Дом на Птичьем острове. Книга вторая: Наперегонки с ветром

От входной двери – прихожая, переходящая в коридор, из него налево – кабинет Юры, где стоял старый итальянский письменный стол из красного дерева, доставшийся по наследству от кого-то из родственников, стеллаж с медицинскими книгами, большой фикус, который упирался в потолок своей верхушкой, не понимая, почему дальше расти ему некуда. В кабинете были вечно зашторенные окна, и тяжелые бархатные портьеры, на взгляд Василисы, были неуместны при такой небольшой высоте давящего потолка.

Коридор упирался в совмещенный санузел, а от него распашонкой направо находилась спальня с огромной кроватью, которая лишь казалась таковой в сравнении с размером самой комнаты. Дополняли обстановку пара тумбочек и комод с висящим над ним зеркалом в тяжелой дубовой раме, окна также всегда были зашторены. Налево от ванной комнаты располагалась крохотная кухня с выходящим во двор окном.

Она никак не могла привыкнуть к этой квартире, ощутить ее своей, почувствовать себя тут хозяйкой, несмотря на все старания мужа.

Мужа… Замужем… Лиса, смакуя, примеряла на себя это слово. Прошло почти два месяца со дня их скромной свадьбы, а она не может привыкнуть, да и фамилия ее новая – Лескова, красивая, к слову сказать, фамилия – ну никак с ней самой у нее не ассоциируется. Или ей это только кажется?

Что нужно для того, чтобы дом стал твоим? Твоим не по документам или по наименованию, а по душе и сердцу – так, чтобы прочувствовать его, срастись, ощутить своей частью, местом, куда хочется вернуться, куда тянет, где твое пристанище.

Так ли важны планировка, метраж, наличие удобств, район, город? Что влияет на ощущение родства? Бывает, меняешь города и страны, квартиры и комнаты, а тебе все равно плохо, ты хронически чужой везде, никуда не можешь встроиться.

Можно быть счастливым в старом покосившемся домике и абсолютно несчастным в роскошном дворце, если рядом с тобой не тот человек, если до сих пор не понял, кем являешься ты сам.

Бассейн был совершенно обычным, ничем примечательным не выделялся. Его направил сюда Иван из хирургического отделения, после того как во время одного из перекуров в ординаторской он посетовал на вечно ноющую спину. Кто бы мог знать, что его совет будет так много значить в жизни Юрия Петровича Лескова.

– Бассейн тебе, братец, прописываю как твой лечащий врач, – сказал Ваня, заметив, как он периодически хватается за поясницу, осторожно встает, бережно перенося вес с одной ноги на другую и опираясь рукой о стол.

– Что ты, Вань, не моя тема, на дух хлорку не переношу, в больнице надышался, спасибо, друг!

– Так ты это, на Талалихина иди, там морская вода. Реально.

Так он тут и оказался. Вода и правда была морской. Привозили морскую соль, растворяли, обеззараживали по какой-то новой технологии, с помощью электричества. Он уже сходил пару раз – вроде нормально, и народу не так много, если утром до смены приезжать.

Юрий Петрович работал заведующим отделением гемодиализа в Пироговской больнице Москвы. Вставать привык рано; будучи холостяком, сросся с ночными сменами: не все ли равно, где одному ночевать, на работе или в пустой квартире. Он был востребованным специалистом в своей области медицины, не так давно защитил кандидатскую, выбрав, в общем-то, писанную и переписанную многими тему, чуть доработав ее исключительно ради получения нового статуса и, как следствие, преференций на работе и в научной среде.

Холостяцкая жизнь его вполне устраивала, хотя едва ли не с детства он мечтал о жене и детях. Но, видимо, не судьба, думал Юра все чаще, примеряя встречающихся ему на пути женщин на роль матери его детей. Никто не дотягивал до той высокой планки, которую он установил для будущей супруги. Мерилом – что неудивительно – была его собственная мать. Женщина красивая, статная, волевая, с характером, да с таким, что сам Юра долгое время не мог выбраться из-под ее жесткого материнского контроля.

Она была родом из Сибири. Только по одному этому уже можно было судить о ее характере. Марья Леоновна – женщина сугубо самостоятельная, независимая от всех, включая собственного мужа – отца Юрия Петровича, старшего научного сотрудника в НИИ Академгородка Новосибирска с очень длинным названием и непонятным назначением.

Она хронически не могла сидеть на месте, всегда развивала кипучую деятельность несмотря на то, что, в общем-то, никогда не работала: зарплаты мужа вполне хватало. А если не хватало, она, обладая уникальной способностью помогать всем и вся, кого-то с кем-то связывать, что-то доставать, помогать, улаживать, тем самым зарабатывала на вполне обеспеченную жизнь своей семьи. Юра с детства привык, что мать – это основа их домоустройства. Хотя, будучи женщиной очень умной и дальновидной, она всегда и всем позиционировала Петра Ефимовича как главу семьи, спрашивала на людях его совета, говорила, что без мужа ничего решить не может и… не боялась брать на себя ответственность.

