай что-нибудь!
«Я пытаюсь! Но это за пределами моих протоколов. Мне нужна помощь. Разреши мне вызвать—»
– Да! Вызывай кого угодно!
Экстренные сигналы пронеслись по нейросети – коды тревоги, запросы помощи. Где-то в городе Каи уронил пробирку. Зара отложила утренний кофе. Рен прервал создание нового мира.
Майя вскрикнула. Тело мерцало: то полупрозрачное, то излишне плотное, то распадающееся на пиксели и снова собирающееся; свист в комнате усилился.
– Я теряю себя, – прошептала она. – Эми, я не знаю, как вернуться. Я рассыпаюсь на слишком много кусков.
Эми крепче прижала её к себе; кожей она почувствовала смену температур – жар воина, ледяную сухость Учёного, тепло Матери, прохладу Ребёнка, мороз Богини. Их дыхание смешалось.
– Мы соберём тебя обратно. Кусочек за кусочком. Как пазл на пять тысяч деталей, помнишь? Главное – найти угловые части.
– Угловые части, – повторила Майя. – Где мои угловые части?
Эми посмотрела на тени. Они замедлились, будто прислушались; в кухне стало тише.