Дом на Птичьем острове. Книга вторая: Наперегонки с ветром

В коллаже на обложке использованы иллюстрации: IAK Vector Illustrations, Plam Petrov, Viktoriia_M, t.karnash / Shutterstock / FOTODOM Используется по лицензии от Shutterstock / FOTODOM

Во внутреннем оформлении использованы иллюстрации Виктории Давлетбаевой

Редакция благодарит Ирину Рекунову за фото автора на обложку

© Таша Муляр, текст, 2025

© Давлетбаева В. В., иллюстрации, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Таша Муляр – писатель, автор бестселлеров «Мать велела герань поливать», «Игры с небом», блогер – создатель сериала «Жизнь без дублей» на YouTube.

Отчего люди не летают так, как птицы?

Глава 1

Другая

Опять весна, и опять она не смогла вырваться в станицу. Уже третий год не может приехать именно весной. Так жаль!

Снова пропустила разлив тюльпанового моря, буйство нарциссов, бело-розовые перины цветущих абрикосов. Не помогла маме белить деревья. Ну что же! Может, летом удастся вырваться, хоть накупается вдоволь.

А тут – все те же ручьи, с трудом пробирающиеся через каменные преграды тротуаров, ищут выход к реке, которая ох как далеко! Птицы горланят, ошалев от тепла и предчувствия лета, деревья стоят красуются, накинув тонкую мантию светло-зеленой дымки.

Хотя в Москве нужно еще умудриться разглядеть приметы весны. Никому до нее и дела нет. Все бегут, спешат, поглядывая на часы или в телефоны, радуясь тому, что конец света, как прогнозировали в 2000 году, не наступил, а вот весна пришла по расписанию. Кто из них ждал ее – эту самую весну?

Тем временем город стремительно преображается, и если зазеваться, то можно выйти как-нибудь из дома в пальто, а там уже лето. Да! Так все внезапно меняется. Прохожие путаются, кто-то одет еще по-зимнему: вязаная шапка, темная куртка и сапоги по колено, а кто-то, напротив, торопится, так стремится к лету, что уж и босоножки надел, и шорты с футболкой. Так забавно за этим наблюдать!

Василиса шла по Тверской в прекрасном настроении. Новенькие туфельки как раз под весну купила и так ждала, когда можно будет в них гордо вышагивать походкой от бедра, цокая каблучками, неся себя, словно паву, напоказ всему городу. А что! Пусть любуются! Есть чем!

Все подобрано в тон – недаром она модница с детства. Только раньше воплощать свои идеи и фантазии было особо не из чего да и не на что, а сейчас, когда деньги появились – не зря же она столько работает, да и ассортимент есть в магазинах, не во всех, конечно, но она-то уже все изучила за шесть лет в столице, – можно творить и фантазировать, украшать себя и быть не такой, как все, что ее и привлекает. Темно-синий плащ с тонкой белоснежной бейкой – отделкой по краю отложного воротника и на хлястиках манжет – был куплен еще осенью прошлого года, а потом к нему чудесным образом подобрался костюм. Юбка-карандаш, приталенный жакет, выгодно подчеркивающий тонкую талию и аппетитные холмы груди – и в кого у нее неожиданно такая грудь выросла? Тот редкий случай, когда она была совершенно довольна своей фигурой.

За прошедшие почти десять лет ее самостоятельной жизни чего только с ней не происходило. Сбежав из станицы, Василиса год жила в Краснодаре, снимая у бабки угол в покосившейся избе на окраине города.

Такая счастливая была тогда после двух ночей на автовокзале под присмотром местного сторожа – ворчливого старика с добрым сердцем. Вначале он ее выгнать хотел, когда понял, что она никуда не едет и ночевать здесь собирается. Присматривался к ней долго, потом подошел, а она выглядела такой несчастной… Смелость, с которой приехала сюда, да и решительность тоже – от неустроенности и непонимания, куда идти, – прошли, улетучились, осталась одна упертость. Он ей тогда: «Милая, что ж ты тут ночью делать-то собираешься? Закрываю я, до утра перерыв, ты бы шла, а то мне от начальства нагоняй будет. Да и не дело такой молодой девке на вокзале ночевать. Ты ж приличная, вижу я, у меня глаз наметан», – он присел с ней рядом на деревянную лавку с рояльными ножками, метлу свою лохматую рядом примостил, сигаретку достал.