– Как папа сказал, так по-маминому и будет, – шутил Петр Ефимович, с радостью принимая кипучую заботу жены, еще в начале их супружеской жизни отдав все бразды правления Марье, а сам, отстранившись, с удовольствием посвятил себя науке.

Марья Леоновна никогда не сидела на месте, постоянно находилась в поиске новых возможностей для заработка, очаровывая всех своей неуемной энергией и неиссякаемой жизненной силой. Будучи женщиной корпулентной, она на удивление легко перемещалась, была даже грациозной и элегантной. При большом весе и огромном животе обладала изящной ножкой тридцать пятого размера, маленькой ручкой с тонкими пальчиками и узким запястьем. Юра обожал – нет, боготворил мать. Отец тоже был не последним человеком в его жизни. Тихий, интеллигентный, всегда уступающий супруге, он даже не возразил, когда она приняла решение на старости лет перевести его в Москву, в другой НИИ с профилем, совсем не подходящим направлению его научной деятельности.

Решила и сделала. Когда Юре исполнилось пятнадцать лет, они уже жили в столице.

Восхищаясь матерью, ее способностью воплощать в жизнь все задуманное, он с детства думал о том, что ему нужна именно такая жена: красивая, умная, надежная, хорошая хозяйка и мать.

При этом Юра часто страдал от одиночества, взрослея в семье, где та самая «красивая, умная, надежная и хозяйственная» мама постоянно отсутствовала, будучи вечно занятой реализацией своих очередных фантазий, а отец вроде и был, но витал в околонаучных мирах.

Юре абсолютно не с кем было разделить свои мысли, некому доверить чувства. В детстве он завидовал соседским ребятишкам из многодетной семьи: они всегда были вместе – и просил у родителей братика или сестричку. Когда подрос, решил, что ему уже никто не нужен, но у него самого обязательно будет несколько детей.

Хотелось, чтобы у него была деятельная жена и много детей, чтобы они ждали его, собирались все за одним столом вечерами, рассказывали о том, как прошел день, делились радостями и печалями, а он, уставший после трудового дня, сидел бы во главе этого стола и любовался ими. Жена при этом должна была непременно работать: ему казалось, что женщина, сидящая дома, обязательно обабится, перестанет быть интересной. А кто же будет с детьми? А бабушка с дедушкой на что? Хотя об этом можно было бы подумать позже, когда все уже воплотится – в детали своих фантазий он не углублялся. Все как-то разрешится.

Когда Юра подрос, оказался в Москве, вначале – в элитной гимназии, куда его пристроила мать, потом в меде: «Врач – хорошо оплачиваемая и востребованная профессия интеллигенции, учись, сынок!». Начав встречаться с девушками, он пытался как-то озвучить свои мысли о семье, но понимания не встретил, да и просто не нашел ту, которая бы на душу легла и достойна была, которую одобрила бы Марья Леоновна, и та, за которую он хотел бы бороться и держаться.

В тот момент своей жизни, прохаживаясь по бортику бассейна с морской водой, в свои слишком разумные и размеренные сорок, он уже меньше всего на свете рассчитывал встретить ее – женщину своей мечты.

– Девушка, вам помочь? Вы что-то потеряли?

Минут десять он стоял и с удивлением наблюдал за русалкой, которая с завидным упорством ныряла под воду, погружалась на дно, шаря по нему рукой, выныривала и погружалась снова. Был поздний вечер, бассейн уже скоро закрывался, все бесконечные тетушки и бабушки, которые приходили на аквааэробику, давно разошлись, устав от разговоров в раздевалке и унося по домам свои накупавшиеся тела. Свет притушили, готовясь к закрытию смены и дезинфекции бассейна. Юра сегодня припозднился и договорился с тренером, что его пустят поплавать в одиночестве. А тут поистине русалка. Туда-сюда, туда-сюда, через весь бассейн, как кладоискатель, неутомимая и плавает так хорошо, будто родилась в воде.

– Ой, нет, то есть да! – девушка подплыла к нему. Встала в воде, которая доходила ей почти до плеч и зрительно увеличивала аппетитную грудь и округлые бедра через линзу синей толщи на фоне голубого кафеля. Он смотрел на нее сверху и видел лишь ее невероятные сапфировые глаза на загорелом лице с высокими скулами, точеным носиком и волевым подбородком. Но глаза! Нечто подобное, сияющее, он встречал только раз в жизни, когда ездил в Индию и их водили на экскурсию в какой-то музей с древними сокровищами. Там были такие же сияющие сапфиры, ровно того же оттенка, глубины и сияния. Вначале он подумал, что это лишь эффект отражения света от водной глади бассейна, игра света и тени в сочетании с ее красной плавательной шапочкой, но девушка еще раз пристально посмотрела на него, словно примериваясь, можно ли ему довериться и правда попросить помощи, и он увидел, что глаза ее действительно магическим образом светились и мерцали тем самым богатым бархатным оттенком фиалкового синего.