Она вначале молчала, а потом встала, подхватила свою спортивную сумку и ринулась было к выходу. Вещей-то у нее: кеды, тренировочные брюки, да Пашины письма – ее ценность, мало ли что они с ними удумают сделать! А еще: халатик любимый, пара футболок, да один свитер, – знала ли, что в нем и будет ходить всю осень? Не во что складывать было больше: чемодана у нее не было, а у родителей брать… А тащить как его? Разве с чемоданом сбегают из дома?

Перед автобусом к Элле зашла, все равно сердце было не на месте – как своим-то сообщить? Знала ведь, что переживать будут, кинутся искать, а так Эля им скажет, а Василиса уже далеко будет.

Элла, конечно, удивилась столь раннему визиту: автобус ведь в семь утра уходил. Василиса ей сказала, что уезжает, что родителям говорить об этом не хочет, не хочет вообще с ними разговаривать, точнее, смотреть им в глаза не может, сил нет совсем. Про то, что детей у нее не будет… Нет, не смогла сказать даже Элле, слишком свежо еще было, слишком больно. А еще перед выходом из дома Василиса заглянула к Ритусе. Такая она была сладкая, сонная, что-то смешно бормотала, волосы по подушке разметались, розовая пятка из-под одеяла выпросталась. Василиса только в щелочку хотела на прощание на нее посмотреть, да не удержалась – зашла и наклонилась поцеловать, а та неожиданно вскрикнула во сне и глаза от страха открыла, увидела сестру, склонившуюся над кроватью, ручки потянула, за шею схватила и говорит: «Ой, тухли у меня, маме не скажешь?» Василиса одеяло откинула, а там и правда опять мамины туфли.

– Не тухли, а туфли, – поправила она совсем тихонько сонную сестру, вспоминая, как еще пару лет назад она так же вытаскивала туфли у нее из-под одеяла, а Рита смешно коверкала слова… Сейчас она уже подросла, а со сна ведет себя как маленькая.

Василиса аккуратно вытащила туфли, поставила их у кровати на половик, сестричку одеялом накрыла и по голове погладила. И так сердце защемило от ее тепла и молочно-детского запаха, что не сдержалась: так пронзительно жаль стало и себя, и ее, что безысходность липким туманом заполонила всю комнату.

– Ты спи, спи, малыш, – потерла защипавшие от слез глаза, пряча взгляд от сестры. – Рано еще, спи.

Тихонько вышла из комнаты, подхватила сумку и не оборачиваясь шмыгнула прочь из дома, опасаясь встретиться с матерью, которая встает очень рано. Воспоминания о моменте ее отъезда из станицы то и дело всплывали в памяти.

Тот же сторож с автовокзала и пристроил ее к бабе Нюре на постой за символическую плату. Он как-то сам, по-стариковски понял про нее все, не стал ничего спрашивать – просто на вторую ночь, опять заметив ее с сумкой и пирожком на лавке, подошел и молча протянул записку с адресом, коряво написанным простым карандашом на развернутой пачке папирос.

– На-кось, да не пугайся ты, вот, держи, туда иди, скажи, что от Петра с автостанции, Нюрка-то поймет. Да бери-бери, не бойся, я ж вижу, что тебе некуда идти-то.

Так она тогда у бабы Нюры и оказалась. Платила за свой угол сущие копейки, хотя и тех у нее поначалу не было. Да, угол, по-другому это и не назовешь – комната метров восемь квадратных, облезлая кровать с провалившимся пружинным матрасом, уныло стоящая в углу и поскрипывающая от каждого шага по деревянному, давно прогнившему полу, который сильно провалился в углу у окна. Повсюду была промозглая сырость, несмотря на конец лета. Противно пахло плесенью и отсутствием жизни. Выцветшие обои в когда-то синий цветочек висели многослойными лоскутами, услужливо демонстрируя всю многоликую историю этой дыры. На входную дверь были прибиты алюминиевые крючки для одежды с висевшими на них чьими-то забытыми ветхими тряпками.

Окно низехонько, почти у самой земли: просел угол дома с этой стороны, да и сам дом сто лет как врос в землю. Стоял он на перекрестке двух улиц. Под окнами – ямина огромная сразу около светофора; как дождь пройдет, вся вода от проходящих машин – веером на оконное стекло. Василиса поначалу вздрагивала от звука выплеснувшейся, как из ведра с помоями, мутной воды, а потом и к этому привыкла. Лишь бы быть одной. Вот тогда-то от ее еще толком не оформившейся фигуры ничегошеньки не осталось.

Девушка, которая кокетливо вышагивала по центральной улице столицы в этот весенний день, была обладательницей очень даже аппетитных форм. Стройная, но не худая, не модель, а все на месте. Юбка до середины бедра из тонкой дорогой шерсти темно-синего цвета деликатно обтягивала чуть полноватые бедра, не скрывая длинных стройных ног с изящной, тонкой щиколоткой.

Контрольным выстрелом в голову любопытствующего мужского пола были глубокие темно-синие глаза и черные волосы. Слишком короткая стрижка не портила ее, а, напротив, делала невероятно стильной, необычной и выглядела как плотно прилегающая шапочка из дорогой каракульчи на аккуратной головке с маленькими фарфоровыми ушками.

Она была чертовски красива и знала об этом. Это так важно для женщины – самой ощущать себя красивой. Именно тогда, что называется, глаз горит, а душа поет, появляется манкость, флер и особое очарование.

И даже если с чьей-то точки зрения все не так идеально, то никто этого попросту не замечает, будучи буквально околдованным самим фактом существования ее рядом.

Василиса шла уверенным шагом, с удовольствием разглядывая витрины модных домов, проезжающие машины и полностью игнорируя любопытные взгляды мужчин, тем самым привлекая их еще больше.

Может, от солнца – такой солнечный май, просто праздник какой-то, – а может от заинтересованных взглядов прохожих она на физическом уровне чувствовала, что нравится. А что, как не это, буквально окрыляет женщину? Василиса развеселилась, шла и улыбалась людям, солнцу да и просто весне. В таком радостном состоянии она шла на встречу с подругой детства Наташей.

Как же здорово, что подруга приехала на несколько дней по делам в свой родной город и предложила увидеться. Они, конечно, переписывались и изредка созванивались, а вот видеться им удавалось совсем редко. В свои приезды в станицу Василиса проводила время с незаметно выросшей Ритусей, с Игорьком, уже успевшим жениться и даже родить ей двоих чубастых племянников; навещала бабушку, для которой время будто остановилось – она совсем не менялась с годами, как казалось Василисе, только, может быть, чуть усыхала, оставаясь все такой же шебутной помощницей им всем. Несмотря на свои годы, она помогала матери с отцом, которые по-прежнему содержали огромное хозяйство, правда, решив все-таки освободиться от коровы и свиней.

Мама жаловалась, как трудно ей стал даваться уход за животными и огородом. Родители продолжали работать в совхозе, который перестроился и превратился в частный агрокомплекс, деньги теперь платили, но совсем не такие, как прежде, да и социальных льгот совсем не стало. Где она, та бесплатная медицина, садики и школы? А вот нет теперь. Все изменилось.

Из-за встреч и общения Василисы с многочисленными родственниками не успевали подруги пересечься в станице и вдоволь наговориться. Хотя новостей и сплетен хватало у каждой.

Все люди по-разному воспринимают Москву, она с этим сталкивается почти ежедневно. Работа с людьми и для людей – это ответственно, порой очень утомительно и невероятно интересно. От чего зависит, каким ты видишь и чувствуешь город? От тебя самого? Или от твоего окружения? От работы: кто-то больше в помещении сидит, а кто-то – напротив. Гид, например, целый день гуляет по городу. Василиса, в свои редкие вылазки выходного дня прохаживаясь по центру, иногда присоединялась к экскурсиям и невольно завидовала гидам, ведь они гуляют по Москве целыми днями и так много о ней знают.

Василиса была влюблена. И ее любовью была Москва.

Она приехала сюда после своих метаний, исканий, побитая, но не сломленная, полная надежд и планов. Краснодар, Ростов-на-Дону и, наконец-то, Москва. Да, тут ее тоже никто не ждал. Ей было двадцать, а это время полоумия и отваги, как говорила ей баба Нюра в трущобах Краснодара. И если тогда это ее злило, она искренне считала, что поступает очень разумно и правильно, покинув станицу и уехав в никуда, то по приезде в Москву те самые «полоумие и отвага» стали, скорее, девизом. Она точно знала, что устроится в этом огромном, пусть незнакомом, но таком гостеприимном городе. Да, именно с таким настроем она сюда приехала шесть лет назад и ни разу не пожалела. Их с Москвой любовь стала взаимной.