– Да, кольцо соскользнуло. Так жаль… – растерянно призналась она, расстроенно глядя ему в глаза.

В этих ее, казалось бы, простых словах было столько доверия, детской искренности и отчаяния, что он тут же не раздумывая прыгнул к ней:

– Решим. Сейчас все решим.

Они ныряли еще полчаса, шутили, смеялись, соревновались, даже шалили как дети. Кольца, к сожалению, не нашли, зато он нашел ее. Теперь оставалось сделать так, чтобы она его выбрала.

Тут уж Юрий Петрович потрудился. Василиса оказалась на редкость сложным экземпляром, бриллиантом его коллекции. Он это понял сразу, еще там, в холле бассейна, где она вежливо его поблагодарила и наотрез отказалась, чтобы он ее провожал. Улыбнулась и интеллигентно практически послала прогуляться без нее. Она согласилась на свидание после двух месяцев встреч в бассейне – ему приходилось подстраиваться под ее график, ведь специально договариваться плавать в одно время она наотрез отказывалась; после нескольких букетов белых роз, посланных в ее офис, – почему-то он решил, что ей подходят только белые; после бесконечных разговоров по телефону вечерами – огромной удачей было то, что она согласилась дать телефон и, как ему казалось, с радостью ждала их вечерних посиделок с чашкой чая и телефонной трубкой в руках, каждый у себя дома, но на одной волне с другим.

Василиса же искренне решила для себя поставить крест на замужестве. На момент встречи с Юрием она утвердилась в этом решении. Она не хотела никого обнадеживать. Нет, она, конечно, предпринимала попытки, но все они заканчивались лишь разочарованием с ее стороны, усугубляли чувство неполноценности и некой ущербности. Юра понравился ей не сразу. Вовсе не ее типаж. Да, высокий – как она, в общем-то, любит; крупный – что тоже хорошо, рядом с таким мужчиной она, при ее росте, чувствовала себя хрупкой, и ей это нравилось; старше ее более чем на десять лет – это тоже ей нравилось. У нее уже был опыт с мужчинами много старше, и именно с ними ей было комфортно и интересно; общаясь с ровесниками, она чувствовала себя гораздо старше них и не знала, о чем вести разговор.

Внешне она тоже не сразу приняла его: небольшой животик, две залысины на темных густых волосах, карие, глубоко посаженные глаза и темно-коричневые усы. Усы смущали больше всего. Почему-то она внутренне не доверяла усатым. «Но это же можно поправить?» – уговаривала она саму себя.

Было в нем что-то настолько чужое и не ее, что Василиса долго пугалась, отталкивала его и лишь благодаря исходящей от него доброте и настойчивости вкупе с обаянием и незаурядным умом все-таки сдалась и решила дать себе еще один шанс обрести семью – пусть и бездетную, но все же семью.

Он сделал ей предложение через два месяца знакомства, по сути, на первом полноценном свидании. От ее длительной холодности и отстраненности, он уже сходил по ней с ума. Она снилась ему по ночам, он мечтал о том, как прижмет ее к себе, ощутит всем телом, сольется с ней, впиваясь в эти карминно-красные, вечно обкусанные девчоночьи губы, запрокинет черную головку с сияющими сапфирами глаз, увидит, как она взовьется на нем, сверкая и наслаждаясь, даря ему всю себя без остатка.

Василиса была честна с ним. Эта ее тотальная честность его одновременно убила и покорила еще больше. Сказала все как есть, словно на исповеди, а ведь могла промолчать и сказать потом, после свадьбы, невзначай, как сделали бы многие из женщин, которые стремились за него замуж, рассматривая его лишь в качестве удачной партии, – им было все равно, что он за человек, они были готовы жить с ним лишь ради статуса жены кандидата наук с московской пропиской, хорошей зарплатой и приработком, квартирой и крутой новой тачкой.

Не такой была Лиса – ее имя произвело на него отдельное неизгладимое впечатление. Это какой же смелостью и неординарностью нужно обладать, чтобы из Васьки, пройдя через многочисленные жизненные испытания, превратиться в Лису: модную, стильную, характерную, непостижимую. А ее путь в Москву и в свой бизнес, о котором она ему доверительно рассказывала по ночам, зачастую плача и прижимая к себе трубку телефона, вслушиваясь в его слова поддержки, – вот где зарождалась его любовь! При каждой встрече он узнавал ее заново. Это волновало, притягивало, удивляло.