Василиса ощущала город каждой клеточкой. Иногда ей казалось, что ее по ошибке родили в станице, окунули в чужое детство, щедро насыпали трудностей, лишили всего, что ей было дорого, и шансов на будущее, а потом она чудом смогла вырваться и изменить свою жизнь. Да, пусть сегодня это была совсем другая Василиса, да теперь уже даже не Василиса: умный человек вовремя ей подсказал изменить это уничижающее женщину полумужское-полуженское недоимя какое-то! И она послушалась.

По приезде в Москву она устроилась на работу курьером. Всякая работа хороша, если тебя ценят и тебе платят. Взяла газету «Из рук в руки», нашла объявление, позвонила из телефонной будки и сразу с вокзала поехала на собеседование. «Полоумие и отвага», – вспоминает она теперь и улыбается. Да, город принял ее сразу. Она, в отличие от многих, приехавших в Москву, не ставила перед собой цели покорять ее. Нет. Она ехала быть счастливой.

В том агентстве вместе с ней работал Илюшка, ее ровесник – обоим по двадцать. Он тоже был не местный, приехал откуда-то из Сибири еще лет в шестнадцать, также сбежав из дома, мечтая стать фотомоделью. Пока проходил кастинги, встречался с модельными агентами, вечно тусовался по ночам в ночных клубах. Иногда приходил на работу побитым или потрепанным, но всегда отшучивался, умывался тут же, в офисном санузле, намочив заодно и буйну голову, увенчанную белоснежными кудрями, которые он, растопырив пальцы, прямо мокрыми зачесывал назад. Парень под два метра ростом, еще худее вечно голодной Василисы, всегда носил белую тонкую водолазку под горло, обтягивающую тощий торс с вечно торчащими от холода мальчишескими сосками, и узкие темно-серые джинсы, в которых тонкие ноги с крупными коленными чашечками делали его похожим на большого нескладного кузнечика. Джинсы он подпоясывал широким кожаным ремнем с черепом на пряжке, на ногах – модные «мартинсы» – высокие грубые черные мужские ботинки на толстой «тракторной» подошве с крупной строчкой из контрастных желтых ниток.

Директор агентства, элегантная женщина в возрасте мамы Василисы, каждый раз, встретив Илью в офисе, делала ему замечание, а он, опасаясь праведного гнева руководителя и получив уже миллионное предупреждение о смене имиджа под угрозой увольнения, быстро хватал у менеджеров задания и исчезал в дверях, кинув им всем на прощание: «Чао, детки!»

К Василисе он сразу проникся как к родной сестре. Она и сама не знала, чем так зацепила Илюшу – да, он просил звать его именно Илюшей, а не Ильей или как-то еще, считал себя прекрасным физиономистом и специалистом по именам. Ну, то, что он крутой эксперт в мире моды, вообще не обсуждалось. Это была данность, преподносимая всем девчонкам коллектива. Он направо и налево раздавал советы, какую кофточку подобрать к какой юбке, помогал выбрать сумочку в магазине, собирал образ для свидания или праздника – и это свидание в наряде от Илюши всегда удавалось! Учил их красить губы и подводить глаза, держа карандаш строго под углом к веку – и никак иначе.

Откуда он все это черпал, одному богу известно, но его советы реально работали. Если нужно было выглядеть на все сто из ста, девчонки ждали, когда же с очередного задания прибежит их Илюша и подскажет, что поправить в том, как они одеты.

Давал он свои советы тоном, не допускающим возражений, мог подойти, приподнять юбку, чтобы продемонстрировать, как выигрышно смотрятся ноги при меньшей длине, или вдруг запустить руку в вырез кофточки, чтобы приподнять бюст, объясняя, что такой лифчик тут совсем не подходит и лишь портит общее впечатление от такой прекрасной грудки. Слово «грудка» смущало всех, но никто не возражал.

Илюша был беспрекословным авторитетом и лучше любой подружки. Он не завидовал, не злословил и искренне, абсолютно безвозмездно пытался помочь. Да, про имена. Он считал, что имя влияет на судьбу человека.

– Как корабль назовешь… Ну, думаю, ты слышала. Милая моя, все твои проблемы из-за этого вот «Васька». Это что? Зачем тебе это? – Илюша курил на лавке возле входа в их офис, закинув ногу на ногу, отчего подошва его ботинка была буквально на уровне лица сидевшей рядом Василисы, которая просто пыталась пройти мимо него в офис, вернувшись с очередного задания. Илюша поймал ее за руку и усадил рядом:

– Куришь? Кстати, а фамилия какая у тебя?

Она отрицательно помотала головой.

– Бондаренко.

– Вот смотрю на тебя, милочка моя, ты ж клевая! Тебя с руками оторвут в шоу-бизе! – он развернулся всем корпусом в ее сторону, от чего ботинок чуть не уперся Василисе в грудь. Дотронулся рукой до ее волос. – Да, глаза и волосы – это сочетание! Шарман! Стрижка – бомба! И тут – на тебе: Василиса Бондаренко. Отстой, полный отстой!

– Мне и самой имя не нравится, ненавижу его. А что делать? – Василисе было неприятно его внимание, словно он лошадь осматривает перед продажей, нет, скорее, курицу перед забоем. Да еще так по-деловому, будто он хозяин этой лошади или сам отобрал курицу. Но любопытство и экспертность, с которой он все это проделывал, завораживали.

– Ага, давай попробуем. Ва-си-ли-са, Вась, Вася, Васи, Василина… Нет, все не то. Ты вообще себя со стороны видела? Ты же стильная, необычная, нестандарт. Штучный товар. Васька – это даже оскорбительно! – он сделал еще затяжку и выпустил дым кольцами прямо ей в лицо, задумчиво улыбаясь.

– Ну, все! Харэ, пошла я. – Василиса попыталась встать, но Илья тут же схватил ее за руку и усадил обратно.

– Сидеть! Я щас соображу… – Он чуть помолчал, она опять попыталась уйти. – Да подожди ты! Че резкая такая? Лиса!

– Лиса? Ну ты прям гений! Хорошо, что не Зая! – Василиса расхохоталась. – Да уж! Гениально! Просто гениально! Молодец! Возьми с полки пирожок!

– Да нет, стой, не сбивай с мысли, вот оно, я чувствую! Лиса! Только ударение на «И». Не Лисá, а Ли́са. Чувствуешь? Загадка! Так никого не зовут обычно, и тебе чертовски подходит. И даже с фамилией звучит – Лиса Бондаренко. Чувствуешь? Совсем другое звучание у имени, вот и жизнь будет другая! Пользуйся!

– Хм, Лиса… Ли-са… А ведь что-то в этом есть! Мне нравится! – она улыбнулась, вскочила с лавки, чуть помедлила, чмокнула его в щеку и умчалась в офис, смакуя по дороге: – Лиса, Лиса, Лиса, Лисонька…

Постепенно она стала всем представляться Лисой. В Москве ее мало кто знал и все новые знакомые попривыкли, кто-то стал звать меж собой Лисой Алисой, кто-то Лисочкой, но Лиса прижилась и прочно обосновалась в ней самой.

Не торопясь, размеренным шагом, смакуя этот день по глоточку, растягивая наслаждение, она почти подошла к кафе в переулке за «Елисеевским», где подруги договорились встретиться. Проходя мимо витрины гастронома с вековой историей, девушка задержалась, любуясь выкладкой деликатесов.

«Нужно будет на обратном пути заскочить, Юре что-нибудь вкусное купить, угощу вечером, а то я – по ресторанам, а он же с работы придет», – подумала Лиса, прикидывая, что же у нее есть в холодильнике и что лучше взять, приподняла рукав плаща, глянула на маленькие часики золотого цвета от бренда – мечты миллионов, развернулась и, ускорив шаг, направилась к кафе за углом, где ее ждала Наташа.

Кафе тут было давно, как Лисе рассказали местные. Сходить туда посоветовала одна женщина, которая работала сейчас в ее команде, – Елена Викторовна, ее правая рука. А так как занимались они бизнесом, очень близким к ресторанному, то и люди вокруг нее были профессионалами в этой области. Сама Василиса пришла в это кафе первый раз, когда Наташа предложила встретиться – они как раз с Еленой Викторовной обсуждали, куда можно было бы сходить в выходные.

У них была традиция – изучать меню конкурентов. С этой целью они опрашивали знакомых, изучали новости рестораторов, подмечали кафе и рестораны по дороге на встречи, потом выбирали что-то интересное и ходили туда как разведчицы, благо в конце девяностых и начале нулевых заведения общепита появлялись и закрывались ежедневно. Идешь мимо какой-нибудь пиццерии «У Ленчика», а через два дня там уже шашлычная «У Лелика».

Они, конечно, в подобные заведения не ходили, выбирали что-то необычное, с авторской кухней, замысловатым дизайнерским интерьером, колоритным шеф-поваром, посудой ручной работы. «Взять лучшее от конкурентов и усилить себя» – принцип, которым Лиса руководствовалась сама и обучала этому своих сотрудников.

Кафе «Много сыра» – до ресторана оно все-таки не дотягивало, в первую очередь из-за размера помещения и меню, – Елена Викторовна советовала посетить давно, вот и дошли до него руки, а точнее, ноги.

Ну что же? Интерьер очень даже похож на стилизованную таверну папы Карло. Лиса открыла тяжелую стеклянную дверь, обрамленную причудливо изогнутыми коваными ветками, длинные, тонкие разноцветные атласные ленты были привязаны к каждой из них, развеваясь на ветру, привлекая внимание прохожих ко входу в заведение.

«Хорошая идея с лентами, не избитая, не видела такого», – на ходу отметила для себя Лиса.

– Вась, Вася, я здесь! – крикнула откуда-то из глубины кафе Наташа, сразу обратив внимание на то, как выглядит подруга. «Надо же, прям леди, ни дать ни взять, и не скажешь, что из совхоза не так давно приехала… А что? Молодец! Вот ведь умеет подстроиться, и в станице не отставала никогда, где-то шмотки умудрялась добывать. Вкус есть у нее, природный какой-то, вроде и не училась этому, а так вещи сочетает… Да и не растолстела совсем, выглядит потрясно, конечно».

– О! Здорово! Я сейчас! – Лиса заглянула в зал и увидела за одним из столиков подругу. Та совсем не изменилась, во всяком случае издалека казалось именно так.

Само кафе было древним. Елена Викторовна, будучи на пятнадцать лет старше Лисы, ходила сюда еще в студенческие годы. Видно, что не так давно здесь сделали ремонт, новенькие деревянные столы с уложенной на столешнице плиткой, удобные ротанговые кресла, много зеленых растений. «Вроде настоящие», – подумала Лиса, проходя мимо высоченного фикуса. Разнообразные детали интерьера – глиняные кувшины, керамические тарелки, вазы, старые латунные чайники – создавали уютную домашнюю атмосферу.

– Ну привет! – Наташа привстала за столом и потянулась поцеловать и обнять подругу.

– Привет! Ой, как я рада тебе! Соскучилась, сил нет! – Лиса обняла Наташу в ответ, почувствовала родной запах, провалилась на миг воспоминаниями в их станичную юность.

Наташа и правда не изменилась. Такая же румяная полненькая хохотушка в милом бежевом свитере крупной вязки, одетом поверх льняного платья серого цвета с вышитыми маками по подолу. «Только в глазах что-то другое появилось, – подумала Лиса. – Печаль или тоска? Нужно присмотреться, может, помощь нужна какая-то. Не зря же она искала встречи».

– Какие у тебя духи приятные, что-то такое знакомое… – Наташа прижала к себе Василису чуть сильнее, чтобы получше почувствовать аромат с нотками акации, как ей показалось, и розы. «Необычный такой. И где она все такое редкое находит? Прям талант какой-то! – восхитилась она про себя. – Хотя, может, мне так кажется, в моем-то положении все не так воспринимается».

– Ой, спасибо! Сама их обожаю. Подарили по случаю. «Aquarelle d’été», вроде переводится как «Летняя акварель».

– Французские?

– Да, сказали, что из Франции привезли. Чувствуешь розу и пион? И тут же акация, малина и еще… жасмин, а потом раз – и ваниль с амброй. Непредсказуемые духи. И правда, неожиданно хорошие оказались, прямо мои-мои, – с увлечением откликнулась Лиса на комплимент подруги о ее аромате.